Электронная библиотека » Дмитрий Замятин » » онлайн чтение - страница 12


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 02:30


Автор книги: Дмитрий Замятин


Жанр: Культурология, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В результате формирования рассмотренной образной геополитической картины мира произошла трансформация традиционных географических образов Германии, Восточной Европы, Финляндии и СССР. Возникли новые геополитические понятия восточной и западной зон. Расширилось само пространство взаимодействия этих географических и политико-географических образов и изменилось их взаиморасположение относительно друг друга. Так, понятие Восточной Европы как бы продвинулось на запад, приобретя одновременно при этом в геополитическом контексте восточные или советские характеристики. Понятие СССР стало ядром понятия восточной зоны, а в геополитическом смысле СССР стал хозяином Восточной Европы. Географический образ Финляндии как бы сдвинулся одновременно на юг и на восток, а сама Финляндия попала в число сателлитов СССР, но в мягкой форме – не будучи оккупированной советскими войсками (см. рис. 20).


Рис. 20. Динамика некоторых страновых и региональных географических образов по результатам переговоров на Потсдамской мирной конференции (1945 г.)


Значительные смещения, деформации традиционных географических образов и возникновение наряду с ними жестких прикладных геополитических образов, взаимопроникновение и увеличение потенциальных возможностей взаимодействия различных географических и политико-географических образов – это характерные признаки вновь формирующихся образных картин мира. Целостные и сложные образные геополитические картины мира могут возникнуть чаще всего именно в переломные исторические эпохи. Выявление, реконструкция и анализ образных геополитических картин – один из наиболее эффективных способов представления географических и политико-географических знаний в рамках межкультурных и межцивилизационных взаимодействий.

В результате картографирования географических образов достигается максимальная символизация географического пространства, а его представление становится в рамках культуры всеобщим. Благодаря этому процессу репрезентация географических образов становится эквивалентной, или тождественной их интерпретации как таковой. Иначе говоря, создание конкретной образно-географической карты можно рассматривать как процесс интерпретации изучаемого ГО. Как следствие, происходит трансформация самого содержания и понимания понятия картографирования; оно становится во многом более близким понятию mapping, господствовавшему, например, в английском языке до введения слова cartography в 1839 г.[354]354
  О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 94.


[Закрыть]

Понятие картографирования переводится в метагеографическую плоскость. В этом случае картографирование фактически как бы опережает реальное пространство, «диктует» ему свои условия, а картографируемые географические образы постоянно конструируют, дополняют, переформировывают реальное пространство. В результате подобного картографирования географических образов создаются специфические фреймы[355]355
  См.: Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979.


[Закрыть]
восприятия окружающей среды, которые как бы впитывают реальность в сами географические образы. Такие фреймы обрамляют традиционное географическое пространство, создают ему рамки. Хотя фрейм в одном из своих значений в переводе с английского и означает рамку, однако в данном случае мы сознательно расширяем значение этого слова. Следовательно, образ становится, в известном смысле, шире реальности, и при этом он ее усваивает в процессе и процессом картографирования. Как результат, на метауровне создаются карты географических образов. Концептуальные карты географических образов являются своего рода методологическим руководством для построения более подробных карт в специализированных областях деятельности – например, в области изучения культурного и природного наследия, в туризме, в управлении имиджами территорий и регионов[356]356
  См. в связи с этим: Кирюнин А. Е. Имидж региона как интериоризация культуры. М.: Книжный дом «Университет», 2000; Панкрухин А. П. Маркетинг территорий: Учебное пособие. М.: Изд-во РАГС, 2002; Шлаффке М. Экономические основания конструирования рекламой вымышленных объемных изображений при создании имиджа туристского региона // Теория и практика международного туризма / Сб. статей; Под ред. А. Ю. Александровой. М.: КНОРУС, 2003. С. 162–168.


[Закрыть]
. Под имиджами территорий и регионов здесь понимаются ГО соответствующих географических объектов, разрабатываемые в прикладных целях и имеющие простые и понятные для СМИ репрезентации.

Развитие ОГК ведет к созданию специфического языка образно-географической карты. Семантика образно-географических карт опирается на возможности морфологической трансформации ГО по отношению к соответствующему географическому объекту и к самому себе. С одной стороны, один и тот же географический объект может выступать как источник, порождающий несколько различных ГО и, соответственно, несколько возможных образно-географических карт с разным составом элементов, а также с различными значениями совпадающих во всех картах элементов. С другой стороны, возможно создание нескольких образно-географических карт одного и того же ГО, с различной интерпретацией составляющих его архетипов, знаков и символов – в зависимости от целей и задач создающего ту или иную карту. Следовательно,

ОГК само по себе есть самостоятельная, важная в содержательном плане часть моделирования ГО.

2.4.3. Картосемиотика географических образов

Необходимо констатировать здесь сильные отличия от традиционной семиотики географической карты, хотя при этом, картосемиотика географических образов, несомненно, опирается на нее. Проблема состоит в следующем: каковы расстояния (их символичность, знаковость) между образами в геосемиотическом пространстве[357]357
  См., например: Лютый А. А. Язык карты: сущность, система, функции. М.: ИГ РАН, 2002; также: Крутько В. Н. Семантические модели и проблема представления географической информации // Вопросы географии. Сб. 127. М.: Мысль, 1986. С. 17–22 и др.


[Закрыть]
, как их трактовать и интерпретировать?

Политико-географические образные карты современного мира. Динамику ПГО современного мира можно отразить на специальных политико-географических образных картах (ПГО-карты). На ПГО-картах репрезентируется условное (анаморфированное) политико-географическое пространство, которое может быть частично геометризировано[358]358
  См., например, по аналогии: Неклесса А. И. Конец эпохи Большого Модерна. М.: Институт экономических стратегий, 1999. (Геоэкономический атлас мира).


[Закрыть]
. Аналогом ПГО-карт в современной теоретической географии являются уже рассматривавшиеся ранее картоиды[359]359
  См.: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. Смоленск: Ойкумена, 1999.


[Закрыть]
. ПГО-карта в общем виде должна быть «объемной»: определенные ПГО представляются как «голографические структуры». Необходимая «голографичность», объемность достигаются путем создания серии ПГО-карт, фиксирующих функциональный ПГО-рельеф современного мира в его динамике. На базе подобных карт возможно также построение ПГО-профилей, аналогичных классическим геоморфологическим профилям. Синтетический вариант – конструирование трехмерных ПГО-карт-моделей, соединяющих преимущества традиционных двухмерных картографических изображений и объемных трехмерных профилей (с максимальным использованием возможностей компьютерной графики)[360]360
  Берлянт А. М. Виртуальные геоизображения. М.: Научный мир, 2001


[Закрыть]
.

Важнейший источник для разработки ПГО-карт – концепты и модели современной динамической геоморфологии[361]361
  См.: Морфология рельефа. М.: Научный мир, 2004; также: Пенк В. Морфологический анализ. М.: Географгиз, 1961; Дэвис В. М. Географический цикл // Географические очерки. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. С. 7—25.


[Закрыть]
. Трансформирование этих концептов и моделей в целях создания эффективных ПГО-карт современного мира позволит оконтурить, зафиксировать метапространство мировой политико-географической динамики. В подобном метапространстве взаимодействуют ПГО двух типов: структурные, означающие концептуальные политико-географические репрезентации (например, «ось истории» и «мировой хартленд» Х. Маккиндера, «конец истории» Ф. Фукуямы, «столкновение цивилизаций» С. Хантингтона, «cleavage» С. Роккана, «геополитическая платформа» М. В. Ильина[362]362
  Ильин М. В. Геохронополитические членения (cleavages) культурно-политического пространства Европы и Евразии: сходства и различия // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России (материалы семинара). М.: МОНФ, 1999. С. 46–79.


[Закрыть]
и т. д.), и содержательные (обычно страновые и/или региональные), означающие традиционное, долговременное историко-культурное и политическое членение мира (например, концепты Ближнего Востока, или Центрально-Восточной Европы). ПГО-карта является полем взаимодействия и взаимопроникновения ПГО двух основных типов, показывая их взаимный концептуальный дрейф в политико-географическом метапространстве (см. рис. 21).


Рис. 21. Формирование политико-географического метапространства


Имперские картографические дискурсы. Принципиальная особенность картографического языка географических образов состоит в конструировании пластичных и динамичных анимационныъ поверхностей, предполагающих, как правило, несколько пространственных измерений. Например, исследования имперских картографических дискурсов, формировавшихся в период активных колониальных захватов, демонстрируют изменчивость и вариативность географических образов, продуцируемых метрополией[363]363
  Постников А. В. Русская Америка в географических описаниях и на картах. 1741–1867. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000; Он же. Схватка на «Крыше мира»: политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX веке (монография в документах). М.: Памятники исторической мысли, 2001; Said E. W. Narrative, Geography and Interpretation // New Left Review. 180. March-April 1990. P. 81–97; Turnbull D. Cartography and Science in Early Modern Europe: Mapping the Construction of Knowledge Spaces // Imago Mundi.1964. P. 5—24.


[Закрыть]
. Так, господствующие географические образы колоний Британской империи – таких, как Ирландия или Индия – создавались как некие содержательно «пустые места», «пустые пространства», культурно заполняемые метрополией, ее ведущими образами[364]364
  Hammer M. Putting Ireland on the Map // Textual Practice. 1989. 3. P. 184–201; О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 84—110.


[Закрыть]
. В подобном имперском картографическом дискурсе мир представлялся как абсолютный центр, периферия фактически исчезала. Однако сам центр становится в этом случае в пространственном отношении как бы приватизированным в рамках всеобщего имперского видения мира, имперской точки зрения.

Поскольку в определенную историческую эпоху существовало, как правило, несколько имперских дискурсов, то картографирование и исследование картосемиотики географических образов позволяют наглядно представить, реконструировать борьбу и взаимодействие этих дискурсов. На подобной образной географической карте отдельные страны и территории выступают как знаки, ярлыки или клейма определенной имперской экспансии, и в то же время они рассматриваются как воображаемые места самой метрополии (метрополий). Сами метрополии в данном случае становятся универсальными, семиотически безупречными географическими образами, фактически знаками, фиксирующими тотальные географии идеальных империй.

Выводы к главе 2

Моделирование ГО в культуре имеет четкие методологические основания. Эти методологические основания делятся на долговременные (постоянные) и кратковременные (ситуативные). Постоянные методологические основания более важны, так как являются онтологическими, характеризуют целостность и объективность моделей ГО, тогда как ситуативные – только свойства отдельных элементов ГО.

В методологическом плане формирование и развитие систем ГО определяется развитием культуры. По мере ее развития, в процессе человеческой деятельности географическое пространство все в большей степени осознается как система (системы) образов. Первоначально, как правило, формируются простые, примитивные ГО, «привязанные» к прикладным аспектам деятельности человека, к наиболее насущным потребностям общества. В дальнейшем, по мере возникновения и развития духовной культуры, искусства создаются и развиваются ГО, в значительной степени, дистанцированные по отношению к непосредственным, явно видимым нуждам общества. Наряду с этим, ранее возникшие виды и типы человеческой деятельности, усложняясь, способствуют зарождению и развитию более сложных и более автономных ГО (например, образы стран и регионов в политической и экономической деятельности).

На хорошо освоенных в процессе человеческой деятельности территориях могут создаваться свои геокультуры, т. е. устойчивые системы географических образов, постоянно воспроизводящиеся, совершенствующиеся и транслируемые вовне. Развитие, взаимодействие и соперничество различных геокультур во многом определяет процессы развития и взаимодействия отдельных культур и цивилизаций. Межкультурная и межцивилизационная адаптация включает в себя создание гибридных, переходных ГО в зонах этнокультурных и цивилизационных контактов.

В моделировании ГО используются важные методологические понятия, такие, как образно-географическая деятельность, образно-географические репрезентация и образно-географическая интерпретация. С их помощью устанавливаются значимость, характер, происхождение, структура, способность к развитию или расширению наблюдаемого ГО. Кроме того, в ходе образно-географических интерпретаций выявляются возможности воздействия ГО на конкретные процессы человеческой деятельности.

Эффективное изучение ГО должно опираться на базовую модель идеального ГО. Эта модель, подобно модели идеального газа в физике, или теории центральных мест в теоретической географии, показывает в обобщенном виде фундаментальные структуры функционирования ГО. Разработанная нами модель является открытой системой, поскольку сами ГО, несомненно, являются открытыми и динамичными системами. Адаптация базовой модели идеального ГО к параметрам внешней среды осуществляется в рамках блоков инноваций и синтеза.

Исследования динамики развития различных ГО проводятся с помощью принципиальной схемы формирования и развития ГО. В данной схеме предусматриваются: 1) процессы препарирования исходных образов и символов, характеризующих определенный географический объект; 2) процессы социокультурного соотнесения ГО к порождающему его объекту; 3) процессы морфологической трансформации ГО, которые рассматриваются в двух аспектах: а) морфологическая трансформация ГО по отношению к соответствующему ему географическому объекту, которую можно также назвать «искажением» или «искривлением» исходных свойств объекта; б) морфологическая трансформация ГО самого по себе; 4) процессы временного запаздывания в изменениях ГО по сравнению с соответствующим ему географическим объектом (временной лаг ГО, или образно-географический лаг). Выявленные в принципиальной схеме процессы формирования и развития ГО могут сосуществовать во времени, или пересекаться во времени, порождая и стимулируя последовательное развитие друг друга.

Важной составляющей методологии моделирования ГО является образно-географическое картографирование (ОГК). Для изучения структур и систем ГО ОГК предполагает создание условных графических моделей, в которых частично сохраняется географическая ориентация традиционных карт и используются в качестве способов изображения и/или репрезентации способы изображения из математической (топологической) теории графов и т. н. диаграммы Венна (используемые, прежде всего, в логике). Образно-географическая карта есть графический инвариант обобщенной модели определенного ГО, при этом соответствующие этому ГО качества и параметры географического объекта с максимально возможной степенью плотности «свертываются» в конкретные элементы такой карты (графически изображенные соотнесенные, связанные между собой архетипы, знаки и символы).

Первый вывод главы: чем больше факторов влияет на формирование и развитие определенного ГО, тем сложнее его структура; чем меньше факторов, тем проще структура ГО. Второй вывод: чем проще система ГО, тем больше вероятность ее быстрого распада в результате внешних воздействий и внутреннего развития, что свидетельствует о не достаточно интенсивном освоении соответствующей территории (пространства). Количество и качество образно-географических репрезентаций и интерпретаций в простых системах ГО не обеспечивает устойчивого развития системы.

Метод образно-географического картографирования (ОГК) позволяет сравнивать уровень сложности структуры систем не только разных по свой специализации ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических и т. д.), но и не подлежавших ранее сравнению объектов – страны с городом, региона со страной, региона с городом. Этот метод можно использовать для анализа структур образно-географических систем всех территориальных уровней, территорий любых размеров, систем всех специализированных классов ГО.

Выявленные нами базовая модель идеального ГО и принципиальная схема формирования и развития ГО указывают на то, что для всех основных систем ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических) характерно топоморфологическое сходство. Обнаружено, что эти системы имеют одни и те же структурные элементы (блоки, ядра, оболочки). Они различаются лишь количеством и размерами этих элементов. Различия между структурами ГО стран, регионов и городов незначительны. Понятно, что системы ГО внутристрановых регионов имеют более простые структуры, чем эти же системы на уровне страны, а системы ГО города проще систем ГО стран и регионов. Однако самые сложные системы ГО городов имеют полное топологическое сходство с системами ГО самых развитых стран и регионов. Итак, в методологическом плане всем системам ГО присущ топологический изоморфизм. Это – третий главный вывод.

Знание о топологической структуре образно-географических систем и закономерностях динамики формирования и развития ГО, полученное в главе 2, является основой для изучения основных классификаций ГО, а также основных стратегий разработки и создания специализированных ГО.

Глава 3
Основные классификации географических образов

Эта глава посвящена изучению важнейших особенностей и закономерностей моделирования ГО в культуре, выявляющихся в процессах их классифицирования. Поэтому сначала, как правило, рассматривается содержание конкретной классификации, а затем анализируются соответствующие этой классификации особенности, закономерности и механизмы моделирования ГО в различных социокультурных контекстах.

Методологическое обеспечение и развитие моделирования ГО в культуре предполагает построение классификаций, которые должны в основном охватывать возможное и необходимое разнообразие изучаемых ГО. Базовая модель идеального географического образа дает возможность выделить спектр перспективных для рассмотрения классификаций ГО.

Понятно, что сами классификации могут также развиваться, детализироваться; в отдельных случаях старые классификации могут заменяться новыми – более совершенными. Здесь мы попытаемся представить базовый набор подобных классификаций, который в дальнейшем, естественно, будет дополняться. Задачи исследования не предполагают выявления различных типологий ГО; это дело будущего. Однако, даже простое «скрещивание» предлагаемых нами классификаций ГО позволяет представить все возможное типологическое разнообразие ГО.

3.1. Генетическая классификация географических образов

Первая из возможных и необходимых классификаций географических образов генетическая. Существуют два ее варианта.

3.1.1. Формальный вариант генетической классификации географических образов

Он учитывает происхождение ГО из репрезентирующих (представляющих) их источников. Здесь выделяются следующие классы:

1) ГО, создаваемые или реконструируемые в СМИ (газеты, журналы, радио, телевидение, Интернет и т. д.). Для таких ГО характерны сравнительно не сложная структура, часто высокая целенаправленность, использование распространенных стереотипов, высокая изменчивость, часто недолговременная популярность[365]365
  Замятина Н. Ю. Когнитивно-географическое изучение региональных политических процессов // Образы власти в политической культуре России. М.: МОНФ, 2000. С. 74–95; Она же. Новые образы пространства // Отечественные записки. 2002; Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика / Под ред. В. А. Колосова. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003.


[Закрыть]
. Так, в течение 1990-х гг. в российских СМИ доминировал по преимуществу негативный страновый образ России, имевший простую структуру и основанный на нескольких стереотипах. Ядром такого образа было представление об огромной, скорее азиатской, или восточной, чем европейской, слабо освоенной и холодной стране. Его оболочками были представления о низком уровне развития экономики и высокой криминализации общества, имперском комплексе политиков и значительной части населения; на периферии образа сохранялось представление о богатом историко-культурном и природном наследии России[366]366
  Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика / Под ред. B. А. Колосова. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003. Ср.: Дубин Б. Запад, граница, особый путь: символика «другого» в политической мифологии России // Неприкосновенный запас. 2001. № 3 (17). С. 77–89; Он же. Запад для внутреннего употребления // Космополис. Весна 2003. № 1 (3). С. 137–154; Он же. «Противовес»: Символика Запада в России последних лет // Pro et Contra. 2004. Т. 8. № 3. С. 23–36.


[Закрыть]
(см. рис. 22). С начала 2000-х гг. в российских СМИ начинает превалировать нейтральный и позитивный страновый образ России; в данном случае, негативный образ доминировал примерно 10–15 лет.


Рис. 22. Обобщенный образ России, доминировавший в российских СМИ 1990-х гг.


2) ГО, создаваемые или реконструируемые в повествовательных текстах, обладающих разветвленными образно-символическими структурами. Источниками являются тексты художественной и философской литературы, мемуары, эпистолярии, а также графика, живопись, видео– и кинематограф, музыкальные произведения. Чаще всего ГО из подобных источников приходится выявлять, реконструировать, однако их воздействие может быть сравнительно долговременным. Структура этих образов достаточно сложна и состоит из значительной сети взаимосвязанных знаков и символов. Кроме того, здесь часто создаются ГО вымышленных территорий, стран, ландшафтов, отражающих или совмещающих в образной форме черты и характеристики сразу нескольких реальных мест или пространств[367]367
  См.: Manguel A., Guadalupi G. The Dictionary of Imaginary Places. The newly updated and expanded classic. L.: Bloomsbury, 1999.


[Закрыть]
. Исследования ГО этого класса требуют, как правило, создания индивидуальных методик – под определенное произведение или группу произведений[368]368
  Долгополов Л. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л.: Советский писатель, 1988; Пискунов В. «Второе пространство» романа А. Белого «Петербург» // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М.: Советский писатель, 1988. С. 193–215; Цивьян Т. В. Движение и путь в балканской картине мира. Исследования по структуре текста. М.: Индрик, 1999; Русская провинция: миф – текст – реальность / Сост. А. Ф. Белоусов и Т. В. Цивьян. М.; СПб.: Лань, 2000 и др.


[Закрыть]
. Так, пионерное исследование географических образов в произведениях Андрея Платонова (романе «Чевенгур» и комедии «Ноев ковчег»)[369]369
  Замятин Д. Н. Империя пространства. Географические образы в романе Андрея Платонова «Чевенгур» // Вопросы философии. 1999. № 10. C. 82–90; Он же. Географические образы в комедии Андрея Платонова «Ноев ковчег» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5, юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 162–170.


[Закрыть]
показало как известную утопичность этих образов, так и их реальную географическую основу – причем, в данных образах «Чевенгура» совмещены некоторые черты и ландшафтов юга черноземной полосы России, и ландшафтов заволжских степей и полупустынь, пустынь Средней Азии. Наряду с этим, на структуру таких ГО влияет также художественный язык самого произведения.

Литературные произведения, обладающие, как правило, развитой и разветвленной системой (системами) художественных образов, представляют особый интерес с точки зрения изучения закономерностей формирования и развития структур и систем прикладных ГО. Сюжетная организация произведения, авторская речь и речь основных героев, ландшафтные описания, особенности художественного языка, пространственно-временные разрывы в повествовательной ткани предполагают как скрытое (латентное), так и явное, формирование и развитие таких образов[370]370
  См., например: Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. М.: Наследие, 1997.


[Закрыть]
. При этом формируются образно-географические структуры и системы, которые оказывают значительное влияние на ход культурных и социально-экономических процессов, структуры реальных географических пространств. Характерно, что некоторые ГО, имеющие литературное происхождение, с течением времени начинают восприниматься как естественная часть реальных местностей и ландшафтов.

Рассмотрим более подробно этот класс ГО на примере литературных произведений А. Платонова.

Закономерности формирования и развития географических образов в произведениях А. Платонова («Чевенгур» и «Ноев ковчег»). Образно-географическая динамика произведений А. Платонова. С точки зрения геофилософии языка, Андрей Платонов – это величайший картезианец русской литературы: язык в его произведениях дистанцируется сам от себя; он как бы видит и наблюдает сам себя, регулируя дистанции наблюдения и порождая метагеографию платоновских текстов. Создается автономный рельеф самого языка. В русской литературе подобные процессы характерны также для произведений Чехова и Набокова[371]371
  См., например: Замятин Д. Экономическая география Лолиты // Новая юность. 1997. № 26–27.


[Закрыть]
. Обращаясь к образно-географической динамике творчества Платонова, полезно остановиться на сравнительном исследовании романа «Чевенгур» – вершины платоновского проникновения в образно-географические «глубины» – и последнего, неоконченного писателем произведения – комедии «Ноев ковчег». Такое сравнение позволит представить эволюцию масштабных географических образов, «завязанных» на особый язык, работающий как своего рода пульсирующее пространство. Итак, обратимся первоначально к «Чевенгуру».

Пространственные мотивы и сюжеты в романе А. Платонова «Чевенгур», а также в других его произведениях исследовались неоднократно. Они привлекли внимание филологов, историков, культурологов, философов. Особенно в этом ряду стоит упомянуть работы Ю. Левина[372]372
  Левин Ю. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован» А. Платонова) // Семиотика и информатика. Вып. 30. М., 1990. С. 115–148.


[Закрыть]
и В. Подороги[373]373
  Подорога В. Евнух души. Позиция чтения и мир Платонова // Параллели (Россия – Восток – Запад). Альманах философской компаративистики. Вып. 2. М., 1991. С. 33–82.


[Закрыть]
и обстоятельные комментарии к «Чевенгуру» Е. Яблокова[374]374
  Яблоков Е. А. Комментарий // Платонов А. П. Чевенгур / Сост., вступ. ст., коммент. Е. А. Яблокова. М.: Высшая школа, 1991. С. 518–651.


[Закрыть]
. Интересны сопоставления реального географического пространства и географического пространства романа, в котором живут и действуют его герои[375]375
  Там же. С. 548–549, 584–585, 593–596, 603–604.


[Закрыть]
. Однако, собственно географическое пространство и географические образы «Чевенгура» до сих пор не были предметом самостоятельного научного исследования.

Важность и актуальность подобного рода исследования несомненны. Географические образы Чевенгура и окружающего его пространства, структура этих образов образуют очень широкий контекст, который подобен емкой и универсальной идеологической упаковке или оболочке. Эта идеологическая оболочка как бы пропитывает собой пространство романа. Пространство «Чевенгура» несет в себе мощную идеологическую нагрузку и, по сути, само выступает как своеобразная и сквозная идеология всего романа. Идеологические мотивы и контексты романа хорошо исследованы Е. Толстой-Сегал[376]376
  См.: Толстая-Сегал Е. Идеологические контексты Платонова // Андрей Платонов: Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. С. 47–83; Она же. «Стихийные силы»: Платонов и Пильняк (1928–1929) // Там же. С. 84—105.


[Закрыть]
и М. Геллером[377]377
  См.: Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья. Париж, 1982.


[Закрыть]
. Но за богатыми идеологическими контекстами и интерпретациями этого произведения остается пока скрытым мощный пласт пространственно-географических мотивов, которые можно рассматривать и как первичные по отношению ко всем другим возможным направлениям научного поиска.

Географические образы «Чевенгура». Под географическим образом или образами в данном случае понимается процесс активного взаимодействия пространственно-географических представлений героев или автора романа (субъектный аспект) с реально существующим в настоящей действительности географическим пространством (объектный аспект), которое в результате как бы преображается и формирует специфическую анизотропную среду. Эта среда выступает как самостоятельный «герой», поведение которого в итоге определяет весь строй и сюжетную траекторию произведения. Сами географические образы Чевенгура представляют собой пульсирующие образования. Так, Чевенгур и окружающая его степь периодически как бы наступают друг на друга и выбрасывают в чужеродное им пространство своих «представителей», которые автоматически меняют часть основных параметров этих географических образов. Их сжатие или расширение меняет ход действия, и основное действие романа постепенно концентрируется чисто географически.


Рис. 23. Образно-географическая карта романа А. Платонова «Чевенгур»


Образ Чевенгура. Образ Чевенгура – центральный географический образ романа. Это связано не только с тем, что именно вокруг него выстроены основные сюжетные линии. Географический образ Чевенгура обладает наиболее сложной и неоднозначной структурой, благодаря которой он оказывает как бы «радиоактивное» воздействие на остальные образы и формирует свое уникальное пространство. Пространство Чевенгура становится главным героем всего произведения. Язык платоновских произведений и его пространственный контекст глубоко исследован Ю. Левиным[378]378
  Левин Ю. Указ. соч.


[Закрыть]
. Здесь надо подчеркнуть, что пространство платоновского языка заставляет свертывать или развертывать и содержательный сюжет «Чевенгура» чисто пространственно, географически. Все социальные и общественные цели, которые ставят перед собой герои романа, имеют своеобразный пространственный эквивалент или географическую самоидентификацию. Так, полное достижение социализма в походе Дванова и Копенкина, еще до их прихода в Чевенгур, возможно только на водоразделах. Содержательная структура романа приобретает явный хорологическии оттенок, то есть сама скорость развития действия непосредственно зависит от пространственных передвижений и путешествий героев.


Рис. 24. Инвариант образно-географической карты романа «Чевенгур» по схеме «центр – периферия»


Система географических образов «Чевенгура». Сеть, или лучше система взаимосвязанных географических образов «Чевенгура» (сам Чевенгур, центральный губернский город, Москва, степь) представляют собой динамическое образование. Они постоянно как бы переплетаются друг с другом (сюжетными линиями и описательными характеристиками) и формируют изменчивое, как бы дрожащее, но все же расширяющееся образно-географическое поле. Аллюзии центрально-азиатских полупустынных и пустынных пространств и тюркских безымянных орд, которые сотни лет почти бесследно бороздили эти пространства, несомненны. Фактически здесь происходит наложение базисного, материнского, реального географического пространства (южная часть реальной Воронежской губернии) и гораздо более условного и по сути метафизического пространства центрально-азиатских степей и полупустынь (см. рис. 23). Это взаимное скольжение, соприкосновение и сосуществование двух генеральных географических образов приводит к удивительному стереоскопическому эффекту при чтении романа: оно само как бы становится объемно-пространственным, при этом все основные события романа протекают как бы в параллельных сосуществующих временах, симультанно и замедленно – как в водной среде, в которой плывущий под водой обостренно воспринимает сквозь водную толщу любой встречный объект.

Трансформации географических образов «Чевенгура». Географические образы «Чевенгура» переживают и качественные трансформации и смещения. Для описания системы географических образов «Чевенгура» и ее трансформаций можно использовать обычную схему центр – полупериферия – периферия, которая хорошо описывает ряд пространственно-географических структур (см. рис. 24). Но здесь она явно недостаточна. Чевенгур, который в рамках этой схемы можно, казалось бы, мыслить как некий географический центр, не выполняет полностью этой роли. Его, скорее, можно отнести к категории так называемых лиминальных пространств, которые впервые были описаны В. Тэрнером[379]379
  Тэрнер В. Символ и ритуал / Сост. и автор предисл. В. А. Бейлис. М.: Гл. ред. вост. литры изд-ва «Наука», 1983.


[Закрыть]
, а впоследствии детально изучены В. Подорогой[380]380
  Подорога В. А. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии. М.: Ad Marginem, 1995. С. 143.


[Закрыть]
. Чевенгур не есть центр, но он и не периферия по отношению к губернскому городу или Москве. Он, по сути, экстерриториален и как бы нависает, парит над всеми другими возможными в романе пространствами. Степь, которая окружает Чевенгур, предохраняет его и в то же время угрожает ему, как пространственно-географической «черной дыре», своеобразному и опасному разрыву в единой картографической ткани. Чевенгур «съедает» окружающие его пространства и обнажает пустоты не-географического небытия (см. рис. 25). В этом смысле образ Чевенгура как бы сверх– или гипергеографичен. Сам Чевенгур предстает здесь как идеал умещения или размещения, в котором каждому переживаемому основными героями романа моменту времени соответствуют его оптимальные, совершенные географические координаты. Чевенгур не утопия, но атопия или политопия.



Рис. 25. Трансформация образно-географической карты романа «Чевенгур»


Географические образы «Чевенгура» парадоксальны. Они «выбиваются» из общего ряда. Андреем Платоновым были открыты, по-видимому, какие-то новые возможности исследования и представления географических пространств в литературном письме, которое находится как бы внутри русского языка. Поэтому изучение географических образов в произведениях Платонова может дать серьезный импульс как концептуальным поискам в собственно культурной географии и в теории географии, так и исследованиям в области литературы, языка и культуры.

Пространство Чевенгура: обзор достижений. Нет сомнения в том, что платоновские произведения вызывают особый интерес с точки зрения исследования пространственных закономерностей их сюжетов, пространственных представлений и языка самого писателя. Появление подобных исследований относится к 1980-м гг. – то есть к тому времени, когда оформилось и само платонововедение как целостный и строго ориентированный массив научных исследований.

На первом, достаточно условном этапе этот «пространственный интерес» развивался традиционно, в рамках уже хорошо разработанного в литературоведении направления, которое изучает особенности развития художественного пространства и времени в том или ином произведении, или на примере целого комплекса произведений одного писателя. Свидетельством такого интереса к произведениям Платонова являются работы В. И. Левашевой, С. Банина и Е. Г. Мущенко[381]381
  См.: Левашева В. И. Пространственно-временная организация как выражение авторской позиции в повести А. Платонова «Епифанские шлюзы» // Материалы Всесоюзной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск, 1987. С. 31–37; Банин С. Этот необъяснимый Платонов: О художественном пространстве повестей «Котлован» и «Ювенильное море» // Сибирские огни. 1988. № 10. С. 156–171; Мущенко Е. Г. Художественное время в романе А. Платонова «Чевенгур» // Андрей Платонов. Исследования и материалы. Воронеж: Изд. Воронежского ун-та, 1993. С. 28–39.


[Закрыть]
. Следует сразу отметить, что эти исследования, в силу необычности изучаемого материала, приобрели неортодоксальный характер. Необходимость обращения к философским, мировоззренческим и мифологическим аспектам проблематики привела, по сути, к расширению стандартного русла исследований. Так, в работе Е. Г. Мущенко разбирается вопрос о влиянии специальной теории относительности на структуры построения художественного времени и пространства в «Чевенгуре», а само пространство трактуется как пустота в двух разных значениях (восходит к исследованиям канадского ученого Э. Наймана), динамика которых как бы иллюстрирует сюжетный ход романа[382]382
  Мущенко Е. Г. Указ. соч. С. 35–36.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации