Текст книги "Культура и пространство. Моделирование географических образов"

В результате формирования рассмотренной образной геополитической картины мира произошла трансформация традиционных географических образов Германии, Восточной Европы, Финляндии и СССР. Возникли новые геополитические понятия восточной и западной зон. Расширилось само пространство взаимодействия этих географических и политико-географических образов и изменилось их взаиморасположение относительно друг друга. Так, понятие Восточной Европы как бы продвинулось на запад, приобретя одновременно при этом в геополитическом контексте восточные или советские характеристики. Понятие СССР стало ядром понятия восточной зоны, а в геополитическом смысле СССР стал хозяином Восточной Европы. Географический образ Финляндии как бы сдвинулся одновременно на юг и на восток, а сама Финляндия попала в число сателлитов СССР, но в мягкой форме – не будучи оккупированной советскими войсками (см. рис. 20).

Рис. 20. Динамика некоторых страновых и региональных географических образов по результатам переговоров на Потсдамской мирной конференции (1945 г.)

Значительные смещения, деформации традиционных географических образов и возникновение наряду с ними жестких прикладных геополитических образов, взаимопроникновение и увеличение потенциальных возможностей взаимодействия различных географических и политико-географических образов – это характерные признаки вновь формирующихся образных картин мира. Целостные и сложные образные геополитические картины мира могут возникнуть чаще всего именно в переломные исторические эпохи. Выявление, реконструкция и анализ образных геополитических картин – один из наиболее эффективных способов представления географических и политико-географических знаний в рамках межкультурных и межцивилизационных взаимодействий.

В результате картографирования географических образов достигается максимальная символизация географического пространства, а его представление становится в рамках культуры всеобщим. Благодаря этому процессу репрезентация географических образов становится эквивалентной, или тождественной их интерпретации как таковой. Иначе говоря, создание конкретной образно-географической карты можно рассматривать как процесс интерпретации изучаемого ГО. Как следствие, происходит трансформация самого содержания и понимания понятия картографирования; оно становится во многом более близким понятию mapping, господствовавшему, например, в английском языке до введения слова cartography в 1839 г.[354]354
  О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 94.


[Закрыть]

Понятие картографирования переводится в метагеографическую плоскость. В этом случае картографирование фактически как бы опережает реальное пространство, «диктует» ему свои условия, а картографируемые географические образы постоянно конструируют, дополняют, переформировывают реальное пространство. В результате подобного картографирования географических образов создаются специфические фреймы[355]355
  См.: Минский М. Фреймы для представления знаний. М.: Энергия, 1979.


[Закрыть] восприятия окружающей среды, которые как бы впитывают реальность в сами географические образы. Такие фреймы обрамляют традиционное географическое пространство, создают ему рамки. Хотя фрейм в одном из своих значений в переводе с английского и означает рамку, однако в данном случае мы сознательно расширяем значение этого слова. Следовательно, образ становится, в известном смысле, шире реальности, и при этом он ее усваивает в процессе и процессом картографирования. Как результат, на метауровне создаются карты географических образов. Концептуальные карты географических образов являются своего рода методологическим руководством для построения более подробных карт в специализированных областях деятельности – например, в области изучения культурного и природного наследия, в туризме, в управлении имиджами территорий и регионов[356]356
  См. в связи с этим: Кирюнин А. Е. Имидж региона как интериоризация культуры. М.: Книжный дом «Университет», 2000; Панкрухин А. П. Маркетинг территорий: Учебное пособие. М.: Изд-во РАГС, 2002; Шлаффке М. Экономические основания конструирования рекламой вымышленных объемных изображений при создании имиджа туристского региона // Теория и практика международного туризма / Сб. статей; Под ред. А. Ю. Александровой. М.: КНОРУС, 2003. С. 162–168.


[Закрыть]. Под имиджами территорий и регионов здесь понимаются ГО соответствующих географических объектов, разрабатываемые в прикладных целях и имеющие простые и понятные для СМИ репрезентации.

Развитие ОГК ведет к созданию специфического языка образно-географической карты. Семантика образно-географических карт опирается на возможности морфологической трансформации ГО по отношению к соответствующему географическому объекту и к самому себе. С одной стороны, один и тот же географический объект может выступать как источник, порождающий несколько различных ГО и, соответственно, несколько возможных образно-географических карт с разным составом элементов, а также с различными значениями совпадающих во всех картах элементов. С другой стороны, возможно создание нескольких образно-географических карт одного и того же ГО, с различной интерпретацией составляющих его архетипов, знаков и символов – в зависимости от целей и задач создающего ту или иную карту. Следовательно,

ОГК само по себе есть самостоятельная, важная в содержательном плане часть моделирования ГО.

Необходимо констатировать здесь сильные отличия от традиционной семиотики географической карты, хотя при этом, картосемиотика географических образов, несомненно, опирается на нее. Проблема состоит в следующем: каковы расстояния (их символичность, знаковость) между образами в геосемиотическом пространстве[357]357
  См., например: Лютый А. А. Язык карты: сущность, система, функции. М.: ИГ РАН, 2002; также: Крутько В. Н. Семантические модели и проблема представления географической информации // Вопросы географии. Сб. 127. М.: Мысль, 1986. С. 17–22 и др.


[Закрыть], как их трактовать и интерпретировать?

Политико-географические образные карты современного мира. Динамику ПГО современного мира можно отразить на специальных политико-географических образных картах (ПГО-карты). На ПГО-картах репрезентируется условное (анаморфированное) политико-географическое пространство, которое может быть частично геометризировано[358]358
  См., например, по аналогии: Неклесса А. И. Конец эпохи Большого Модерна. М.: Институт экономических стратегий, 1999. (Геоэкономический атлас мира).


[Закрыть]. Аналогом ПГО-карт в современной теоретической географии являются уже рассматривавшиеся ранее картоиды[359]359
  См.: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. Смоленск: Ойкумена, 1999.


[Закрыть]. ПГО-карта в общем виде должна быть «объемной»: определенные ПГО представляются как «голографические структуры». Необходимая «голографичность», объемность достигаются путем создания серии ПГО-карт, фиксирующих функциональный ПГО-рельеф современного мира в его динамике. На базе подобных карт возможно также построение ПГО-профилей, аналогичных классическим геоморфологическим профилям. Синтетический вариант – конструирование трехмерных ПГО-карт-моделей, соединяющих преимущества традиционных двухмерных картографических изображений и объемных трехмерных профилей (с максимальным использованием возможностей компьютерной графики)[360]360
  Берлянт А. М. Виртуальные геоизображения. М.: Научный мир, 2001


[Закрыть].

Важнейший источник для разработки ПГО-карт – концепты и модели современной динамической геоморфологии[361]361
  См.: Морфология рельефа. М.: Научный мир, 2004; также: Пенк В. Морфологический анализ. М.: Географгиз, 1961; Дэвис В. М. Географический цикл // Географические очерки. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. С. 7—25.


[Закрыть]. Трансформирование этих концептов и моделей в целях создания эффективных ПГО-карт современного мира позволит оконтурить, зафиксировать метапространство мировой политико-географической динамики. В подобном метапространстве взаимодействуют ПГО двух типов: структурные, означающие концептуальные политико-географические репрезентации (например, «ось истории» и «мировой хартленд» Х. Маккиндера, «конец истории» Ф. Фукуямы, «столкновение цивилизаций» С. Хантингтона, «cleavage» С. Роккана, «геополитическая платформа» М. В. Ильина[362]362
  Ильин М. В. Геохронополитические членения (cleavages) культурно-политического пространства Европы и Евразии: сходства и различия // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России (материалы семинара). М.: МОНФ, 1999. С. 46–79.


[Закрыть]и т. д.), и содержательные (обычно страновые и/или региональные), означающие традиционное, долговременное историко-культурное и политическое членение мира (например, концепты Ближнего Востока, или Центрально-Восточной Европы). ПГО-карта является полем взаимодействия и взаимопроникновения ПГО двух основных типов, показывая их взаимный концептуальный дрейф в политико-географическом метапространстве (см. рис. 21).

Рис. 21. Формирование политико-географического метапространства

Имперские картографические дискурсы. Принципиальная особенность картографического языка географических образов состоит в конструировании пластичных и динамичных анимационныъ поверхностей, предполагающих, как правило, несколько пространственных измерений. Например, исследования имперских картографических дискурсов, формировавшихся в период активных колониальных захватов, демонстрируют изменчивость и вариативность географических образов, продуцируемых метрополией[363]363
  Постников А. В. Русская Америка в географических описаниях и на картах. 1741–1867. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000; Он же. Схватка на «Крыше мира»: политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX веке (монография в документах). М.: Памятники исторической мысли, 2001; Said E. W. Narrative, Geography and Interpretation // New Left Review. 180. March-April 1990. P. 81–97; Turnbull D. Cartography and Science in Early Modern Europe: Mapping the Construction of Knowledge Spaces // Imago Mundi.1964. P. 5—24.


[Закрыть]. Так, господствующие географические образы колоний Британской империи – таких, как Ирландия или Индия – создавались как некие содержательно «пустые места», «пустые пространства», культурно заполняемые метрополией, ее ведущими образами[364]364
  Hammer M. Putting Ireland on the Map // Textual Practice. 1989. 3. P. 184–201; О Cadhla S. Mapping a Discourse: Irish Gnosis and the Ordnance Survey 1824–1841 // Culture, Space and Representation. A special issue of the Irish Journal of Anthropology. 1999. Vol. 4. P. 84—110.


[Закрыть]. В подобном имперском картографическом дискурсе мир представлялся как абсолютный центр, периферия фактически исчезала. Однако сам центр становится в этом случае в пространственном отношении как бы приватизированным в рамках всеобщего имперского видения мира, имперской точки зрения.

Поскольку в определенную историческую эпоху существовало, как правило, несколько имперских дискурсов, то картографирование и исследование картосемиотики географических образов позволяют наглядно представить, реконструировать борьбу и взаимодействие этих дискурсов. На подобной образной географической карте отдельные страны и территории выступают как знаки, ярлыки или клейма определенной имперской экспансии, и в то же время они рассматриваются как воображаемые места самой метрополии (метрополий). Сами метрополии в данном случае становятся универсальными, семиотически безупречными географическими образами, фактически знаками, фиксирующими тотальные географии идеальных империй.

Выводы к главе 2

Моделирование ГО в культуре имеет четкие методологические основания. Эти методологические основания делятся на долговременные (постоянные) и кратковременные (ситуативные). Постоянные методологические основания более важны, так как являются онтологическими, характеризуют целостность и объективность моделей ГО, тогда как ситуативные – только свойства отдельных элементов ГО.

В методологическом плане формирование и развитие систем ГО определяется развитием культуры. По мере ее развития, в процессе человеческой деятельности географическое пространство все в большей степени осознается как система (системы) образов. Первоначально, как правило, формируются простые, примитивные ГО, «привязанные» к прикладным аспектам деятельности человека, к наиболее насущным потребностям общества. В дальнейшем, по мере возникновения и развития духовной культуры, искусства создаются и развиваются ГО, в значительной степени, дистанцированные по отношению к непосредственным, явно видимым нуждам общества. Наряду с этим, ранее возникшие виды и типы человеческой деятельности, усложняясь, способствуют зарождению и развитию более сложных и более автономных ГО (например, образы стран и регионов в политической и экономической деятельности).

На хорошо освоенных в процессе человеческой деятельности территориях могут создаваться свои геокультуры, т. е. устойчивые системы географических образов, постоянно воспроизводящиеся, совершенствующиеся и транслируемые вовне. Развитие, взаимодействие и соперничество различных геокультур во многом определяет процессы развития и взаимодействия отдельных культур и цивилизаций. Межкультурная и межцивилизационная адаптация включает в себя создание гибридных, переходных ГО в зонах этнокультурных и цивилизационных контактов.

В моделировании ГО используются важные методологические понятия, такие, как образно-географическая деятельность, образно-географические репрезентация и образно-географическая интерпретация. С их помощью устанавливаются значимость, характер, происхождение, структура, способность к развитию или расширению наблюдаемого ГО. Кроме того, в ходе образно-географических интерпретаций выявляются возможности воздействия ГО на конкретные процессы человеческой деятельности.

Эффективное изучение ГО должно опираться на базовую модель идеального ГО. Эта модель, подобно модели идеального газа в физике, или теории центральных мест в теоретической географии, показывает в обобщенном виде фундаментальные структуры функционирования ГО. Разработанная нами модель является открытой системой, поскольку сами ГО, несомненно, являются открытыми и динамичными системами. Адаптация базовой модели идеального ГО к параметрам внешней среды осуществляется в рамках блоков инноваций и синтеза.

Исследования динамики развития различных ГО проводятся с помощью принципиальной схемы формирования и развития ГО. В данной схеме предусматриваются: 1) процессы препарирования исходных образов и символов, характеризующих определенный географический объект; 2) процессы социокультурного соотнесения ГО к порождающему его объекту; 3) процессы морфологической трансформации ГО, которые рассматриваются в двух аспектах: а) морфологическая трансформация ГО по отношению к соответствующему ему географическому объекту, которую можно также назвать «искажением» или «искривлением» исходных свойств объекта; б) морфологическая трансформация ГО самого по себе; 4) процессы временного запаздывания в изменениях ГО по сравнению с соответствующим ему географическим объектом (временной лаг ГО, или образно-географический лаг). Выявленные в принципиальной схеме процессы формирования и развития ГО могут сосуществовать во времени, или пересекаться во времени, порождая и стимулируя последовательное развитие друг друга.

Важной составляющей методологии моделирования ГО является образно-географическое картографирование (ОГК). Для изучения структур и систем ГО ОГК предполагает создание условных графических моделей, в которых частично сохраняется географическая ориентация традиционных карт и используются в качестве способов изображения и/или репрезентации способы изображения из математической (топологической) теории графов и т. н. диаграммы Венна (используемые, прежде всего, в логике). Образно-географическая карта есть графический инвариант обобщенной модели определенного ГО, при этом соответствующие этому ГО качества и параметры географического объекта с максимально возможной степенью плотности «свертываются» в конкретные элементы такой карты (графически изображенные соотнесенные, связанные между собой архетипы, знаки и символы).

Первый вывод главы: чем больше факторов влияет на формирование и развитие определенного ГО, тем сложнее его структура; чем меньше факторов, тем проще структура ГО. Второй вывод: чем проще система ГО, тем больше вероятность ее быстрого распада в результате внешних воздействий и внутреннего развития, что свидетельствует о не достаточно интенсивном освоении соответствующей территории (пространства). Количество и качество образно-географических репрезентаций и интерпретаций в простых системах ГО не обеспечивает устойчивого развития системы.

Метод образно-географического картографирования (ОГК) позволяет сравнивать уровень сложности структуры систем не только разных по свой специализации ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических и т. д.), но и не подлежавших ранее сравнению объектов – страны с городом, региона со страной, региона с городом. Этот метод можно использовать для анализа структур образно-географических систем всех территориальных уровней, территорий любых размеров, систем всех специализированных классов ГО.

Выявленные нами базовая модель идеального ГО и принципиальная схема формирования и развития ГО указывают на то, что для всех основных систем ГО (политико-географических, культурно-географических, экономико-географических) характерно топоморфологическое сходство. Обнаружено, что эти системы имеют одни и те же структурные элементы (блоки, ядра, оболочки). Они различаются лишь количеством и размерами этих элементов. Различия между структурами ГО стран, регионов и городов незначительны. Понятно, что системы ГО внутристрановых регионов имеют более простые структуры, чем эти же системы на уровне страны, а системы ГО города проще систем ГО стран и регионов. Однако самые сложные системы ГО городов имеют полное топологическое сходство с системами ГО самых развитых стран и регионов. Итак, в методологическом плане всем системам ГО присущ топологический изоморфизм. Это – третий главный вывод.

Знание о топологической структуре образно-географических систем и закономерностях динамики формирования и развития ГО, полученное в главе 2, является основой для изучения основных классификаций ГО, а также основных стратегий разработки и создания специализированных ГО.

Глава 3
Основные классификации географических образов

Эта глава посвящена изучению важнейших особенностей и закономерностей моделирования ГО в культуре, выявляющихся в процессах их классифицирования. Поэтому сначала, как правило, рассматривается содержание конкретной классификации, а затем анализируются соответствующие этой классификации особенности, закономерности и механизмы моделирования ГО в различных социокультурных контекстах.

Методологическое обеспечение и развитие моделирования ГО в культуре предполагает построение классификаций, которые должны в основном охватывать возможное и необходимое разнообразие изучаемых ГО. Базовая модель идеального географического образа дает возможность выделить спектр перспективных для рассмотрения классификаций ГО.

Понятно, что сами классификации могут также развиваться, детализироваться; в отдельных случаях старые классификации могут заменяться новыми – более совершенными. Здесь мы попытаемся представить базовый набор подобных классификаций, который в дальнейшем, естественно, будет дополняться. Задачи исследования не предполагают выявления различных типологий ГО; это дело будущего. Однако, даже простое «скрещивание» предлагаемых нами классификаций ГО позволяет представить все возможное типологическое разнообразие ГО.

3.1. Генетическая классификация географических образов

Первая из возможных и необходимых классификаций географических образов – генетическая. Существуют два ее варианта.

Он учитывает происхождение ГО из репрезентирующих (представляющих) их источников. Здесь выделяются следующие классы:

1) ГО, создаваемые или реконструируемые в СМИ (газеты, журналы, радио, телевидение, Интернет и т. д.). Для таких ГО характерны сравнительно не сложная структура, часто высокая целенаправленность, использование распространенных стереотипов, высокая изменчивость, часто недолговременная популярность[365]365
  Замятина Н. Ю. Когнитивно-географическое изучение региональных политических процессов // Образы власти в политической культуре России. М.: МОНФ, 2000. С. 74–95; Она же. Новые образы пространства // Отечественные записки. 2002; Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика / Под ред. В. А. Колосова. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003.


[Закрыть]. Так, в течение 1990-х гг. в российских СМИ доминировал по преимуществу негативный страновый образ России, имевший простую структуру и основанный на нескольких стереотипах. Ядром такого образа было представление об огромной, скорее азиатской, или восточной, чем европейской, слабо освоенной и холодной стране. Его оболочками были представления о низком уровне развития экономики и высокой криминализации общества, имперском комплексе политиков и значительной части населения; на периферии образа сохранялось представление о богатом историко-культурном и природном наследии России[366]366
  Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика / Под ред. B. А. Колосова. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003. Ср.: Дубин Б. Запад, граница, особый путь: символика «другого» в политической мифологии России // Неприкосновенный запас. 2001. № 3 (17). С. 77–89; Он же. Запад для внутреннего употребления // Космополис. Весна 2003. № 1 (3). С. 137–154; Он же. «Противовес»: Символика Запада в России последних лет // Pro et Contra. 2004. Т. 8. № 3. С. 23–36.


[Закрыть] (см. рис. 22). С начала 2000-х гг. в российских СМИ начинает превалировать нейтральный и позитивный страновый образ России; в данном случае, негативный образ доминировал примерно 10–15 лет.

Рис. 22. Обобщенный образ России, доминировавший в российских СМИ 1990-х гг.

2) ГО, создаваемые или реконструируемые в повествовательных текстах, обладающих разветвленными образно-символическими структурами. Источниками являются тексты художественной и философской литературы, мемуары, эпистолярии, а также графика, живопись, видео– и кинематограф, музыкальные произведения. Чаще всего ГО из подобных источников приходится выявлять, реконструировать, однако их воздействие может быть сравнительно долговременным. Структура этих образов достаточно сложна и состоит из значительной сети взаимосвязанных знаков и символов. Кроме того, здесь часто создаются ГО вымышленных территорий, стран, ландшафтов, отражающих или совмещающих в образной форме черты и характеристики сразу нескольких реальных мест или пространств[367]367
  См.: Manguel A., Guadalupi G. The Dictionary of Imaginary Places. The newly updated and expanded classic. L.: Bloomsbury, 1999.


[Закрыть]. Исследования ГО этого класса требуют, как правило, создания индивидуальных методик – под определенное произведение или группу произведений[368]368
  Долгополов Л. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л.: Советский писатель, 1988; Пискунов В. «Второе пространство» романа А. Белого «Петербург» // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. М.: Советский писатель, 1988. С. 193–215; Цивьян Т. В. Движение и путь в балканской картине мира. Исследования по структуре текста. М.: Индрик, 1999; Русская провинция: миф – текст – реальность / Сост. А. Ф. Белоусов и Т. В. Цивьян. М.; СПб.: Лань, 2000 и др.


[Закрыть]. Так, пионерное исследование географических образов в произведениях Андрея Платонова (романе «Чевенгур» и комедии «Ноев ковчег»)[369]369
  Замятин Д. Н. Империя пространства. Географические образы в романе Андрея Платонова «Чевенгур» // Вопросы философии. 1999. № 10. C. 82–90; Он же. Географические образы в комедии Андрея Платонова «Ноев ковчег» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5, юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 162–170.


[Закрыть] показало как известную утопичность этих образов, так и их реальную географическую основу – причем, в данных образах «Чевенгура» совмещены некоторые черты и ландшафтов юга черноземной полосы России, и ландшафтов заволжских степей и полупустынь, пустынь Средней Азии. Наряду с этим, на структуру таких ГО влияет также художественный язык самого произведения.

Литературные произведения, обладающие, как правило, развитой и разветвленной системой (системами) художественных образов, представляют особый интерес с точки зрения изучения закономерностей формирования и развития структур и систем прикладных ГО. Сюжетная организация произведения, авторская речь и речь основных героев, ландшафтные описания, особенности художественного языка, пространственно-временные разрывы в повествовательной ткани предполагают как скрытое (латентное), так и явное, формирование и развитие таких образов[370]370
  См., например: Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. М.: Наследие, 1997.


[Закрыть]. При этом формируются образно-географические структуры и системы, которые оказывают значительное влияние на ход культурных и социально-экономических процессов, структуры реальных географических пространств. Характерно, что некоторые ГО, имеющие литературное происхождение, с течением времени начинают восприниматься как естественная часть реальных местностей и ландшафтов.

Рассмотрим более подробно этот класс ГО на примере литературных произведений А. Платонова.

Закономерности формирования и развития географических образов в произведениях А. Платонова («Чевенгур» и «Ноев ковчег»). Образно-географическая динамика произведений А. Платонова. С точки зрения геофилософии языка, Андрей Платонов – это величайший картезианец русской литературы: язык в его произведениях дистанцируется сам от себя; он как бы видит и наблюдает сам себя, регулируя дистанции наблюдения и порождая метагеографию платоновских текстов. Создается автономный рельеф самого языка. В русской литературе подобные процессы характерны также для произведений Чехова и Набокова[371]371
  См., например: Замятин Д. Экономическая география Лолиты // Новая юность. 1997. № 26–27.


[Закрыть]. Обращаясь к образно-географической динамике творчества Платонова, полезно остановиться на сравнительном исследовании романа «Чевенгур» – вершины платоновского проникновения в образно-географические «глубины» – и последнего, неоконченного писателем произведения – комедии «Ноев ковчег». Такое сравнение позволит представить эволюцию масштабных географических образов, «завязанных» на особый язык, работающий как своего рода пульсирующее пространство. Итак, обратимся первоначально к «Чевенгуру».

Пространственные мотивы и сюжеты в романе А. Платонова «Чевенгур», а также в других его произведениях исследовались неоднократно. Они привлекли внимание филологов, историков, культурологов, философов. Особенно в этом ряду стоит упомянуть работы Ю. Левина[372]372
  Левин Ю. От синтаксиса к смыслу и далее («Котлован» А. Платонова) // Семиотика и информатика. Вып. 30. М., 1990. С. 115–148.


[Закрыть] и В. Подороги[373]373
  Подорога В. Евнух души. Позиция чтения и мир Платонова // Параллели (Россия – Восток – Запад). Альманах философской компаративистики. Вып. 2. М., 1991. С. 33–82.


[Закрыть] и обстоятельные комментарии к «Чевенгуру» Е. Яблокова[374]374
  Яблоков Е. А. Комментарий // Платонов А. П. Чевенгур / Сост., вступ. ст., коммент. Е. А. Яблокова. М.: Высшая школа, 1991. С. 518–651.


[Закрыть]. Интересны сопоставления реального географического пространства и географического пространства романа, в котором живут и действуют его герои[375]375
  Там же. С. 548–549, 584–585, 593–596, 603–604.


[Закрыть]. Однако, собственно географическое пространство и географические образы «Чевенгура» до сих пор не были предметом самостоятельного научного исследования.

Важность и актуальность подобного рода исследования несомненны. Географические образы Чевенгура и окружающего его пространства, структура этих образов образуют очень широкий контекст, который подобен емкой и универсальной идеологической упаковке или оболочке. Эта идеологическая оболочка как бы пропитывает собой пространство романа. Пространство «Чевенгура» несет в себе мощную идеологическую нагрузку и, по сути, само выступает как своеобразная и сквозная идеология всего романа. Идеологические мотивы и контексты романа хорошо исследованы Е. Толстой-Сегал[376]376
  См.: Толстая-Сегал Е. Идеологические контексты Платонова // Андрей Платонов: Мир творчества. М.: Современный писатель, 1994. С. 47–83; Она же. «Стихийные силы»: Платонов и Пильняк (1928–1929) // Там же. С. 84—105.


[Закрыть] и М. Геллером[377]377
  См.: Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья. Париж, 1982.


[Закрыть]. Но за богатыми идеологическими контекстами и интерпретациями этого произведения остается пока скрытым мощный пласт пространственно-географических мотивов, которые можно рассматривать и как первичные по отношению ко всем другим возможным направлениям научного поиска.

Географические образы «Чевенгура». Под географическим образом или образами в данном случае понимается процесс активного взаимодействия пространственно-географических представлений героев или автора романа (субъектный аспект) с реально существующим в настоящей действительности географическим пространством (объектный аспект), которое в результате как бы преображается и формирует специфическую анизотропную среду. Эта среда выступает как самостоятельный «герой», поведение которого в итоге определяет весь строй и сюжетную траекторию произведения. Сами географические образы Чевенгура представляют собой пульсирующие образования. Так, Чевенгур и окружающая его степь периодически как бы наступают друг на друга и выбрасывают в чужеродное им пространство своих «представителей», которые автоматически меняют часть основных параметров этих географических образов. Их сжатие или расширение меняет ход действия, и основное действие романа постепенно концентрируется чисто географически.

Рис. 23. Образно-географическая карта романа А. Платонова «Чевенгур»

Образ Чевенгура. Образ Чевенгура – центральный географический образ романа. Это связано не только с тем, что именно вокруг него выстроены основные сюжетные линии. Географический образ Чевенгура обладает наиболее сложной и неоднозначной структурой, благодаря которой он оказывает как бы «радиоактивное» воздействие на остальные образы и формирует свое уникальное пространство. Пространство Чевенгура становится главным героем всего произведения. Язык платоновских произведений и его пространственный контекст глубоко исследован Ю. Левиным[378]378
  Левин Ю. Указ. соч.


[Закрыть]. Здесь надо подчеркнуть, что пространство платоновского языка заставляет свертывать или развертывать и содержательный сюжет «Чевенгура» чисто пространственно, географически. Все социальные и общественные цели, которые ставят перед собой герои романа, имеют своеобразный пространственный эквивалент или географическую самоидентификацию. Так, полное достижение социализма в походе Дванова и Копенкина, еще до их прихода в Чевенгур, возможно только на водоразделах. Содержательная структура романа приобретает явный хорологическии оттенок, то есть сама скорость развития действия непосредственно зависит от пространственных передвижений и путешествий героев.

Рис. 24. Инвариант образно-географической карты романа «Чевенгур» по схеме «центр – периферия»

Система географических образов «Чевенгура». Сеть, или лучше система взаимосвязанных географических образов «Чевенгура» (сам Чевенгур, центральный губернский город, Москва, степь) представляют собой динамическое образование. Они постоянно как бы переплетаются друг с другом (сюжетными линиями и описательными характеристиками) и формируют изменчивое, как бы дрожащее, но все же расширяющееся образно-географическое поле. Аллюзии центрально-азиатских полупустынных и пустынных пространств и тюркских безымянных орд, которые сотни лет почти бесследно бороздили эти пространства, несомненны. Фактически здесь происходит наложение базисного, материнского, реального географического пространства (южная часть реальной Воронежской губернии) и гораздо более условного и по сути метафизического пространства центрально-азиатских степей и полупустынь (см. рис. 23). Это взаимное скольжение, соприкосновение и сосуществование двух генеральных географических образов приводит к удивительному стереоскопическому эффекту при чтении романа: оно само как бы становится объемно-пространственным, при этом все основные события романа протекают как бы в параллельных сосуществующих временах, симультанно и замедленно – как в водной среде, в которой плывущий под водой обостренно воспринимает сквозь водную толщу любой встречный объект.

Трансформации географических образов «Чевенгура». Географические образы «Чевенгура» переживают и качественные трансформации и смещения. Для описания системы географических образов «Чевенгура» и ее трансформаций можно использовать обычную схему центр – полупериферия – периферия, которая хорошо описывает ряд пространственно-географических структур (см. рис. 24). Но здесь она явно недостаточна. Чевенгур, который в рамках этой схемы можно, казалось бы, мыслить как некий географический центр, не выполняет полностью этой роли. Его, скорее, можно отнести к категории так называемых лиминальных пространств, которые впервые были описаны В. Тэрнером[379]379
  Тэрнер В. Символ и ритуал / Сост. и автор предисл. В. А. Бейлис. М.: Гл. ред. вост. литры изд-ва «Наука», 1983.


[Закрыть], а впоследствии детально изучены В. Подорогой[380]380
  Подорога В. А. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии. М.: Ad Marginem, 1995. С. 143.


[Закрыть]. Чевенгур не есть центр, но он и не периферия по отношению к губернскому городу или Москве. Он, по сути, экстерриториален и как бы нависает, парит над всеми другими возможными в романе пространствами. Степь, которая окружает Чевенгур, предохраняет его и в то же время угрожает ему, как пространственно-географической «черной дыре», своеобразному и опасному разрыву в единой картографической ткани. Чевенгур «съедает» окружающие его пространства и обнажает пустоты не-географического небытия (см. рис. 25). В этом смысле образ Чевенгура как бы сверх– или гипергеографичен. Сам Чевенгур предстает здесь как идеал умещения или размещения, в котором каждому переживаемому основными героями романа моменту времени соответствуют его оптимальные, совершенные географические координаты. Чевенгур не утопия, но атопия или политопия.

Рис. 25. Трансформация образно-географической карты романа «Чевенгур»

Географические образы «Чевенгура» парадоксальны. Они «выбиваются» из общего ряда. Андреем Платоновым были открыты, по-видимому, какие-то новые возможности исследования и представления географических пространств в литературном письме, которое находится как бы внутри русского языка. Поэтому изучение географических образов в произведениях Платонова может дать серьезный импульс как концептуальным поискам в собственно культурной географии и в теории географии, так и исследованиям в области литературы, языка и культуры.

Пространство Чевенгура: обзор достижений. Нет сомнения в том, что платоновские произведения вызывают особый интерес с точки зрения исследования пространственных закономерностей их сюжетов, пространственных представлений и языка самого писателя. Появление подобных исследований относится к 1980-м гг. – то есть к тому времени, когда оформилось и само платонововедение как целостный и строго ориентированный массив научных исследований.

На первом, достаточно условном этапе этот «пространственный интерес» развивался традиционно, в рамках уже хорошо разработанного в литературоведении направления, которое изучает особенности развития художественного пространства и времени в том или ином произведении, или на примере целого комплекса произведений одного писателя. Свидетельством такого интереса к произведениям Платонова являются работы В. И. Левашевой, С. Банина и Е. Г. Мущенко[381]381
  См.: Левашева В. И. Пространственно-временная организация как выражение авторской позиции в повести А. Платонова «Епифанские шлюзы» // Материалы Всесоюзной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск, 1987. С. 31–37; Банин С. Этот необъяснимый Платонов: О художественном пространстве повестей «Котлован» и «Ювенильное море» // Сибирские огни. 1988. № 10. С. 156–171; Мущенко Е. Г. Художественное время в романе А. Платонова «Чевенгур» // Андрей Платонов. Исследования и материалы. Воронеж: Изд. Воронежского ун-та, 1993. С. 28–39.


[Закрыть]. Следует сразу отметить, что эти исследования, в силу необычности изучаемого материала, приобрели неортодоксальный характер. Необходимость обращения к философским, мировоззренческим и мифологическим аспектам проблематики привела, по сути, к расширению стандартного русла исследований. Так, в работе Е. Г. Мущенко разбирается вопрос о влиянии специальной теории относительности на структуры построения художественного времени и пространства в «Чевенгуре», а само пространство трактуется как пустота в двух разных значениях (восходит к исследованиям канадского ученого Э. Наймана), динамика которых как бы иллюстрирует сюжетный ход романа[382]382
  Мущенко Е. Г. Указ. соч. С. 35–36.


[Закрыть].