Текст книги "Похититель моего сердца"

– Я пришел домой, Джиллиан, – с какой-то особой торжественностью произнес он.

– Да. – У нее вдруг сжалось горло. – Да, Камерон, ты дома.

В этот раз Джиллиан выбежала ему навстречу, даже не приостановившись, чтобы подготовиться к встрече с ним. Она задержала дыхание в ожидании ужаса, который вот-вот нахлынет, но сердце ее билось спокойно до того момента, как она снова посмотрела на Камерона. Тогда оно затрепетало, а тело запылало изнутри.

– Ладно, давайте узнаем, чего хочет этот юноша, – сказал наконец Камерон и, наклонившись, прислушался к тому, что говорил подросток.

– Его мать больна. Джиллиан, зови отца.

– Да, сейчас. – Она опустилась на колени и тронула мальчика за плечо. – Что у нее болит?

Подросток поднялся с земли и произнес, размазывая слезы по лицу:

– Живот, мисс.

– Здесь? – Джиллиан, прижала руку к нижней части своего живота.

– Да, сперва болело здесь, а сейчас она корчится от боли и кричит, что у нее везде болит.

– И сколько дней у нее боли?

– Три дня, мисс.

Легкость, за минуту до того царившая на сердце у Джиллиан, постепенно исчезла от уверенности, что для матери мальчика ничего уже нельзя сделать, разве только лекарствами облегчить боль. Джиллиан глубоко огорчала мысль, что женщина дольше, чем следовало, терпела такие мучительные боли, отчаявшись избавиться от которых некоторые готовы были вскрыть себе живот.

Она повернула голову к Камерону:

– Нам надо торопиться!

– Да, пожалуйста, поскорее. – Мальчик всхлипнул. – А то все дороги перекрыли солдаты и никому не дают пройти. Мама уже ждет меня обратно – она подумает, что я просто болтаюсь где-нибудь без дела.

– Мы проберемся к ней, – пообещал Камерон. – Мисс Боуэн знает, как проехать через лес, чтобы сократить дорогу.

Теперь они очень торопились. Джиллиан, едва одевшись, все же успела поднять и собрать отца к тому времени, когда Мартин подвел Куинни к кухне. Им было очень тесно вчетвером на одном сиденье, и Джиллиан усадила плачущего мальчика рядом со своим отцом, а Камерон сел возле нее. Он переоделся в запасную одежду, которую приготовил, собираясь покинуть Джиллиан.

Да, не так она представляла себе его возвращение домой. Джиллиан с трудом сдерживала рвущиеся с языка вопросы о том, как прошла встреча в лесу, тем более что она знала – именно этим заняты сейчас все его мысли. Сам Камерон, решительно сжав челюсти, молча смотрел на дорогу.

– Молись, чтобы нас не задержали патрули, – единственное, что она услышала от него.

Джиллиан чувствовала, что он не вызывает в ней больше того трепета, в который приводил ее раньше; теперь она испытывала совсем другие ощущения, но они доставляли ей не меньшее удовольствие.

– Ничего страшного, я привыкла иметь дело с дорожными патрулями. Пожалуйста, предоставь мне разговаривать с ними.

Камерон покачал головой, видимо, восхищаясь ее решимостью.

– Ты ведь доверишь мне сделать это? – Она сама не знала, что для нее важнее: услышать подтверждение или узнать, что он в нее верит.

– Мой отец, наверное, осудил бы меня, но я действительно доверяю тебе провести нас мимо патрулей, Джиллиан.

– Твой отец был плохого мнения о женщинах? – догадалась она.

– Нет, у него не было никакого мнения о женщинах. Он заявлял, что они годятся только на то, чтобы рожать наследников, и больше ни на что.

– Твоя мать, конечно, убеждала его в обратном.

– Моя мать… – Камерон печально покачал головой. – Она была совсем ребенок, когда отец взял ее в жены, а он – почти старик пятидесяти пяти лет. Она умерла через год после рождения моего брата. Никто никогда больше о ней не говорил, как будто ее никогда не было. Я часто задавался вопросом, почему она умерла – может быть, потому, что мой отец не терпел того, что не соответствовало его понятию полезности.

Джиллиан взяла поводья в одну руку, а другую протянула ему. Их пальцы соединились, и он крепко сжал ее руку.

Так они доехали до первого патруля.

– Стой!

– В чем дело?

– Все проезжающие должны предъявлять разрешение констебля Фрейли.

Если не считать приглушенный возглас досады, вырвавшийся у Камерона, он сдержал слово предоставить Джиллиан возможность разговаривать с патрулем.

Солдаты окружили фургон. Один из них держал фонарь, хотя солнце было уже высоко и в фургоне было светло.

– Боже милостивый, глянь на него. Тебе не кажется, что мы нашли…

– Вы остановили доктора Уилтона Боуэна, – перебила солдата Джиллиан. – Нам не нужно разрешения на проезд, потому что моего отца и его ученика часто вызывают к больным. Сейчас мы едем к больной женщине.

– Боуэн. Тогда все правильно. Я слышал об этом ученике, похожем на короля.

– Посмотри, кто еще с ними едет – это тот щенок, который недавно бежал по тропинке и кричал, что ему надо привести доктора к матери. – Один из солдат напряженно вглядывался внутрь фургона. – Здесь все ясно. Пусть едут.

Они успели проехать не больше мили, когда их снова остановили. Солдаты окружили фургон. Куинни, не привыкшая к такому вниманию, в смятении ржала и била копытами.

Один из солдат схватил поводья, и офицер потребовал, чтобы Джиллиан показала содержимое медицинской сумки отца.

Камерон сидел неподвижно рядом с ней, не говоря ни слова и глядя в землю.

– Почему вы нас задерживаете? – возмутилась Джиллиан. – В деревне серьезно больна женщина, она нуждается в скорейшей помощи.

– Одного из моих людей избили дубинкой до полусмерти, мисс. Он говорит, что это был сам Карл Стюарт.

Лицо Камерона окаменело. Он рассказывал, что произошло. В рассказе солдата были существенные преувеличения. Он, конечно, стремился представить случившееся в выгодном для себя свете, чтобы в глазах других не оказаться в унизительном положении.

Джиллиан догадывалась, что усиление патрулей произошло в результате обнаружения солдата, но, только услышав рассказ о происшедшем в приукрашенном варианте, убедилась, насколько Камерон был прав, когда говорил о грозящей опасности. Солдаты еле сдерживали ярость, стремясь отомстить за своего пострадавшего товарища по оружию.

– Мой отец не прячет Карда Стюарта в своей сумке с медикаментами, – резко сказала она.

– Может быть, Стюарт сидит рядом с вами?

– Это Камерон Смит, ученик отца. Полагаю, мистер Фрейли говорил вам о нем…

Один солдат утвердительно проворчал:

– Да, вы правы, вблизи он совсем не похож на портрет Карла.

– Поднимите свои юбки, мисс, – спокойно сказал офицер.

Ледяная сдержанность Камерона едва не изменила ему, но Джиллиан вовремя положила руку ему на плечо.

– Я думаю, вы хотите иметь возможность заглянуть под скамью, сэр.

– Совершенно верно, мисс.

Она отодвинула ноги сначала влево, потом вправо, а солдат в это время саблей проверял темное пространство под сиденьем. Он ворчал и ожесточенно шарил в темноте, но в итоге ему удалось только искромсать на куски одеяло Джиллиан.

– Пропустите их, – крикнул он.

Прошло уже два часа, за которые они обычно доезжали до Брамбера. Им надо было рискнуть и поехать по центральной дороге, поняла Джиллиан. Фургон подъезжал к валунам, где Камерон прошлой ночью дрался с солдатом, когда они заметили еще один патруль, перекрывший дорогу.

На этот раз не удовлетворившись простым осмотром, солдаты приказали всем выйти из фургона. Двое из них забрались внутрь, еще двое залезли на крышу, один заполз под фургон, чтобы осмотреть днище.

– Ничего. – С отвращением сплюнув, он стряхнул пыль со своей формы и остановил внимательный взгляд на сапогах Камерона, потом медленно перевел его выше, оценивая рост, волосы, усы… И тут глаза солдата подозрительно прищурились.

Джиллиан похолодела.

– Мы ищем Карла Стюарта, – сказал солдат, – и, возможно, охотимся не на того человека. Вы не король, но, если не приглядываться, могли бы сойти за него.

Остальные солдаты окружили их, как волки, почуявшие запах истекающего кровью раненого оленя.

– Повторите, кто вы такой.

– Камерон Смит.

– Доктор Камерон Смит, – добавила Джиллиан. – Ученик моего отца.

– Да, он мой ученик, – охотно подтвердил доктор Боуэн.

– Кажется, врачевание становится опасным делом? – ухмыльнулся солдат. – Ваше лицо выглядит побитым.

– Сразу видно, что этим синякам уже несколько дней, – не растерялась Джиллиан. – И вы правы, врачевание становится опасной профессией. Доктора Смита побил на этой неделе пациент, вышедший из себя, не выдержав боли.

Солдат издал неопределенный звук.

– Кто-нибудь может подтвердить, где вы были прошлой ночью, доктор Смит?

– Нет, – сказал Камерон, – только моя кровать.

Один из солдат схватился за рукоять сабли, остальные стали тихо о чем-то переговариваться.

– Это неправда, – быстро, чтобы предупредить нападение на Камерона, сказала Джиллиан. – Я могу свидетельствовать в пользу доктора Смита. Он был со мной прошлой ночью.

– Речь идет о человеке, который мог бы ручаться за его присутствие всю ночь, мисс, а не в течение нескольких часов вечером.

– Именно об этом я и говорю, сэр. – Джиллиан подняла голову и твердо выдержала удивленный взгляд солдата.

– Вы говорите, что были вместе всю ночь?

– Всю ночь, – твердо произнесла Джиллиан. – С ужина до рассвета.

– Вы, конечно, смотрели, как заполняется водой канава, – пробормотал доктор Боуэн и, не дожидаясь разрешения, полез в фургон.

– Скорее, прокладывали канаву, – буркнул солдат сзади.

Это являлось немыслимым оскорблением, но оно сняло напряжение. Джиллиан готова была вытерпеть любое количество подобных предположений, если это помогало обезопасить их проезд.

Солдат еще некоторое время всматривался в Камерона.

– Она права: синяку него на челюсти старый. – Кивком он разрешил им вернуться в фургон. – Пропустите их. Извините, что… прервали вашу поездку, мисс.

Когда Джиллиан поставила ногу на ступеньку, она почувствовала на себе горячий заинтересованный взгляд солдата; и тут же Камерон встал позади нее.

– Ты преднамеренно заставила их дурно о тебе подумать, – тихо сказал он, когда фургон тронулся.

– Вспомни свою записку, которую я должна была всем показывать, – в ней был явный намек на то, что ты лишил меня девственности и сбежал, желая уклониться от ответа за содеянное.

Камерон закрыл глаза и покачал головой.

– Иногда собственная самонадеянность меня поражает.

– Но я уже пережила это.

– Более того, – он пристально посмотрел на нее, – тебя все это необычайно воодушевило.

– Меня… да, пожалуй. – Она сглотнула и почувствовала пробежавшую по телу дрожь возбуждения. Может быть, ее мать испытывала те же чувства, когда много лет назад нарушала приличия и рисковала быть пойманной на том, что не должна была делать. – У меня есть некоторая порочность в крови – она мне передалась от матери.

– И что же это за порочность?

Джиллиан бросила беспокойный взгляд на отца, но он, казалось, был полностью поглощен тем, что ему шепотом рассказывал мальчик.

– У моей матери была страсть играть на сцене. Если бы об этом узнали, случился бы страшный скандал. Отец этого не одобрял, но его большую часть дня не было дома – должность придворного врача короля поглощала много времени. Мама убегала вечером, чтобы петь и танцевать в крохотных театриках, рассеянных по всему Лондону.

– Судя по тому, что я вижу, у тебя в крови нет и капли этой так называемой порочности.

– Она была, можешь в этом не сомневаться. Мама научила меня кое-чему, чтобы я помогала ей репетировать. Я снова и снова умоляла ее взять меня в театр, позволить посмотреть, как она играет, и в день, когда мне исполнилось пять лет, она таки взяла меня с собой. Именно тогда мы обе обнаружили, что во мне тоже есть эта отметина, потому что у меня с тех пор была лишь одна мечта – играть на сцене. Я упрашивала маму до тех пор, пока она не дала мне маленькую роль в одной из своих пьес. В своем первом спектакле я играла Эсмеральду, дочь графа.

– В первом. Значит, были еще и другие?

Джиллиан кивнула. Когда Камерон начал ее расспрашивать, ей почему-то неодолимо захотелось говорить об этом.

– В одной пьесе была роль для хорошенькой девочки не старше шести лет. Мама не хотела, чтобы я ее играла, но не говорила почему, и я обвиняла ее в том, что она завидует, – ведь в пьесе не было роли для нее. С трудом верится, что я могла превратиться в такую мегеру! Я вела себя бессовестно, грозила донести отцу, рассказать все ее друзьям, если она не позволит мне сыграть эту роль.

У Джиллиан перехватило горло, и она не могла говорить, пока Камерон не сжал ей руки, и его тепло не проникло через ее внезапно вспотевшую кожу и не пошло тонкими ниточками к сердцу.

– А что было дальше?

– Именно тогда… именно тогда это и случилось. Мы тайком убежали на репетицию, но она прошла неудачно. Мне не понравилась пьеса, и драматург смотрел на меня так, что мне стало страшно. Я захотела домой и сказала маме, что передумала, но он несколько часов не отпускал нас. Когда мы ушли с репетиции, было очень поздно. Мама забеспокоилась и хотела нанять кеб, но ни одного не нашла.

Ночь была туманной, и звук шагов раздавался слишком резко, отскакивая от стен молчаливых темных домов. Когда Джиллиан услышала тяжелое шарканье и глухой стук, она подумала, что это причудливо искаженное эхо их собственных шагов. Но то было не эхо.

– А потом… потом разбойники напали на нас. Они давно следили за нами и знали, что мама не простая актриса, а знатная дама. Они были в ярости, не обнаружив у нее драгоценностей и найдя совсем немного денег. Они били ее, Камерон. Сначала она не издавала ни звука, но потом начала кричать, и они били еще сильнее, чтобы заставить замолчать, а она кричала еще громче, кричала мне, чтобы я бежала.

«Беги, Джилли, беги домой…»

– И я побежала. То есть я попыталась, но один из разбойников схватил меня, и я думала, он меня задушит. Я не могла вырваться, не могла даже кричать, в глазах потемнело. Но мама как-то изловчилась и ударила его ногой – он согнулся и выпустил меня.

«Беги, Джилли, беги домой…»

– Я с трудом могла дышать от страха и из-за опухшей шеи, но все-таки побежала. Я бежала и бежала… Они убили маму. И виновата в этом я, виновата во всем: в том, что вынудила ее разрешить мне играть в той пьесе, в том, что убежала, когда должна была остаться и пинать их так же сильно, как это сделала она, чтобы спасти меня.

– Джиллиан. – Камерон наклонился и, обняв ее, прислонился лбом к ее лбу. Шершавость его кожи, горячее прикосновение его губ, надежность его объятий увели ее из того страшного времени и вернули в настоящее. – Ты была ребенком. Шесть лет. Ты не могла ее спасти. Твоя мама очень рисковала каждый раз, когда прокрадывалась одна ночью по лондонским улицам. Она должна была знать, что однажды ее везение может кончиться. Она, вероятно, считала себя счастливой, когда тебе удалось убежать.

– Нам надо было сидеть дома и никуда не выходить или ходить другими, тайными, дорогами из театра, чтобы те люди, которые выслеживали нас, всю ночь ждали впустую.

– И до сих пор ты жила, стараясь исправить то, что считала своими ошибками. Джиллиан, шестилетний ребенок никак не мог помешать грабителям сделать то, что они сделали.

– Да, это правда.

Как странно: одним коротеньким словом она признавала правду, которую долгие годы отрицала. Давнее нападение и то, как убийца схватил ее за горло и чуть не задушил, было началом ее ухода от мира. Теперь Джиллиан сознавала, что воспринимала свое затворничество как справедливое наказание: она не задумываясь принимала свою непонятную потребность быть в безопасности в своем доме, неодолимое желание разведать множество разных извилистых дорожек, чтобы никто на свете не знал точно, каким путем они с отцом поедут, и не смог бы помешать им вернуться домой. Джиллиан, уже взрослая женщина, во многих отношениях оставалась испуганной шестилетней девочкой, которая чувствует себя виноватой в убийстве, совершенном преступниками. Камерон дал ей силы сделать первый шаг к тому, чтобы простить себя.

– Джиллиан?

Она прислонилась к нему и молчала, так как была слишком ошеломлена.

– Ты смогла бы сделать это еще раз? Ты могла бы пойти на риск и однажды ночью сыграть самую главную роль в своей жизни?

– Я не понимаю.

– Сейчас как никогда мне хотелось бы остаться и быть рядом с тобой, но я должен уйти.

– Уйти? – Она в недоумении заморгала. – Ты не можешь уйти! Мы же все обсудили и действуем вместе!

Камерон с нежной улыбкой покачал головой, и его улыбка говорила о том, что решение окончательное, а страх в глазах – о беспокойстве за нее.

– Все эти солдаты, рыщущие по дорогам и тропинкам, мать этого бедного парня, страдающая от того, что мы задерживаемся, – все это по моей вине.

– И по моей тоже. Я просила тебя не убивать солдата.

Его взгляд остался спокойным, без тени осуждения.

– Если бы ты его убил, Камерон, эти люди сейчас не прочесывали бы округу в поисках Карла Стюарта.

– Но они уже здесь. У настоящего Карла Стюарта нет никаких шансов воспользоваться этими дорожками, чтобы бежать, потому что я позволил своему сердцу править моей головой. Здесь и муха не пролетит незамеченной, если только…

– Если что?

У Джиллиан возникло такое ощущение, как будто ей вот-вот объявят смертный приговор.

Ее вопрос вызвал у Камерона горькую улыбку.

– Если я не исправлю свою ошибку. Посмотри на меня, Джиллиан.

Она подняла глаза. Ей всегда хотелось смотреть на него. Его волосы развевались на ветру, густые и темные, как у короля. Он дотронулся до своих усов – черных и широких, как у короля. Кроме того, она знала его тело. Камерон был необычайно высоким и крепким, гибким и стройным, каким, по слухам, был король.

– Что ты видишь?

– Я вижу мужчину, который собирается сделать глупость ради потерпевшего крах дела. – Ее голос сорвался.

– Храбрая моя девочка. – Он слегка приподнял ее подбородок. – Я просто изменю свой план. Сегодня ночью, когда эти солдаты сменятся и придут другие, я дам себя схватить, и не буду кричать, что я не Карл Стюарт, а скромный ученик доктора. Пусть они думают, будто я и есть король.

– И что это даст?

– Это очистит дороги, Джиллиан. У солдат появится ложное чувство успеха, и они больше не будут искать высокого темноволосого мужчину. Тогда Карл беспрепятственно здесь пройдет.

– Нет, Камерон. Они потащат тебя в Лондон или в какое-то другое место, где Кромвель затаился и, как паук, выжидает, когда кто-нибудь попадется в его паутину. Кромвель может убить тебя, если поймет, что ты обманул его людей.

– Я знаю. – Камерон мягко улыбнулся, словно принимая возможность смертного приговора.

Джиллиан понимала: что бы она ни сказала, ей не разубедить его. Он с самого начала говорил, что его жизнь подчинена порученному ему делу.

– Когда? – шепотом спросила она.

– Сейчас. – Он приподнял ее лицо и провел мозолистой подушечкой большого пальца по губам. – Карл, возможно, уже здесь и ждет, когда что-нибудь произойдет. Мы должны расчистить ему путь.

– Мы можем потерять друг друга. Кромвель посадит тебя в тюрьму или убьет.

– Теперь ты знаешь, почему я так боролся с любовью к тебе, почему хотел, чтобы ты меня возненавидела. Я должен бы сожалеть о том, что ты стала моей возлюбленной, но не могу.

– Я тоже.

– Ты выдержишь это, Джиллиан – ведь ты пережила гораздо худшие испытания.

О Боже! Он думает, что она сильная сама по себе. Именно в эту минуту Джиллиан ощущала неимоверную слабость, слишком потрясенная старыми воспоминаниями и слишком неуверенная в своей вновь обретенной силе, не зная, как с ней обращаться. Она не была уверена, что сможет найти ответы, если он не будет ее поддерживать. Она не была уверена даже в том, что захочет жить, если Камерона не будет рядом с ней. Но как она ему скажет об этом? В его глазах сразу поблекнет гордый блеск, а доверие сменится презрением.

– Пообещай мне кое-что, – наконец попросила она.

Он склонил голову, как галантный кавалер в ответ на просьбу своей дамы.

– Обещай мне, что не будешь прямо хвастаться, что ты Карл Стюарт. Пообещай, что ты позволишь солдатам делать свои собственные выводы.

В его глазах промелькнуло понимание.

– Хорошо. Может быть, я смогу заявить Кромвелю, что меня арестовали, потому что обознались, – это даст мне хоть какую-то надежду.

То была лишь тень надежды, и от нее на сердце у Джиллиан легче не стало.

– Сколько времени вам понадобится? – спросил он. – Я имею в виду мать мальчика. Сколько времени вы пробудете с ней?

Джиллиан покачала головой:

– Трудно сказать. Может быть, несколько часов.

– А если вы осмотрите ее и оставите ей все необходимое для облегчения боли, сколько тогда?

– Зачем тебе это? – Она не могла понять, почему это его так беспокоит. Ведь в ту минуту, когда Камерон выйдет из фургона, он навсегда уйдет из ее жизни.

– Вы должны вернуться домой как можно быстрее. Погрузите в фургон самое необходимое, а все прочее оставьте и сразу отправляйтесь в Лондон.

– Оставить… оставить наш дом?

– Да. Когда разнесется весть, что Карла Стюарта схватили, констебль Фрейли вспомнит, что видел тебя с мужчиной, похожим на короля, и заинтересуется, куда он исчез. Он даже может подумать, что упустил Карла Стюарта из-за твоей лжи, и тогда его злости не будет предела. Вы должны отсюда уехать, пока не начались вопросы.

Уехать из дома? Оставить убежище, которое она соорудила благодаря своей ловкости и хитрости? Хотя ничто не могло сравниться с ужасом потерять Камерона, мысль о потере дома казалась Джиллиан невыносимой. Во всех ее мечтах о будущем Камерон приходил жить к ней и ее отцу. Идиллическая картина, в которой они продолжают лечить больных и уединенно живут в своем уютном домике посреди леса, рассыпалась в прах.

Ее сердце неровно забилось. Воспоминания, которые Джиллиан сегодня оживила, помогли ей понять, что когда-то придется побороть свой страх, но она не думала, что этот день уже пришел. Ей нужны были время и поддерживающая сила Камерона.

– Я не могу уехать из дома, не могу…

– Хорошо, я подожду до вечера, прежде чем дам себя схватить. У вас будет достаточно времени, чтобы оказать помощь женщине, вернуться домой и собрать вещи. – Камерон давал указания, как будто Джиллиан ни словом не возразила. – С наступлением ночи эти патрули сменятся другими. Я постараюсь дать себя арестовать солдатам, которые не видели нас вместе.

Дорога повернула, и сквозь деревья они увидели какие-то тени, которые, когда они подъехали ближе, оказались людьми и лошадьми. Время истекало.

– Расскажи Мартину о том, что я сделал: он доложит обо всем моим людям. Скажи ему, что дороги будут свободны, и они смогут переправить Карла без твоей помощи. Я подсчитал, сколько времени мы можем оставаться нераскрытыми. Нужно примерно полтора дня быстрой езды верхом, чтобы доставить меня в Лондон и передать Кромвелю. День, а может быть, меньше на то, чтобы Кромвель раскрыл обман и сделал со мной то, что захочет. Еще два дня потребуется на возвращение сюда опозоренных солдат. Если нам повезет, они потеряют пять дней – уйма времени, чтобы король прошел, а вы с отцом удрали от гнева Кромвеля.

– Уехать из дома? – Джиллиан было стыдно, что ее протест звучит как хныканье. – Камерон, я не могу ехать в Лондон. Не могу.

– Ты совсем не задержишься в Лондоне, за исключением того времени, которое потратишь, спрашивая дорогу на Челмсфорд. Спрашивай про Челмсфорд, чтобы в случае, если кто-то тебя вспомнит, у них в памяти осталось только это. Однако ехать тебе надо мимо Челмсфорда в Линчестер. Спроси Говарда Фертингтона. Повтори названия и имена.

– Линчестер. – Джиллиан уже знала, что не сможет, не будет его искать. – Говард Фертингтон.

– Скажи ему, что тебя послал Джон Камерон Делакорт и что ты мне дорога. Он позаботится о тебе ради меня. Я приеду и заберу тебя, если смогу спастись от гнева Кромвеля.

– Джон Камерон Делакорт.

Его улыбка была наполнена горечью.

– Не так я собирался сказать тебе свое имя, Джиллиан.

О Господи! Он сказал ей свое имя, а она настолько одеревенела от безнадежности, что даже не заметила. Это потрясло ее как ужасное предзнаменование, как если бы он взял себе совсем другое имя, чтобы обозначить свой переход из этой жизни в другую, новую, в которой нет места для нее.

– Ты… ты и в самом деле Камерон?

– Да. Я Камерон, любовь моя. Я всегда был Камероном.

Он легким поцелуем коснулся ее губ, и их дыхание смешалось. Потом Камерон открыл дверцу и скрылся в лесу.