Текст книги "Я тебя хочу"

Глава 19. Последний шанс

Накарябав небольшую записку, я положила ее на поднос. Просила отпустить меня, не задавая вопросов, не бередя душу. Заверила, что буду молчать, согласно договору. Говорила о том, что верну все деньги, как только доберусь до банка, а больше… ни о чем не написала.

Руки подрагивали, всю меня потряхивало, но я удержала улыбку, прощаясь с экономкой. Пока шла через двор, убрала авиарежим с телефона. Нужно было вызвать такси, связаться с Маришкой, у которой остались мои вещи и даже сумка, но на самом деле хотела занять себя, потому что желание обернуться было почти невыносимым.

Смс-сообщение с незнакомого номера пришло совершенно неожиданно, как раз тогда, когда я уже подошла к воротам, понимая, что забыла про свой секретный путь отхода, но охранники даже не пошевелились.

«Деньги можешь оставить себе», – значилось в нем.

И я все-таки обернулась. Обернулась, безошибочно находя взглядом окно, в которое еще вчера смотрела сама.

Владимир стоял там.

Стоял…

А маленькая девочка, что скрывалась внутри меня, хотела, чтобы ее остановили.

Такси вызывала совсем на другой адрес, чтобы не тереться у ворот и не мозолить никому глаза. Предательские слезы стекали по щекам. Возможно, сейчас я совершила свою самую большую ошибку, глупость, за которую буду расплачиваться, но пути назад уже не было.

За такси расплачивалась Маришка, встретившая меня у подъезда. Увидев подругу, я не смогла совладать с собой и глупо разрыдалась, уткнувшись носом в плечо подруги.

Конечно, полностью я рассказать ей всего не могла, но и то, что говорила, за связную речь принять было трудно. Выплакавшись, несколько раз скидывала звонки от мамы, потому что спокойно беседовать с ней сейчас не могла. Меня разрывали эмоции, затапливала боль, в которой я целиком и полностью была виновата сама.

И вот вроде бы понимаешь, что поступить так было нужно, правильно, но отчего же так трудно дышать?

Напившись успокоительного, провалилась в сон, разместившись на жестком диване. Маришка ушла на очередную подработку, оставив запасные ключи, а мне снилась какая-то белиберда, от которой потом болела голова. Проснулась уже поздним вечером. В квартире царила темнота, за окном тоже, а у меня даже мысли не возникло включить свет.

Не ела, не пила. Сидела на подоконнике и смотрела в окно, наблюдая за тем, как идет дождь. Крупные капли падали на отлив, омывали никогда не засыпающую столицу. Вертела в руках телефон. Чего ждала?

Глупо ждать звонка или сообщения от человека, которого сама вычеркнула из своей жизни, но я ждала. Ждала до тех пор, пока невыносимо не захотелось кофе. Порыскав в Маришкиных шкафах, нашла только пустую банку, в которой хранилась заначка.

Пришлось собираться в магазин. Слава богу, здесь были и моя одежда, и обувь. Накинув куртку, обула привычные кроссовки и отправилась в ближайший супермаркет, что работал круглосуточно. Покупки не заняли много времени. Возвращалась той же дорогой – самой короткой, да только у подъезда меня ждал сюрприз.

– Ольга? – окликнул меня незнакомый мужчина, выкидывая в ближайшие кусты недокуренную сигарету.

– Мы знакомы? – нахмурилась я, на всякий случай крепче прижимая к себе свою сумку.

– Это она, – кивнул он кому-то за моей спиной.

Я даже закричать не успела. Пакет с продуктами упал на асфальт, бутылка с лимонадом, судя по звукам, разбилась, но меня это волновало в последнюю очередь. Меня насильно тащили в ближайшую машину, дверца которой открылась словно по заказу.

В темный салон меня буквально впихнули. Хотела юркнуть через вторую дверь, но она оказалась заперта. Да и острое лезвие, приставленное к моей шее, не давало вариантов для маневров.

– Сиди тихо, – рявкнул бугай, пока его друзья занимали места в авто.

– Что вам нужно от меня? У меня ничего нет! – возмутилась я, а сердце подступило к самому горлу.

– У тебя нет, а у твоего жениха очень даже есть, – обернулся к нам водитель, пронзая меня неприятным, каким-то мерзким взглядом, хотя его лицо и оставалось совершенно спокойным.

– У какого из двух? – спросила машинально, скорее со страху.

– Даже так? – ухмыльнулся тип с бесцветными глазами. – У торговца оружием. А теперь тебе стоит немного поспать.

И это было последнее, что я услышала. Нож от моего горла убрали, но я все еще успела почувствовать укол. На языке появился сладковатый привкус. Сознание было ясным, дернуться я успела, но на этом все.

Сбежала, Оля?

Молодец!

Только искать тебя теперь навряд ли кто-то станет.

* * *

Проснулась легко. Просто открыла глаза и уставилась в белый натяжной потолок. Голова была ясной – я всегда легко отходила от анестезии. Помнила, что речь моя обычно еще некоторое время была невнятной, заторможенной, но в остальном ощущала себя превосходно.

Превосходно для похищенной, которую пристегнули наручниками к спинке кровати. Что примечательно, закована была только одна рука, но мне и этого хватило с лихвой. Кисть затекла, поэтому пришлось сесть, но почти сразу же я вернулась в исходную позицию.

Просто потому, что за закрытой дверью чужой спальни, в которой я находилась, раздались шаги.

Дверь приоткрылась тихо, едва слышно. Сквозь опущенные веки могла мало что рассмотреть. В проем просунулась чья-то лохматая голова. Мужчина осмотрелся, задержал взгляд на мне, но снова скрылся за дверью.

Страх скручивал, пронзал спину ледяными иглами, но впадать в панику было самым глупым, что я могла сделать на данный момент. Меня никто не спасет. Никто не знает, что я здесь. Маришка забьет тревогу лишь утром, когда вернется с работы, но и то не факт. Ведь она может подумать, что я снова в особняке у братьев, а братья…

Даже если похитители свяжутся с ними и предложат обмен – не ясно на что, – Миша не побежит за мной, теряя тапки, а Владимир…

Если бы я действительно была ему нужна, он бы остановил меня еще тогда, когда получил вместе с завтраком мою записку. А раз не остановил, то и помощи от него можно не ждать. Получается, я могла надеяться только на себя.

Что и собиралась делать.

Некоторое время я еще лежала, притворяясь спящей. Вздрагивала от каждого шороха, от каждого звука, что раздавался за дверью. Ждала, пока установится тишина. Та тишина, что бывает лишь ночью, когда все вокруг спят. Когда и происходит все самое тайное. То, что никто не должен увидеть.

Мой отец всегда отличался своеобразными взглядами на воспитание. Возможно, сказывалась армия и дальнейшая служба. Не знаю, но когда мне было пять и я – неугомонная, громкая – бегала по квартире по выходным, мы частенько играли в игру, которая в дальнейшем переросла в нечто большее.

Отец учил меня быть солдатом. Завязывал мне ноги и руки разными узлами и предлагал попробовать выпутаться. Отжималась, приседала, нарезала круги по гостиной, перетаскивала книжки и держала на вытянутых руках подушку. Мне нравилась такая игра, но однажды отец показал мне, как можно выпутаться из наручников при помощи скрепки.

Естественно, в детстве он этому меня так и не научил, но позже, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, я загорелась идеей научиться избавляться от наручников и сделать отцу сюрприз. Мой сюрприз закончился моим воем и поездкой в травмпункт, потому что с дури я выбила себе большой палец, наслушавшись подсказок от друзей. Больше я к этой идее не возвращалась, но тем не менее знала, что скрепкой открыть наручник можно. Оставалось найти эту самую скрепку…

В спальне, в которой я лежала, имелся самый минимум мебели. Кровать, две тумбочки и шкаф. Вообще создавалось впечатление, что мы находимся не в жилом доме. Не было уюта, ощущения обжитости, несмотря на настенное бра, что тускло освещало комнату. Под этим подрагивающим светом было трудно разглядеть что-либо, но я не унывала.

Порылась в пустой тумбочке, заглянула под кровать и даже осмотрела батарею. Дальше просто не дотягивалась, а двигать кровать – это создавать лишний шум. Пришлось осматривать себя в поисках подходящей железки, но ни на джинсах, ни на кофте с курткой ничего не нашлось. В волосах заколок тоже не имелось. Отчаяние прорывалось наружу, затапливало сознание, пока я не потянулась к серьге, чтобы поправить ее.

Серьга! Тонкие серьги-кольца подходили просто идеально. Обыкновенные железки, покрытые золотой краской, были моим самым любимым украшением. Я редко меняла их на что-то другое и честно обещала себе, что когда-нибудь обязательно куплю такие золотые. Не купила, а теперь радовалась так, как не радовалась ничему в жизни.

Чуть согнуть край, вставить в отверстие. Потратила минут десять, пока нашла механизм. Правильно надавить на него тоже было делом нелегким, но и это мне удалось. Сердце стучало быстро-быстро, подстегиваемое азартом. Прильнув к окну, жадно разглядывала темную ночь. Первый этаж, метровые кусты, высокий, но явно старый покосившийся деревянный забор.

Главное было не торопиться, чтобы не создать лишнего шума. Дверь спальни открывалась вовнутрь, а потому на всякий случай я перетащила к ней обе тумбочки. Единственное окно открывала, стиснув зубы. Старая деревянная рама поскрипывала, поддавалась неохотно, но уже через несколько минут я полностью пропала в кустах.

Не шла – перетекала, пока не достигла забора. Пульс стучал в ушах, в горле пересохло, а я старалась уловить малейшие изменения. Ветер гонял кроны деревьев, выла чья-то собака – далеко отсюда. Сумку жалко и телефон – пусть и разбитый. Документы придется восстанавливать, как и банковскую карту, но это меньшее из зол. Лучше быть на свободе, чем при своих вещах.

Брешь в заборе я нашла спустя секунды, показавшиеся целой вечностью. Просачивалась в узкий проем между деревяшками, больше всего на свете боясь застрять и провалить миссию по своему спасению. Отец мог бы мной гордиться. Да я сама собой гордилась! И буду гордиться еще больше, когда уберусь отсюда как можно дальше.

По дороге не шла – перемещалась перебежками, держась кустов и тени деревьев. Понятия не имела, где находилась, а потому вздрагивала каждый раз, когда за одним из встречных заборов начинали лаять собаки. Была мысль постучаться к кому-нибудь, попросить вызвать полицию, но я почти сразу же ее отмела. Просто потому, что в соседних домах меня наверняка будут искать в первую очередь, а незнакомых людей мне подставлять не хотелось.

Шла долго. С первыми рассветными лучами адреналин схлынул и силы начали меня покидать. Выйдя к шоссе, наконец-то увидела название дачного поселка, но оно, к сожалению, мне ничего не дало.

Очень сильно надеялась, что на пути мне встретятся автомобилисты, да только произошло это уже тогда, когда я шла исключительно на голом упрямстве. Увидев вдалеке несущийся по трассе автомобиль, выбежала прямо на дорогу и начала прыгать, размахивая руками, чтобы меня точно увидели, а не закатали в асфальт.

Да только этот автомобиль я узнала еще до того, как смогла разглядеть водителя.

Осознание пришло молниеносно. Рухнув на землю, я просто взяла и разревелась, потому что уже не могла держать в себе эмоции. Все хладнокровие, которое я так старательно наращивала за эту ночь, просто испарилось. Когда машина остановилась в непосредственной близи от меня, даже разглядеть родное лицо не смогла – пелена, застилающая глаза, мешала.

Зато запах…

Этот аромат парфюма, помноженный на запах кожи, я могла бы узнать из тысячи. Не понимала, почему не узнавала раньше, когда мучилась от мыслей, с кем провела ночь. Но теперь…

Теперь сомнений не было.

– Володя… – всхлипнула я, не имея сил даже обнять его за шею.

– Эй, морковка. Тихо-тихо, маленькая моя. Все хорошо. Давай, нужно сесть в машину.

Уговаривал, говорил со мной, словно с маленькой, но я не была способна ни на что. Да и не требовалось ничего. Он сам легко перенес меня в машину, а я не понимала – это он дрожит или все-таки я?

Цеплялась пальцами за его руку, сжимала крепко-крепко, пока авто разворачивалось и уносилось прочь от этой дороги, от дачных поселков, от злых людей. Не знала, сколько прошло времени, но говорить я смогла далеко не сразу. Сначала просто захлебывалась словами, пытаясь сказать хоть что-то, а Володя терпеливо успокаивал, кивал, сжимал мою руку в ответ.

Выдохшись, я даже задремала ненадолго, не отследив тот момент, когда провалилась в темноту, а проснулась от стойкого ощущения, что машина остановилась. По крайней мере, меня не сильно, но все-таки повело вперед.

Распахнув веки, в первые секунды готова была вновь рухнуть в панику, но, увидев родное лицо, взяла себя в руки.

– Почему мы остановились? – спросила сипло, и мне тут же протянули изрядно початую бутылку с водой.

– Нам нужно поговорить, – произнес Володя мягко, но в то же время как-то непреклонно, отчего у меня холодок по спине побежал.

– Сейчас?

– Другого шанса не будет. То, что я сейчас расскажу, очень важно. Ты должна дослушать меня до конца…

Это было невыносимо – слышать, понимать каждое слово и не пытаться что-либо изменить. Боль, страх, неверие – я купалась в этих чувствах, захлебывалась ими, вновь погружаясь в истерику.

Дралась…

Действительно наносила удары, но легче не становилось. Сегодня для меня начался мой личный ад, который закончится еще очень нескоро.

Началось все с того, что Володя попросил меня рассказать о событиях прошлой ночи. Я не утаила ничего, заслужив от мужчины похвалу за сообразительность и крепкие объятия, от которых даже испытала боль, но я желала этой боли, лишь бы всегда так обнимал, лишь бы не расставаться с ним больше.

А дальше я услышала то, что слышать не хотела совершенно и одновременно желала именно этого. Позавчера, когда Володя не вернулся ночевать в особняк, он находился не на увеселительных мероприятиях, а в полиции, давая показания на тех, на кого работал и кому продавал оружие.

Теракт в одном из торговых центров – именно это замыслили нынешние покупатели, которые просили достать им ядерное вещество. Крупный заказ, крупнейший на его памяти, но выполнять он его отказался, за что работодатели и стали на него давить, угрожая не на шутку и даже прибегая к похищению.

Владимир давно хотел завязать с этим делом. В последние годы его мысли только и были что об этом, но мужчина понимал, что выйти ему не дадут. Убьют, потому что свидетелей в живых не оставляют.

Он долго искал безопасные и удобные для себя пути отхода, но таковых не нашел. Был только один шанс действительно выжить – сдать всех и самому неминуемо сесть в тюрьму, лишившись всего, что заработал за годы.

Терять бизнес, дом и деньги ему не хотелось, но сейчас другого выбора не было. Если теракт произойдет, умрут сотни, а то и тысячи ни в чем не повинных людей. Одно дело, когда кто-то покупает оружие для себя – для охраны собственной жизни, и совсем другое – для намеренного убийства.

Моя истерика все-таки закончилась. Тихо всхлипывала в объятиях мужчины, крепко прижимаясь к нему, обнимая и боясь отпустить хоть на мгновение. Не готова была отпустить. Не сейчас, когда только осознала чувства, что несмываемым клеймом отпечатались в груди.

– Миша, Мишка и тетя вылетели из страны еще вчера. Я дам тебе адрес, отправляйся за ними прямо сейчас. Оставаться здесь тебе небезопасно.

– Нет, – я полностью осознавала свой ответ, не желая бросать Володю одного.

– Глупенькая, – гладил он меня по растрепанным волосам. – Тебя же снова могут похитить.

– Ну и пусть! Я еще раз убегу! И еще раз. И еще раз. Буду сбегать столько раз, сколько это потребуется!

– Оля, перестань. Не надо из-за меня разрушать свою жизнь. Я того не стою.

Не ответила, лишь мотнула головой, потому что это он глупый, раз не понимает элементарных вещей. От любви не бегут, ее бережно хранят в своем сердце.

– А давай сбежим вместе? Прямо сейчас! – вдруг осенило меня, и я с надеждой посмотрела в его серые глаза.

– Не могу, Оля. Я главный свидетель и к тому же обвиняемый. Лучше ты…

Договорить ему я не дала. Заткнула рот поцелуем, самым жарким, самым страстным, на какой только была способна. Слезы-предательницы текли по щекам, а я дышала им, запоминала каждую черточку, но долго миловаться нам не дали.

В окно постучался мужчина в штатском, заставив меня вздрогнуть всем телом. Оказалось, что это группа сопровождения, которая ехала вслед за Володей по другой дороге.

Пришлось трогаться с места, но до самого особняка, оцепленного полицейскими, я держала Владимира за руку. И даже после, когда давала показания, когда составляла фотороботы или тихо сидела мышкой, подслушивая не предназначенные для меня беседы.

А потом ходила на суды, встречи с адвокатами, обивала порог СИЗО. Врала, давая показания, говоря о том, что мы уже давно в отношениях, но о том, что Володя торгует оружием, я узнала совсем недавно, когда он поделился со мной желанием обратиться к правоохранительным органам. Немного искажала правду, искренне надеясь, что приговор смягчат, но судья остался неумолим. Его даже справка о беременности не проняла, которую мне изготовила Маришка.

Как оказалось потом, изготовила не зря.

Эпилог

Жара не угнетала – наоборот. Сегодня весь мир словно пел о том, что счастливый день наступил. Голубое небо с белоснежными облаками, яркое теплое солнце и море зелени вокруг.

– Не дави на газ так сильно, – скомандовал папа, на чьих руках лежал маленький спящий сверток.

Они с мамой сидели на заднем сиденье папиной старенькой тарахтелки, тогда как я выполняла сегодня роль водителя.

– Да уже чуть-чуть осталось! – возмутилась я.

И ведь не превышала даже, но для папы я в качестве водителя была то же самое, что обезьяна с гранатой. Особенно после того, как в один из вечеров я поделилась с родителями приключениями последних недель, предшествующих их приезду в особняк Володи. Мне пришлось рассказать, хотя о многом я, конечно же, умолчала. Просто уже надоело им врать, что наша свадьба переносится на неопределенный срок, ведь о причинах у меня спрашивали ежедневно.

Да-да, из столицы я уехала обратно в наш городок, осознавая, что это сумасшествие с журналистами мне просто надоело. Да и не тянула я аренду нормальной квартиры, пописывая коротенькие статейки в интернете. Понимала, что нужно откладывать деньги на будущее, ведь вскоре должен был родиться ребенок. И я откладывала, ни копейки не взяв из той суммы, что до сих пор пылилась на моем счету.

К Володе в тюрьму ездила только в первые месяцы. Сначала он меня прогнал оттуда, когда я приперлась в очередной раз, притаскивая передачку. Накричал, говорил, что не любит, что я ему не нужна, что я должна строить свою жизнь, а не оглядываться на прошлое, но я не поверила ни единому его слову. Он хотел как лучше, считая себя обузой, и я понимала его. Понимала, но подобных суждений не принимала.

Не хочет видеть? Хорошо! Папа тоже может передачки отвозить, пока я пишу письма и высылаю фотографии. Правда, ни на одно письмо Володя мне так и не ответил, да и я ему о беременности не писала. Фотографировалась так, чтобы живот было не видно. Это была моя маленькая месть за то, что выгнал тогда и не дал сказать радостную весть. Да и не хотела, чтобы еще сильнее беспокоился обо мне. Лучше уж сейчас, когда с чистой совестью выйдет на свободу.

Мне-то адвокат регулярно последние новости докладывал, и я знала, что сегодня Владимира выпустят по УДО. Вот и неслась вперед, желая поскорее его увидеть и… обнять. Хотя бы просто обнять.

Припарковавшись чуть в отдалении от ворот, я едва успела выйти из машины, когда массивные железные ворота отъехали в сторону, выпуская Володю. Неслась! Бежала ему навстречу, буквально запрыгнув на обескураженного мужчину, повиснув у него на шее. Целовала. Целовала все, до чего дотягивалась, до тех пор, пока он не сдался, не начал отвечать на поцелуи, сжимая до боли, до хруста моих бедных костей.

– Морковка…

Господи, как я соскучилась по его голосу! По его запаху, по его серым, как грозовое небо, глазам. Слезы радости скользнули по щекам, но я растирала их руками, желая четко видеть дорогого мне человека. Человека, которого я люблю, пусть для осознания этого мне и пришлось совершить глупость.

– Поехали! Поехали скорее домой! – тащила я его к машине, из которой уже выбирались родители.

Передав маме Максимку, папа вышел последним, вынуждая меня споткнуться на ровном месте. Я бы упала! Пропахала бы носом асфальт, если бы Володя меня не подхватил.

Папа держал в руках ружье.

– Конечно, уголовника в зятьях я не ждал, – протянул он недовольно, пока пальцы Володи сжимали мои плечи.

Выйдя вперед, мужчина закрыл меня своей спиной, а я все равно высунулась.

– Папа! – окликнула я предостерегающе.

– Что? Мне уже и ружье переложить нельзя? – забросил он оружие в багажник и сделал несколько шагов вперед по направлению к нам, протягивая Владимиру руку. – Добро пожаловать в семью, сынок.

Гора с моих плеч упала, но пока еще не вся. Пожав моему папе руку, мужчина попросил у него разрешения поговорить нам с глазу на глаз. Чуть отведя в сторонку, взял меня за руки и…

Честное слово, была бы ваза поблизости, я бы грохнула ее об асфальт.

– Оль, ты ведь понимаешь, что я ничего не могу тебе предложить сейчас? Подожди, дослушай. У меня действительно ничего нет, потому что все мое имущество арестовали еще до суда, а все заначки ушли на оплату адвоката. Я ничего не могу тебе дать и не хочу, чтобы ты губила свою жизнь, пока я буду пытаться встать на ноги. Ну зачем тебе уголовник? Я же говорил тебе уже…

– Люблю, – перебила я его, глядя ему в глаза. – Люблю и жить без тебя не могу. И мне без разницы, есть у тебя деньги или нет, судим ты или нет. Дорогу осилит идущий, неужели ты этого так и не понял? Когда любишь, действительно любишь, самая большая трудность – это не потерять свою любовь, а все остальное решаемо.

– Оля… – рванул он меня на себя, крепко прижимая к груди. – Глупая моя…

– И потом, – пробурчала я ему в шею, – с деньгами я тебе могу помочь. Тридцать три миллиона тебя устроят? Представляешь, лежат себе одинокие на моем счету, есть не просят, тебя дожидаются. Думают, как бы пойти на хорошее дело. Как насчет домашней пекарни? У меня мама знаешь какие пирожки печет? Вот такие! – показала я руками размеры маминых кулинарных шедевров. – И потом, я, между прочим, даже курсы пекарей окончила. Ну что ты смеешься? У меня и сертификат есть! Честное слово!

– Олька… Никогда никому тебя не отдам, – закусил он нижнюю губу, а по его щеке скатилась одинокая слеза, но я тут же стерла ее и сделала вид, что ничего не видела.

Потому что мужики не плачут! После определенного возраста, а вот до…

– Это что? – спросил Володя, оглядываясь назад.

Нам отсюда проснувшегося Максимку видно не было, потому что мама так и стояла за машиной, зато стало очень даже отчетливо слышно.

– Не что, а кто, – исправил Владимира папа, пока я вдруг отчего-то засмущалась. – Максим Владимирович, между прочим. Иди знакомься, отец, – хлопнул он его по плечу, пока мой любимый пребывал в полнейшем шоке. – Три месяца от роду. Богатырь!

И нет, мужчины не плачут. После определенного возраста. Но никто не знает, когда этот возраст становится определенным.

Конец истории

Добрый день, дорогие друзья! Надеюсь, что эта история вам понравилась) В цикле есть еще два однотомника «По законам чужого жанра» и «Однажды ты не ответишь». Последнюю особо рекомендую) Желаю вам приятного чтения!