Текст книги "Возвращение в Оксфорд"

– Вас-то как раз ни в чем не заподозришь, – заметила декан. – Вы же больше всех пострадали.

– В какой-то мере мы все тут пострадали, – сказала мисс Гильярд.

– Боюсь, – подала голос мисс Эллисон, – придется допустить, что это может быть обманный ход, – насколько я понимаю, эти… э… анонимщики часто посылают письма самим себе, чтобы рассеять подозрения. Ведь так, мисс Вэйн?

– Да, – признала Гарриет. – Честно говоря, не очень верится, чтобы кто-либо намеренно причинил себе такой ущерб, какой понесла мисс Лидгейт, но если начать проводить подобные различия, то уже не остановишься. Я считаю, в нынешней ситуации нас устроит только однозначное алиби.

– А алиби у меня нет, – сказала мисс Лидгейт. – В субботу я уехала уже после того, как мисс Гильярд ушла обедать. Более того, в обеденное время я зашла в Тюдоровское здание, занести мисс Чилперик ее книгу, так что запросто могла бы заглянуть еще и в библиотеку и забрать рукопись.

– Но у вас алиби на то время, когда ваши гранки нашли в профессорской, – заметила Гарриет.

– Нет, – возразила мисс Лидгейт, – и того нет. Я приехала ранним поездом, когда все были в часовне. Конечно, чтобы забросить гранки в профессорскую и вернуться к себе в комнату, пока их не нашли, мне пришлось бы поторопиться – но я могла успеть. В любом случае я хочу, чтобы со мной обходились так же, как с остальными.

– Спасибо, – сказала ректор. – Все ли с этим согласны?

– Уверена, в этом вопросе мы единодушны, – отозвалась декан. – Но мы забыли еще об одной категории подозреваемых.

– Да, о студентках, которые оставались в колледже во время встречи выпускников, – сказала ректор. – Что мы о них знаем?

– Я не помню точно, кто там был, – ответила декан, – но думаю, большинство из них готовились к выпускным экзаменам на степень и сейчас уже окончили колледж. Потом сверюсь со списком. А, еще была мисс Каттермол, она готовилась к экзаменам первой ступени – уже повторно.

– Точно, – подтвердила казначей. – Каттермол.

– А та женщина, которая сдавала экзамены второй ступени, – забыла, как ее зовут. Хадсон, кажется? Ее не было тогда в колледже?

– Была, – сказала мисс Гильярд.

– Как я понимаю, одна сейчас на втором курсе, другая на третьем, – сказала Гарриет. – Кстати, а ничего не известно про Фаррингдона, который упоминается в письме к мисс Флаксман?

– Это самое интересное, – сказала декан. – Этот Фаррингдон учится, если я не ошибаюсь, в Нью-колледже, причем они были помолвлены с Каттермол еще до того, как поступили в Оксфорд, а сейчас он помолвлен с Флаксман.

– Вот как?

– И, как я поняла, в первую очередь – или отчасти – из-за того подметного письма. Мне рассказали, что, получив анонимку, мисс Флаксман обвинила мисс Каттермол и показала письмо Фаррингдону – в итоге молодой джентльмен разорвал помолвку и теперь ухаживает за Флаксман.

– Некрасиво вышло, – заметила Гарриет.

– Да. Правда, та помолвка была не более чем семейной договоренностью, а теперь все просто признали fait accompli[100]100
  Свершившийся факт (фр.).


[Закрыть]. Но кажется, второй курс страшно всполошился.

– Понятно.

– Остается вопрос, – сказала мисс Пайк, – какие шаги мы собираемся предпринять? Мы спросили совета у мисс Вэйн, и лично я готова признать – особенно в свете того, что мы только что услышали, – что нам никак не обойтись без посторонней помощи. При этом ясно, что полицию сюда вмешивать нежелательно. Но тогда у меня вопрос: предполагает ли мисс Вэйн сама вести расследование? Или же она посоветует обратиться к частному детективу? Или что?

– Честно признаться, я в неловком положении, – сказала Гарриет. – Я хочу помочь, чем только сумею, но вы ведь понимаете, что такого рода расследование займет много времени, особенно если вести его в одиночку. Это место – проходной двор, и патрулировать его почти невозможно. Понадобился бы целый отряд агентов – и даже если нарядить их скаутами или студентками, это вызовет недоумение.

– А исследование вещественных доказательств тут не поможет? – спросила мисс Пайк. – Лично я готова предоставить свои отпечатки пальцев или подвергнуться любой другой процедуре.

– Боюсь, – ответила Гарриет, – что дактилоскопия не столь много дает на практике, как может показаться из книг. То есть, разумеется, мы можем взять отпечатки пальцев у всей профессорской, а возможно, и у скаутов, хотя им это придется не по вкусу. Но только сомневаюсь, что на такой грубой бумаге различишь какие-либо отпечатки. Кроме того…

– Кроме того, – подхватила декан, – в наши дни любой преступник знает, что нужно работать в перчатках.

– А если не знал, – мрачно заметила мисс де Вайн, до сих пор молчавшая, – то узнал только что.

– Черт! – вскрикнула декан. – Я забыла, что это одна из нас.

– Вот почему я говорила, – вставила ректор, – что нам не следует обсуждать методы расследования.

– Сколько человек держали в руках эти письма? – спросила Гарриет.

– Думаю, немало, – ответила декан.

– А нельзя ли устроить обыск… – начала было мисс Чилперик. Она была самой молодой из донов – невысокая, худенькая, застенчивая женщина, помощник тьютора по английской словесности, известная в первую очередь тем, что была помолвлена с младшим доном из другого колледжа.

Ректор не дала ей договорить:

– Прошу вас, мисс Чилперик. Воздержитесь от такого рода предложений. Возможно, вы кого-то предупредили.

– Невыносимое положение, – сказала мисс Гильярд. Она сердито взглянула на Гарриет, как будто невыносимое положение создала именно она. Что ж, в каком-то смысле так и было.

– Похоже, – сказала финансовый распорядитель, – что хотя мы сами позвали сюда мисс Вэйн, ни последовать ее совету, ни даже выслушать его мы не в силах. Сцена в духе Гилберта и Салливана[101]101
  Уильям Гилберт и Артур Салливан — создатели четырнадцати комических опер, крайне популярных как на момент написания (конец XIX века), так и позже.


[Закрыть].

– Давайте спросим напрямую, – предложила ректор. – Вы советуете обратиться к частному детективу?

– Только весьма необычному, – сказала Гарриет, – обычный бы вам совсем не подошел. Но я знаю одну организацию, где вы можете найти нужного человека и рассчитывать на полную конфиденциальность.

Она вспомнила о мисс Кэтрин Климпсон, содержавшей машинописное бюро, которое на самом деле было женским детективным агентством и занималось мелкими расследованиями. Агентство давно стало самоокупаемым, но Гарриет знала, что основано оно на деньги Питера Уимзи. Она была одной из немногих людей в Королевстве, кто это знал.

Мисс Эллисон кашлянула.

– Плата за услуги детективных агентов, – заметила она, – будет странно смотреться в годовом отчете.

– Думаю, это разрешимо, – сказала Гарриет. – Я лично знаю это агентство. Возможно, плата и не потребуется.

– Это неправильно, – сказала ректор. – Работа конечно же должна оплачиваться. Я готова взять расходы на себя.

– Так тоже неправильно, – возразила мисс Лидгейт. – Разумеется, мы на это не согласимся.

– Может быть, я сначала спрошу о размере гонорара? – предложила Гарриет. Сказать по правде, об этой стороне дела она ничего не знала.

– Спросить не помешает, – согласилась ректор. – Между тем…

– Я хотела бы предложить, – сказала декан, – оставить все это дело на рассмотрение мисс Вэйн, поскольку она единственная в этой комнате вне подозрения. Возможно, на свежую голову ей придет какая-нибудь мысль, и с утра она вам ее изложит. Или не с утра – ведь с утра у нас церемония открытия и визит лорда Оукаппла, – а в какое-нибудь другое время.

– Хорошо, – сказала Гарриет в ответ на вопросительный взгляд ректора. – Так и решим. И если я придумаю, чем могу быть вам полезна, то сделаю все, что в моих силах.

Ректор поблагодарила ее.

– Мы все понимаем неловкость нашего положения и постараемся как можно скорее решить это дело. И еще: что бы ни думала и ни чувствовала каждая из нас, совершенно необходимо отгонять все смутные подозрения и стараться не говорить ничего такого, что звучало бы как обвинение. Ничто так не разрушает научное сообщество, как атмосфера взаимного недоверия. Со своей стороны повторю, что всецело доверяю каждому члену профессорской. Я буду стараться сохранить непредвзятость ума и вас, коллеги, призываю к тому же.

Доны с этим согласились, и встреча окончилась.

– Что ж, – сказала декан, когда они с Гарриет шли по направлению к Новому двору, – в жизни еще не была на таком неуютном собрании. Дорогая моя, вы бросили бомбу!

– Боюсь, что да. Но что мне было делать?

– Разумеется, нечего. Боже мой! Легко ректору говорить о непредвзятости ума, но мы теперь будем отчаянно гадать, что думают о нас коллеги и не даем ли мы повода заподозрить нас в сумасшествии. Вот эта-то подозрительность – самое страшное, понимаете?

– Понимаю. Кстати сказать, я наотрез отказываюсь подозревать вас. Уж вы-то в высшей степени в здравом уме. Вы самый здравомыслящий человек, кого я встречала.

– Не сказать, чтобы вы проявили непредвзятость, но спасибо на добром слове. И ректора с мисс Лидгейт тоже ни в чем не заподозришь, ведь правда? Но думаю, лучше так не говорить. Иначе методом исключения… Боже! Неужели не найдется какого-нибудь чужака с фальшивым железным алиби?

– Надеюсь, что найдется. Кроме того, в нашем распоряжении те две студентки и скауты.

Они вошли в гостиную декана. Мисс Мартин яростно разворошила угли в очаге, села в кресло и уставилась на огонь. Гарриет, примостившись на кушетке, смотрела на нее.

– Послушайте, – сказала декан, – вам не стоит делиться своими соображениями со мной, но зато нам всем ничто не мешает делиться соображениями с вами. Правда? Ну так вот. Какова цель этих нападок? Это не похоже на личные счеты. Скорее на слепую ненависть ко всему колледжу. Что за этим стоит?

– Ну, может быть, кто-то считает, что колледж его чем-то оскорбил. А может, сводит личные счеты, прикрываясь дымовой завесой. Или просто забавляется – безобразия часто устраиваются из этих соображений, если слово “соображение” тут уместно.

– Но тогда это просто хулиганство. Все равно что дети перевернут мебель или слуги притворятся привидениями. И раз уж мы о слугах, как вам мысль, что виновен кто-то из них? Разумеется, мисс Бартон будет возражать. И все-таки в этих записках очень грубая лексика.

– Да, – сказала Гарриет. – Но там нет ни одного слова, которого бы я, к примеру, не знала. Я вот что думаю: возьмите чопорнейшего человека – и под наркозом он извлечет из своего подсознания самые неожиданные слова. Более того, чем чопорней человек – тем грубей будет ругань.

– Вы правы. Кстати, вы заметили, что в этих письмах нет ни одной ошибки?

– Да, заметила. Возможно, это значит, что автор писем – человек образованный, хотя обратное не обязательно верно. Я имею в виду, что грамотные люди могут намеренно писать неграмотно, так что ошибки на письме мало что доказывают. Но вот отсутствие ошибок не подделаешь – это следствие грамотности. Боюсь, я непонятно говорю.

– Нет, все понятно. Грамотный человек может притвориться неграмотным, а неграмотному притвориться грамотным не легче, чем мне – математиком.

– Но она могла пользоваться словарем.

– Все равно это значит, что словарь присутствует в ее картине мира, как сейчас принято говорить. Как вы думаете, а не глупо со стороны злоумышленника писать без ошибок?

– Не знаю. Образованные люди часто не умеют правдоподобно подделать неграмотность: делают ошибки в простых словах, но правильно пишут сложные. Разоблачить их не так уж трудно. Возможно, как раз умнее вовсе не притворяться…

– Понимаю. Значит ли это, что скаутов можно исключить? Хотя кто знает, вдруг они пишут грамотней нас. Они часто знают больше нас. И уж точно лучше одеваются. Но я не о том. Прервите меня, как начну нести ерунду.

– Никакой ерунды вы не несете, – сказала Гарриет. – Все, что вы говорите, очень верно. Пока что никого исключить не получается.

– И куда, – продолжала декан, – деваются изрезанные газеты?

– Так нечестно, – сказала Гарриет, – вы меня опередили. Я как раз сама об этом думала.

– А мы этот вопрос уже изучили, – удовлетворенно сообщила декан. – Как только мы заметили беспорядки, то есть примерно с начала этого триместра, мы стали проверять все газеты в профессорской и студенческой. Прежде чем выбросить газеты, их сверяют со списком и смотрят, не изрезаны ли страницы.

– Кто этим занимается?

– Миссис Гудвин, мой секретарь. Наверное, вы еще ее не видели. Она живет здесь только во время триместра. Очень приятная девушка – то есть женщина. Она овдовела и осталась без гроша, а у нее еще десятилетний сын в начальной школе. Когда умер ее муж, школьный учитель, она пошла учиться на секретаря и буквально нашла себя. Миссис Гудвин просто незаменима, ценный и надежный помощник.

– Она была в колледже во время встречи выпускников?

– Да, конечно. Она… о боже! Разумеется, вы не думаете, что… нет, ну это просто нонсенс. Это в высшей степени порядочная и разумная женщина. Она так признательна колледжу за то, что нашла работу, и, конечно, не стала бы ею рисковать.

– Все равно нужно внести ее в список. Как давно она здесь работает?

– Дайте подумать. Почти два года. До встречи выпускников все было спокойно, а она уже целый год жила в колледже.

– Но члены профессорской и скауты жили в колледже еще дольше – по крайней мере, большинство из них. Ни для кого нельзя сделать исключения. А что известно о других секретарях?

– Секретарь ректора, мисс Парсонс, живет в доме ректора. Секретари казначея и финансового распорядителя не живут в колледже, так что их можно исключить.

– Давно мисс Парсонс здесь работает?

– Четыре года.

Гарриет записала имена миссис Гудвин и мисс Парсонс.

– Думаю, – сказала она, – что в интересах самой миссис Гудвин стоит проверять газеты второй раз. Не то чтобы это много дало: если злоумышленница знает, что газеты проверяют, она к ним не притронется. А скорее всего, она знает – слишком много с ними возни.

– Похоже на то. В том-то и трудность, верно?

– А что с теми газетами, которые люди покупают сами?

– Естественно, их мы проверить не можем. Мы стараемся следить за корзинами для бумаг. У нас ничего не сжигают: содержимое корзин собирают в мешки и отправляют их на бумажные фабрики – или кто там платит пару пенсов за кипу старых газет. Почтенному Паджетту поручено тщательно просматривать мешки – но это адский труд. А кроме того, во всех комнатах есть камины – кто станет выбрасывать газеты в корзины для бумаг?

– А что вы скажете о сожженных мантиях? Устроить костер во дворе – довольно трудоемкое дело. Тут явно понадобился не один человек.

– Мы не уверены, что это часть одного целого. В то воскресенье перед ужином около дюжины человек бросили свои мантии где попало – вы знаете, как это бывает. Кто-то забыл мантию в портике Елизаветинского здания, кто-то в трапезной у подножия лестницы, и так далее. Люди приносят их заранее, чтобы потом надеть в часовню. – Гарриет кивнула. Воскресная служба без четверти восемь была обязательной для всех – это было что-то вроде общего собрания. – Ну так вот, когда зазвонил колокол, эти люди никак не могли найти свои мантии – а значит, идти в часовню. Все, конечно, решили, что это розыгрыш. Но посреди ночи кто-то вдруг заметил во дворе всполохи огня – оказалось, что горит бомбазин[102]102
  Бомбазин – вид ткани, смесь шелка и хлопка.


[Закрыть]. Мантии обильно полили бензином, так что костер получился на славу.

– А откуда взяли бензин?

– Стащили канистру у Маллинза, у которого мотоцикл. Помните Маллинза – привратника в Джоветтлодж? Мотоцикл его стоит в сарае неподалеку от привратницкой. Сарай он тогда не запер – зачем бы? Сейчас он уже его запирает, но толку мало. Так что кто угодно мог зайти и взять канистру. Они с женой ничего не слышали – оба спали сном праведников. Костер развели на Старом дворе – на газоне осталась уродливая проплешина. Когда разгорелся огонь, все высыпали на улицу, так что злоумышленнице ничего не стоило затеряться в толпе. Сожгли четыре магистерские мантии, две мантии стипендиатов и еще несколько мантий коммонеров, но не думаю, чтобы их отбирали специально, просто взяли те, что плохо лежали.

– Интересно, где их держали после ужина, до того как развели костер. Если разгуливать по колледжу с ворохом мантий, рано или поздно вызовешь подозрение.

– Нет, дело было в конце ноября, так что вечером было совсем темно. Ничто не мешало спрятать мантии в какой-нибудь аудитории. Понимаете, мы их не очень тщательно искали. Пострадавшие решили, что их разыгрывают, и ужасно рассердились, но решительных действий не предприняли. Большинство накинулись на приятелей.

– Да. Боюсь, сейчас мы этот вопрос не разрешим. Пожалуй, я пойду приведу себя в порядок перед ужином.

Ужин за Высоким столом проходил в весьма неловкой обстановке. Беседу героическими усилиями удерживали вокруг научных и общественных тем. Студентки весело и шумно щебетали – тень, упавшая на колледж, не омрачила их сердец. Гарриет поглядывала на них.

– Мисс Каттермол – это вон та девушка за столом справа? В зеленом платье, безвкусно накрашенная?

– Да, это она, – ответила декан. – А как вы догадались?

– Я видела ее на встрече выпускников. А где неотразимая мисс Флаксман?

– Что-то ее не видно. Может быть, не пришла на ужин. Они часто так делают: сварят яйцо прямо у себя в комнате, лишь бы не переодеваться. Вот лентяйки. А мисс Хадсон – вон та девушка за средним столом, в красном джемпере. Брюнетка в роговых очках.

– Она кажется вполне нормальной.

– Насколько я знаю, так и есть. Я думала, мы вообще все здесь нормальны.

– Мне кажется, мисс Вэйн, – заметила мисс Пайк, услышавшая конец их разговора, – даже убийцы выглядят как нормальные люди. Или вы разделяете идеи Ломброзо?[103]103
  Чезаре Ломброзо (1835–1939), итальянский судебный медик, психиатр, основатель криминальной антропологии. Рассматривал тягу к преступлению как врожденный психический атавизм, который сопровождается и особыми атавистическими чертами внешности. Таким образом, утверждал Ломброзо, преступника можно распознать с помощью антропометрических измерений.


[Закрыть] Насколько я понимаю, сейчас они уже большей частью опровергнуты.

Гарриет была рада возможности поговорить об убийцах.

После ужина Гарриет почувствовала себя неприкаянной. Она понимала, что надо что-то делать, кого-то расспрашивать, но не знала, с чего начать. Декан сказала, что займется какими-то списками, но позже к ней можно зайти. Мисс Берроуз, библиотекарь, собиралась внести последние штрихи в украшение Новой библиотеки – с утра ведь уже открытие. Весь день она таскала и сортировала книги и с помощью нескольких студенток расставила их по полкам. Многие доны тоже сказали, что у них дела, – кажется, подумала Гарриет, им теперь неловко друг с другом.

Поймав казначея, Гарриет спросила, нельзя ли ознакомиться с планом колледжа и списком комнат. Мисс Стивенс ответила, что даст ей список, а план, кажется, есть в кабинете у финансового распорядителя. Затем повела Гарриет в Новый двор, чтобы отдать ей требуемое.

– Надеюсь, – сказала казначей, – вы не станете придавать особого значения тому, что мисс Берроуз говорила о скаутах. Лично я была бы очень рада, если бы всю прислугу можно было поселить в скаутском крыле и тем самым очистить от подозрений, но, увы, там просто не хватит на всех места. Разумеется, я дам вам имена тех, кто живет в других зданиях, – я согласна, что меры предосторожности здесь нужны. Но все же я думаю, что случай с гранками мисс Лидгейт позволяет полностью исключить скаутов. Мало кто из них вообще знал об этих гранках и о том, насколько они важны, и им бы в голову не пришло портить рукопись. Подбросить анонимку – другое дело. Но испортить гранки мог только человек с образованием. Как вы думаете?

– Лучше я пока не буду говорить, что думаю.

– Да, вы правы. Но я-то могу говорить, что думаю. Только вам, конечно, никому больше. Просто мне не нравится, что из скаутов делают козлов отпущения.

– Что меня больше всего поражает в этой истории, – сказала Гарриет, – это почему в качестве жертвы выбрали именно мисс Лидгейт? Как кто бы то ни было – особенно из ее коллег – может желать ей зла? Это наводит на мысль: а может, злоумышленник и правда не понимал, что значат эти гранки, а просто решил отомстить всему миру?

– Конечно, может быть и так. Знаете, мисс Вэйн, ваше сегодняшнее свидетельство очень все усложнило. Признаться, я и сама склонна была подозревать скаутов, но когда их с ходу обвиняет человек, видевший рукопись последним, – по-моему, это просто неблагоразумно.

Гарриет ничего не ответила. Казначей почувствовала, что сказала лишнее, и добавила:

– Я никого не подозреваю. Я только хочу сказать, что не надо делать необоснованных выводов.

С этим Гарриет согласилась и, пометив нужные имена в предоставленном казначеем списке, отправилась к финансовому распорядителю.

Мисс Эллисон дала ей план колледжа и показала, где чья комната.

– Надеюсь, – сказала она, – что вы будете сами вести расследование. Конечно, мы не вправе отнимать у вас столько времени. Но я глубоко убеждена, что платные детективы создадут в колледже большие неудобства, как бы осторожно они себя ни вели. Я уже много лет служу колледжу и принимаю все его заботы близко к сердцу. Вы понимаете, сколь нежелательно втягивать посторонних в подобные дела.

– Понимаю, – ответила Гарриет. – С другой стороны, от какого-нибудь озлобленного или сумасшедшего слуги никто не застрахован. И конечно, очень важно найти злоумышленника как можно быстрее, а парочка профессиональных детективов справилась бы с такой задачей гораздо лучше, чем я.

Мисс Эллисон задумчиво посмотрела на нее и подергала свое пенсне на золотой цепочке.

– Как я вижу, вы склонны предполагать лучшее. Думаю, все мы склонны. Но есть ведь и вероятность другого исхода. Я прекрасно понимаю, что если злоумышленник – член профессорской, вам не хотелось бы участвовать в его разоблачении. Но если дойдет до разоблачения, вашему такту я доверяю куда больше, чем такту профессионального детектива. Кроме того, вы знакомы с распорядками колледжа – а это огромное преимущество.

Гарриет сказала, что сможет предложить что-то определенное, когда подробнее изучит все обстоятельства дела.

– Если вы возьметесь за это расследование, – продолжала мисс Эллисон, – то нужно сразу вас предупредить, что, возможно, не всем это понравится. Мне сегодня уже сказали… впрочем, не стоит, наверное, об этом распространяться.

– Это вам решать.

– Мне уже сказали, что, сузив круг подозреваемых, мы основывались только на вашем свидетельстве. Я имею в виду те две анонимки, которые вы нашли на встрече выпускников.

– Понимаю. Меня подозревают в том, что я их выдумала?

– Думаю, до такого еще никто не дошел. Но вы сказали, что сами иногда получаете похожие письма. Поэтому некоторые предположили…

– Что анонимки мне подкинули по дороге? Вполне вероятно. Единственное, что по стилю они были очень похожи на те письма, которые потом подбрасывали в колледж. Как бы то ни было, признаю, что вы можете только поверить мне на слово.

– Я-то в вас не сомневаюсь ни на минуту. Но поговаривают, что ваш опыт в подобного рода делах нам… нам не на пользу. Простите. Некоторые так говорят.

– Именно поэтому я и не хотела встревать в это расследование. Они совершенно правы. Моя жизнь далеко не безупречна, и с этим ничего не поделаешь.

– По-моему, – сказала мисс Эллисон, – иные люди живут до того безупречно, что лучше б их было за что упрекнуть. Я не шучу, мисс Вэйн. Безусловно, за мной самой не числится никаких серьезных грехов. Но мне кажется, что к некоторым вопросам вы будете подходить более здраво, чем кое-кто в профессорской. Думаю, мне не нужно продолжать.

После этого Гарриет отправилась к мисс Лидгейт – якобы посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать с гранками. Тьютор по английской словесности терпеливо проверяла студенческие работы.

– Входите, входите, – доброжелательно позвала она. – Я почти закончила. А, вы про мое горе с гранками? Боюсь, тут уже ничего не сделаешь. Замазали так, что ничего не разобрать. Только полностью все переделывать. Бедняги наборщики – наверное, волосы себе выдерут. Надеюсь, большую часть будет не очень трудно исправить. И, к счастью, у меня остался черновик предисловия – так что могло быть и хуже. Обидней всего, что пропали многие рукописные сноски и два рукописных приложения – я их вставила в последний момент, там я полемизирую с весьма несправедливыми утверждениями мистера Элкботтома в его новой книге “Современные стиховые формы”. Я, по глупости своей, вписала эти приложения прямо в гранках, на пустых страницах, – и теперь их не разберешь. Придется заново проверять все ссылки на Элкботтома. Ужасно утомительно, тем более что в конце триместра и так работы хватает. Но я сама виновата – нужно было держать записи в порядке.

– Я хотела спросить, – сказала Гарриет, – не могу ли я помочь вам исправить гранки? Если могу, то я с радостью останусь на неделю-другую. Я привыкла управляться с оттисками и, думаю, еще помню что-то об англосаксонской и раннеанглийской литературе.

– Вы меня невероятно выручите! – просияв, воскликнула мисс Лидгейт. – Но, наверное, я отниму у вас слишком много времени?

Конечно же нет, ответила Гарриет, свою работу она выполнила раньше срока и с радостью займется “Просодией английского стиха”. Ей подумалось, что если она решит и в самом деле взяться за расследование, то сверка гранок мисс Лидгейт – хороший предлог, чтобы остаться в колледже.

Но эту мысль она не высказала вслух. О том, кто именно изувечил гранки, у мисс Лидгейт не было ни малейших догадок – только что этот несчастный человек явно был не в себе.

Выходя из комнаты мисс Лидгейт, Гарриет встретила мисс Гильярд, спускавшуюся по лестнице.

– Ну, – спросила мисс Гильярд, – как продвигается расследование? Но зря я об этом спрашиваю. Вы ловко бросили нам яблоко раздора. Впрочем, раз вы сами привыкли получать анонимки, то, без сомнения, лучше других справитесь с этим делом.

– Я-то их получала в какой-то мере заслуженно, – возразила Гарриет. – Но тут совсем другой случай. Совсем другое дело. Книга мисс Лидгейт уж точно не оскорбила ничьих чувств.

– Кроме нескольких мужчин, чьи теории она разнесла в пух и прах, – сказала мисс Гильярд. – Однако, судя по всему, мужской пол исключен из списка подозреваемых. Иначе бы я решила, что это опять злобные мужские нападки на женское образование. Но вам такая версия покажется нелепой.

– Вовсе нет. В мире много озлобленных мужчин. Но конечно, они не бегают ночами по женскому колледжу.

– Не стала бы так уверенно об этом говорить, – саркастически усмехнулась мисс Гильярд. – Просто смешно, как казначей распространялась о запертых воротах. Что мешает мужчине проникнуть в колледж до закрытия и спрятаться в кустах, а утром, когда ворота откроют, улизнуть? Или, если уж на то пошло, перелезть через стену?

Гарриет версия показалась притянутой за уши, но это был интересный пример предвзятости, доходящей почти до фанатизма.

– Я считаю, – продолжала мисс Гильярд, – на то, что злоумышленник – мужчина, указывает тот факт, что он сжег книгу мисс Бартон, откровенно феминистскую. Наверное, вы ее не читали, да и вряд ли вам будет интересно. Но чем иначе объяснить такой выбор?

Гарриет простилась с мисс Гильярд на углу двора и направилась в Тюдоровское здание. У нее не было сомнений в том, кому именно не понравится, что она ведет расследование. Если исходить из того, что злоумышленник не в себе, суждения мисс Гильярд тоже не назовешь здравыми. А кроме того, не было никакого доказательства, что гранки мисс Лидгейт вообще вносили в библиотеку, да и что мисс Гильярд где-либо их оставляла. Зато в то утро ее точно видели на пороге профессорской еще перед службой. Что ж, если мисс Гильярд настолько повредилась умом, что нанесла такой удар мисс Лидгейт, значит, место ей в сумасшедшем доме. Но это верно и в отношении других подозреваемых.

Войдя в Тюдоровское здание, Гарриет постучалась в комнату к мисс Бартон и спросила, нельзя ли почитать “Положение женщины в современном госу дарстве”.

– Сыщик идет по следу? – отвечала мисс Бартон. – Пожалуйста, мисс Вэйн. Да, и я хотела перед вами извиниться за то, что наговорила, когда вы в прошлый раз приезжали. Я очень рада, что вы взялись за это неприятное дело, хотя вам оно и не по душе. Всегда восхищалась людьми, которые обуздывают личные чувства ради общих интересов. В этих выходках налицо патология – впрочем, как и в любом антиобщественном поведении. Но думаю, до судебного процесса не дойдет. По крайней мере, я на это надеюсь. Мне бы очень хотелось, чтобы дело не дошло до суда, и разумеется, я против того, чтобы нанимать детективов. Если вы готовы все это распутать, я буду рада вам помочь.

Гарриет поблагодарила ее и за книгу, и за лестный отзыв.

– Вы лучше всех тут разбираетесь в психологии, – сказала Гарриет. – Что вы обо всем этом скажете?

– Скорее всего, тут нет ничего особенного: болезненная потребность обращать на себя внимание и шокировать общество. Чаще встречается у подростков или людей средних лет. Очень похоже, что этим все и ограничивается. Кроме того, некоторые из использованных бранных слов, возможно, свидетельствуют о сексуальном расстройстве. Но в таких случаях это обычное дело. Однако, – впервые пошутила она, – не знаю даже, кого вам искать: мужененавистницу или охотницу за мужчинами.

Гарриет отнесла все свои приобретения в комнату, после чего решила, что уже можно идти к декану. У декана она застала мисс Берроуз, совершенно измотанную после трудов в библиотеке. Перед мисс Берроуз стоял стакан с горячим молоком, и мисс Мартин уговаривала ее добавить в молоко капельку виски, чтоб лучше спалось.

– Как много нового узнаешь о профессорской после выпуска, – заметила Гарриет. – Я-то думала, у нас на весь колледж одна-единственная бутылка горячительного, да и ту казначей извлекает на свет только в экстренных случаях.

– Раньше так и было, – объяснила декан, – но к старости я стала больше себе позволять. Мисс Лидгейт – и та хранит запас вишневого ликера, на случай праздника. Казначей даже думает закупать немного портвейна для нужд колледжа.

– Ничего себе! – сказала Гарриет.

– Студенткам вообще-то выпивать не разрешено, – добавила декан, – но за все шкафы в колледже я не поручусь.

– Да и потом, – вставила мисс Берроуз, – эти ужасные родители все равно позволяют им пить коктейли, и им, конечно, кажется нелепым, почему это дома пить можно, а здесь нельзя.

– А главное, что тут сделаешь? Устраивать у них обыски? Нет и еще раз нет. Тут у нас не тюрьма.

– Плохо то, – сказала мисс Берроуз, – что сначала все потешаются над запретами и требуют свободы, а потом что-нибудь произойдет – и все тотчас начинают вопрошать, где же дисциплина.

– Но вернуться к дисциплине прежних лет уже нельзя, – заметила декан. – Это вызовет море возмущения.

– Сейчас в ходу теория, будто молодежь сама себя дисциплинирует, – сказала библиотекарь. – Вот только правда ли это?

– Нет, не правда. Им не нужно ответственности. До войны они устраивали собрания по любому поводу. Теперь им не до того. Половина прежних начинаний, вроде общеколледжских дебатов и театра третьекурсников, давно почили. Они не хотят ответственности.