Текст книги "Возвращение в Оксфорд"

– И все помешаны на мальчиках, – сказала мисс Берроуз.

– К черту мальчиков! – откликнулась декан. – В наше время мы прямо-таки мечтали об ответственности. В школе нам и пикнуть не давали, ради нашего же блага, а нам не терпелось сказать миру: дайте нам волю – как чудесно мы все устроим.

– На мой взгляд, – сказала Гарриет, – в этом вина нынешних школ. Свободные порядки и так далее. Детям настолько надоедает за все отвечать и самим все устраивать, что в Оксфорд они поступают уже усталые – мол, сами все делайте, а мы посмотрим. Даже в мое время выпускники самых прогрессивных школ ужасно стеснялись за что-либо отвечать, бедняжки.

– Все это очень непросто, – зевнув, проговорила библиотекарь. – Как бы то ни было, сегодня я нашла работенку для добровольцев. Мы аккуратно расставили большинство книг, повесили картины и шторы. Получилось очень красиво. Надеюсь, на канцлера произведет впечатление. Батареи на первом этаже не успели докрасить, но я просто запихнула банки с краской в шкаф и надеюсь, никто ничего не заметит. И я попросила нескольких скаутов там убрать, чтобы ничего не оставлять на завтра.

– Во сколько будет канцлер? – спросила Гарриет.

– В двенадцать. Встретят его в профессорской, затем проведут по колледжу. Затем обед в трапезной – надеюсь, ему понравится. Сама церемония открытия в 2.30. Затем он нас покинет, чтобы успеть на поезд в 3.45. Он прекрасный человек, но что-то мне уже надоели церемонии открытия. У нас уже было торжественное открытие Нового двора, часовни (пели хорал), столовой при профессорской (с обедом для бывших сотрудников), Пристройки (с чаем для выпускников), кухни и скаутского крыла (в присутствии членов королевской семьи), изолятора (с выступлением профессора медицины из Листерского института)[104]104
  Листерский институт профилактической медицины – известный научно-исследовательский институт, основанный в Лондоне в 1891 году. Он был назван в честь известного хирурга Джозефа Листера в 1905 году. На момент действия романа Листерский институт – одна из авторитетнейших британских медицинских организаций.


[Закрыть], зала ученого совета и ректорской резиденции, а еще мы торжественно сняли покрывало с портрета прежнего ректора, мемориальных солнечных часов в честь Уиллетта и с Новых часов. А теперь еще библиотека. В прошлом триместре, когда мы делали перестановки в Елизаветинском здании, Паджетт мне как-то говорит: “Простите, мадам декан, мисс, но нельзя ли узнать дату открытия, мисс?” – “Какого открытия, Паджетт? – говорю я. – В этом триместре нам открывать нечего”. – “Я, мисс, – говорит Паджетт, – думал о наших новых туалетах, мисс, уж извините, мадам декан. Мы вроде открыли уже все, что можно, мисс, но вдруг по этому поводу тоже будет церемония, тогда, мадам, пожалуйста, скажите заранее, чтобы я расчистил место для парковки”.

– Что за чудо этот Паджетт! – сказала мисс Берроуз. – Величайшее светило этой академии. – Она вновь зевнула. – Все, с ног валюсь.

– Отведите ее в спальню, мисс Вэйн, – попросила декан. – На сегодня хватит.

Глава VI

Часто, когда они ложились, внутренние двери отворялись настежь, равно как и Двери Шкафа, стоявшего в Прихожей, и все это с большим Оживлением и Шумом. А однажды ночью Стулья, которые в час их отхода ко Сну стояли возле Печи, переменили положение и обнаружились в середине Комнаты в изумительном порядке, причем на одном висело Решето, а на другом – Ключ от внутренней Двери. В дневные же Часы, когда они сидели в Дому и пряли, они часто видели, как двери Амбара открываются, но не видели, кто это делает. Однажды, когда Алиса сидела за работой, Прялка несколько раз выскакивала из Колеса на середину комнаты… и много еще происходило подобных глупостей, о которых и рассказывать скучно.

Уильям Тернер[105]105
  Ошибочная атрибуция. На самом деле это отрывок из трактата “Sadducismus Triumphatus, или Полное и простое свидетельство о ведьмах и призраках” (1726), вернее, из дополнения к нему (“Дополнительное собрание удивительных историй о призраках и ведовстве” д-ра Генри Мура, рассказ IV).


[Закрыть]

– Питер, – сказала Гарриет.

И от звука собственного голоса она сонно выскользнула из его крепких объятий, и ее повлекло куда-то ввысь, в зеленое море пронизанных солнцем буковых листьев и дальше, в темноту.

– Черт, – тихонько пробормотала она. – Ох ты, черт. И ведь не хотелось же просыпаться.

Часы в Новом дворе звучно пробили три.

– Так не пойдет, – сказала Гарриет. – Совсем не пойдет. Как предательски изобретательно это подсознание. – В темноте она никак не могла найти выключатель. – Неуютно все же, как подумаешь, что наши сны символизируют даже не наши желания, а что-то НАМНОГО ХУЖЕ. – Она включила ночник и села. – Если бы мне в самом деле хотелось, чтобы Питер меня страстно обнимал, то снились бы мне сорняки на грядке или прием у дантиста. Интересно, что за глубины хтонического ужаса таит в себе этот безобидный символ: объятия Питера. К черту Питера! Интересно, как бы он распутал дело анонима.

В памяти у нее вновь всплыл вечер в клубе “Эгоист”, и анонимка, и то, как Питер гневался на пластырь.

“Но в тот момент ум мой был сосредоточен на работе…”

Иногда кажется, подумала Гарриет, что у Питера ветер в голове. Но он и правда умеет сосредоточиться на работе, раз уж за нее взялся. Сосредоточиться на работе. Ну да. А мои-то мысли где бродят? У меня ведь тоже работа – или нет? Что, если наша злоумышленница уже вышла на ночной обход и в эту самую минуту подсовывает письма кому-то под дверь? Интересно, кому? За каждой дверью все равно не уследишь. По-хорошему мне сейчас нужно сидеть у окна и смотреть в оба, не крадется ли по двору какая зловещая тень… Кто-то должен это делать – но кто здесь вне подозрения? Кроме того, у донов и так хватает работы, нельзя же и ночь не спать, и днем вести занятия… Работа. Сосредоточиться на работе.

Она встала и раздвинула шторы. Светила луна, двор был пуст. Даже лампы нигде не горело: ни один полуночник не засиделся над эссе. В такую темень, подумала Гарриет, каждый может ходить где заблагорассудится. Она с трудом различала контур крыши Тюдоровского здания справа, а слева, за Пристройкой, темный массив Новой библиотеки.

Библиотека – а в ней ни души.

Гарриет надела халат и бесшумно открыла дверь. На нее дохнуло резким холодом. Отыскав на стене выключатель, она зажгла свет и прошла по центральному коридору Пристройки, мимо череды дверей, за которыми мирно спали студентки. Кто знает, что им снится: экзамены, тренировки, студенты, вечеринки, вся эта мешанина чудных занятий, которая зовется “внеучебной деятельностью”… У дверей высятся горки немытой посуды – скауты заберут. И нечищеные туфли. На дверях таблички: мисс Г. Браун, мисс Джонс, мисс Колберн, мисс Шлепоски, мисс Айзексон – сколько же неизвестных величин. Сколько будущих жен и матерей – а может быть, историков, ученых, учителей, врачей, юристов, пусть каждый сам решает, что важнее. Заканчивался коридор большим окном, для проветривания приоткрытым сверху и снизу. Гарриет осторожно толкнула вверх нижнюю раму, ежась от холода, выглянула наружу. И поняла: какой бы рациональный довод или иррациональный порыв ни привел ее сюда, посмотреть на Новую библиотеку, это было верное решение. Гарриет ожидала увидеть совершенно темное здание. Но нет: одно из высоких окон прорезала сверху донизу узкая полоса света.

Думать пришлось быстро. Если это мисс Берроуз готовит помещение к завтрашнему открытию (странная самоотверженность в столь поздний час), то зачем она задернула шторы? Шторы повесили потому, что окна библиотеки выходили на юг и солнце могло бить в глаза. Но глупо полагать, что библиотекарь, решив заняться своими прямыми обязанностями – почему-то темной мартовской ночью, – станет таиться от посторонних глаз. Члены колледжа не отличались особой скрытностью. Нет, творится неладное. Пойти посмотреть самой или разбудить еще кого-нибудь?

Одно было ясно: если там, за закрытыми шторами, кто-то из преподавателей, неосмотрительно будет взять с собой студентку. Кто из донов живет в Тюдоровском здании? С ходу, не сверившись со списком, Гарриет смогла вспомнить мисс Бартон и мисс Чилперик – впрочем, комнаты обеих располагались в противоположном конце здания. Как бы то ни было, можно зайти и проверить, на месте ли они. Бросив прощальный взгляд на окно библиотеки, Гарриет поспешила обратно: мимо собственной комнаты по переходу в основное здание. На ходу она ругала себя, что не захватила фонарик: пришлось в потемках возиться с выключателями. По коридору, мимо главной лестницы, повернуть налево. Нет, здесь доны не живут, проверить этажом ниже. Назад, спуститься по лестнице и снова налево. Свет в коридорах она не гасила и только гадала, не заметят ли это из других зданий. Ну вот, наконец. Дверь с табличкой “Мисс Бартон”. Открыто. Гарриет решительно постучала и вошла. В гостиной никого. Дверь в спальню распахнута настежь.

– Господи, – сказала Гарриет, – мисс Бартон, вы тут?

Ответа не последовало, спальня тоже была пуста.

Белье на постели смято – мисс Бартон явно ложилась, но потом встала.

Впрочем, этому легко найти невинное объяснение. На секунду Гарриет застыла в раздумье, потом ее осенило: ведь окно этой комнаты тоже выходит во двор. Шторы не были задернуты. Она постояла, всматриваясь в темноту, глядя на все ту же полосу света в окне библиотеки. Внезапно полоса погасла.

Гарриет кинулась к лестнице и дальше, к выходу. Парадная дверь была приоткрыта: Гарриет выбежала во двор и со всех ног помчалась к библиотеке. Вдруг впереди выросла неясная фигура. Гарриет бросилась наперерез – и оказалась в крепких руках незнакомки.

– Кто это? – сердито спросила Гарриет.

– А это кто?

Хватка ослабла, в лицо Гарриет посветили фонариком.

– Мисс Вэйн? Что вы тут делаете?

– Мисс Бартон? Я вас искала. Я увидела, что в Новой библиотеке горит свет.

– И я. Потому и пошла выяснять, в чем дело. Дверь заперта.

– Заперта? На ключ?

– Да, причем изнутри.

– А другого входа нет?

– Есть, конечно. Как я сразу не подумала. По переходу из трапезной через Художественную библиотеку. Пойдемте!

– Погодите, – сказала Гарриет. – А вдруг тот посетитель, кто бы это ни был, еще в библиотеке? Останьтесь и следите за главным входом. Я пройду через трапезную.

– Хорошая мысль. Слушайте, фонарик у вас есть? Тогда возьмите мой. Не тратьте время на выключатели.

Гарриет схватила фонарик и помчалась к трапезной, напряженно размышляя на бегу. Объяснение мисс Бартон звучало вполне правдоподобно. Она проснулась (кстати, отчего?), увидела свет в окне (наверное, шторы не задергивает) и пошла выяснять, в чем дело, как раз когда Гарриет бегала по верхним этажам в поисках ее комнаты. За это время ночная гостья или успела окончить задуманное, или же, посмотрев в окно, заметила свет в Тюдоровском здании. Свет у себя, в библиотеке, она тут же потушила. Через парадную дверь она выйти не могла: значит, либо спряталась в этом крыле, между библиотекой и трапезной, либо добежала до зала и выскочила на улицу, пока мисс Бартон и Гарриет возились во дворе.

Гарриет отыскала лестницу и поспешила вверх по ступенькам, стараясь реже включать фонарик и избегать лишнего света. В голове навязчиво крутилась мысль: человек, за которым она гонится, наверняка не в себе, а то и вовсе безумен, такому ничего не стоит напасть из-за угла. Поднявшись наверх, Гарриет толкнула двустворчатую стеклянную дверь и оказалась в коридоре, отделявшем трапезный зал от кладовой. Внезапно раздался какой-то странный шуршащий звук – и тотчас же впереди вспыхнул фонарик. Где-то здесь, за дверью справа, должен быть выключатель – Гарриет отыскала его и нажала. Короткая вспышка, затем все погасло. Может, вышибло пробки? Но тут ей самой стало смешно. Конечно же нет. Просто человек на том конце коридора пытался зажечь свет одновременно с ней. Гарриет снова нажала выключатель, и весь коридор осветился.

Слева от себя Гарриет увидела три двери в обеденный зал и между ними буфетные стойки. Справа – длинную глухую стену, разделявшую кухни и коридор. А прямо напротив, в противоположном конце коридора, у самой двери в кладовую, стояла какая-то женщина. Одной рукой она запахивала халат, в другой сжимала большую кружку.

Гарриет решительно направилась к этому ночному привидению, привидение на удивление покорно двинулось ей навстречу. Лицо как будто знакомое – и в самом деле. Это была мисс Хадсон, та третьекурсница, что оставалась в колледже во время встречи выпускников.

– Что вы тут делаете в такой час? – сурово осведомилась Гарриет.

Не то чтобы она чувствовала себя вправе подобным образом допрашивать студентов. И не то чтобы в своей пижаме и джагеровском[106]106
  Халаты марки “Джагер” в то время рекламировали как особенно уютную и роскошную домашнюю одежду.


[Закрыть] халате она могла внушить особое почтение. В самом деле, мисс Хадсон, похоже, была поражена: какая-то незнакомка явилась сюда в три часа ночи и к ней придирается. Сперва она молча уставилась н-а Гарриет, затем заговорила с вызовом:

– А что, нельзя? Вас я вообще не знаю. Я вправе ходить, где хочу, – не меньше вашего… ой, черт! – Внезапно она расхохоталась. – Вы, наверное, скаут? Не узнала вас без формы.

– Нет, – отвечала Гарриет, – я выпускница колледжа. А вы мисс Хадсон, верно? И комната у вас не в этом здании. Наверное, вы пришли в буфет? – Она не сводила глаз с кружки. Мисс Хадсон залилась краской.

– Да, мне хотелось молока. У меня… эссе.

Звучало как диагноз. Гарриет усмехнулась:

– Стало быть, живы традиции? А Кэрри так же мягкосердечна, как в наше время была Агнес? – Она подергала створку окошка: закрыто. – Нет, похоже, уже не так.

– Я просила не запирать, – сказала мисс Хадсон. – Кэрри, наверное, забыла. Слушайте, не выдавайте ее. Она такая хорошая.

– Вы прекрасно знаете, что Кэрри не имеет права оставлять буфет открытым. Молоко нужно было получить до десяти.

– Это понятно. Но бывает ведь, что и позже захочется. Вы и сами, наверное, ходили по ночам в буфет.

– Ходила, – признала Гарриет. – Ладно, ступайте-ка в свою комнату. Хотя погодите. Давно вы сюда пришли?

– Только что. За несколько секунд до вас.

– Вы кого-нибудь видели?

– Нет. – Мисс Хадсон явно встревожилась. – А что? Что-то случилось?

– Пока не знаю. Идите спать.

Мисс Хадсон ушла, а Гарриет подергала дверь в буфет – как и окошко, она оказалась закрытой. Тогда Гарриет двинулась дальше. Она прошла через пустую Художественную библиотеку и взялась за ручку дубовой двери, ведущей в Новую библиотеку. Дверь была заперта. Ключа в замке не было. Гарриет огляделась. На подоконнике лежал тонкий карандаш, рядом – книга и какие-то бумаги. Она поковыряла карандашом в замочной скважине – он не встретил сопротивления.

Гарриет подошла к окну и толкнула раму вверх. За окном обнаружилась крыша небольшой лоджии. Да, для этой игры в прятки двух человек мало. Она пододвинула к двери стол, чтобы никто не вышел незамеченным, затем вылезла на крышу и перегнулась через парапет. Разглядеть ничего не удалось, но она вытащила из кармана фонарик и подала сигнал.

– Я здесь! – послышался осторожный голос мисс Бартон.

– Та дверь заперта, ключ унесли.

– Что же делать? Если кто-то из нас отойдет, она может выскользнуть. А позовем на помощь – будет переполох.

– Да, похоже.

– Слушайте, давайте я влезу на первый этаж через окно. Кажется, они все закрыты, но я попробую разбить стекло.

Гарриет осталась ждать. Вскоре что-то тихонько зазвенело. Потом звон стих, стало слышно, как двигают раму. И вновь тишина. Гарриет вернулась в Художественную библиотеку и оттащила стол от двери. Минут через шесть-семь дверная ручка задергалась и с той стороны постучали.

– Что такое? – Гарриет приникла к замочной скважине.

– Пусто, – ответила мисс Бартон. – Ключи забрали. И полный разгром.

– Сейчас я к вам приду.

Гарриет поспешила через трапезную обратно, к центральному входу в библиотеку. Она протиснулась в открытое мисс Бартон окно и побежала вверх по ступенькам.

– Ну и ну! – сказала Гарриет.

Новая библиотека располагалась в красивом зале с высоким потолком, шестью эркерами по южной стене и шестью окнами, доходившими почти до пола. По северной стене окон не было: вдоль нее тянулись стеллажи в десять футов высотой. Под потолком оставалось свободное пространство: если стеллажей не хватит, можно будет добавить еще полок. Эту незанятую часть стены мисс Берроуз с помощниками украсили серией гравюр, какие найдутся в любом колледже: Парфенон, Колизей, колонна Траяна и прочие памятники культуры.

Теперь же все книги были раскиданы по полу: кто-то решительно опустошил стеллажи. Гравюры со стен сорвали. Стена над стеллажами была разрисована коричневой краской и исписана пакостными надписями, буквами в фут высотой. А посреди этого бедлама гордо высились две стремянки, стояла банка с краской и валялась широкая кисть – орудия разрушения.

– Вот тебе и раз, – сказала Гарриет.

– Да уж, – отозвалась мисс Бартон. – Лорда Оукаппла ждет теплый прием. – В голосе ее послышалось что-то странное – чуть ли не удовлетворение.

Гарриет резко обернулась к ней.

– Что вы будете делать? Что нужно делать в таких случаях? Взять лупу и исследовать место преступления? Вызвать полицию?

– Ни то ни другое, – сказала Гарриет. Затем, подумав немного, продолжила: – Во-первых, послать за деканом. Во-вторых, отыскать ключи – утерянные или запасные. В-третьих, смыть эти мерзкие надписи, пока никто их не видел. И наконец, до полудня навести порядок. Времени предостаточно. Не могли бы вы разбудить декана и привести ее сюда? Я тем временем поищу улики. Потом обсудим, кто все это сделал и как ему удалось отсюда выбраться. Пожалуйста, поторопитесь.

– Гм, – заметила мисс Бартон, – люблю здравомыслящих людей. – И удалилась с завидной расторопностью.

– А халат весь в краске, – вслух произнесла Гарриет, обращаясь к себе самой. – Впрочем, она могла запачкаться, когда влезала в комнату. – Гарриет спустилась и осмотрела окно. – Вот тут она прислонилась к покрашенной батарее. Наверное, я тоже запачкалась. Да, и правда. И никак не определишь, откуда краска. Влажные следы – разумеется, наши с ней. Хотя минутку.

Она прошла по влажному следу до лестницы – там след пропал. Отпечатков третьей пары ног не обнаружилось: впрочем, все могло уже высохнуть. Злоумышленник, кем бы он ни был, начал работу самое позднее в первом часу. Все вокруг было забрызгано краской. Хорошо бы, конечно, проверить колледж на предмет запачканной одежды, но это будет страшный скандал. А на мисс Хадсон краски не было? Кажется, нет. Гарриет вновь огляделась – и внезапно осознала, что свет вовсю горит и окна не занавешены. Если смотреть из других зданий, библиотека просматривается не хуже освещенной сцены. Гарриет побыстрее потушила свет и, прежде чем зажечь снова, тщательно задернула шторы.

– Так, – заключила она. – Все ясно. Дело было так. Орудовал наш художник за занавешенными шторами. А кончив, выключил свет и шторы отдернул. И сбежал, заперев двери. Утром со двора ничего бы не было видно. Кто пришел бы первым? Одна из скаутов, напоследок навести марафет? Обнаружив запертую дверь, она бы решила, что ключи у мисс Берроуз, и, наверное, оставила бы все как есть. А может быть, первой пришла бы мисс Берроуз. Во сколько? Сразу перед службой или сразу после нее. Войти в библиотеку она бы не смогла. Потратила бы время на поиски ключей. Когда кто-нибудь наконец сумел бы открыть дверь, было бы уже поздно. Все бы уже собрались. А канцлер…

Мисс Берроуз должна была прийти первой. И это она вчера ушла последней и уж точно знала, где стоят банки с краской. Разве стала бы она калечить свое собственное детище – а стала бы мисс Лидгейт портить свой труд? Убедителен ли этот, психологический, аргумент? Испортить можно что угодно, но только не собственную работу. С другой стороны, если человек достаточно хитер, чтобы предвидеть, что все подумают именно так, то может испортить работу намеренно, для отвода глаз.

Гарриет медленно прошлась по библиотеке. На паркете большое пятно краски. С краю смазано – стоило бы обыскать помещение, вдруг найдется запачканная одежда. С другой стороны, судя по следам, тапочек на злоумышленнице не было. Откуда знать, было ли на ней вообще что-нибудь? Обогреватели топили вовсю, так что работать без одежды было бы не только разумно, но и удобно.

А как она выбралась наружу? Ни мисс Хадсон (если верить ее словам), ни сама Гарриет никого не встретили. Но после того, как ночная гостья потушила свет, у нее было достаточно времени, чтобы скрыться. С дальней стороны Старого двора не увидишь, как под аркой трапезной крадется чья-то фигура. Или же злоумышленница могла затаиться в самой трапезной, пока Гарриет и мисс Хадсон разговаривали в коридоре.

– Похоже, проворонила, – сказала Гарриет. – Надо было включить свет в трапезной и проверить.

В комнату вошла мисс Бартон, ведя с собой декана.

– Боже! – воскликнула та, едва ступив на порог. Маленькая, крепенькая, в голубом стеганом халате с зелеными и алыми драконами, с длинной рыжей косицей, она напоминала китайского мандарина. – Как глупо, что мы этого не предвидели. Чего еще было ожидать? Подумай мы обо всем заранее, мисс Берроуз заперла бы дверь. Что же теперь делать?

– Первым делом скипидар, – сказала Гарриет. – Вторым – Паджетт.

– Дорогая моя, вы совершенно правы. Паджетт не подведет. Он справится. Паджетт, как любовь, все переносит[107]107
  См. 1 Кор. 13:8: “Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит”.


[Закрыть]. Мои дорогие, какое счастье, что вы это заметили. Как только мы сотрем эти мерзкие надписи, замажем стену какой-нибудь быстросохнущей краской или оклеим обоями и… о нет! Где же взять столько скипидара – разве что у рабочих много осталось. Тут его нужна целая ванна. Но Паджетт справится.

– Я сейчас за ним сбегаю, – сказала Гарриет, – а заодно возьму в оборот мисс Берроуз. Нужно заново расставить книги. Который час? Без пяти четыре. Думаю, все будет в порядке. Я тогда пойду, а вы обороняйте позиции.

– Хорошо. Да, и можете идти через входную дверь. У меня, к счастью, был запасной ключ. Красивый позолоченный ключ – специально для лорда Оукаппла. Но чтобы открыть другую дверь, придется звать слесаря, если только нет ключа у рабочих.

Самым поразительным открытием этой поразительной ночи стало непробиваемое спокойствие Паджетта. Он вышел к Гарриет в добротной полосатой пижаме и выслушал все ее указания с невозмутимым выражением лица.

– Декан просила передать вам, Паджетт, что, к сожалению, кто-то учинил безобразие в Новой библи о теке.

– В самом деле, мисс?

– Все стеллажи разворотили, а стены размалевали крайне неприличными надписями и картинками.

– Вот незадача, мисс.

– Коричневой краской.

– В самом деле, мисс? Как неприятно.

– Нужно сейчас же все это смыть, пока никто не видел.

– Хорошо, мисс.

– Потом надо позвать рабочих или кого-нибудь еще, заклеить или замазать стены до прихода канцлера.

– Хорошо, мисс.

– Как вы думаете, Паджетт, вы справитесь?

– Положитесь на меня, мисс.

Следующей задачей было отыскать мисс Берроуз. Услышав новости, она не замедлила излить свое возмущение:

– Какая мерзость! Вы хотите сказать, все эти книги нужно расставлять заново? Прямо сейчас? Ох ты господи – ну да, тут уж ничего не попишешь. Какое счастье, что я не выставила на витрины фолио Чосера и другие ценные издания. Господи!

Библиотекарь вылезла из постели. Гарриет посмотрела на ее ноги. Ноги были чистые. Но при этом в спальне чем-то странно пахло. Через пару секунд Гарриет поняла, что запах идет от раковины.

– Чем это пахнет? Скипидаром?

– Да, – отвечала мисс Берроуз, с трудом натягивая чулки. – Я его принесла из библиотеки, отмыть руки. Испачкалась, пока все там двигала.

– Поделитесь со мной, если можно. Нам пришлось лезть через окно, а там окрашенная батарея.

– Да, хорошо.

Гарриет ушла от мисс Берроуз в растерянности. Зачем она тащила банку скипидара через весь двор, ведь можно было вымыть руки прямо в библиотеке? Зато очевидно, что если человека застали врасплох и нужно срочно бежать, а у него ноги в краске, то ничего не остается, как взять скипидар с собой и дать деру.

Потом ее посетила другая мысль. Злоумышленница не могла уйти из библиотеки босиком, она снова надела тапочки. А если ноги в краске, то и тапочки будут запачканы.

Она вернулась к себе в комнату и оделась. Затем снова отправилась в Новый двор. Мисс Берроуз уже ушла, и тапочки ее стояли рядом с кроватью. Гарриет тщательно их осмотрела, изнутри и снаружи, но никаких следов краски не нашла. На обратном пути Гарриет встретила Паджетта. Тот степенно шествовал по газону, держа в каждой руке по жестянке со скипидаром.

– Где вы их раздобыли в такую рань, Паджетт?

– Да вот, мисс, это Маллинз съездил на мотоцикле и разбудил одного знакомого. А у того на нижнем этаже своя скобяная лавка.

Всего-то-навсего.

Немного позднее Гарриет и декан, уже в подобающем облачении и в мантиях, шли мимо восточной стены Елизаветинского здания позади Паджетта и бригадира рабочих. До них долетали обрывки разговора.

– У юных леди, – говорил Паджетт, – тоже свои забавы, как у джентльменов.

– Вот в мое время, – отвечал бригадир, – леди были как леди. А джентльмены как джентльмены. Ну, вы меня поняли.

– Гитлера на эту страну нет[108]108
  Паджетт всего лишь имеет в виду, что Гитлер навел бы порядок и вернул женщин на кухню, где им, по его мнению, самое место. В 1935 году в Англии немногие понимали, что собой представляет немецкий фюрер.


[Закрыть].

– Правильно, – подхватил бригадир. – Женское дело – дома сидеть. Забавная у вас тут работка. А что вы делали, пока сюда не устроились?

– Смотрел за верблюдами в зоопарке. Тоже работа интересная.

– Чего ж вы ее бросили?

– Из-за заражения крови. Руку мне прокусила, – пояснил Паджетт. – Самка.

– А… – понимающе протянул бригадир.

К тому часу, как прибыл лорд Оукаппл, ничто в библиотеке уже не смущало взора, разве что сверху стены были влажными и чуть пузырились – обои еще не полностью высохли. Осколки собрали, краску с пола оттерли, из шкафа извлекли двадцать фотографий классических статуй, чтобы заменить Колизей и Парфенон, книги вернули на полки, а на витрины торжественно водрузили фолио Чосера, первое кварто Шекспира, три келмскоттских издания Морриса[109]109
  В 1891 году художник, писатель и общественный деятель Уильям Моррис основал издательство “Келмскотт-пресс”, чтобы возродить старинные традиции книгопечатания. Моррис уделял большое внимание иллюстрациям, бумаге, шрифтам и т. д. В издательстве “Келмскотт-пресс” были напечатаны многие произведения самого Морриса.


[Закрыть], экземпляр “Собственника” с автографом Голсуорси и вышитую перчатку графини Шрусберской. Декан, как наседка, суетилась вокруг канцлера и все терзалась предчувствиями – вдруг какое оскорбительное послание выпадет из салфетки или из складок мантии. Когда же в профессорской, уже после обеда, канцлер достал из кармана стопку бумажек и, хмурясь, их пересмотрел, напряжение ее достигло предела, и она едва не выронила сахарницу. Оказалось, однако, что канцлер просто искал какую-то греческую цитату. Ректор, хоть и знала о ночном происшествии, не теряла своего обычного самообладания.

Гарриет ничего этого не видела. Все это время, после ухода рабочих, она провела в библиотеке, тщательно следя за посетителями, чтобы никто ничего не оставил. Но, очевидно, полтергейст выдохся. Пришла одна из скаутов, принесла добровольному церберу холодный ланч. Тарелка была накрыта салфеткой, но под салфеткой не таилось ничего особенно зловещего – лишь несколько сэндвичей с ветчиной и прочая безобидная снедь. Гарриет узнала женщину.

– Вы ведь Энни? Вы сейчас числитесь на кухне?

– Нет, мадам. В трапезной и в профессорской.

– Как поживают ваши девочки? Я не путаю? Кажется, мисс Лидгейт говорила, у вас две дочки.

– Да, мадам. Как любезно, что вы вспомнили. – Энни просияла от удовольствия. – У них все чудесно. Оксфорд им на пользу – не то что промышленный город, где мы жили раньше. Вы любите детей, мадам?

– О да, – отвечала Гарриет. По правде говоря, она не питала к детям особых чувств – но вряд ли стоит сообщать об этом счастливой обладательнице двух милых малюток.

– Вам бы замуж, мадам, своих бы завели. Что это я. Не нужно, конечно, так говорить, не мое это дело. Но ужас берет, как погляжу кругом – столько леди, и не замужем, и живут тут сами по себе. Неестественно это, вам не кажется?

– Ну, Энни, это ведь дело вкуса. И потом, нужно еще встретить подходящего человека.

– Истинная правда, мадам.

Тут Гарриет вспомнила, что муж Энни то ли сошел с ума, то ли покончил с собой, в общем, что-то с ним стряслось, – и спохватилась, не бестактно ли выразилась. Но Энни, кажется, разговор нравился. Она вновь улыбнулась – глаза у нее были большие и голубые. Должно быть, подумала Гарриет, она была хороша, пока не исхудала и не погрязла в заботах.

– Ну, поскорей вам встретить своего суженого – а может, вы уже и помолвлены?

Гарриет нахмурилась. Вопрос не из приятных: ей вовсе не хотелось обсуждать со слугами свою личную жизнь. Но Энни, судя по всему, вовсе не думала ее задеть, поэтому она любезно ответила:

– Пока что нет, но кто знает, как жизнь сложится. Вам нравится Новая библиотека?

– Очень красивая, правда, мадам? Только зачем столько места переводить – чтобы женщины над книжками сидели. И на что им эти книжки сдались? Они ж не научат, как быть хорошей женой.

– Что за дикие взгляды, Энни! – возмутилась Гарриет. – И как это вас занесло в женский колледж?

Энни помрачнела.

– Видите ли, мадам, мне в жизни нелегко пришлось. Теперь я любому месту рада.

– Да, конечно, я не всерьез. Вам нравится ваша работа?

– Да, работа-то хорошая. Только вот некоторые из этих ученых леди какие-то странные, вам не кажется? Чудные какие-то. Бездушные.

Гарриет вспомнила, что у Энни были какие-то размолвки с мисс Гильярд, и поспешила возразить:

– Нет, что вы. Конечно, у них очень много дел и мало времени на что-либо, кроме работы. Но люди они очень добрые.

– Да, мадам. Я уверена, плохого они не хотят. Но ведь в Библии недаром сказано: “Большая ученость доводит тебя до сумасшествия”[110]110
  Деян. 26:24. Энни цитирует эти слова довольно своеобразно: в книге Деяний их произносит прокуратор Порций Фест. Такую реакцию вызвала у него речь-проповедь апостола Павла перед судом царя Агриппы: “Когда он так защищался, Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая ученость доводит тебя до сумасшествия”.


[Закрыть]. Неправильно это все.

Гарриет пристально взглянула на Энни: в глазах у той промелькнуло что-то странное.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего такого, мадам. Просто тут творятся чудные вещи, но вы-то, конечно, не знаете, вы ведь не здешняя, да и мне говорить не стоило, я ведь теперь только прислуга.

– На вашем месте я бы не стала ничего говорить ни посторонним, ни гостям, – сказала Гарриет, заметно встревожившись. – Если у вас есть какие-то жалобы, обратитесь к казначею или к декану.

– Жаловаться мне не на что, мадам. Но вы, может, слышали: то стены испишут неприличностями, то вещи во дворе сожгут – это даже в газетах было. Ну так вот, мадам: все это началось, когда в колледже появился кое-кто.

– Кто же? – строго спросила Гарриет.

– Одна из ученых леди, мадам. Хотя не нужно, наверно, об этом говорить. Вы ведь сочиняете детективы, мадам? Ну так вот, могу поручиться, у этой-то леди богатое прошлое. По крайней мере, так вам многие скажут. Неприятно, знаете, жить с такой под одной крышей.

– Я совершенно уверена, что вы ошибаетесь, Энни. На вашем месте я была бы поосторожнее с такими сплетнями. Думаю, вам пора вернуться в трапезный зал – наверняка вы там нужны.

Стало быть, вот о чем судачат слуги. Речь, конечно, о мисс де Вайн – это она та “ученая леди”, чей приезд в колледж совпал с первыми безобразиями. Совпал даже точнее, чем подозревает сама Энни – если только она не видела ту картинку, которую нашла Гарриет во время встречи выпускников. Мисс де Вайн – женщина загадочная. Вне всяких сомнений, ее пронизывающие глаза много чего повидали. Но при всем том Гарриет она нравилась, да и очевидно было, что она не похожа на помешанную – на буйнопомешанную, как ночной аноним, – хотя в характере ее вполне могла обнаружиться доля фанатизма. Кстати, а что она делала этой ночью? Комната ее находилась в Елизаветинском здании, так что алиби доказать вряд ли возможно. Мисс де Вайн – что ж, и пусть. Надо рассматривать эту версию наравне с прочими.