Текст книги "Эта неизвестная Алхимия"

Х. Алхимия и психология глубин

Абстрактное в человеке становится конкретным и называется Я.

Фактом своей реабилитации (как минимум, в историческом аспекте), хотя и с искажениями смысла учения, Алхимия обязана психологии глубин и вообще психологии как таковой (в частности, аналитической или комплексной).

В психологическом ключе основа алхимического опыта рассматривается как «проекция бессознательного архетипического содержания… при которой алхимик не отдаёт себе отчёта в том, что его опыт не имеет ничего общего с материей». Из чего следует – независимо от того, понималось это таким образом или нет, хотя эксплицитно и не подразумевалось, – что Алхимия была рождена в своё время как Оккультная Философия, в доктринальном и практическом смысле (tam ethice, quam phisice,[94]94
  Как этически, так и физически (лат.).


[Закрыть] как говорят алхимики) фундаментально магическая, балансирующая между природным магизмом, из которого в неё проник определённый мимический объективизм, своего рода пантомима (печи, реторты, алембики и т. д.), и магизмом теургическим (воздействием на божество), из коего берёт начало и на каковой опирается сила, позволяющая осуществлять магические действия: imaginatio vera[95]95
  Истинное воображение (лат.).


[Закрыть] согласно Парацельсу.

В известном смысле здесь мы видим искушения, которым подвергается душа Алхимии на протяжении её истории (что есть отзвук Магии, как другой стороны Герметизма); искушением также является внимание и снисходительность к «химии вещей», поскольку душа лишь воображает их (см. Дорн).

Следует принять во внимание, что психоаналитическое рассмотрение – как и всякое рассмотрение – является проекцией автора, и, таким образом, психоанализ есть проекция Фрейда, аналитическая или комплексная психология – проекция Юнга, индивидуальная психология – проекция Адлера, архетипическая – Хиллмана и так далее. В конечном итоге каждый автор производит на свет вымысел, или, если хотите, сквозь маску его персоны проникает фантазия и голос богов.

В рамках психологии глубин следует – скажем «следует» – воспринимать всё как проекцию в психологическом значении термина; однако в Алхимии всё понимается – актуально – через призму мышления «невидимок» (по отношению к самому оператору) или, например, образов богов, которые через конкретного алхимика и при его посредстве резонируют (per-sonant)[96]96
  Т. е. «персонируют» – по аналогии с «резонируют».


[Закрыть] в ликах, трансцендирующих историческую личность. Можно трактовать эти лики как Богов, как Металлы, как Планеты, как Цвета, как Стихии, как Формы, как Многоликого Меркурия и т. д.

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что аналитическая или комплексная психология, и в первую очередь в лице её основателя, Карла Юнга, – благодаря которому Алхимия вновь стала объектом внимания культурной среды, – заимствовала многие свои определения и выражения из герметико-алхимического вокабуляра, как например:

– «Процесс индивидуации» есть модификация Principium Individuationis[97]97
  Принцип индивидуации (лат.).


[Закрыть] (см. Дорн);

– «Активное воображение» означает Imaginatio Vera (см. Парацельс);

– «Тень» является переводом Umbra;

– «Анимус» и «Анима» вместо Адама и Евы выступают как специфические образы, относящиеся к латентной биполярности человеческого существа.

Архетип – слово, которое использовал уже Филон Александрийский (I в. до н. э.-I в. н. э.), и которое встречается также в Corpus Hermeticum, хотя и во вполне однозначном смысле, в отличие от юнгианского употребления, имеющего материалистический оттенок, поскольку в последнем случае архетипы являются хранителями и носителями импринтов истории не только человеческого рода, но также и Универсума, представляя собой психическое выражение нейронных структур мозга, продукта эволюции. Проще говоря, для Юнга архетипы «имеют своим истоком мозг, то есть наследственную структуру».

В Герметизме, напротив, Архетипы понимаются как линии силы, линии действующей энергии проявленного Единого Поля, каковое есть поле потенции, – всякой потенции, формативной и информативной, – по каковой причине их следует рассматривать как фундаментальный предел пространства-времени и, таким образом, всякой дихотомии, значимости всякого дискурса в терминах материи и духа, физического и психического и т. д.

Тем не менее, аналитическая или комплексная психология верно понимает, что символические образы, встречающиеся в Алхимии и свидетельствах алхимиков, нельзя свести sic et simpliciter к некоему произвольному конвенциональному шифру, но их матрица заложена в наиболее глубоких слоях человеческой психики, в имперсональном бессознательном, общем для людского рода, каковое тождественно свойствам эона в Герметизме.

В то же время не всякий этап гипотетической индивидуации в психологии сам по себе является алхимическим, но может рассматриваться как таковой лишь в той степени, в которой он приводит к трансформации индивидуума; если же трансформация не выходит за пределы анаграфического, – а в случае психологии глубин (в частности, аналитической или комплексной психологии) так оно и есть, – подобная индивидуация принадлежит терапевтической или обыденной сфере, но никак не инициатической.

В психологии глубин путь, даже если он начинается Сошествием во Ад, заканчивается не более чем возвращением на Землю, без того Восхождения на Небеса, которое определяет перспективу Opus не как терапевтическую, но как эсхатологическую, ибо ведёт в запредельное, и сотериологическую, покуда обещает спасение.

Процесс индивидуации в психологии изначально является пассивным путём постольку, поскольку предполагает вмешательство аналитика; по этой причине такой путь антиинициатичен.

В лучших своих проявлениях психология глубин – это можно отнести к «психосинтезу» Ассаджиоли – демонстрирует лишь проблески герметико-алхимической мысли; при этом совсем не случайно, что Ассаджиоли гораздо более популярен и признан в кругах нью-эйдж, чем в профессиональной среде, а также то, что он испытал влияние эзотерика Гурджиева и был вдохновлён суфийскими техниками.

В психосинтезе (а также в аутопсихосинтезе, который проповедует Ассаджиоли) результат достигается различными упражнениями в комбинации со специальными психологическими приёмами, или техниками, направленными на достижение опыта Самости, однако рассматриваемого не как трансцендентальная функция, а как психическая реальность, подменяющая Я единой реальности. Специфическая цель и центральная задача данного метода эксплицитно заявлены как простая интеграция «всего действенного в каждом составном элементе и в каждой функции индивидуума».

Эти же замечания актуальны и для трансперсональной психологии, которая появилась на сцене в 60-е годы ХХ века, обещая доступ к психическим состояниям за границами не только фрейдовского индивидуального бессознательного, но и коллективного бессознательного Юнга, – спуск в предельные глубины, благодаря опыту «расширенного сознания», достижимого посредством техник контроля дыхания, или при содействии галлюциногенов (в частности, ЛСД), или же при помощи методик, носящих замысловатые имена (транзициональный анализ, ребёрсинг, гештальт-терапия и т. д.), но по сути не являющихся новыми.

Бессознательное, тем временем, представляет собой не более чем не-осознанность и, как простое отрицание состояния осознанности, не имеет слоёв или уровней, – разве только в концептуальных терминах дискурса, но никак не в конкретных оперативных терминах. Как ens[98]98
  «Оно» в теории Фрейда.


[Закрыть] бессознательное не существует, это «non-ens», и говорить о нём как о сущности – соответственно, «нон-сенс».

За пределами сознания, рассматриваемого психологией, находится Абстрактное философии, герметическая Бездна, точно так же, как за последним пределом (определяемым постоянной Планка в физике)[99]99
  Нижний предел пространственных величин, за которым вступают в силу законы квантовой механики.


[Закрыть] пребывает бесконечная Пустота вероятностей (волновые функции),[100]100
  Волновая функция имеет смысл плотности вероятности.


[Закрыть] или герметико-алхимический Вакуум.

С другой стороны, опыт «расширенного сознания» может обеспечить доступ к изменённым или «пограничным» состояниям сознания в следующих случаях:

а) у случайно ставших на путь;

б) у субъектов, неспособных достичь этих состояний самостоятельно;

в) в целом, когда отсутствует коррелятивная ассимиляция прожитого, или эффективное владение сознанием.

Таким образом, это может стать путём, который некоторые audiotores (то есть слушатели, – те, кого удовлетворяют собственные слова) называют «экспериментальным путём», – и который, всё же, Путём не является.

XI. Сон

Персонажи сновидений подобны бабочкам, но у них есть глаза, благодаря которым человек может видеть.

Поскольку процесс восприятия протекает в перцептивной структуре ума воспринимающего индивидуума и, таким образом, через посредство модулей взаимодействия, обыденный мир в состоянии бодрствования по существу определяется как мир сновидения. Более того, сама перцепция, в известном смысле, является сном (даже если глаза широко раскрыты), поскольку способ, которым cerebrum выстраивает мир, есть сновидение.

Совершенно справедливо утверждение, что «великое сновидение жизни мало отличается от ночных снов», однако ночной сон следует за дневным, продолжая его и, более того, развивая (несмотря на то, что ситуация кажется обратной), поскольку биологические функции мозга во время сна изменяются таким образом, что его активность повышается, невзирая на «засыпание» в обыденном смысле слова.

В самом деле, взаимодействие между сном и бодрствованием очень тесное и основывается на перманентном движении. Из этого следует, что характер сновидения исключительно психический и автономный, поскольку известно, что физиология не способна установить точную и устойчивую связь между внешним стимулом и онейрическим образом и в ещё меньшей степени связь последнего с внутренними стимулами органического и вегетативного типа.

Кроме того, механизмы сна предшествуют развитию механизмов бодрствования (у младенцев в первые недели жизни сон занимает ³/₄ суток); это позволяет сделать вывод, что структуры de quibus[101]101
  Рассматриваемые (лат.).


[Закрыть] соответствуют коллективной памяти, каковая предшествует индивидуальной.

В рамках физиологии, которая следует критериям внешних наблюдений, можно сказать, что сны видят все млекопитающие (например, собаки могут лаять во сне), а также птицы (соловьи способны петь во сне); вероятно, рептилии не видят снов, однако известны онейрические состояния куриного яйца.

Знаменательно, что слепые от рождения люди способны видеть сны!

В среднем, человек видит сны в течение около 2 часов за ночь (примерно четверть всего времени сна), то есть 60 часов в месяц, или два с половиной дня, что составляет один месяц в году, или 6-7 лет за весь период жизни… Обычно не принято считать, что в это время человек живёт, но, тем не менее, это прожитые годы, которые вычитаются из времени бодрствования, в течение которого люди заняты чем угодно, только не мыслями о своей душе, – хотя напротив, следовало бы посвятить этому время бодрствования, несмотря на вовлечённость в самую разнообразную деятельность, – и почему бы также не заниматься этим во время и посредством сна?

Если для того, чтобы видеть сны, необходимо спать (отсюда важность сна в период суток), зачем нужны сновидения? Ответ следует давать ad personam[102]102
  Лично для каждого (лат.).


[Закрыть] – в зависимости от того, что снится конкретному человеку.

В самом деле, в ходе истории человечества, среди обычных снов на фоне приливов и отливов бодрствования, встречались:

а) пророческие сны (см. Библия греко-романского мира; сон вдовы Дария в Персах Эсхила; сон Сципиона в De Republica Цицерона);

б) терапевтические сны в храмах Имхотепа (Египет) и Серапида, в «комнатах снов» зиккуратов или халдейских пирамид, в греческих гротах и святилищах, в типичных практиках «инкубации» и, конечно, в наше время в сообществах, практикующих шаманизм.

в) инициатические сны.

Герметико-алхимическая литература изобилует описаниями снов (не все из них онейрические или соответствующие состоянию инициатического сна), а также описаниями «видений», каковые суть внутренние состояния, через которые находит выражение бессознательное.

Среди знаменитых «видений» можно назвать упоминаемые в следующих работах:

– Corpus Hermeticum (первые века до н. э.);

– работа Зосимы О Добродетели (IV в.);

– Книга Тридцати Глав (произведение, отсылающее к началу развития Алхимии в арабских странах);

– труды Фламеля (XIV в.);

– поэма Сон Дастина[103]103
  Visio Iohannis Dastin в сб. Johann Grasshof, Harmoniae Inperscrutabilis Chymico-Philosophicae, Frankfurt, 1625.


[Закрыть] (Дж. Дастин, XIV в.);

– рассказ Бернара Тревизанского о его «Зелёном Сне» (XV в.);

– Двенадцать Врат[104]104
  George Ripley, The Compound ofAlchymy, London, 1591.


[Закрыть] Дж. Рипли (XV в.);

– Герметические Видения Кловиса Эсто де Нюйземана[105]105
  См. Les Oeuvres Poйtiques de Clovis Hesteau, Sieur de Nuysement, Paris, 1578 (не путать с произведениями алхимика Жака Нюйземана).


[Закрыть] (XVI в.);

– Три сна о трансмутации металлов[106]106
  Giovanni Battista Nazari, Della Transmutatione Metallica Sogni Tre, Brescia, 1572.


[Закрыть] Дж. Нацари (XVI в.), в поддержку воззрения, согласно которому в Алхимии инициатическим каналом par excellence[107]107
  Преимущественно, главным образом (фр.).


[Закрыть] служат сны – в том числе и с открытыми глазами.

Скажу ещё больше: Алхимия, в области воображения, представляется и толкуется как сновидческая активность, в которой инструментами искусства выступают четыре Стихии, три Принципа и семь Металлов, играющие роль энергетической отмычки единой Силы и единой Потенции – Меркурия – при помощи самой этой Потенции, посредством внимания в обыденном смысле, имеющего своим истоком осознание жизни как энергии. Непонимание этого – вне рамок буквального выражения – означает непонимание Алхимии.

Если же есть желание включить сон в порядок рационального, это предполагает рассмотрение двух систем координат, внутри которых и между которыми развёртывается человеческое существование: система ощущений и система воображения. Одной принадлежит стол, на каковом я пишу, и каковой структурирован в трёх геометрических измерениях длины, ширины и глубины; другой системе принадлежит воображаемый стол, структурированный в двух геометрических измерениях длины и ширины, и в третьем – специфическом – измерении интенсивности сновидения, степень коей иногда позволяет сновидцам говорить, что сон был «реальным».

Этим двум системам координат соответствуют два различных состояния церебрального поля; состояние сна (в том числе и неонейрическое) служит основой для сновидческого искусства.

Также является возможным (и относится ко вполне обыденному опыту) спать с открытыми глазами, поэтому Искусство сновидения является искусством Imaginatio Vera, о котором говорил Парацельс.

Если обычные сны представляют собой негативы фантастического свойства, связанные с биографией сновидца и не имеющие никакой инициатической ценности, всё же возможно стать творцом своих сновидений в том смысле, что обыденные сны могут быть превращены в видения, преследующие оперативную цель.

Для того, кто стал на Путь Знания, активность и осознанное присутствие в ходе онейрического сна весьма важны по причине связи, актуальной для идущего этим путём, между сновидческими состояниями и состояниями после смерти. Таким образом, совершенствование «ночной практики», упражнения в «искусстве естественного освещения» составляют йогу сновидения, имеющую смысл пропедевтики смерти; также и в Путях Спасения, которые являются путями Единения, присутствуют системы и упражнения для работы со сновидениями, направленные на развитие осознанности, хотя и не столь разработанные (при этом относящиеся ко внутренним, если не секретным, практикам).

Запоминание сновидений и управление ими – суть «начала» Искусства Сновидения, которые, вместе с умением вновь оказываться внутри давнего или прерванного сна, составляют его азы. Видеть совместный сон (или «разделить сновидение»), входить в сон другого человека, лицезреть себя спящим, – уже более высокие степени мастерства в этом искусстве, кое направлено на то, чтобы, смешивая образы бодрствования с ночными видениями, пробудиться ото сна жизни.

В алхимическом Герметизме тема Искусства Сновидения составляет sub secretis,[108]108
  В данном случае «составляет тайную часть» (лат.).


[Закрыть] в то время как в Герметизме магическом эксплицитно представлена идея, согласно которой состояние смерти определяется содержимым ума умершего человека, точно так же, как большая часть жизни определяется содержимым ума живущего, с той единственной разницей, что в post mortem[109]109
  После смерти (лат.).


[Закрыть] ум функционирует по инерции, пока не исчерпается энергетический заряд.

В определённом смысле каждый становится тем, о чём он думает. Без мыслей практически нет объективации, нет экзистенции (от ex = вне и sistere = оставаться), поскольку всякое существование (экзистенция) подобно отражению в зеркале, это мысленный образ.

Так как Мир отражается в мыслящем его уме, объект и его зеркальный образ «совпадают»; в конечном итоге весь Мир – лишь идея, рождённая умом, который мыслит его подобно сновидению. Однако образ Мира – объект мышления – не включает в себя ум, каковой его мыслит, ибо такой образ не может содержать в себе то, частью чего является. Соответственно, человек и мир – суть объективный и субъективный аспекты той Единой Вещи, той Res Simplex, того Единства и Принципа (в себе и посредством себя Mysterium Magnum), коий является субъектом (поскольку воспринимает или познаёт), объектом (поскольку выступает как воспринимаемое) и познанием (в процессе восприятия).

Таким образом, сновидец, сон и видение сна – суть Единое.

Однако мысль не является вещью, сама по себе она не может быть объектом перцепции и не может познавать себя, поскольку не имеет формы, и её природа заключается в познании, но не в бытии познаваемым; таковы также аспекты Мысли-Принципа, ибо его возможные манифестации и сновидческие формы cоставляют одно.

Увидеть в формах сновидения, в их природе одну из манифестаций Мысли-Принципа – означает обрести во сне возможность завершить Opus, перепрыгнув через все препятствия.

XII. Страж порога

Человек является стражем своих собственных пределов.

Выражение «Страж Порога» было впервые использовано Бульвер-Литтоном в его романе Занони (гл. VIII), откуда оно перекочевало в эзотерическую и оккультную среду XIX века. Однако, как фигура инициатического воображения, этот образ отсылает к египетскому Бесу, которого называли Стражем Врат, покровителем инициатических мистерий (его имя происходит от бес – посвящать); в то же время известно, что в гробнице царицы Нефертари (1250 г. до н. э.), супруги фараона XIX династии Рамзеса II, были обнаружены два стража, вооружённых кинжалами, кои охраняли вход в запредельное – царство Осириса.

Очевиден пример Майтри Упанишады, где сказано, что попасть в зал Брахмы (сердце жизни) можно, только убив Стража Врат.

В другом сотериологическом контексте можно упомянуть фигуру, изображённую на орфической табличке III–IV вв. (фрагмент 32), которая персонифицирует трудности инициатического пути в процессе перехода с одного уровня на другой, из низших сфер к высшим, небесным сферам (от слова celato,[110]110
  Сокрытый (ит.). Небесный – celeste.


[Закрыть] а также в буквальном значении «лучезарным»).

Эквивалентный смысл имеет метафора «небесных стражей границы» в контексте «Небесной Пограничной Стражи» мандеев, равно как и «три охранника» у входа в Иерусалимский храм (см. Иер. 52:24).

Подобное поэтическое упоминание также есть у Вергилия (см. Энеида, кн. VI, 574-575): «Посмотри, – ты видишь обличье / Той, что на страже стоит и порог изнутри охраняет?»[111]111
  Перевод С. Ошерова.


[Закрыть]

Как бы эта фигура ни называлась в герметическом воображении, она находится в оппозиции к Путнику или Пилигриму, образ которого соответствует идущему, нацеленному на поиск…

Мы все находимся в пути, не зная ни станции отправления, ни тем более станции назначения; нам не известны ни длительность поездки, ни её цель. Мы путешественники, ищущие то место, которое, согласно алхимической гипотезе, есть мы сами.

Всё же, среди широкого спектра художественных произведений, персонаж Стража Порога, несомненно, наиболее оптимально представлен в романе Процесс Кафки (гл. IX «В Соборе»), и соответствующий пассаж заслуживает того, чтобы его привести целиком:

«…У врат Закона стоит привратник. И приходит к привратнику поселянин и просит пропустить его к Закону. Но привратник говорит, что в настоящую минуту он пропустить его не может. И подумал проситель и вновь спрашивает, может ли он войти туда впоследствии?“ Возможно, – отвечает привратник, – но сейчас войти нельзя”. Однако врата Закона, как всегда, открыты, а привратник стоит в стороне, и проситель, наклонившись, старается заглянуть в недра Закона. Увидев это, привратник смеётся и говорит: “Если тебе так не терпится – попытайся войти, не слушай моего запрета. Но знай: могущество моё велико. А ведь я только самый ничтожный из стражей. Там, от покоя к покою, стоят привратники, один могущественнее другого. Уже третий из них внушал мне невыносимый страх”. Не ожидал таких препон поселянин, ведь доступ к Закону должен быть открыт для всех в любой час, подумал он; но тут он пристальнее взглянул на привратника, на его тяжёлую шубу, на острый горбатый нос, на длинную жидкую чёрную монгольскую бороду и решил, что лучше подождать, пока не разрешат войти. Привратник подал ему скамеечку и позволил присесть в стороне, у входа. И сидит он там день за днём и год за годом. Непрестанно добивается он, чтобы его впустили, и докучает привратнику этими просьбами. Иногда привратник допрашивает его, выпытывает, откуда он родом и многое другое, но вопросы задаёт безучастно, как важный господин, и под конец непрестанно повторяет, что пропустить его он ещё не может. Много добра взял с собой в дорогу поселянин, и всё, даже самое ценное, он отдаёт, чтобы подкупить привратника. А тот всё принимает, но при этом говорит: “Беру, чтобы ты не думал, будто ты что-то упустил”. Идут года, внимание просителя неотступно приковано к привратнику. Он забыл, что есть ещё другие стражи, и ему кажется, что только этот, первый, преграждает ему доступ к Закону. В первые годы он громко клянёт эту свою неудачу, а потом приходит старость, и он только ворчит про себя. Наконец он впадает в детство, и, оттого, что он столько лет изучал привратника и знает каждую блоху в его меховом воротнике, он молит даже этих блох помочь ему уговорить привратника. Уже меркнет свет в его глазах, и он не понимает, потемнело ли всё вокруг или его обманывает зрение. Но теперь, во тьме, он видит, что неугасимый свет струится из врат Закона. И вот жизнь его подходит к концу. Перед смертью всё, что он испытал за долгие годы, сводится в его мыслях к одному вопросу – этот вопрос он ещё ни разу не задавал привратнику. Он подзывает его кивком – окоченевшее тело уже не повинуется ему, подняться он не может. И привратнику приходится низко наклониться – теперь по сравнению с ним проситель стал совсем ничтожного роста. “Что тебе ещё нужно узнать? – спрашивает привратник. – Ненасытный ты человек!” – “Ведь все люди стремятся к Закону, – говорит тот, – как же случилось, что за все эти долгие годы никто, кроме меня, не требовал, чтобы его пропустили?” И привратник, видя, что поселянин уже совсем отходит, кричит изо всех сил, чтобы тот ещё успел услыхать ответ:“Никому сюда входа нет, эти врата были предназначены для тебя одного! Теперь пойду и запру их”».[112]112
  Перевод Р. Райт-Ковалёвой.


[Закрыть]

Следует иметь в виду, что в Алхимии Делание называется также небесным земледелием, и алхимики, соответственно, – земледельцами, так что «поселянин» Кафки является никем иным, как несостоявшимся алхимиком (но не алхимиком-неудачником), то есть Человеком Знания, несостоявшимся по той причине, что он так никогда и не предпринял попытки противостоять экзистенциальной проблеме, – отчасти поскольку был верующим, но, в основном, из-за того, что отодвигал её во времени… впрочем, как и большинство людей.