Текст книги "Лучшая месть"

Глава 18

Тогда Джесса спросила:

– Что случилось с собакой?

– Умерла.

Холодное слово болезненно кольнуло ее, и она вздрогнула. Конечно, собака умерла – ведь Сент-Джон говорил о происшедшем двадцать лет назад. Но Джесса спрашивала не об этом, и он знал это. Быстрота, с которой он исправил ответ, доказывала это.

– Прости. Спустя несколько лет. На коленях у Джоша, после первого полета «Хока-3».

Джесс хотелось улыбнуться представившемуся ей образу. Джош Редстоун…Она что-то подозревала, услышав об интересе «Редстоуна» к «Риверсайд пейпер», но все же сомневалась, что Эдам Олден, если он был жив, мог найти пристанище в «Редстоун инкорпорейтед».

– Он просто… принял тебя? Ты помог ему с бездомной собакой, и он тебя нанял прямо на месте?

Его губы скривились.

– Нет. Он никому не доверял… настолько.

– Но?

– Но Джош умел разбираться в людях. Он взял меня – и собаку – в ангар, в котором работал. Сказал, что у него слишком много дел, чтобы присматривать за Клевером – так он назвал пса, – и поручил это мне. Не мог платить, но дал пристанище и пищу.

– Джош Редстоун не мог платить тебе?

– «Хок-1» тогда был еще прототипом. – Сент-Джон вспоминал – Джесса видела это по его затуманившемуся взгляду. – Но позднее в том же году он победил в мире легкой авиации, и Джош оказался на вершине.

– Ты был с ним уже тогда?

– Да.

– Это долгий срок.

– Только два человека пробыли с ним дольше.

Джесса вспомнила статью о Джоше Редстоуне, которую отец дал ей прочитать несколько лет назад. Она училась в колледже и была разочарована бесполезностью большинства ее соучеников мужского пола. Тогда отец заметил, что бывают и другие примеры, и предложил ей эту статью в качестве доказательства. Она дочитала ее до того места, где первый спроектированный Редстоуном самолет поднялся в воздух, когда ему было двадцать с лишним лет.

– Настоящий человек, – сказал Джесс Хилл. – Добивается всего сам, не ожидая, пока ему что-то предложат, и зная, что должен сам доказать ценность своего проекта.

Джесса запомнила это – ее отец был доброжелательным человеком, но редко выражал свое восхищение столь несдержанно. Потом она внимательно прочла статью, отметив, что жизнь Джоша Редстоуна изобиловала не только взлетами, но и падениями: его жена умерла от рака, и в статье говорилось, что он так и не женился снова.

– И он идет прямой дорогой, – добавил отец. – Внушает преданность – чувство, которое нельзя купить только высоким жалованьем.

Очевидно, ее отец был прав, если люди оставались с Джошем Редстоуном столько времени.

– Кто? – спросила Джесса с искренним любопытством, а не просто потому, что не могла решить, как выяснить остальное, что ей хотелось знать то, что он делал каждую минуту с того ужасного утра, когда она стояла на их камне, уставясь на реку, которая всегда была молчаливым компаньоном, а теперь стала врагом.

– Джон Дрейвен. Глава службы безопасности. – Ответ напомнил Джессе, что служба безопасности «Редстоуна» была легендой сама по себе, вызывая уважение, восхищение, а иногда и зависть. Тем, как она стояла на страже интересов компании. – Служил в армии с братом Джоша. Был с ним, когда он умер. Потом пришел рассказать Джошу и больше не уходил.

Джесса чувствовала, что сейчас Сент-Джон многословен, как никогда. Она цеплялась за его настроение, опасаясь, что он может замкнуться в любую минуту.

– А третий?

– Тесс Мачадо. Первый пилот, которого он нанял. Больше никто так бы не поступил – она была совсем юной и к тому же женщиной. Джош видел, как она ловко приземлилась на самолете летной школы с расплющенным носом, при встречном ветре, и тут же нанял ее.

Джесса испытала радостное чувство от того, что одним из первых людей Джоша Редстоуна была женщина, смешанное с глубоким любопытством к человеку, который видел то, чего не замечали другие. Как было с юным Эдамом Олденом.

– Триумвират, – негромко произнес Сент-Джон.

– Дрейвен, Тесс… и ты?

Он кивнул:

– Мак так назвал нас.

– Мак?

– Харлен Мак-Клэрен. Наш четвертый. Официально не работает в «Редстоуне», но дал Джошу хороший старт.

В тот момент, когда он назвал имя знаменитого охотника за сокровищами, Джесса вспомнила статью, где говорилось, что Мак-Клэрен вложил деньги в «Редстоун», когда там не было ничего, кроме ангара и мечтаний.

– Мы были с ним, когда умерла Элизабет, – продолжал Сент-Джон. – Боялись, что это его уничтожит. Сидели с ним по очереди и отвлекали, пока он не выбрался из туннеля.

Джесса ощутила параллель с собственной жизнью и жизнью ее матери. Выражение его лица говорило, что он знает это и хочет подать ей надежду.

Ему это удалось.

– Так что ты делаешь в «Редстоуне»?

– Я же рассказал.

Джесса понимала, что это далеко не все, но не стала допытываться.

– Где ты живешь?

– В штаб-квартире «Редстоуна».

Она усмехнулась:

– Я слышала, что он внушает подобное усердие, но… – Джесса оборвала фразу и посмотрела на него. – Подожди. Ты имеешь в виду… буквально?

Сент-Джон кивнул:

– В квартире на верхнем этаже. Мне нравится быть поблизости и все контролировать.

– Значит, в штаб-квартире «Редстоуна» есть жилые апартаменты?

– Три. Мои. Джоша, когда у него много работы. А третьи для тех, кому они могут понадобиться.

Одно это дало ей понять, что Сент-Джон играет в компании куда большую роль, чем говорит. Если он имеет постоянные апартаменты в штаб-квартире, если Джош Редстоун хочет держать его поблизости, чтобы он наблюдал за всем, то все не так просто.

– Для кого именно? – спросила она.

– «Редстоун» заботится о своих сотрудниках.

Это тоже было одним из главных пунктов статьи – вся мощь власти «Редстоуна» должна быть в случае необходимости мобилизована для самого низшего эшелона сотрудников. Такой была семья «Редстоун». И, судя по всему, Сент-Джон чувствовал себя ее частью. Джесса ощущала радость из-за того, что он наконец обрел семью.

Весь массив власти «Редстоуна»…

Фрагменты картинки-загадки запоздало становились на место.

Вот как Сент-Джон проделал это. Банк, расследующий репортер, внезапный интерес глобального гиганта «Редстоуна» к избирательной кампании в этой незаметной сельской местности.

– Ты собираешься уничтожить его, – прошептала Джесса. – И использовать «Редстоун», чтобы стереть его в порошок.

– Проблема? – откликнулся Сент-Джон.

– Нет. Никто не заслуживает этого больше. Я просто… немного удивлена. – Еще бы – найдя избиваемого и измученного Эдама Олдена не только вставшим на ноги, но и, очевидно, добившимся значительного успеха. – Я имею в виду… Редстоуна.

Сент-Джон улыбнулся, и это больше всего походило на естественную, нормальную улыбку с тех пор, как он вернулся.

– Да. Редстоун.

– Он действительно такой, какой я слышала?

– И более того.

– Как он выглядел?

– В некоторых отношениях как твой отец.

Джесса улыбнулась в свою очередь.

– Папа восхищался им. Но он был счастлив, оставаясь здесь, в маленьком Сидаре. А Джош Редстоун построил империю.

– Да. И отбивал атаки тех, кто хотел ее разрушить. – Его лицо помрачнело. – Пока что, – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе.

Джесса не могла вообразить, чтобы кто-то хотел разрушить что-то, настолько великолепное, как «Редстоун».

– Конкуренты?

Сент-Джон хрипло засмеялся:

– Невозможно конкурировать. Поэтому надо расчистить поле. Звучит знакомо?

Тактика казалась слишком знакомой.

– Твой отец.

– Да.

На это ей было нечего сказать. Компьютерный монитор блеснул, когда программа закончила очередной поиск. Надо будет к этому приспособиться. Достаточно одного-двух раз в день. Джесса криво улыбнулась, осознав, что строит планы, как использовать эту систему, которую не могла себе позволить и от которой не желала отказываться. К тому же важный чиновник «Редстоуна» потратил всю ночь, устанавливая компьютерную программу в маленьком магазинчике.

Она указала на новый компьютер:

– Это от «Редстоуна»?

– Построено самостоятельно, – ответил он. – Основную работу сделал Бартон. Он гений. Мог бы иметь собственный отдел, но любит работать на Гэмбла.

Гэмбл… Джесса вспомнила, что дядя Лэрри упоминал это имя. Йен Гэмбл, блестящий изобретатель. В статье упоминалось о тех, кто пытался переманить его из «Редстоуна», но он смеялся им в лицо. Даже правительство пыталось это сделать, но Гэмбл был непреклонен. Джош Редстоун дал ему шанс, который не дал бы никто другой, дал свободу действий, которую он не нашел бы больше нигде, сказал он интервьюеру. Он останется в «Редстоуне», пока не умрет или пока Джош не закроет предприятие.

– И сколько Редстоун заплатил бы тебе за подобную ночную работу?

Сент-Джон молча пожал плечами.

– Я не пользуюсь благотворительностью, – сказала Джесса.

Он посмотрел на нее, и его пристальный холодный взгляд смягчился.

– Нет. Ты давно заплатила мне.

Внутри у Джессы закипели эмоции – старая боль смешивалась с новой, которую она не осмеливалась назвать.

Джесса старалась не думать об этом. Она говорила себе, что просто не готова взглянуть этому в лицо при ее и без того усложнившейся жизни. Но, увертываясь от одних мыслей, Джесса нарвалась на другие, которых не могла избежать, иначе она никогда не простила бы себя.

– Тайлер, – сказала Джесса.

Сент-Джон молчал.

– Он в таком же аду, в каком был ты.

– Когда Олден падет, ребенок будет свободен.

– Если он доживет до этого. – Джесса взяла его за руки. – Он не так силен, как ты, и вряд ли так умен.

Сент-Джон резко покачал головой – Джесса была не вполне уверена, что это означает.

– Ты научился избегать своего отца, предвидеть его действия, и все же он едва не уничтожил тебя.

Она ощутила дрожь, охватившую его, и поняла, что добилась своего.

– Дэм, – Джесса впервые использовала взятое им имя, – Тайлер в ловушке, в которой был и ты. Он брошен и предан теми, кто должен был любить и защищать его.

Сент-Джон все еще молчал. Джесса знала, что ей не представится лучшего шанса пробиться сквозь его целеустремленную решительность.

– Я встречала его мать. Она так же слепа или слаба, как была твоя. Она просто отойдет в сторону и позволит этому случиться из страха или нежелания терять то, что имеет.

Джесса услышала странный сдавленный звук, как будто он старался сдержать поток слов.

– Твой план срабатывает, – продолжала она. – Олден уже теряет контроль на публике, люди это видят и начинают задумываться. Он может даже проиграть эти выборы. Но кто заплатит подлинную цену?

– Нужно остановить его. – Слова вырвались сквозь стиснутые зубы.

– Да. Мы оба это знаем. Но Тайлер…

Сент-Джон снова вздрогнул.

– Мы должны помочь ему, – прошептала Джесса. – Мы не можем оставить его беспомощным, наедине со всеми этими ужасами. Существуют специальные организации, оказывающие помощь в таких обстоятельствах, – их гораздо больше, чем было, когда…

Она не договорила. Сент-Джон уставился в пол, но Джесса знала, что он не видит старое поцарапанное дерево.

– Тайлер твой сводный брат, – продолжала она. – Ты его не знаешь, и для тебя он, вероятно, значит меньше, чем ничто, после всего, что тебе пришлось пережить, но… я не могу его бросить. Однажды я уже не сделала ничего, когда должна была сделать. Жить с этим было нелегко. Это мучило меня каждый день. Я не смогу примириться с собой, если ничего не сделаю снова.

Сент-Джон посмотрел на Джессу. Его руки ожили под ее руками, стиснули ее пальцы и притянули к себе.

Он ничего не сказал – просто заключил ее в объятия, которым она и не думала сопротивляться. Джесса обнимала Сент-Джона, желая своей нежностью стереть все его мрачные воспоминания, всю боль, все муки предательства.

Она не могла этого сделать.

Но он позволил ей обнимать его. И пока этого было достаточно.

Глава 19

Его сводный брат.

Сент-Джон смотрел на мальчика, сидящего на скамье на боковой линии футбольного поля, где происходила вечерняя тренировка, – его левая рука была в гипсе, а левый глаз распух так, что закрылся почти полностью. Он знал, что глаз скоро почернеет и пройдут недели, прежде чем чернота пройдет окончательно. Он думал, смотрел ли мальчик в зеркало и видел ли, какую цену заплатил за то, что не был достаточно быстр и сообразителен, чтобы избежать этого. Понял ли он, что никакое безупречное поведение ничего не изменит? Начал ли строить изощренные планы с целью уклониться от кон тактов со своим мучителем? Проводил ли часы, стараясь понять, что заставляет Элберта Олдена ненавидеть его?

Медленно Сент-Джон направился к скамье и сел на расстоянии чуть более вытянутой руки от мальчика. Тайлер искоса посмотрел на него, не встречаясь с ним взглядом. Казалось, он просто хочет убедиться, что этот человек, кто бы он ни был, находится не настолько близко, чтобы представлять опасность.

Тайлер был настороже, подумал Сент-Джон, но еще не понял, что с некоторыми хищниками никакое расстояние не обеспечивает безопасность.

Если он сам не понял натуру своего врага, то должен это узнать.

А если Сент-Джон продолжит сжимать тиски, которые уже привел в движение, то это может оказаться последним, что Тайлеру суждено узнать.

Он понимал, что чувствует мальчик. Много лет назад, будучи всего на пару лет старше Тайлера, Сент-Джон осознавал, что если не убежит, то погибнет. Мысль о побеге в никуда, где он не знал никого и ничего, была пугающей, но мысль о смерти – еще более страшной. И в немалой степени потому, что она начинала казаться заманчивой. Он начинал догадываться, почему его мать чувствовала, что это ее единственный выход.

Отогнав воспоминания, Сент-Джон сосредоточился на мальчике, сидящем на скамье одиноко и отчужденно, так же когда-то выглядел он сам. Сент-Джон чувствовал, что попытка будет тщетной. Он никогда толком не умел находить общий язык с детьми. По мнению Джоша, причина была в том, что у него самого не было детства.

Сент-Джон знал, что обсуждать травмы мальчика было бы неправильным подходом – ничего не могло быть хуже, чем постоянно лгать о происшедшем, храня безобразную тайну.

– Хотел бы поиграть? – спросил он наконец. После недолгого колебания, все еще не глядя на него, Тайлер кратко ответил:

– Нет.

– Почему?

– Плохо играю.

– Вот почему это называют тренировкой.

– Меня они не хотят.

Сент-Джон умолк. Мальчик все выразил полудюжиной слов. Ирония состояла в том, что ему самому приходилось прибегать к полным фразам в ответ на краткие реплики Тайлера.

Чувство бессмысленности и безнадежности развивалось полным ходом. Изоляция и отчужденность также делали свое дело – ребята вокруг знали, что он не такой, как они, и не желали разбираться в причинах. Сент-Джон ощущал, как в нем разыгрывается боль, которую, как ему казалось, он никогда не почувствует снова. Но смотреть на этого мальчика было все равно что смотреть на себя самого двадцать лет назад. Мысль о том, какой ад ожидает Тайлера, вызывала у Сент-Джона спазм в животе.

Тайлер молчал – он уже начал понимать, что чем меньше говоришь, тем меньше привлекаешь к себе внимание. Сент-Джон вначале пытался ограничивать это правило своим отцом, но, так как было трудно переключаться, он распространил его на всех, кроме Джессы. Она была единственной, с кем он мог позволить себе расслабиться.

Остальной мир получал от него только угрюмое молчание. Это заработало ему репутацию, которую он имел и поныне, но иногда спасало его, поэтому он считал, что дело того стоит.

«Он разговаривает так, словно вокруг него идет война…»

Сент-Джон слышал, как это говорили в «Редстоуне», и знал, что это происходит от Гейба Тэггерта, бывшего офицера флота, который теперь командовал флагманским кораблем компании – последним морским предприятием Джоша.

Он также слышал, что на это отвечала Кара, жена Гейба: «Может быть, так оно и есть».

Сейчас приближалась последняя битва войны, которая была прервана отступлением более слабого противника. Но он учился, становился сильнее, собирал оружие, хотя не намеревался использовать его таким образом. Если бы его отец опустил свой радар, Сент-Джона сейчас не было бы здесь.

И он никогда не увидел бы Джесс снова.

Слова мальчика едва не вывели его из равновесия.

– Вы друг Джессы, не так ли?

На момент Сент-Джону показалось, что Тайлер читает его мысли.

– Да.

– Она мне нравится.

– Мне тоже. – Это уже походило на взаимопонимание.

– И Мауи.

– Ты ему тоже нравишься.

Лицо мальчика просветлело.

– Правда?

Сент-Джон кивнул. Тайлер отвернулся, снова уйдя в себя.

– Не говорите, – прошептал он.

– Не говорить что?

– О Мауи.

– Кому?

Мальчик не ответил, но страх, мелькнувший в его взгляде, все объяснил.

– С ним может что-то случиться. – Тайлер соскользнул со скамьи, придерживая здоровой рукой сломанную. – Должен идти.

Сент-Джон печально смотрел ему вслед. С футбольного поля, находящегося в нескольких ярдах, доносились веселые крики, казалось звучавшие на расстоянии миль – в мире, далеком от того, где жил Тайлер Олден.

Выйдя из парка, Сент-Джон зашагал к городу, радуясь, что оставил автомобиль у «Хиллс». Он нуждался в движении и побежал бы, если бы не знал, что привлечет к себе ненужное внимание. Где же его хваленый самоконтроль, думал Сент-Джон. Где легендарное хладнокровие, неэмоциональная оценка любой ситуации?

Чем сложнее план, тем больше шансов на неудачу.

Это всегда было его философией, даже если речь шла о крупнейших предприятиях «Редстоуна». И он применил ее здесь: план был прост – заставить Олдена продемонстрировать свое подлинное «я», – хотя исполнение оказалось сложноватым. Но он срабатывал – гладкий лощеный фасад треснул, обнаруживая спрятанную под ним грязную, извращенную душонку. Вскоре эта трещина должна была превратиться в необратимую брешь, и Элберту Олдену придет конец.

Но теперь Сент-Джон столкнулся с вполне реальной возможностью, что саморазрушение, которое он организовал для человека, вполне его заслужившего, могло также разрушить жизнь невинного мальчика, оказавшегося в такой же западне, в какой некогда был он сам. Разрушить в жестоком, буквальном смысле.

Сент-Джон намеренно замедлил шаг, осознав, что вот-вот помчится бегом и что спешит вернуться не к своей машине, а к Джессе.

Она всегда была единственным светлым пятном в его жизни.

И похоже, оставалась им.

Глава 20

– Ты нравишься ему.

При этих словах Джесса посмотрела на Сент-Джона, который бродил около тюков с сеном в кладовой. Она слышала звук аплодисментов с площади, где Олден проводил очередной митинг. Может быть, ей казалось, но они были не такими громкими и интервалы между ними были дольше. И протестующие возгласы слышались все чаще. Люди становились любопытными. Некоторые обращались к Джессе, расспрашивая о публичной вспышке гнева Олдена. Она говорила им правду, но больше не чувствовала гордости при мысли о том, как ей удалось этого добиться. Слишком дорого это стоило Тайлеру.

– Думаю, ему больше нравится Мауи, – сказала Джесса, наклонившись, чтобы потрепать уши собаки. Пес послушно поднял голову.

– Он говорит с тобой.

– С тобой он тоже говорил.

– Немного.

– По твоим стандартам это должно означать полное молчание, – сухо заметила Джесса.

Обычной реакцией на подобные слова было подобие усмешки. Но на сей раз Сент-Джон продолжал смотреть в окно на… она не была уверена, на что именно, но явно не на что-то реальное снаружи.

– Слишком поздно, чтобы остановить все это.

Джесса застыла. Она не ожидала, что он дойдет до этого так быстро, если вообще дойдет.

– Остановить?

– Можно отозвать «Редстоун». Но не ревизоров и репортеров.

– Вот чего вы хотите? Остановить это?

– Иначе ребенок погибнет.

– Как едва не погиб ты, – напомнила она.

– Это моя месть. В какой-то степени и его. Но… – Он покачал головой и добавил: – Неприемлемая потеря.

Джесса не могла выразить, какое испытала облегчение. С тех пор как она поняла, кто он, и наблюдала за его неуклонным продвижением к справедливой мести, она думала, не превратил ли вред, причиненный ему в детстве, в такого же холодного и расчетливого человека, как его отец. Временами ей казалось, что это так, когда она наблюдала за его яростной сосредоточенностью на уничтожении Олдена.

Но здесь перед ней был подлинный, реальный человек. Человек, сознававший, что не может принести в жертву своему делу, каким бы справедливым оно ни было, невинного мальчика, оказавшегося в той же западне, в какой некогда был он сам.

– Я говорила с его матерью, – продолжала Джесса. Голова Сент-Джона резко дернулась, когда он посмотрел на нее. – От нее нечего ждать помощи. Думаю, Олден пока сдерживает свои извращенные наклонности в общении с ней, а она либо пребывает в полном неведении относительно происходящего с сыном, либо решила, что пусть лучше достается ему, чем ей. Думаю, верно последнее, хотя это отвратительно.

Сент-Джон молча уставился на нее, и Джесса поняла, о чем он думает.

– Это не делает путь твоей матери более приемлемым – ей следовало сражаться за тебя, – но… более чистым, не так ли?

– Ты бы сражалась. – Это прозвучало почти шепотом.

– За своего ребенка? До самой смерти. Или до смерти его обидчика, – добавила она. – Что же делать нам? Если Олден сломается…

– Когда.

– Хорошо – когда. Ты знаешь его лучше всех, поэтому, если ты говоришь, что он сломается, значит, так и будет. Но что нам делать с Тайлером? Как обеспечить ему безопасность? Если я обращусь к детским социальным работникам, это будет выглядеть так, словно я пытаюсь опорочить Олдена, и они могут не воспринять это достаточно серьезно, чтобы действовать вовремя. А если обратишься ты, тебе придется отвечать на неприятные вопросы.

– Школа, – сказал Сент-Джон.

– А что школа сделала для тебя? Олден купил им это чертово футбольное поле, которое они назвали в его честь. – Джесса не могла сдержать ноток ярости в голосе. – Им нужно нечто большее, чем слова политического оппонента, чтобы предпринять против него какие-то действия. Многие учителя участвуют в его предвыборной кампании.

– Подкуп.

– Может быть. Причина не важна. Что имеет значение, это Тайлер.

– Дать ему… убежище.

– Как?

Сент-Джон посмотрел на Мауи, который при одном взгляде на него начинал вилять золотистым хвостом. Джесса вспомнила рассказанную им историю о том, как испуганный, истощенный мальчишка, находясь на грани того, чтобы свести счеты с жизнью, шагнул назад с этой грани, чтобы помочь человеку спасти собаку.

– Использовать Мауи? – Взгляд Сент-Джона устремился на ее лицо, и она прочла в нем вопрос. – Ладно. Безопасность Тайлера важнее всего. А Мауи возражать не будет. Но как?

– Доверяя тебе.

Ее брови сдвинулись.

– Ты имеешь в виду, что доверяешь мне что-нибудь придумать или что Тайлер будет доверять мне?

На мгновение его глаза блеснули. Потом спокойно, почти торжественно он произнес одно слово:

– Да.

Несмотря на серьезность ситуации и темы разговора, Джесса невольно улыбнулась.

– Ну, он, вероятно, будет доверять Мауи.

– Тебе. Я доверял.

Волна горько-сладкой теплоты нахлынула на Джессу.

– А я тебя подвела, – прошептала она.

Впервые после возвращения Сент-Джона его лицо выразило ужас, который отразился и в голосе.

– Нет, Джесс!

Двумя большими шагами он преодолел шесть футов, притянул ее к себе и обнял.

– Никогда так не думай. Ты – все, что у меня было.

Ухо Джессы оказалось прижатым к груди Сент-Джона, и она слышала биение его сердца.

– Я должна была рассказать кому-то, – настаивала она.

– Ты была ребенком.

Джесса вздохнула:

– Я всегда старалась поступать честно, так каким же образом я второй раз оказываюсь в положении, когда знаю нечто ужасное, но не могу рассказать об этом, потому что никто мне не поверит?

К ее удивлению, Сент-Джон улыбнулся, но это была странная, болезненная улыбка.

– Многие винят в первую очередь себя. – Он покачал головой. – Но в данном случае виновата не ты, а он.

Джесса не могла отрицать правоту Сент-Джона. Это помогло ей осознать, что она дважды оказалась в таком положении не по своей вине или благодаря действию каких-то космических сил, а по вине Олдена и источаемого им зла.

Джесса услышала, как сердцебиение Сент-Джона внезапно ускорилось. Бросив на него взгляд, она увидела, что он смотрит на нее со странным блеском в глазах, от которого они кажутся темнее. А может быть, это была всего лишь тень от его старомодной фуражки.

Ей внезапно припомнилась показанная отцом старая фотография Кларка Олдена. Человека, создавшего состояние Олденов, толкового предпринимателя, который оставался в Сидаре, хотя мог отправиться куда угодно, и держал городок на плаву, в то время как другие мелкие населенные пункты хирели от недостатка индустрии или бизнеса.

На этой фотографии человек с чопорным и строгим выражением лица был в костюме из другой эпохи и… этой фуражке. Эдам оставил свой мир позади, но взял фуражку как напоминание о человеке, который был на его стороне.

В Джессе кипело столько эмоций, что она едва могла их сдерживать. Протянув руку, она коснулась шрама на подбородке Сент-Джона – памятке о его бегстве.

– Джесс, – произнес он хриплым шепотом.

Она застыла, не смея ни говорить, ни двигаться, чтобы не заставить его изменить свои намерения. Джесса сознавала, что ждала этого с того момента, когда поняла, кто он, а быть может, еще раньше – когда впервые увидела его.

И тогда его губы прижались к ее губам – не нежным и робким первым поцелуем, а властно и требовательно.

В эту секунду спокойная и тихая девушка исчезла, превратившись в дикое и страстное существо, которое она сама не могла узнать. Что-то горячее и яркое взорвалось внутри у нее. Пальцы Джессы впились в плечи Сент-Джона, как если бы он был единственным устойчивым предметом в этом бешено вращающемся мире.

Джесса смутно осознавала, что прижимается к нему всем телом, что он возбужден до крайности. Она никогда не испытывала ничего подобного, не знала, что такое всепоглощающее желание может существовать в действительности.

– Дэм, – прошептала она, не волнуясь из-за того, воспримет ли он это как свое имя или как проклятие.

– Закрой магазин, – послышался тот же хриплый шепот.

– Да, – ответила Джесса, понимая, что говорит о чем-то куда более важном, чем просто о закрытии магазина на час раньше.

Через несколько минут, когда они в машине Сент-Джона выезжали из Сидара, избегая толпы на площади, Джесса думала, не попытаться ли ей вновь обрести разум и остановить то, что должно произойти.

Она ответила на этот вопрос, осознав, что двинулась по этой дороге много лет назад.

* * *

– Я всегда хотела, чтобы ты был первым.

Сент-Джон застыл, словно замороженный ее тихими словами – первыми, которые она произнесла с тех пор, как прошептала «да».

– Я даже не думала об этом несколько лет после твоего бегства. И тогда даже не знала точно, чего хочу, но позже, в колледже… когда со мной это произошло в первый раз, я поняла. И жалела, что это был не ты.

Сент-Джон смотрел на нее, стоя в комнате мотеля, которая казалась вполне подходящей для него, но слишком убогой для Джессы. Хотя он понимал, что в действительности она вовсе не убогая – просто красота девушки делала ее такой.

Странно, что спокойная, почти робкая покорность Джессы совершила то, что ему было так необходимо: Сент-Джон смог взять под контроль свои чувства.

– Джесса, если ты не хочешь…

Ее улыбка заставила его умолкнуть.

– Только ты мог услышать это в моих словах. Я хочу, Деймерон Сент-Джон. – Использование его полного имени как бы подчеркивало понимание, что она имеет дело не с мальчиком, которого некогда знала. – Тогда я не получила того, что хотела. Поэтому ты собираешься лишить меня того, что я ждала всю взрослую жизнь?

И того, что ждал он, осознал Сент-Джон. Не то что у него не было женщин, не ожидавших большего, чем то, что происходило между ними в те моменты, которые должны быть интимными, просто они были фактически деловыми.

Но это была Джесса, поэтому все ставки отменялись. Если у нее имелся здравый смысл, она должна была немедленно уйти отсюда, покуда он мог позволить ей сделать это. Если же здравый смысл имелся у него, он должен был отвезти ее назад в Сидар и доставить в целости и сохранности на порог материнского дома.

Джесса внезапно нахмурилась, и Сент-Джон подумал, не вернулся ли к ней здравый смысл.

– Кстати, о взрослой жизни, – сказала она. – У меня нет привычки носить с собой презервативы.

Еще бы!

– Нет проблем, – проворчал он. – Делаю анализы раз в полгода. Для страховки.

Джесса бросила на него странный взгляд.

– Я думала не о венерических заболеваниях, а о детях.

Сент-Джон ощутил горечь, которую считал глубоко погребенной. Невероятно, но он забыл об этом.

– Нет проблем, – повторил он, и собственный голос прозвучал для него, как скрежет колес по скверной дороге.

Джесса приподняла брови.

– Стерилизация, – объяснил Сент-Джон. – Много лет назад.

По ее глазам он понял, что она понимает, почему он сделал это, почему не мог рисковать иметь детей.

Сент-Джон никогда не ожидал, что будет сожалеть об этом.

– Не передумала?

Он должен был спросить это, хотя боялся, что она ответит «да».

– Возможно, это отразилось на моих надеждах, но не на моих намерениях.

Прежде чем Сент-Джон смог понять, что она имеет в виду, Джесса обняла и поцеловала его.

Какая-то часть его ума предупреждала, что последствия этого шага будут необратимы, но он знал, что не может сказать Джесс «нет». Если когда-либо мог.

Ее губы разрушали построенную им толстую и высокую стену. Хваленое хладнокровие Сент-Джона было поколеблено сознанием, что эта женщина всегда все знала, тем не менее хотела его.

Сент-Джон понимал, что у него остаются лишь несколько мгновений, прежде чем он потеряет способность сопротивляться. Протест застрял у него в горле. Джесса стянула свитер через голову. У Сент-Джона перехватило дыхание при виде женственных изгибов ее бедер над низко опущенными джинсами и соблазнительных округлостей груди под светло-голубым бюстгальтером.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Не останавливайся.

Когда спустя несколько минут они, обнаженные, двинулись к кровати, Сент-Джон знал, что это его последний шанс изгнать демона. Он провел жизнь, будучи информационным центром, переняв опыт, невольно переданный отцом, и заставляя его служить иным целям. Но то, что происходило сейчас, нельзя было спланировать заранее, потому что Сент-Джон даже не подозревал, что подобный жар страсти может существовать. Руки Джессы скользили по его коже, словно стараясь запомнить каждый дюйм. Сент-Джон не пытался скрыть дрожь – с Джессой он чувствовал себя в полной безопасности, как на залитом солнцем лугу у реки много лет назад. Ему пришло в голову, что, будь его жизнь нормальной, этот день наступил бы гораздо раньше, когда четыре года разницы между ними перестали бы иметь значение.

«Я всегда хотела, чтобы ты был первым…» Сент-Джон застонал, когда рука Джессы, скользнув по животу, нащупала его затвердевшую плоть и погладила ее. Он слегка сжал ее груди, чувствуя, как напрягаются соски при первом прикосновении его пальцев.