Текст книги "Автоматическая Алиса"

Глава VII – Полдень на часах

В Комнате Улик было холодно, и Алиса начала зябнуть, едва успев закрыть за собой дверь. Она закуталась в свой красный передничек (попутно проверив карманы, дабы лишний раз убедиться, что шесть фрагментов головоломки и перо были на месте) и отважно шагнула навстречу холоду.

Комната Улик была уставлена шкафами от стенки до стенки; посреди комнаты стояли большие столы, которые все были пусты, кроме одного, на котором под белой простынёй лежало нечто бугристое. Алиса заметила прикреплённую к простыне бирку, на которой была помечена пометка: Вискас МакДафф. Алиса медленно приподняла простыню…

И тут Алиса закричала так, как она никогда прежде не кричала! «Меня сейчас выкотит!» – таким был её сдавленный крик. Она поспешно отпрянула от стола, споткнулась, кубарем прокатилась по полу и в результате оказалась лежащей в куче самой себя!

Причиной этого беспокойного поведения стало то, что под простынёй Алиса обнаружила мёртвое и перестроенное тело Кошачки, Вискас МакДафф. Алисе никогда прежде не доводилось видеть ничего мёртвого, и теперь от такого зрелища её стало шатать. «Я должна быть сильной!» – сказала она себе, поднимаясь на ноги. – «Я должна взрасти!» Алиса заставила себя посмотреть на тело. Лицо Кошачки было покрыто гладкой рыжеватой шерстью, из которой на Алису безжизненно уставилась пара испуганных человеческих глаз. Голова Кошачки была приделана меж её мохнатых ног; её усы торчали из её бёдер; задние лапы росли из груди. Её пушистые уши были посажены на каждом из её локтей (если у кошек есть локти, то как раз на них; но Алиса не была уверена). В довершение картины, к левому уху Кошачки при помощи медной булавки был приколот маленький матерчатый мешочек. Алиса, будучи любопытной, пошарила в нём, и нашла там маленький кусочек дерева: фрагмент головоломки, который она вполне справедливо решила оставить себе. Фрагмент, изображавший золотой глаз дикой кошки, перешёл в её карманную коллекцию. Теперь у неё было семь кусочков от её головоломки. Алиса была более чем на полпути к дому!

Но в этой морозильной комнате был такой холод, что у Алисы на глазах выступали слёзы, которые тут же превращались в льдинки, и она решила, что пора заняться поисками выхода. «Я определённо не могу улизнуть через ту дверь, которая привела меня сюда» – дрожа, сказала она себе, – «эти ужасные полицейские-собаки могут всё ещё там копаться. Но, кажется, другой двери здесь нет! Что же мне теперь делать?» Она всё ещё оглядывалась по сторонам, когда единственная дверь отворилась, и вошёл старый, очень уставше выглядящий пёс-сыскарь! На нём был исключительной чистоты белый халат без единого пятнышка, а на его длинном лице повисло унылое выражение побитого пса: квадратные глаза, хлюпающий нос и длинный вывалившийся розовый язык. Итак, эта тварь понюхала воздух, хрипло пофукивая, дважды, а затем низко проворчала: «Ты кто?»

«Я – оледенелая Алиса» – ответила Алиса звонко. – «А вы кто?»

«Меня зовут Доктор Понюх» – ответил сыскарь, сопя. – «Я здесь Главный Паталогоанатом. Что ты делаешь тут, рядом с моим следующим куском хлеба? И почему тело открыто?»

«Я лишь полюбопытствовала» – ответила Алиса, вполне искренне.

«Любопытство погубило кошку» – прорычал Понюх, подступая к столу, чтобы начать обследовать тело на предмет подделки. – «Я надеюсь, ты не слишком любопытствовала?»

«Конечно же нет» – ответила Алиса (не вполне искренне). – «Я лишь пыталась понять, почему Кошачка … как бы сказать … из за чего она умерла…»

«В этом заключается моя работа, девочка! А ты мне мешаешь!»

Алиса отступила подальше и с беспокойством наблюдала, как Доктор Понюх выщипнул несколько клочков рыжей шерсти из тела Вискас МакДафф. Эти клочки он исследовал под микроскопом. (К счастью, ему так и не пришло в голову исследовать содержимое маленького матерчатого мешочка.) «Загадочный случай» – прохрипел Понюх через несколько мгновений. – «Мы не можем в точности установить, как погибли жертвы, мы лишь видим, что их тела странным образом перемешаны, подобно головоломкам. Главный подозреваемый – Капитан Развалина, но ему, похоже, удалось сбежать от нас. Будь всё проклято! Но всё равно, мне лишь нужно найти следы барсучьего меха на теле.» Произнося это, Понюх возился с вращающимся колёсиком на своём микроскопе.

«Я не думаю, что Капитан Развалина злодей» – выдала Алиса.

Доктор Понюх поднял свои геометрические глаза от микроскопа: «Это уж позвольте мне решать, юная леди! Не я ли, в конце концов, Главный Паталогоанатом?»

«Вы вне всякого подозрения самый что ни на есть Главный Паталогоанатом» – ответила Алиса, прежде чем добавить: – «не могли бы Вы мне в таком случае сказать, где может быть первая жертва Головоломного Убийства?»

«Паучонка, именуемый Квентин Тарантула, боюсь, уж давно как прошёл через мои лапы; тело его похоронили.»

«А что должно было произойти с вещественными доказательствами, найденными на его теле?»

«Они все принадлежат Исполнительным Гадам: большие змеи сами исследуют вещественные доказательства.»

«Значит, его фрагмент головоломки должен быть в Ратуше?»

«Именно так!» – ответил Доктор Понюх. – «А ещё вернее, глубоко-глубоко под Ратушей.»

«Бог ты мой» – вздохнула Алиса. – «Мне придётся попотеть, чтобы найти его там.»

«Не позволите ли поинтересоваться» – спросил Понюх, потянув носом воздух, – «чем это Вы занимаетесь в моей Комнате Улик?»

«Я ищу выход» – ответила Алиса, не показывая свой трепет.

«Есть только два выхода из этой комнаты: один через парадную дверь.» – Понюх протянул дряблую лапу в направлении двери, через которую Алиса вошла.

«А где второй выход?» – спросила Алиса (немного слишком нетерпеливо).

«Через эту дверь, конечно» – ответил Понюх, постучав по железному люку в полу Комнаты Улик: – «Сюда я сплавляю трупы, когда обследую их. » Понюх приподнял люк, открывая зияющую дыру в полу. «Это единственный другой выход из комнаты» – прорычал он Алисе. – «Это ход прямо на кладбище, но нужно быть официально объявленным мёртвым, чтобы опуститься так низко.»

«Но я официально мертва!» – взвизгнула Алиса торжествующе (и довольно нетерпеливо, ибо ей отчаянно хотелось покинуть Комнату Улик).

«Ты кажешься мне слишком живой» – выдохнул Понюх.

«Я родилась в 1852! Соответственно мне теперь сто сорок шесть лет! Ведь нельзя быть такой старой, Доктор Понюх?»

«Ты определённо должна быть чрезвычайно мертва, Алиса; но как ты можешь подтвердить свой возраст? Например, есть ли у тебя свидетельство о рождении?»

«Боюсь, что нет» – ответила Алиса, – «но у меня есть это…» Она вынула оброненное Козодоем перо из кармашка своего передничка.

«Дай-ка посмотреть» – проворчал Понюх, принимая у Алисы перо и помещая его под микроскоп. «Но это же нелепо!» – пролаял он, отнимая прямоугольники своих глаз от линз. – «По данным судебной медицины, это перо принадлежит попугаю, который был жив в 1860! Либо ты – одержимая собирательница птичьих принадлежностей девятнадцатого века, либо ты действительно давно уже умерла.»

«Теперь-то Вы мне верите, Доктор Понюх?»

«Но в этом случае ты должна быть настоящим призраком девочки!»

Алиса выхватила своё перо из-под микроскопа и сказала: «Я и в самом деле чувствую себя как призрак девочки. Я чувствую, что я ни тут, ни там, ни где-нибудь вообще, вот и думай!»

«Моя бедная маленькая девочка, как это должно быть печально.» – Две длинные, поникшие слезы катились из планиметрических глаз доктора.

«Не будете ли Вы так любезны доставить меня на кладбище, о Доктор Понюх» – попросила Алиса, – «где сумею я отыскать истинный дом мой?»

«О, ещё бы! Но скорей, дитя моё, прежде чем Исполнительные Гады не просекли такую странноту.» – И Доктор Понюх спихнул Алису в зияющую дыру в полу.

Вот как случилось, что Алиса поскользила вниз по длинному тёмному желобу.

Сквозь тьму и тьму и тьму Алиса скользила, пока, наконец, она не соскользнула с противоположного конца жёлоба прямо на деревянную тележку, закреплённую сзади чёрного авто-коня.

Она приземлилась на вершину кучи из больших, содержавших что-то мешков, которые ужасно хлюпнули под тяжестью её веса. Алиса даже не стала думать о том, что могло бы оказаться в этих мешках, поскольку поднимавшийся от них запах был просто удушающим! Она решила выбраться из тележки, и именно так она бы и поступила, если бы авто-конь не понёсся вдруг по дороге с ошеломляющей скоростью, причём совершенно без какой-либо потребности в наезднике!

За каких-нибудь пять с половиной тряских секунд или около того Алиса оказалась вблизи места под названием Альберт-сквер, где величественно маячила Манчестерская Ратуша. «Похоже, этот авто-конь – вовсе никакой не конь» – сказала она себе. – «Это самый настоящий авто-катафалк! Не думаю, что мне уже настала пора прокатиться до кладбища!» И Алиса на всём скаку выпрыгнула из катафалка. Приземляясь, она слегка оцарапала правое колено, но, избежав тем самым черезчур раннего посещения кладбища, сочла это приемлемной ценой за своё спасение. Но, к сожалению, не только этим пришлось ей поплатиться: во время падения жёлто-зелёное перо Козодоя улетучилось из её кармана без её ведома.

Авто-катафалк поскакал дальше и скрылся за следующим поворотом, оставив всё ещё живую Алису на площади Альберт-сквер. Дождь перестал, и площадь была заполнена людьми, наслаждавшимися хорошей погодой в свой обеденный перерыв. Конечно, то не были люди в привычном для Алисы понимании, ибо казалось, что все они приобрели что-то от животных. Были там Белочники; были также и Страусятники. Были Лама и Коза, Жук, Корова и Собака, и Змеючка, и Форель, и Горилла, Антилопа, Воробей, Индейка, Пума, и даже Медузники и их Медузихи: все собрались на площади! И все эти мутанты кормили свои морды жирными пирогами с мясом и ломтиками жареного картофеля!

Но были и ещё более странные создания, которых Алиса обнаружила на Альберт-сквер: люди, смешанные с предметами домашнего обихода. Девочки-пианино, мальчики-стиральные порошки, девочки-занавески, а также гардеробствующие молодчики. «Похоже, всё кроме кухонной мойки стало вполне достойной частью человеческого тела!» – Алиса лишь успела сформулировать в своей голове такую ни к чему не обязывающую мысль, как заметила ни что иное, как просачивающегося через толпу человека с кухонной мойкой вместо головы! Это погружённое в себя существо проморосило мимо Алисы, заталкивая сэндвич в своё сливное отверстие. Алиса побежала прочь так быстро, как только могла! (Что едва ли вообще было быстро по причине путанной и накрученной природы толпы.) Алисе пришлось чуть ли не проутюживать себе дорогу между девочками-птичьими клетками и мальчиками с портфелями вместо рук, и мутировавшими Очкариками, которые только и делали, что стригли черезчур располневших Газетчиков. Алиса чувствовала себя так одиного, пробиваясь через эту толпу чуждо чуждых чужаков, особенно когда ей казалось, что они все так наседают на неё, и так зыркают на неё, и так шёпотом поносят её, да, именно так!

Как если бы Алиса сама была ненормальной!

«Похоже, что от болезни, именуемой невмонией, тут страдают почти все!» – вздохнула Алиса. – «Многие из этих существ напоминают скульптуры Пабло Огдена, и всё же они выглядят скорее совершенно настоящими, чем совершенно автоматическими. Пожалуй, я должна стараться не обращать внимания на эти взгляды и шёпот, а продолжать поиски Козодоя и Селии и пяти оставшихся фрагментов головоломки. Но ведь полиция будет разыскивать Капитана Развалину; и меня они тоже будут разыскивать!»

И в самом деле, Алиса заметила полицейского-собаку, рычащего на толпу; поэтому она начала поскорее забиваться вглубь суматошного скопления странностей, надеясь найти просвет. Но толпа копошилась, и страшилась, и ершилась на неё так, что в итоге Алиса оказалась припёрта к каменной статуе в центре Альберт-сквера. Алиса заметила, что изваяние в точности напоминало Альберта Франциса Чарлза Августуса Эммануэля Сакс-Кобур-Готского: иными словами, Принца Альберта, супруга Британской Королевы Виктории. «Так вот почему эту площадь называют Альберт-сквер» – догадалась Алиса: – «Принц Альберт, должно быть, умер давным-давно, в точности как я должна была умереть давным-давно; у меня с ним вообще много общего – взять хоть первый слог. Алиса и Альберт» – продолжила Алиса свою мысль, – «может быть, я не ошиблась, когда притворилась перед Доктором Понюхом мёртвой…»

Алиса была так огорчена своей собственной кончиной, что всплакнула немного. «Мертва я или не мертва?» – грыз её вопрос. – «И когда просто сад – непросто сад? И вообще, яйцо – оно есть или его нет?» Алиса начала испытывать смущение от всей этой неразберихи.

Но Алиса быстро стряхнула с себя смущение, настолько она была решительно настроена найти выход из этой дурацкой головоломки. Она снова принялась шагать сквозь липнущую к ней толпу, пока не достигла величественного входа в Ратушу. Здесь она повстречала одетого в ливрею пса-привратника, который пожелал знать её имя и зачем она пришла. «Меня зовут Алиса» – ответила Алиса, – «и я пришла добыть паучий кусочек головоломки, который по справедливости принадлежит мне. Мне известно, что Исполнительные Гады хранят его в Ратуше.»

«Боюсь, я не смогу впустить тебя» – прорычал в ответ привратник. – «Тебе нечего здесь делать.» – И он зарычал так свирепо, что Алисе была вынуждена бежать вон, снова в толпу жертв невмонии, сквозь которую рыскал, задавая всем вопросы, уже целый отряд полицейских-собак. Алиса решила спрятаться за разноцветной женщиной-зонтиком.

«Я так никуда и не попаду» – заплакала она, спрятавшись. – «Кажется, всё будущее против меня; как могу я в настоящее время надеяться найти моё прошлое?» Алиса взглянула наверх, где циферблат больших, впечатляюще выглядящих часов украшал собою башню Ратуши; время шло к полудню. «Боже мой!» – прибавила она, и тут же вычла: – «Должно быть, я провела часы в камере в полицейском участке! Уже почти ровно двенадцать, и через почти ровно два часа сто тридцать восемь лет назад я должна была присутствовать на моём уроке писания с пратётушкой Эрминтрудой!»

Вдруг Алиса увидала одинокое жёлто-зелёное перо, парящее над площадью. «О, похоже на одно из перьев Козодоя» – вскрикнула она. – «Может, и весь попугай летает где-то вокруг площади? Я должна поискать его!» Алиса поискала Козодоя глазами, но лишь одно его перо по-прежнему парило над площадью, уносимое лёгким ветерком. «Козодой!»

– крикнула Алиса одинокому перу (ибо больше крикнуть ей было некому).

– «Если ты будешь так раскидывать перья, то очень скоро ты вообще не сможешь летать!» Она полезла в карман своего передничка за своим пером, но нашла, конечно, только семь кусочков головоломки. «Как же я сразу не допорхала!» – простонала она. – «Это ведь моё перо летает там! Должно быть, я выронила его, когда выпрыгивала из авто-катафалка! » Алиса протянула руку, чтобы вновь поймать перо, но как она ни тянулась, она так и не смогла достать его.

И как только Алиса дотянулась до своей высочайшей высоты, чтобы схватить ускользающее перо Козодоя, часы на Ратуше начали неторопливо названивать свою полуденную колокольную песню. С первым ударом колокола Алиса почувствовала, как чья-то мягкая рука мягко опустилась на её плечо. Она подумала, что это лапа полицейского-собаки, пришедшего вновь арестовать её, и оттолкнула её, но представьте её удивление, когда Алиса обернулась в конце концов, чтобы рассмотреть обладателя руки, и обнаружила нормального человека, спокойно ожидавшего её реакции. Этот нормальный человек был единственным полностью нормальным – без единого намёка на животность – и был одет в тёмно-синий бархатистый костюм, дополненный тёмной и синей и бархатистой фуражкой. Через его левое плечо был переброшен ремешок тёмной и синей и бархатистой сумки. Всё в нём было таким бархатистым!

«Кто Вы?» – спросила Алиса.

«Меня зовут Зенит О’Клок» – ответил нормальный человек.

«Кто зовёт?»

«Время зовёт меня Зенит О’Клок, ибо я был рождён в эту самую минуту ровно тридцать восемь лет назад, когда солнце находилось в своей высшей точке.» – Зенит указал на часы на Ратуше (которые неспешно пробивались через второй колокольный удар из двенадцати).

«Это Ваш день рождения?» – вскрикнула Алиса.

«Это и в самом деле годовщина моего рождения.»

«Желаю, чтоб этот день принёс Вам много радости.»

«Это ужасный день для меня, ужасный день, говорю тебе! Он приносит мне одни горести! И мне так грустно, что приходится жить его. Ведь тебя зовут Алиса, не так ли? Твоё полное имя – Алиса Плизанс Лидделл?»

«Моё полное имя – Алиса Плизанс Лидделл, но откуда Вам это так хорошо известно?»

«Я видел тебя раньше, но только в книжках.»

«Только в книжках?» – спросила Алиса.

«Именно так, как ты говоришь: только в книжках. Только! Книжки не бывают только, они только могут быть вечно. Но только вся эта болтовня о книжках снова навевает на меня грусть!»

«Но ведь это Ваш день рождения, мистер О’Клок!» – вскричала Алиса.

– «В этот день вы должны только радоваться!»

«Я не могу радоваться» – ответил Зенит, – «ибо я страдаю от ужасного заболевания.»

«Но Вы выглядите совершенно здоровым на мой взгляд» – возразила Алиса. – «Я так рада, что встретила ещё одно человеческое с ног до головы существо. Ведь Вы не страдаете невмонией?»

«У меня более опасная болезнь: видишь ли, на мне паразитируют Кротики.»

«Паразитируют гротики?» – ослышалась Алиса. – «Такие маленькие пещерки?»

«Я сказал Кротики, а не гротики! Слушай внимательнее: гротики с большой буквы К – это прожорливая стая слепых коротколапых млекопитающих, которым их уродство нисколько не мешает обозревать и кропать. А я, понимаешь, писатель.»

«И что же вы пишете, мистер О’Клок? Расписания?» (Алиса была весьма довольна своей шуткой.) «Нет, конечно же, нет» – ответил Зенит. – «У меня редко получается написать всё как надо с первого раза. Обычно это дваписания, а иногда триписания.»

«Итак, что именно Вы пишете?» – настаивала Алиса. – «Беллетристику?»

«Скорей белибердистику?»

«А что такое эта самая белибердистика, прошу прощения?»

«Это такой особый стиль. Я пишу Неправды.»

«Какие ещё Неправды?»

«Неправда – это такая книга, которую Кротики не находят правильной, предпочитая примитивистику белибердистике. Они сучат своими короткими лапками, эти Кротики, и издают в своих клозетах жуткие отзывы на мои потуги.»

«Но что столь жуткого в Ваших Неправдах?» – спросила Алиса.

«Я успел написать две Неправды: первая называлась Шюрт, а вторая

–Шильца. И Кротики возненавидели обе. Вот поэтому я и грущу в свой день рождения.»

«Вы всегда так шипите, когда называете свои книги?»

«Ничего не могу поделать. В них всё неправильно. Позволь мне прочитать тебе небольшой отрывок из одной моей книги?»

«Если хотите» – ответила Алиса.

Зенит вытащил из своей сумки экземпляр книги, называвшейся Шюрт. У неё была обложка ярко-лазурного цвета, украшенная парой нарисованных жёлтых шорт. Зенит пролистал книгу до того места, которое искал. «Это лирическое стихотворение называется „Ничто Не Рифмуется с Почтой”. Ты готова, Алиса?“

«Полагаю, что да; разве что ничто на самом деле прекрасно рифмуется с почтой.»

«Великолепно! Тогда я начну…»

И вот что он начал:

 
«Ничто не рифмуется с почтой
Кроме кадушки в подвале
Стоит лишь сделать ошибку —
И бочта уже перед вами!»
 

«Ну, что ты пока об этом думаешь, Алиса?» – спросил Зенит.

«Ну» – нерешительно ответила Алиса, – «Вы обещали мне лирическое стихотворение, но я не вижу и следа лирики в словах.»

«Но это было пока только первое четверостишье.»

«А сколько там всего четверостиший, в целом?»

«Только два.»

«Какая радость!» – сказала Алиса (шёпотом сама себе).

И вот как он продолжил:

 
«Почта ни с чем не рифмуется!
Люди беспочтвенно плачут
Выпустив напрочь из виду
Что всё можно переиначить.»
 

Закончив стихотворение, Зенит выжидательно уставился на Алису. Толпа на Альберт-сквер то и дело наползала на Алису, и она чувствовала себя очень неловко, поскольку на неё оказывалось давление и от неё требовали ещё одно честное мнение. «Так» – начала она, – «боюсь, я всё ещё не понимаю, почему это стихотворение Вы называете лирическим.»

«Но я же влюблён в язык! Разве не очевидно?»

«Значит, эта любовь позволяет Вам измышлять слова, такие как бочта и беспочтвенно, просто для того, чтоб сделать почтовую рифму с чем-нибудь, вместо того чтобы не сделать её ни с чем?»

Зенит, был видимо расстроен этой вспышкой Кротицизма, и Алиса уже начала раскаиваться в своей откровенности. «Но эти слова – мои собственные!» – лопотал Зенит. – «Это слова белибердистики; да, я измыслил их; я дал им жизнь! Я воспютал их, так чтобы они выросли и стали большими, сильными, мощными; так чтобы они однажды увидели себя в примитивистском словаре! Это моё призвание. И ты – особенно ты, Алиса – ты должна понимать моё стремление, будучи столь близким другом Чарлза Доджсона!

«Вы знаете и про мистера Доджсона?» – воскликнула Алиса.

«Я знаю всё о тебе, Алиса» – ответил Зенит. – «Я видел твой образ в книгах, называющихся Приключения в Стране Чудес и В Зазеркалье. Чарлз Доджсон написал обе их – о тебе.»

«Это я уже знаю!» – прервала его Алиса, нетерпеливо.

«Но когда Чарлз Доджсон писал о тебе, он назвал себя Льюисом Кэрроллом, решив, подобно мне, придумать себе nom de plume. Это что-то вроде издевичьей фамилии.»

«Стало быть, в действительности Вас зовут не Зенит О’Клок?»

«Ещё бы! Какое бы это было глупое имя!»

«Так каково же Ваше настоящее имя?»

«Хочешь знать моё nom de real, Алиса? До него недолго осталось. Но ответь мне, что ты делаешь здесь, в Манчестере, Алиса, и особенно в 1998?»

«Я провалилась сквозь механизм дедушкиных часов» – ответила Алиса.

– «И мне нужно вернуться домой вовремя к моему двухчасовому уроку писания.»

«Может, тебе имеет смысл поискать свою историю в Центральной библиотеке?»

«Но почему моя история должна быть в библиотеке?» – вопросила Алиса.

«Потому что ты знаменита в этой эпохе, Алиса. История твоей жизни содержится в книге под названием Реальность и Реалисость.»

«Что значит реалисость?»

«Реалисость – та же реальность, но особая: мир воображения, причём гораздо мощнее повседневного существования! Взять хотя бы твою способность вести здесь со мной рассуждения спустя столько лет после твоей реальной жизни! Возможно, мне стоит написать третью книгу о тебе. Я бы назвал её Сквозь Часовой Механизм и Что Алиса Нашла Там.»

«Но это глупое название, мистер О’Клок! Ибо я почти ничего не нашла во всех этих путешествиях сквозь часы. Мне ещё предстоят поиски пяти фрагментов головоломки, моего попугая по кличке Козодой, и моей куклы по имени Селия, которая является своего рода Автоматической Алисой.»

«Автоматическая Алиса… хммм… это подкидывает мне новую мысль… Я напишу третью часть!»

Алиса подумала, что не в её правилах было довольствоваться малым; уж когда она готовила уроки, она учила всё от начала и до конца – никак не третью часть. «Если Вы действительно такой умный, мистер О’Клок» – спросила она, – «не растолкуете ли Вы мне, что такое эллипсис?»

«Эллипсис – это три точки, используемые писателем для обозначения пропуска слов, определённого тягостного сомнения на конце предложения…»

«Спасибо! С Вашей помощью я нашла хоть один потерянный предмет!» – И тут Алиса нашла ещё один потерянный предмет, ибо перо, до того парившее над площадью, опустилось в её пальцы. «Это перо Козодоя!» – радостно взвизгнула Алиса.

«Козодоя?» – сказал Зенит. – «Какое чудесное nom de plume. В своей третьей части я превращу для тебя это перо в щекотальную щётку.»

«Зачем мне щекотальная щётка?» – спросила Алиса.

«Это единственное, чем я могу тебе помочь, Алиса; слышишь? Иначе меня наверняка арестует Бюро Счастливых Совпадений. О, я, кажется, понял; должно быть, я уже пишу книгу под названием Автоматическая Алиса, а мы двое – лишь её персонажи?»

Алиса хотела спросить, что он имел в виду, но в этот момент часы на Ратуше добрались до двенадцатого из своих затяжных динь-донов, и рука писателя вновь опустилась на её плечо. Это был полдень. Это было мягчайшее из прикосновений, тёплое дыхание преданной дружбы в стане чужаков… и с тем он исчез…