Текст книги "Война и право после 1945 г."

Американский подход был относительно спокойным. Опыт использования конвенций 1929 г. в военное время определил для США повестку дня в отношении пересмотра и усовершенствования, достаточно похожую на ту, которую выработала Великобритания, чтобы они могли вместе работать над большинством проблем, связанных с Красным Крестом и военнопленными; расхождения между ними были интересными, но бывали нечасто. Опытом США как первоначально нейтральной страны в этой войне – более того, нейтральной страны, граждане которой свободно перемещались по воюющим странам, – была обусловлена их более твердая поддержка целей и задач будущей конвенции о защите гражданского населения; а из их собственного исторического опыта ведения гражданской войны, возможно, как раз и проистекало их более благосклонное отношение к предложениям распространить действие конвенций на внутренние конфликты.

Однако всякий раз, когда военные и гуманитарные соображения вступали между собой в противоречие, американские военные выступали с тех же позиций, что и британские (а в конечном итоге и советские). Шероховатости, иногда возникавшие в отношениях между британской и американской делегациями на конференциях 1947 и 1949 г., были не столько связаны с сутью предмета обсуждения, сколько с процедурными и стилистическими разногласиями. Поведение британцев на переговорах нередко утомляло, а убежденность Великобритании в собственной непревзойденной мудрости и столь же непревзойденной важности было трудно переносить.

Кроме того, США не слишком беспокоились по поводу СССР. Вопрос советского участия мало заботил Вашингтон. Французы не могли этого понять и до последней минуты всеми способами пытались заставить Госдепартамент посмотреть на ситуацию их глазами, но без успеха. На начало зимы 1948–1949 гг. Вашингтону, по-видимому, было глубоко безразлично, соизволят русские появиться или нет, – и эта упорная позиция, как можно предположить, наблюдая за поведением русских дипломатов, на самом деле намного сильнее повлияла на их решение участвовать в конференции, чем суета французов.

Несмотря на то что между правительственными ведомствами США и Американским Красным Крестом существовало настолько тесное и непринужденное сотрудничество, что между ними не возникало разногласий по поводу совместной работы, как на подготовительном этапе, так и собственно во время конференции (до такой степени, следует отметить, что Гарольд Старр, делегированный этим обществом, представлял свою страну в Комитете I вместе с господином Мак-Каоном из Государственного департамента и коммодором Ханзикером из Военно-морского флота США), Госдепартамент, судя по всему, не стремился втягиваться в политические игры внутри движения Красного Креста. Он не выступал за МККК против Лиги, но и не поддерживал Лигу против МККК. Администрация США, по-видимому, считала, что может иметь дело с любым центральным органом международного Красного Креста, какой только может существовать, но изначально отдавала предпочтение МККК, работой которого во время войны она, как и Уайтхолл, открыто восхищалась. Но Американский Красный Крест глубоко погрузился в политические процессы, о которых мы уже упоминали. Да и разве могло быть по-другому, когда Лига начала свое существование и развивалась как его протеже – в то время когда Северная Америка обеспечивала бóльшую часть денег для обеспечения деятельности Красного Креста по оказанию помощи и реабилитации, которой в те послевоенные годы, казалось, конца не предвиделось, – и когда председатель Американского Красного Креста был также и председателем Лиги?[89]89
  Европейские лидеры кампании против МККК все эти годы, разумеется, действовали в сговоре с американским Красным Крестом. Их планы, совещания и конференции приносили им определенные результаты по некоторым финансовым и административным вопросам, вызывающим у них особое беспокойство. Но им не удалось сдвинуть МККК с того, что Комитет считал своей прерогативой относительно Женевских конвенций в военное время; и как бы американский Красный Крест ни желал поддерживать этих так называемых интернационализаторов с 1946 по 1948 г., никаких свидетельств того, что он это делал в 1949 г., по-видимому, нет.


[Закрыть]

Сравнительно долгое время, прошедшее между формальным приглашением МККК и открытием Конференции правительственных экспертов, предоставило Лиге достаточно возможностей, чтобы присоединиться к делу. Она бы в любом случае не осталась в стороне – устав МКК и межвоенная практика гарантировали ее участие, – но теперь, когда воинствующие члены Лиги широким фронтом надвигались на МККК, чтобы вынудить его, если получится, сдаться или по крайней мере поделиться своими прерогативами, особый интерес Лиги к конвенциям непременно должен был быть учтен. Кампания началась с краткой встречи во время совещания Совета управляющих Лиги в Оксфорде, состоявшегося в середине июля 1946 г., и продолжилась сразу же после этого в Женеве, где была созвана Предварительная конференция национальных обществ, призванная рассмотреть «различные вопросы, которые возникли во время войны» и которые необходимо будет решить в течение 1948 г.[90]90
  AUST RC: копия доклада, сделанного К. Дж. Уайтом (C. G. White) из Новой Зеландии для своего национального общества Красного Креста. Он отмечает факт коалиции между Американским Красным Крестом и воинствующими европейскими сторонниками Лиги, а также, что представляет особый интерес, приводит обобщенные данные о допускавшемся во время войны несанкционированном (а в ряде случаев неуместном) использовании эмблемы Красного Креста и о том, как Германия в некоторых случаях давала разрешение на это.


[Закрыть] Одним из итогов этой Предварительной конференции было учреждение Исполнительным комитетом Лиги специальной комиссии с целью тщательной проверки документов, которые МККК готовил для Конференции 1948 г., семнадцатой по счету конференции движения, проведение которой было запланировано в Стокгольме.

С середины 1946 г. МККК не обладал той полнотой контроля над процессом, которой ему, вероятно, хотелось. Лига не имела возможности вмешиваться в организацию Конференции правительственных экспертов, состоявшейся в апреле 1947 г. Но если оставить в стороне этот факт, МККК был вынужден управлять ситуацией сразу на нескольких «игровых площадках», находясь в шаткой позиции, с которой кое-кто был не прочь его столкнуть. С одной стороны, СССР и государства, которые уже были или вскоре должны были стать его сателлитами, в силу многих причин проявляли враждебность и с удовольствием готовились половить рыбку в мутной воде во имя реализации своих долгосрочных планов; Великобритания поддерживала работу МККК, но была хронически неадекватна в оценке собственного статуса; Франция была одержима потребностью втянуть СССР в процесс, чего бы это ни стоило МККК. С другой стороны, активисты Лиги возобновили естественную для них кампанию против главенства Женевы и использовали для борьбы с ним все трудности и разочарования, с которыми столкнулись национальные общества во время войны. В этих обстоятельствах неудивительно, что возникла определенная путаница по поводу того, кто что готовит для Стокгольмской конференции, а следовательно, и по поводу того, какой орган (или органы) движения Красного Креста будет вносить окончательную правку в проекты текстов, прежде чем последние будут включены в повестку дня дипломатической конференции.

Правительства тоже могли пребывать в некотором замешательстве по поводу событий, которые могли произойти в Стокгольме, и их значения. Юридически они, по сути дела, не были обязаны воспринимать документы конференции всерьез. Те государства, которые подписали Женевские конвенции, могли отправлять делегатов на конференции движения, происходившие раз в четыре года, и по желанию участвовать в выработке резолюций; но эти полномочия никоим образом не распространялись на определение окончательного результата процесса выработки соглашения, в каковом процессе у Дипломатической конференции будут все козыри. Однако Стокгольмскую конференцию нельзя было полностью игнорировать, и даже те государства, которые, подобно Великобритании, были далеки от Международного Красного Креста и его статутов, не могли этого себе позволить. Даже в Уайтхолле, когда все уже было позади, возникло нечто вроде пожелания, что Королевству следовало бы отнестись к конференции более серьезно, потому, что, каков бы ни был ее международный правовой статус и каковы бы ни были политические соображения – вроде защиты МККК от тех, кто пытается подорвать его позиции, или принятия решения по поводу того, что же все-таки делать с СССР (вопроса, на тот момент бывшего предметом растущей озабоченности Запада), – конференция была той стадией, через которую должны были пройти проекты текстов, входящих в повестку дня дипломатической конференции. Форма, которую примут эти тексты, в зависимости от того, с какой стороны на нее посмотреть, сделает работу Дипломатической конференции более трудной или более легкой. С британской точки зрения в результате будущая работа стала более трудной. У. Н. Гарднер, один из двух официальных наблюдателей (Великобритания не позволила бы должностным лицам быть делегатами), отмечал, когда вернулся с конференции, что тексты стали хуже и что, в частности, проект Конвенции о защите гражданского населения приобрел «форму, которая, вероятно, не могла бы, как кажется, думаю, быть принята правительством Соединенного Королевства, если документ не будет радикально переработан». Однако представитель США, как он был вынужден признать, придерживался мнения, что тексты были достаточно хороши, чтобы быть включенными в повестку дня для Женевы, и что, более того, правительства, воздержавшиеся от полноценного участия в Стокгольмской конференции, могут винить только себя в том, что им не нравится конечный результат[91]91
  UK: FO 369/3969 K. 10003. Гарднер, чиновник военного министерства, в 1949 г. стал одним из самых эффективных членов британской делегации на Дипломатической конференции. Большинство сочли его несносным. Самая мягкая оценка из всех, что мне удалось найти, была приведена в отчете шведской делегации от 10 мая 1949 г. Жалуясь на то, что работа идет медленно, главным образом из-за британцев, делегаты сообщают, что «мы все здесь окутаны духом достойного уважения, но напыщенного м-ра Гарднера», SW: HP/30/B, File XXII (этот фрагмент, как и большинство других шведских отчетов, которыми я пользовался, любезно переведен для меня Гиллом Рюдином (Gill Rydin)).


[Закрыть].

Проекты текстов, выработанные на конференции 1948 г., не были в точности теми же, с которыми начала работать конференция 1949 г. МККК слегка подправил их en route[92]92
  По ходу дела, в пути (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] точно так же, как он подправил проекты, выработанные на конференции 1947 г. en route в Стокгольме. Специалисты по подготовке проектов документов, работающие в правительственных ведомствах, тут же заметили внесенные изменения и соответственно изменили свои планы действий. Некоторые из этих поправок застряли, другие прошли. Разная судьба этих поправок ясно отражает степень, до которой МККК, несмотря на нажим, которому он подвергся со стороны остальных участников движения (или благодаря ему), сохранял практический контроль над процессом выработки текстов в течение трех лет, когда разрабатывались новые Конвенции. Комитет настаивал на применении собственных суждений и добивался включения собственных идей без предварительной обязательной консультации с государствами. Наиболее примечательным начинанием МККК в этом ключе было появление в повестке дня 1949 г. четырех новых общих статей (т. е. общих для каждой конвенции), призванных удовлетворить принятый в Стокгольме voeu[93]93
  Наказ (фр.). – Ред.


[Закрыть], чтобы было предпринято нечто весомое с целью «пресечь нарушения гуманитарных конвенций». На деле было предпринято следующее: в декабре 1948 г. в Женеве была созвана узкая комиссия экспертов, в которую вошли Херш Лаутерпахт (Hersch Lauterpacht), самый известный британский профессор международного права, Жан Гравен (Jean Graven) один из столь же знаменитых швейцарских профессоров, Мартинус Мутон (Martinus Mouton), капитан военно-морского флота Нидерландов и судья верховного апелляционного суда этой страны, и уважаемый британский юрист полковник Генри Филлимор (Henry Phillimore), который, как и Мутон, совсем недавно получил опыт в деле преследования за военные преступления, когда работал в Нюрнберге в составе группы обвинения[94]94
  Источники и другие детали см. ниже, там, где этот эпизод рассматривается более подробно.


[Закрыть]. Под председательством Макса Хубера, известнейшего международного юриста, в течение многих лет занимавшего должность судьи в Постоянной палате Международного Правосудия, эта комиссия выработала проекты статей, из которых впоследствии, после множества пререканий и смягчений, получились общие статьи о «серьезных нарушениях», ставшие одним из самых выдающихся нововведений 1949 г.

В течение нескольких месяцев было неясно, когда же наконец соберется Дипломатическая конференция. Какая процедура меньше всего будет раздражать русских? Следует ли созвать второе совещание правительственных экспертов, чтобы снова навести порядок в текстах после стокгольмских гуманитарных изменений и поправок (которые привели в ужас Уайтхолл и не слишком нравились ни Вашингтону, ни Канберре), или достаточно будет сделать перерыв в середине Дипломатической конференции, во время которого правительства смогут повторно проанализировать проделанную работу?[95]95
  О реакции британцев и американцев на Стокгольмский вариант см. доклад Гарднера в: UK: WO 32/14872 и его процитированное выше сопроводительное письмо, ссылка на которое дана в сноске 16. То, что он говорит о некоторых американцах, которые выразили удивление частным образом, подтверждается в отношении «большинства стран» австралийским представителем Дж. Д. Мак-Атиром (J. D. McAteer), см: AUST: A. 1838, 1481/1 part I (А) no. 95; а также представителем Австралийского Красного Креста в более позднем письме: A. 462, 846/11(1).


[Закрыть] Последнее предложение было совершенно неприемлемым для государств, чьи делегации должны были ехать издалека – они настаивали, чтобы конференция, коль скоро она будет созвана, должна приняться за работу и закончить ее, не делая перерывов. Швейцарское правительство придерживалось того же мнения. К концу сентября 1948 г. оно направило правительствам сообщения о созыве конференции 25 марта 1949 г. с приглашением принять в ней участие. Но Дипломатическая конференция фактически началась только 21 апреля, т. е. почти на месяц позже, поскольку выяснилось, что лидер французской делегации Альбер Ламарль и некоторые другие по досадному совпадению оказались заняты в это же время на других конференциях.

Делегации готовились к конференции, в которой многое казалось непредсказуемым. Предметы их беспокойства, могущие ограничить возможности для договоренностей, и болевые точки выходили за рамки чисто локальных интересов. В конце концов, вокруг бушевала «холодная война». Вопрос участия или неучастия в конференции СССР, естественно, был принципиальным вопросом, постоянно обсуждавшимся на протяжении всей зимы. Другой важный вопрос состоял в том, насколько «стокгольмские тексты» будут и смогут служить удовлетворительной базой для серьезной дипломатической работы, и на него давались разные ответы в многообещающем буклете «Замечания и предложения», выпущенном МККК в феврале 1949 г., и в осторожном британском правительственном «Меморандуме по Конвенциям о защите жертв войны» (направленном в Берн с просьбой распространить его копии среди всех вероятных участников). Кроме того, имелись вопросы и по поводу списка приглашенных. Как насчет Японии и Германии? Уайтхолл считал, что обе должны присутствовать в каком-то скромном качестве, и Япония в конце концов направила наблюдателей, но Вашингтон категорически запретил любое участие Германии[96]96
  UK: FO 369/4146 K. 3023, 3145, 3258, and 4147 К. 3449.


[Закрыть]. О разочаровании Берна по поводу неучастия Цейлона и Южно-Африканского Союза (что было тем более странно, что эта страна направляла своих делегатов на конференцию 1947 г.) было надлежащим образом доведено до сведения Уайтхолла[97]97
  UK: FO 369/4147 K. 3637.


[Закрыть]. Состоялся обмен мнениями между государствами, которые надеялись на взаимную поддержку, стремились завести друзей или использовать свое влияние. Если что-то в подобном же роде происходило между Москвой и столицами сателлитов, то это невозможно было узнать, однако на конференции было отмечено, что сателлиты всегда голосовали так же, как СССР, и что между ними явно было заранее спланировано разделение труда в том, что касается участия в дискуссиях. Канада в ходе подготовки была больше склонна консультироваться с США, чем с Великобританией. Австралия и Новая Зеландия общались между собой больше, чем Австралия общалась с другими государствами. Дания стремилась заранее, до начала конференции, объединить все скандинавские страны, но ей это не совсем удалось. В Женеве, однако, все они, включая Финляндию, «гармонично сотрудничали»[98]98
  SW: HP/30/B, Files XXI–XXIII passim. В официальном отчете главы шведской делегации особо отмечено, что впервые с момента окончания войны Финляндия появилась на международной конференции. Можно предположить, писал он, что она вела себя так из осторожности, но «насколько я могу судить, не было такого случая, чтобы советская делегация пыталась оказывать влияние на позицию финнов».


[Закрыть].

США почти не проводили предварительных консультаций с другими государствами по поводу конференции, за исключением Канады и Великобритании. Широкий обмен мнениями с Францией касался русской проблемы со всеми теми побочными ответвлениями, которые Франция в ней усматривала. Определенные расхождения с позицией Великобритании обнаружились на ранней стадии работы, и были предприняты попытки их разрешить, главным образом когда сэр Роберт Крейги (Sir Robert Craigie), назначенный главой британской делегации, смог в конце февраля 1949 г. сделать остановку в Вашингтоне во время одного из американских праздников. Он отметил в записях, что прекрасно поладил с людьми, с которыми встречался, и был особенно обрадован, когда узнал, что его американским визави на конференции будет Леланд Харрисон (Leland Harrison), опытный дипломат и бывший посол, как и он сам. Но разногласия по существенным вопросам остались, порождая временами шероховатости в отношениях между двумя державами во время конференции, причем обе делегации постоянно выражали сожаление, что не могут достичь полной гармонии между собой. Идти не в ногу с основными военными союзниками по «особым отношениям» казалось американцам не совсем правильным. Равным образом далеким от идеала отношений и тем более удивительным для Вашингтона, – по-видимому, потому, что это стало полной неожиданностью, – оказалось проявление некоторой ненадежности со стороны государств Южной Америки, воспринимавшейся как своего рода недисциплинированность. Неизвестно, в какой степени их делегаты были проинструктированы голосовать вместе с США (Бразилия, например, заявила, что ее делегаты на конференции 1947 г. получили такие инструкции), но очевидно, что делегация США, которая устроила один из своих двух больших приемов исключительно для южноамериканцев, испытала определенное негодование, когда они ее не поддержали в самые важные моменты[99]99
  The 1947 Brazilian на стр. 8 доклада Клаттенберга, процитированного выше в примечании 13. О других латиноамериканцах см: US Dip: 514.2 Geneva, 7-649 and 7-1149.


[Закрыть].

Мы уже отметили неоднозначные отношения Великобритании с теми, кого она могла бы считать естественными союзниками, ожидая от них соответствующего поведения, – с государствами – членами Содружества наций и США. Хотя инструкции и приоритеты делегаций стран Содружества не совпадали в точности с теми, из которых исходила британская, тактичные предварительные обсуждения и предсказуемая взаимная симпатия гарантировали, чтобы царапины в отношениях не превращались в открытые раны. Сотрудничество между ними продолжало развиваться в ходе конференции 1949 г., и где-то на середине ее работы они начали проводить «периодические совещания по тактической координации». Проамериканские настроения Канады, проявлявшиеся в случаях разногласий между Великобританией и США, по-видимому, не слишком нарушали равновесие. Индия, если не считать ее «чрезмерной окрашенности в «гуманитарные» тона», считалась не склонной к тому, чтобы вступать в стройные ряды противников Советского Союза. Пакистан, напротив, оказался весьма полезен, не в последнюю очередь потому, что мог привести с собой делегации других мусульманских стран[100]100
  UK: FO 369/4164 K. 10540. Предварительный вариант отчета Крейги по итогам конференции, датированный 4 ноября 1949 г., параграфы 25–32.


[Закрыть].

И британская, и американская делегации сочли желательным добавить к бремени своих забот (и без того тяжкому, поскольку в численном отношении они не были большими и приехали с трудными заданиями) определенное количество систематического лоббирования и подкупа. В то время как, выражаясь благопристойными терминами из официального отчета Леланда Харрисона, «члены (американской) делегации принимали за ланчем маленькие группы делегатов, с которыми желали поближе познакомиться», британская делегация стремилась компенсировать непопулярность своей переговорной тактики с помощью систематического светского общения. На своем двенадцатом ежедневном совещании 5 мая делегация проанализировала ситуацию, в которой оказалась, и составила план действий. Сэр Роберт Крейги отмечает, что у него состоялась «вполне удовлетворительная беседа с господином Харрисоном». Джон Александер, отвечавший в делегации за вопросы стратегии, сказал, что, по его мнению, «есть два человека, которые всеми силами стремятся не соглашаться с Великобританией, если только могут найти малейший повод для этого, – это господин Кастберг из норвежской делегации и генерал Дилон из США». Что с ними делать? Можно ли смягчить их позицию? «Господин Гарднер [ветеран военного министерства] сказал, что, хотя он считал господина Кастберга фанатическим приверженцем своих позиций, он оказался более открытым к доводам других, чем генерал Дилон». Крейги тогда взялся уломать Кастберга, в то время как Александер «должен опробовать свое мастерство на генерале Дилоне»[101]101
  UK: FO 360/4148 K. 3792 and 4151 K. 5008. Крейги в процитированном параграфе 20 доклада добавляет, что Дилон «часто выражал свои взгляды в таких резких выражениях, что вызывал среди участников конференции общее недовольство».


[Закрыть].

Но это не все. Великобритания неудачно начала, и исправить ситуацию ей было нелегко. Александер взялся «распространить для рассмотрения предварительное предложение по поводу возможной расстановки сил». Господин У. В. С. Синклер, юрисконсульт Министерства финансов, поддерживая его точку зрения, сказал, что он «уже начал работать с мексиканцами». Примерно через неделю план был готов, и в двадцать четвертом циркулярном письме Александера, озаглавленном «Связь с другими делегациями», предлагался «своего рода перечень обязанностей, в котором определялось, кто и что берет на себя, с кем работает… Не включены великие державы (в том числе Монако), разумеется, Содружество и те, кого будет трудно, если не бесполезно, обхаживать»[102]102
  Помимо документов, указанных в прим. 14, см. также 4150 К. 4903.


[Закрыть]. Насколько полезным оказалось все это запланированное общение, невозможно оценить. Документы британской делегации свидетельствуют о том, что оно продолжалось до самого конца, а также фиксируют тревожные оценки перспектив голосования, как, например, в тридцатом циркулярном письме от 11 июля, где содержалась докладная записка Александера на эту тему. По его оценке, обычно выступают вместе с Великобританией и всегда поддаются убеждению десять стран: Канада, Австралия, Новая Зеландия, Греция, Люксембург, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды и Ирландия. Тех, кого в принципе возможно убедить, – около десятка, их возглавляют США, далее следуют «свободные скандинавы» и Ватикан. Центрально– и южноамериканцев, а также Финляндию он характеризовал как непредсказуемых и не имеющих постоянного мнения. К числу оппонентов Великобритании он отнес 9 стран, а именно советский блок плюс Израиль[103]103
  UK: FO 369/4157 K. 6841. Но СССР по некоторым практическим вопросам присоединился к Великобритании, как время от времени признавал Крейги в своих отчетах.


[Закрыть].

Израиль, Монако и Ватикан вместе составляли курьезное трио, иллюстрирующее степень влиятельности, которой могут обладать маленькие, даже крошечные государства при благоприятном стечении обстоятельств. В словах британского социального стратега Александера звучал не только сарказм, когда он говорил о «великих державах (в том числе Монако)». Делегацию Монако возглавлял энергичный и влиятельный французский профессор права из Экс-ан-Прованса Поль де Жоффр де ла Прадель.

Монако имело значение, в частности, потому, что имел значение он. Де ла Прадель был одним из тех, кто внес наиболее глубокий и содержательный вклад в дискуссию (через два года после конференции он опубликовал уникальную по своей ценности книгу). Он также выступал как влиятельный представитель одной из самых упорных групп давления, Международного комитета по военной медицине и фармации, базировавшегося перед войной в Монако, от которого исходило множество гуманитарных предложений. Конечно, Монако всегда голосовало так же, как Франция. Но, когда это было возможно, княжество становилось на сторону Святого Престола. Можно предположить, что Ватикан за кулисами конференции был столь же активен, сколь и на сцене. Например, Канада, бывшая лишь частично католическим государством, на конференции поддерживала Рим с его надеждами, опасениями и претензиями[104]104
  CAN: 619-B-40 vols 3 and 5 passim.


[Закрыть]. Великобритания никоим образом не могла занимать высокое место в списке дипломатических союзников Рима, но почти в самом начале конференции 1949 г. монсеньор Бернардини, папский нунций в Швейцарии и глава делегации Святейшего Престола, устроил встречу с одним из представителей британской делегации, чтобы сообщить и ее членам о предметах своей особой заинтересованности, таких как статус взятого в плен личного состава медицинских служб и армейских духовных лиц, состояние законодательства о репатриации военнопленных и некоторые жалобы. Он сообщил, что Св. Престолу не было предложено оказать помощь в организации церемонии выбора вице-председателей во время открытия конференции; что Св. Престол считает, что «в гуманитарной конвенции следует хотя бы один раз упомянуть о Боге, даже если это раздражает русских»; и что, кроме того, налицо противодействие его желанию быть в числе потенциальных субститутов державы-покровительницы[105]105
  UK: FO 369/4151 K. 5011. Описано полковником Сэйерсом (Col. Sayers).


[Закрыть]. В британских документах не говорится, как эта информация была воспринята. Они гораздо более информативны в отношении реакции британцев на энергичный выход Израиля на арену международной конференции.

В тот момент, когда Уругвай направил запрос правительству Швейцарии от лица правительства Израиля по поводу того, может ли последний немедленно приступить к процессу присоединения к конвенциям 1929 г., Израиль всего лишь несколько недель существовал в качестве независимого государства (с 14 мая 1948 г.). Швейцарский дипломатический представитель в Лондоне поинтересовался реакцией на это Великобритании и стран – членов Содружества наций[106]106
  UK: FO 369/3969 K. 9347, letter of 11 Aug/ 1948.


[Закрыть]. К моменту открытия Стокгольмской конференции, т. е. примерно через десять дней, Египту – единственной стране, которая открыто возражала против участия Израиля – можно было сказать, что Израиль провел все надлежащие процедуры по присоединению, и правительство Швейцарии, а также МККК сочли возможным, чтобы он присутствовал на конференции в качестве наблюдателя[107]107
  UK: FO 369/3969 K. 9522.


[Закрыть]. Господин Гарднер позже рассказывал, как он пытался (безуспешно) смягчить позицию египтян, заметив, что статус наблюдателя не слишком много значит; в список наблюдателей, например, входят организации бойскаутов и девочек-скаутов. Но Израиль вовсе не был молчаливым наблюдателем, подобным этим организациям (и, если уж на то пошло, подобно советской делегации). Он выступил с вызывающе дерзкой речью (выслушанной в гробовой тишине) в защиту своей репутации и намерений в гуманитарной сфере, настаивая на том, что помощь Красного Креста пострадавшим должна оказываться в Израиле евреям точно так же, как и арабам[108]108
  Отчет Гарднера о Стокгольмской конференции; см. прим. 16 выше.


[Закрыть]. К моменту открытия Дипломатической конференции, состоявшегося восемь месяцев спустя, отношения между Израилем и арабскими мусульманскими государствами приняли хорошо известный вид. Сирия незамедлительно поставила под вопрос правомерность присутствия Израиля. Из этого ничего не вышло, но зато много шуму вышло из заявления Израиля о том, что если мусульманские государства не откажутся от использования эмблемы Красного Полумесяца вместо принятого всеми Красного Креста (с которым, если он снова станет единственным, универсальным символом, Израиль, со своей стороны, охотно готов согласиться), то Израиль будет вынужден просить разрешить ему использовать Красную Звезду Давида. Вопрос немедленно принял политическую окраску. Впервые на столь высоких форумах Красного Креста высокая международная политика пустила под откос гуманитарные соображения (пусть и лишь на короткое время). Споры по этому поводу были долгими и накаленными, а накал страстей – огромным. При первом голосовании Израиль потерпел поражение при 21 голосе «против», 10 «за», 8 воздержавшихся и 19 отсутствующих. Поскольку голосование было поименным, последовало столь интенсивное политическое лоббирование, что высокопоставленный представитель австралийской делегации заявил, что оно стало настоящей помехой работе. Удалось достичь соглашения о том, что голосование будет тайным. Так и было сделано, в результате чего Израиль, к его досаде, снова потерпел поражение, на этот раз 22 голосами против 21[109]109
  Final Record IIA, 18 and 91; IIB, 231–232.


[Закрыть].