Текст книги "Война и право после 1945 г."

Конечно, определяющими для конференции были главным образом три фактора: составленные заранее тексты, вошедшие в повестку дня, соотношение сил делегаций государств, на ней присутствующих, и инструкции, полученные ими от своих правительств (необходимо помнить, что эксперты МККК принимали участие в конференции только как «наблюдатели»). То, что происходило на конференции, отнюдь не было равнообъемным тому, что получилось на выходе. Славные плоды ее работы – четыре новые конвенции – анализируются в следующем разделе. Здесь же я напомню о плодах, которые увяли, не успев даже зацвести. Для тех, кто интересуется историей, политикой и международными отношениями в первую очередь или наряду с правом и правоприменительной практикой, то, что не вошло в конвенции, может оказаться по меньшей мере столь же важным, как и то, что в них вошло.

Степень, до которой поведение делегаций на переговорах определялось контролем из их столиц, часто становилась предметом обсуждений. Очевидно, что для стороны, заинтересованной в сделке или компромиссе, важно знать, способна ли другая сторона выполнить свои обязательства. Давали ли полученные ею инструкции достаточные полномочия, чтобы налагать обязательства на пославшее ее государство? По какому числу вопросов ей нужно было получать дополнительные инструкции из центра? Идет ли речь о фиксированной политике государства или соображения, связанные с перипетиями внутренней политики, могут поменять его позицию? Великобритания и США полагали, что Франция – это как раз последний случай, и подтверждением этого служил тот факт, что номинальный глава французской делегации Робер Бетоло (Robert Betolaud) был не профессиональным дипломатом или юристом, а министром по делам бывших военнослужащих и жертв войны, по роду занятий вовлеченным в одну из сложнейших сфер французской послевоенной политики.

Делегации США и Великобритании, со своей стороны, не сталкивались с подобными затруднениями, но со своими столицами взаимодействовали по-разному. Делегация США пользовалась большей свободой маневра, чем британская, и ее общение с Вашингтоном было намного проще. Делегация Великобритании прибыла в Женеву с подробно расписанным заданием и практически не обладая свободой отходить от него без предварительного согласования с руководством. Когда задание оказывалось нереализуемым, британские делегаты должны были добавлять к своей и без того тяжелой работе постоянную переписку с Уайтхоллом, не говоря уже о растущем количестве наносимых и принимаемых визитов – деятельности, которой могли так активно заниматься, конечно, только европейские участники. Три «белые» делегации из Содружества наций получили четкие и полные инструкции, которые давали им право ограничить сношения со столицами случаями нескольких крупных новелл или столь затруднительных дилемм, что они превосходили всяческое воображение.

Тексты по существу были те же, что годом ранее были разработаны в Стокгольме. МККК в ходе промежуточной их обработки по существу мало что изменил. У всех серьезных участников конференции в Женеве были оговорки по поводу того или иного аспекта стокгольмских текстов, но только Великобритания открыто заявляла, что считает их неприемлемыми. Но поскольку Великобритания предпочла остаться в стороне от дискуссий, в ходе которых вырабатывались эти тексты, то с ее стороны едва ли было так уж обоснованным требовать их полной переделки. Однако именно это она и делала, сначала путем уже упоминавшегося циркулярного письма, отправленного в Берн для дальнейшей рассылки в начале 1949 г.; затем путем интенсивного лоббирования в странах – членах Содружества наций и в меньшей степени (очевидно, из осторожности) в США; а также путем выработки делегацией в ходе самой конференции «огромного числа поправок, часть из которых не имели ни малейшего сходства со статьями в оригинальном тексте»[110]110
  Ссылку на циркулярное письмо см. выше в прим. 19. «Огромное число поправок» критикуется полковником Ходжсоном в пп. 1 и 6 его итогового отчета; AUST: A. 1838, IC 1481/1 pt. 3. Американцы также сочли их навязчивыми, см. радиограммы 514.2 Geneva/5-249 and 5-949. В последней говорится: «Надежда на изменение тактики британцев не осуществилась, несмотря на тесное взаимодействие. Это ситуация, достойная сожаления, поскольку мы продавливали позицию, противостоящую им практически по всем процедурным вопросам… Британцы, бесспорно, теряют голоса, таким образом снижая свои возможности помочь нам по некоторым важным пунктам, по которым мы на них рассчитывали».


[Закрыть]. Некоторые действия британцев позволили им достичь того, к чему они стремились, но это стоило им популярности и влияния, что привело естественных союзников Великобритании к выводу, что ее было бы лучше избегать, не в последнюю очередь из-за того, что в результате ее действий определенные рычаги влияния попали в руки государств, потенциально не столь дружественных.

Делегации сильно различались по численности, опыту и таланту. Во главе по крайней мере самых крупных делегаций стояли профессиональные дипломаты, специально для этого включенные в их состав. Владение предметом, которого такие люди быстро достигали, было впечатляющим. Делегации крупных держав обычно полностью или частично состояли из тех же экспертов и должностных лиц, которые вместе работали над проектами текстов на Конференции правительственных экспертов или в Стокгольме. Они с большой вероятностью уже хорошо знали тексты, были способны понять, о чем вообще идет речь и быстро определить незнание материала или незнакомство с ним у членов делегаций, которые были хуже подготовлены, по мнению других, из-за отсутствия опыта, изолированности, незначительности, неразумия, невнимания или (как иногда утверждалось) безответственности[111]111
  Например, делегация США жаловалась в своей радиограмме в Вашингтон от 1 мая 1949 г.: «Многие делегаты Комитета III [по Конвенции о защите гражданского населения] были абсолютно некомпетентны в предмете, у них не было инструкций по военным аспектам и по аспектам, связанным с безопасностью, а то вообще не было никаких инструкций». US: 514.2 Geneva/5-1749, para.11.


[Закрыть].

Делегаты государств, которые воспринимали процесс очень серьезно, не могли не ощущать раздражение, когда менее серьезно настроенные делегаты подолгу разглагольствовали, вносили непрактичные предложения и пропускали совещания комитетов (что случалось все чаще, по мере того как конференция продолжалась), но при этом принимали равное со всеми участие, когда дело доходило до голосования, которое в конечном счете решало все. Между размером государства и численностью делегации, с одной стороны, и качеством вклада в работу конференции – с другой, не было никакой корреляции. Например, делегация Монако, состоявшая из трех человек, как уже было сказано, вносила весомый вклад, а единственный делегат от Бирмы, генерал Оун, который приехал в Женеву, будучи военным атташе в Лондоне, один стоил многих. Дания – маленькое государство по мировым масштабам, но ее делегация из семи человек была многочисленнее, чем делегация Китая или Индии, ее члены знали, о чем они говорят, а личность ее лидера придавала ей такую ударную силу, о которой едва ли можно было подозревать[112]112
  Официальный список в Final record I представляет его как «Его Превосходительство Георг Кон (Georg Сohn), доктор права, чрезвычайный посол и полномочный представитель».


[Закрыть].

Первое, что сделала советская делегация на первом деловом совещании, – предложила дополнить повестку следующего дня пунктом: «приглашение Белоруссии и Украины на Конференцию». Никто не возражал ни в первом, ни во втором случае, численность собственной делегации СССР на конференции была доведена до нормы, которая у него была с самого начала работы в ООН. Ни одна делегация не вмешивалась в обсуждение более часто и более целенаправленно, как советская. Трудно сказать, была ли она так хорошо подготовлена, как могла бы быть (в соответствии с теми стандартами, которые «западные» державы установили сами для себя). Характерно, что СССР не принимал участия в подготовительных работах предыдущих трех лет. Теперь же он вдруг полностью погрузился в работу на заключительном этапе, поддерживая стокгольмские тексты с энтузиазмом, который только вызывал подозрения. У сэра Роберта Крейги сложилось впечатление, что русские были хорошо подготовлены технически и искусны тактически. У высокопоставленного члена его команды Артура Стратта из Министерства внутренних дел было другое мнение. Он заявил, что главный юрист русской делегации Морозов фактически признался, что до конференции не читал проект Конвенции о защите гражданского населения[113]113
  UK: FO 369/4164 K. 10667, 7 Nov. 1949, комментарии по проекту Крейги. Его коллега по Министерству внутренних дел Спик (Speake) уже выдвигал подобные жалобы в начале июня; 4154 К. 5949.


[Закрыть].

Энтузиазм, продемонстрированный Советским Союзом и его сателлитами по поводу стокгольмских текстов, вызвал удивление и подозрения и по другим основаниям, не связанным с неучастием русских в их подготовке. Тот факт, что СССР, столь опытный и мощный в военном отношении, столь «реалистичный» и безжалостный в политическом, поддержал проекты текстов, которые все остальные крупные военные державы считали чрезмерно растянутыми из-за человеколюбивого энтузиазма до неприемлемо «идеалистических» размеров, показался странным, во всяком случае делегациям Великобритании, стран Содружества наций и США. Исследованию причин восторженного отношения к ним со стороны Советского Союза и восточноевропейских стран как составной части образа действий этих государств в Женеве должен предшествовать анализ общего «гуманистического» духа, который пропитывал конференцию и придавал ей характерный оттенок. То, как делегаты его ощущали и реагировали на него, объясняет многое в их поведении на конференции, не говоря уж о том, что благодаря ему к вековой истории дискуссии была добавлена еще одна страница.

Удержать поведение на войне в определенных человеческих рамках – такова была цель каждой из сторон, и такова же была цель всех усилий, сделанных за предшествующие восемьдесят лет. Проблема, стоявшая перед ними в тот момент, представляла собой mutatis mutandis[114]114
  С учетом необходимых изменений (лат.). – Ред.


[Закрыть] всю ту же классическую проблему, что и всегда: каким ограничениям в том, что касается природы и методов применения оружия, должно быть подчинено ведение войны в ее нынешней фазе? Только что закончившаяся война выявила настолько разрушительные изменения как в природе, так и в методах применения, что мыслящие и тонко чувствующие люди, вероятно, повсеместно стали разделять всеобщую озабоченность тем, чтобы подчинить их правовому контролю. Какими были бы взгляды немецкой и японской делегаций, если бы они смогли участвовать в обсуждении, мы можем только гадать, но на основании тех жалоб, которые время от времени доносились из Берлина и Токио во время войны, можно достаточно обоснованно заключить, что даже тогда идея ограничения военных действий уже достаточно оформилась для того, чтобы немецкие и японские голоса могли присоединиться к общему послевоенному хору. Они не добавили бы в него никаких фальшивых нот и неверных ритмов помимо тех, которые в нем уже присутствовали.

Гораздо легче определить, на чем следует закончить обзор этого гуманитарного спектра, чем то, с чего его следует начать. Оканчивается он там, где начинает проявляться неспособность некоторых самых мощных государств-победителей честно придерживаться определенных ограничений, обладающих, как признавали даже выразители мнений военных кругов, большой гуманитарной привлекательностью. Начать же вполне можно было бы с разнообразных смелых идей, получивших хождение в движении Красного Креста, как только закончилась война, и нашедших свое формальное выражение в отчетах и резолюциях его международных форумов[115]115
  Копии отчетов об этих послевоенных форумах были любезно предоставлены из архивов Австралийского общества Красного Креста его генеральным секретарем госпожой Норин Миноуг, когда я посетил ее в штаб-квартире общества в начале 1984 г.


[Закрыть]. Предварительная конференция национальных обществ Красного Креста, проходившая в Женеве с 26 июля по 3 августа 1946 г., выразила надежду на то, что даже национальные общества воюющих между собой государств будут в военное время держаться вместе. Что касается МГП, то, помимо требований максимального расширения защиты гражданского населения, страдающего под вражеской оккупацией, и лиц, оказавшихся на вражеской территории, возобновились довоенные требования запрета воздушных бомбардировок гражданского населения и вдобавок получила новую жизнь рекомендация распространить этот запрет на «применение всех средств химической и бактериологической войны, а также использование атомной энергии для военных целей». Выражением этих настроений на конференции стала получившая широкую известность позиция греческого делегата профессора Микеля Песмазоглу. Международное право, заявил он, осталось тем же, чем оно было раньше, до того как была развязана «тотальная война» с ее ужасающими нарушениями всяческих законов:

«Война превратилась в бойню, и воюющие стороны наносят удары по вражеской армии и гражданскому населению в равной степени, не делая никаких различий. Однако любые злоупотребления вызывают соответствующую реакцию… Совесть международного сообщества требует осудить все эти варварские деяния. Мир потрясен потоками пролитой крови, грудами костей, горами обломков… Созывается новый крестовый поход против всех этих жестокостей… Мы созваны сюда, чтобы осуществить это всеобщее стремление… Мы осознаем волю всех тех, чьи жизни, будь то в качестве заложников, депортированных или павших на поле битвы, были принесены в жертву безумию людей, которые считали, что защита человеческих существ – не более чем плод воображения интеллектуалов…

Эти мученики не требуют мести, но вопиют, чтобы их жертва не была напрасной. Они умоляют о том, чтобы стать последними жертвами всех тех теорий, согласно которым человек существует только для государства, а не государство – для счастья своих граждан»[116]116
  AM RC: 041.IRC, Prelim. Conf. 1946.


[Закрыть].

МККК (чье место в реализации столь далеко идущих планов запальчиво оспаривалось сторонниками Лиги) никогда не выражал, разумеется, свои гуманистические цели в столь патетических терминах. Тем не менее в том, что касается сущности МГП, его надежды и планы были аналогичны надеждам и планам движения в целом в том виде, как они были представлены на этой конференции 1946 г., и в том, что касается (неатомных) бомбардировок, конференции достаточно было сослаться на довоенные резолюции МККК и серию циркулярных писем, направленных МККК во время войны противоборствующим сторонам, где выражалось сожаление в связи с ростом степени неизбирательности бомбардировок и последовавших из-за этого страданий мирного населения – серию, которая завершалась письмом от 5 сентября 1945 г. (в котором МККК не преминул высказаться и об атомной кульминации ужасов войны), в предпоследнем абзаце которого написано следующее:

«Тоталитарная война породила новые методы ведения военных действий. Означает ли это необходимость признания того, что следует прекратить юридически защищать отдельных людей и отныне считать их просто единицами воюющих коллективов? Это стало бы крушением фундаментальных принципов международного права, которое направлено на то, чтобы защищать людей физически и духовно… Если война отрицает ценность и достоинство [человека], она с неотвратимостью продолжит превращение в ничем не сдерживаемое разрушение, потому, что разум человека, по мере того как он все больше познает действующие во вселенной силы с целью их использования, по-видимому, лишь ускоряет движение по этому фатальному пути… Но идеал Красного Креста остается воплощением идей неотъемлемой ценности и достоинства людей»[117]117
  «Окончание военных действий и будущие задачи Красного Креста» («La fin des hostilités et les taches futures de la Croix-Rouge»), 370-е циркулярное письмо Красного Креста центральным комитетам национальных обществ Красного Креста. Переведенный мной фрагмент находится почти в самом конце документа.


[Закрыть].

Средством защиты гражданских лиц и других некомбатантов, которому в основном посвятил свою работу МККК и благодаря которому в эти годы он многого добился в ходе своих попыток загнать обратно в бутылку зловещего джинна тотальной войны, стало создание «зон безопасности», гарантированно не запятнанных вовлеченностью в военные действия, вследствие чего, как надеялся МККК, воюющие стороны окажутся в состоянии исключить их из военных операций. Эта идея, активно обсуждавшаяся в предвоенные годы (и не только в женевских кругах) и в малом масштабе опробованная в Китае и Испании, стала основой для предпринятых МККК в конце войны попыток убедить воюющие стороны признать тот или иной город или район такой зоной в интересах жертв войны, которые там уже находились или могли бы там собраться[118]118
  Pictet;s Commentary, IV. 123. Довоенное движение в этом направлении разъяснялось в «Меморандуме МККК правительствам воюющих государств» (ICRC Memorandum to Belligerents’ Governments, 15 May 1944), раздел «Населенные пункты и санитарные зоны, населенные пункты и зоны безопасности» («Localités at zones sanitaires, localités et zones de sécurité»).


[Закрыть]. Полная безуспешность этих попыток побудила МККК во время планирования Дипломатической конференции приводить доводы в пользу того, что такие зоны должны быть установлены и согласованы задолго до конфликтов, во время которых они могут спасти людям жизнь. Это была одна из наиболее последовательных позиций в рамках той гуманитарной платформы, исходя из которой Комитет компоновал как мог гораздо более обширную программу требований, исходивших от движения Красного Креста в целом.

В тексты конференций 1947–1949 гг. вошла не вся эта программа. Опущены были те пункты, которые военные и политические критики нашли наиболее непрактичными, однако осталось достаточно, чтобы soit-disant[119]119
  Так называемые (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] реалисты в составе делегаций поражались «идеализму» некоторых из оставшихся положений. Одна из форм, в которой выражался этот «идеализм», была проницательно охарактеризована главой американской делегации на первой из официальной серии конференций – Конференции правительственных экспертов, состоявшейся в Женеве в 1947 г.:

«Подход технических экспертов из освобожденных европейских стран, будучи совершенно понятным как реакция на страшные испытания, через которые большинство из них прошли лично, обнаружил отсутствие сбалансированности, перспективы и административного опыта… в связи с чем иногда бывало затруднительно удерживать встречу в рамках реализма. Эти делегаты продемонстрировали поразительно высокую степень доверия к международному законодательству как средству устранения зла из умов людей»[120]120
  См. документ, процитированный выше в прим. 13 (p. 1).


[Закрыть].

Может быть, в начале 1947 г. еще было возможно возлагать такие надежды на силу международного права в наступавшую, как тогда считалось, новую эпоху. К 1949 г. мечта заметно поблекла. Резковатый в выражениях, но вовсе не жестокосердный глава делегации Австралии полковник У. Р. Ходжсон [Col. W.R. Hodgson] в своем официальном отчете охарактеризовал то, что произошло с проектами текстов 1947 г. во время их прохождения через Стокгольмскую конференцию в 1948 г., следующим образом. Проект МККК в исправленном виде, писал он, «был нацелен, как можно было ожидать, на гуманитарные гарантии в самом широком диапазоне, в нем формулировались условия в отношении свободы действия договаривающихся сторон в рамках, которые, как, возможно, показалось в Стокгольме, были приемлемыми для различных государств. Однако на данной дипломатической конференции, где были представлены только правительства, присутствовали многие делегаты, на своем опыте знакомые с административными трудностями, возникшими во время мировой войны, и они привнесли в обсуждение собственную озабоченность и озабоченность своих правительств в отношении коллективной обороны, потребностей военного времени и требований безопасности. Соответственно дискуссии тяготели то к полюсу реализма, то к полюсу идеализма. Многие из делегатов… которые пережили ужасы вражеской оккупации или которые по той или иной причине опасались этого в будущем, всегда находились на стороне всеобъемлющей защиты всех находящихся под защитой лиц, особенно гражданских, и в то же время они стремились отказать в каких бы то ни было правах державе-покровительнице или задерживающей державе. Советский Союз [как и латиноамериканцы] постоянно голосовал вместе с этой группой, которая не обладала практическим опытом и руководствовалась только тем, что можно назвать слащавой сентиментальностью»[121]121
  См. документ, процитированный выше в прим. 33 (para. 8).


[Закрыть].

Ходжсон, как и другие опытные делегаты, полагал, что сам он стремится достичь тех гуманитарных целей, которые допускает военный и политический реализм – такая точка зрения легко могла быть неправильно истолкована, что ярко продемонстрировал обмен репликами с госпожой Андре Жакоб, представителем французской делегации, происшедший в самом начале конференции. Это наверняка был напряженный момент. Делегация Великобритании сочла, что о нем следует упомянуть.

«Делегат от Франции спросила полковника Ходжсона, состоит ли, по его мнению, цель конференции в защите интересов гражданского населения или же государства. Полковник Ходжсон ответил, что как у государства, так и у гражданского населения есть права и обязанности и что мы должны следить за тем, чтобы между ними был удовлетворительный баланс»[122]122
  UK: FO 369/4149 K. 4768, записи 6-го совещания британской делегации. Этот обмен репликами описывается в аналогичных выражениях в Final Record IIA, 622.


[Закрыть].

Если отсутствующая преамбула была одним из двух важных моментов в процессе выработки конвенции, к которому сами конвенции не давали никакого ключа, то другим столь же важным моментом была неудача попытки запретить неизбирательные бомбардировки. Это была целиком инициатива СССР и его сателлитов, настойчивое развертывание которой на протяжении всей конференции вызвало большое беспокойство у американской делегации и делегаций британского Содружества наций. Вряд ли что-либо еще, происходившее на завершающих этапах конференции, могло взывать у них бóльшие расхождения с советским блоком и сильнее обнажить различия в целях, которые привели их в Женеву.

Озабоченность практикой неизбирательных бомбардировок не была, разумеется, монополией коммунистов. Тревога и боль были характерны для всех стран, участвовавших в войне, на какой стороне они бы ни воевали. Движение Красного Креста, как уже отмечалось, было лишь одним из каналов, через который проявлялся этот великий страх и стремление обрести успокоение. Неизбирательные бомбежки были – а как они могли не быть? – неизменной составной частью сложившейся в представлении мыслящих людей картины бесчеловечных эксцессов, до которых дошла война, и стояли на верхних строчках списка методов ведения войны, по поводу которых постоянно звучали требования об ограничении.

Однако мнения по поводу того, где и как должен обсуждаться и решаться вопрос этого ограничения, в значительной степени формировались политическими соображениями и ходом событий. В 1945 и 1946 г., когда еще свежи были раны и муки совести после бомбардировок доатомной эры и не просматривалось никакого способа справиться с еще худшими бедами, которые несла с собой пришедшая ей на смену атомная эра, вполне разумным представлялось включить вопрос о бомбардировках в повестку дня Женевы. К концу 1947 г. это было уже не столь очевидно. МККК никогда не скрывал своего убеждения в том, что неизбирательные бомбардировки и бомбардировки в целях устрашения (террористические), все шире практикуемые на войне, являются незаконными, по крайней мере в том смысле, что они противоречат фундаментальным принципам МГП, соблюдать которые обязались участники договоров. Однако Комитет едва ли хотел еще больше усложнять и без того достаточно сложную задачу, добавляя к женевской повестке дня пункт, который мог, учитывая тогдашние правила игры в сфере законодательств, быть с достаточными основаниями представлен как в большей степени относящийся к сфере компетенции Гааги[123]123
  Предпринятое где-то перед началом работы Дипломатической конференции правительством Нидерландов тактичное наведение справок по поводу того, стоит ли инициировать пересмотр Гаагского корпуса права, c тем чтобы привести его в соответствие с тем, что разрабатывается в Женеве, ни к чему не привело. По-видимому, об этом эпизоде известно не многим больше, чем изложено в статье Кальсховена в сборнике: van Panhuys et al. (eds.) International Law in The Netherlands 3 (Alphen a.d. Rijn and New York, 1980), 289–335 at 293–294. Единственное упоминание об этом, которое я встречал, – это копия aide-mémoire (памятной записки. – Прим. перев.), направленной из Берна в Лондон, датируемой, видимо, 10 июля 1947 г. в: AUST: IC 46/81/7; ее цель – известить британское правительство, что у Нидерландов нет возражений против проекта Швейцарии/МККК.


[Закрыть]. (Или же, как можно было надеяться, к сфере компетенции ООН.)Это что касается бомбардировок в общем и целом. Но если атомные бомбардировки были чем-то совершенно особым, другим и намного более насущным, не следовало ли заняться ими отдельно? В течение 1946 г. утвердительный ответ становился все более убедительным. В начале года Генеральная Ассамблея ООН единогласно утвердила Комиссию по атомной энергии, в задачи которой входила, inter alia[124]124
  Среди прочего (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть], выработка планов запрещения атомного оружия. С середины года КАЭ обсуждала план США по достижению этой цели и альтернативы, предложенные СССР. Успехи не слишком обнадеживали, но дело как будто продвигалось, и до тех пор, пока в это можно было bona fide[125]125
  Добросовестно (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть] верить, не было необоснованным утверждение, что ни одному другому органу не имеет смысла браться за новое, устрашающее и совершенно особое дело контроля над атомным оружием и энергией, пока КАЭ держит все в своих руках.

Поэтому не приходится удивляться, что воздушные бомбардировки, даже в самой своей новейшей, наиболее грозной и ужасной форме, фигурировали в повестке дня Конференции правительственных экспертов 1947 г. не в большей степени, чем любой другой метод ведения войны. Даже те, кто постоянно держал в голове этот вопрос, смогли убедить себя, что лучше заняться им где-нибудь в другом месте. Тем не менее на Конференции он всплыл, причем как часть «соглашения о взаимных уступках», которое вскоре стало хорошо известно aficionados[126]126
  Ревностным поборникам (исп.). – Прим. перев.


[Закрыть] международной конференции. Эта конференция продлилась недолго – с 14 до 26 апреля. Когда начались заседания, можно было ожидать, что на них не будет больших политических споров из-за позиции тех участников, для которых разногласия предопределялись коммунистической окраской: Советский Союз не присутствовал, не было также югославов и других центрально– или восточноевропейских делегаций, за исключением делегации из Чехословакии, в которой, не будем забывать, на тот момент по-прежнему внешне сохранялась независимая парламентская демократия в западном стиле. То, что произошло потом, замечательно описал Клаттенберг в «секретном» приложении к своему «вольному» докладу:

«Польская делегация прибыла довольно поздно и регулярно присутствовала только на совещаниях Комитета 3, который занимался проблемами гражданского населения. Практически сразу же после прибытия их представитель начал лоббировать среди делегатов освобожденных государств принятие на последних пленарных сессиях Комитета резолюции против использования в будущем войны как средства урегулирования споров и против применения на войне оружия массового уничтожения, текст которой они, очевидно, привезли с собой из Варшавы».

Замысел состоял в том, чтобы внести это предложение в качестве неожиданного хода.

«Сначала намерение поляков под большим секретом было доведено до сведения американской делегации членом одной из делегаций освобожденных стран, который получил копию и конспект польского стратегического плана. Проведенная несколькими днями позже проверка показала, что делегация Британской империи еще не была проинформирована об этом проекте».

Тщательное исследование привело делегацию США к заключению, что, помимо того что польская резолюция была «политической, а не технической или гуманитарной», она была еще и опасной: она «излагалась языком, который при определенных обстоятельствах мог позволить участнику нарушить взятые обязательства на том основании, что МККК или ООН действует заодно „фашизмом“». Поэтому проект резолюции должен быть отклонен, но очень тактично и непрямо, чтобы защититься от немедленного обвинения в том, что американская делегация «проголосовала за продолжение использования войны как политического оружия» – т. е. от того, что Москва и ее союзники, по ощущениям западных дипломатов, были вполне готовы выдвинуть, хотя должно было пройти еще несколько месяцев, прежде чем этот прием станет хорошо известен как элемент их великого наступления в борьбе за мир, которое впоследствии породит политическое «звуковое сопровождение» конференций 1948 и 1949 г.

Было быстро достигнуто согласие с британской делегацией по поводу процедурного приема, с помощью которого можно будет выкурить поляков. После рассылки проекта резолюции выяснилось, что большинство глав делегаций были ею обеспокоены. «МККК также конфиденциально выразил озабоченность среди своих сотрудников». Тем не менее просто отвергнуть ее на основании некомпетентности и неприменимости не годилось, так как это выглядело бы «как неэффективный подход к актуальной проблеме жизненной важности, поскольку большинство делегатов предпочли бы успех усилий ООН по предотвращению войны успеху собственных усилий, направленных всего лишь на смягчение последствий войны…

Учитывая все это, американская делегация приняла участие в разработке альтернативной рекомендации (но не резолюции), охватывающей все основные темы польского проекта, но отбрасывающей политическое ханжество и фразеологию, которые уже обесценились до уровня международной лицемерной болтовни… Делегату из Бразилии, который заявил, что имеет инструкции полностью поддерживать американскую делегацию, был задан вопрос, хотел ли бы он представить проект, и тот охотно дал свое согласие.

Таким образом, представление польской резолюции на заключительной сессии столкнулось со следующей ситуацией: к полной неожиданности всех делегаций, за исключением американской, было внесено на рассмотрение бразильское контрпредложение. Делегации освобожденных стран (за исключением Чехословакии, которая поддерживала польское предложение) выступили с тщательно подготовленными и согласованными заявлениями о том, что польское предложение выходит за рамки их компетенции. У делегаций из Британской империи не было никакой подготовленной позиции, которую мог бы различить сторонний наблюдатель. Было ясно даже в такой неразберихе, что у польского проекта нет шансов, что отсутствует какой-либо «сговор» против поляков и что все делегаты симпатизируют целям, утверждаемым польской делегацией. Подробного обсуждения бразильского предложения не состоялось из-за оплошности бразильского делегата, который не подготовил экземпляров для раздачи. В этой ситуации британский делегат предложил выраженную простыми словами в одной фразе рекомендацию, направленную против использования в будущем войны в качестве политического оружия, которую он сочинил экспромтом»[127]127
  См. документ, процитированный выше в прим. 13 (pp. 6–8 passim).


[Закрыть].

Удачно посетившее сэра Харолда Сатоу (Sir Harold Satow) озарение «к явному всеобщему облегчению было единодушно одобрено и благополучно принято»[128]128
  UK: FO 369/3794 K. 8146; изложение этого эпизода самим Сатоу.


[Закрыть]. Поскольку СССР с сателлитами отсутствовали на Стокгольмской конференции в 1948 г. (год, когда началась их активная борьба за мир), не было и политического давления в пользу того, чтобы включить вопросы мира и бомбардировок в тексты проектов. Разумеется, в тот мрачный год сохранение мира было у всех на уме, а ожидания прогресса в деле контроля над атомной энергией, существовавшие в 1947–1948 гг., пока что не оправдывались. Эти и другие связанные с ними вопросы часто становились предметом дискуссий. Но правительства, представленные в Стокгольме, были согласны с МККК и Лигой обществ Красного Креста (переживавшей пик активности в борьбе за равенство своего международного статуса) в том, что в текстах проектов уже содержалось достаточно много трудных и спорных позиций, так что не стоит еще больше подвергать дополнительному риску их будущее. Стокгольмские тексты отправились в Женеву, включая в себя немало такого, что могло считаться спорным по причине непрактичности, но в них не было ничего, что было бы спорным из-за того, что в 1949 г., в обстановке «холодной войны», имело политический характер. К тому же правительство Швейцарии заверило тех, кто задавал обеспокоенные вопросы, что «конференция пройдет без отклонений от гуманитарной проблематики в сторону предметов политической природы»[129]129
  Final Record IIB, 504.


[Закрыть].

Однако как только пришло известие о предстоящем участии СССР, стало ясно, что в дело неизбежно будет замешана политика. Прибытие делегации СССР вызвало подлинную сенсацию. Насколько я могу судить, никто из организаторов конференции не получил предварительного уведомления об этом. Разумеется, СССР одновременно со всеми прочими странами получил приглашение на конференцию, но не дал никакого ответа. Поэтому поведение союзников Москвы тщательно изучалось, поскольку в нем могли содержаться намеки на намерения самой Москвы. В конце марта британская миссия в Берне сообщила, что Чехословакия, первая из сателлитов, ответивших на приглашение, разосланное от 20 сентября 1948 г., заявила, что не приедет. Но через две недели, и всего за неделю до начала конференции, ветер переменился. Из Берна пришло сообщение, что Венгрия согласилась принять приглашение. Одно из высших должностных лиц в Министерстве иностранных дел Швейцарии сообщило находящемуся там британскому представителю, «что эта перемена в политике, происшедшая, по всей вероятности, по инструкции Кремля, вполне возможно, возвещает об аналогичных переменах у других сателлитов и может быть также связана с активизацией советской борьбы за мир». Тем временем британский представитель информировал свое руководство, что «неожиданно на совещаниях Исполнительного комитета Лиги обществ Красного Креста, происходивших в последние недели в Женеве, появилась советская делегация. Подобным же образом чешский делегат принимает участие в переговорах по тарифам в Аннеси»[130]130
  UK: FO 369/4147 K 3637 and 4148 К. 3947.


[Закрыть]. Что предвещали эти события? Только в день открытия загадка разрешилась – и об этом сэр Роберт Крейги отправил телеграмму в Лондон. Делегация СССР прибыла, а с ней делегации семи сателлитов![131]131
  UK: FO 369/4148 K. 4555.


[Закрыть]