Текст книги "Отходная молитва"

Глава восьмая
Дьявол и его деяния

– Что вы здесь делаете, мистер Миган? – спросил отец Да Коста.

– А вы знаете, кто я такой?

– О да! Я с юных лет умел узнавать дьявола.

Миган секунду смотрел на него с удивлением, затем разразился смехом, откинув голову назад; его смех гулко разнесся под сводами.

– Это великолепно, это мне нравится!

Священник ничего не ответил, и Миган пожал плечами, поворачивая голову к алтарю.

– Я ходил сюда ребенком. Я пел в хоре. Вы мне не верите, так ведь?

– А что следовало бы?

– Я столько раз всходил на этот алтарь, когда была моя очередь служить мессу. Красная сутана, белая накидка. Моя мать отбеливала эти накидки каждую неделю. Она обожала, когда я показывался наверху. В то время здесь служил кюре отец О'Мэйли.

– Я слышал о нем.

– Суровый, словно старая кожа, такой был парень! – Миган пустился вспоминать, очень довольный сам собой. – Помню, как однажды в воскресенье вечером два ирландца, пьяные в стельку, вломились в церковь. Было это перед вечерней службой. Они тут изрядно набезобразничали – все опрокидывали и ломали. А он их вытурил, вы бы только видели – как это было! Пинок – и они уже на улице! Он кричал, что они осквернили Дом Господень и все такое прочее... Старый набожный чертяка, вот кто он был. Однажды он накрыл меня с пачкой сигарет, которую я стянул в лавке на углу. И что вы думаете? Он позвал фараонов? Нет, он попросту отметелил меня тростью в ризнице. Ха! Это сделало меня честным на целых две недели! Клянусь вам, отец мой.

– Что вам здесь надо, мистер Миган? – спокойно повторил священник.

Миган широким жестом обвел церковь.

– Да, здесь все было иначе, это я вам говорю. Тогда здесь было красиво, настоящее зрелище, а теперь... Стены вот-вот обрушатся. У вас есть реставрационный фонд? Похоже, что с этим дела обстоят плохо.

Тогда отец Да Коста все понял.

– И вам хотелось бы помочь мне, я правильно говорю?

– Именно, господин кюре, совершенно верно.

Позади них открылась дверь, они повернули головы и увидели старую женщину с корзинкой. Пока она крестилась, священник пробормотал:

– Мы не можем говорить здесь. Пойдемте.

Они воспользовались подъемником и оказались на колокольне. Дождь еще шел, но туман рассеялся, и перед ними открылся замечательный вид на город. Даже виднелась граница песчаных равнин в пяти-шести километрах от церкви. Миган казался искренне очарованным.

– Смотрите-ка! Я поднимался сюда всего один раз, но тогда я был ребенком, и находился внутри колокольни. Теперь – совсем другое дело.

Он перегнулся через перила и указал пальцем на пустырь, на котором работали бульдозеры, расчищая мусор.

– Мы жили там, Кибер стрит, дом тринадцать.

Он повернулся к отцу Да Косте, который продолжал хранить молчание. Понизив голос, он спросил:

– Этот договор между Фэллоном и вами... Вы намерены его соблюдать честно?

– Какой договор?

– Вам прекрасно известно, о чем я говорю! О трюке с исповедью. Я в курсе дела, он мне все рассказал.

– В таком случае, если вы католик, вы должны знать, что я ничего не скажу. Тайна исповеди будет абсолютной.

Миган разразился смехом.

– Я знаю. Ну и хитрец этот Фэллон. Он вам лихо заткнул рот, а?

Маленькая искорка ярости сверкнула в глубине души Да Косты, и он глубоко вздохнул, чтобы погасить ее.

– Можно сказать и так.

Миган еще раз рассмеялся.

– Как бы то ни было, отец мой, я всегда оплачиваю свои долги. Сколько? – спросил он, обводя жестом церковь, леса и все остальное. – Чтобы отреставрировать все?

– Пятнадцать тысяч фунтов. За необходимые предварительные работы. А позже нужна будет большая сумма.

– Хорошо. С моей помощью вы смогли бы получить необходимую сумму за два-три месяца.

– Могу я знать, каким образом?

Миган закурил.

– Для начала есть клубы. Их наберется не один десяток по всему Северу. Достаточно одного моего слова, чтобы они пустили шапку по кругу.

– И вы серьезно думаете, что я приму эти деньги?

Миган искренне изумился:

– Да ведь это же просто деньги, что же еще? Кусочки бумаги, разменная монета, как говорят сведущие люди. Разве вам не это нужно?

– Был случай, о котором вы, вероятно, забыли, мистер Миган, когда Христос изгнал торговцев из Храма. И он не просил у них платы за уступку.

– Я не понимаю.

– Хорошо, поставим вопрос иначе. Моя вера учит меня, что примирение с Господом всегда возможно. Всякий человек, как бы низко он ни пал, как бы страшен ни был его грех, не лишается права на милосердие Бога. Я всегда верил в это, до настоящего момента.

Миган побледнел от ярости. Он схватил Да Косту за руку и толкнул его к перилам, указывая на пустырь.

– Тринадцать, Кибер стрит. Лабиринт из трущоб. Комната внизу, две – наверху. Один туалет на четыре дома. Мой старик смылся, когда я был еще сосунком, и правильно сделал. Моя старуха зарабатывала на пропитание случайным заработком, когда находила его. Когда она его не находила, то мы довольствовались одним или двумя фунтами – результатом ее вечерних прогулок. Жалкая шлюха, вот кто она была.

– И стирала вашу накидку каждую неделю, и отбеливаяа ее? И кормила вас, и купала, и отправляла в церковь?

– К черту все это, – холодно сказал Миган. – Единственное право, которое у нее было, как и у всех обитателей с Кибер стрит, это право поцеловаться со смертью, но это не для меня. Не для Джека Мигана. Я теперь высоко. Я у вершины мира, и никто не смеет меня трогать!

Отец Да Коста не испытывал ни малейшей жалости, только отвращение. Он спокойно заявил:

– Я думаю, что вы – самая мерзкая и извращенная личность, которую мне когда-либо доводилось встречать. Если бы я мог, то с радостью лишил бы вас всех прав. Я рассказал бы все, но по причинам вам хорошо известным, это невозможно.

Миган овладел собой и снова обрел хладнокровие. Он ехидно заметил:

– Тем лучше, тем лучше. До меня вы и кончиком пальца не дотронетесь; но вот Фэллон – это же совсем другое дело, а? Он-то убивает только женщин и детей.

На какой-то момент у священника перехватило дыхание. Он с трудом проговорил:

– Что вы имеете в виду?

– Не убеждайте меня, что он вам не рассказывал! Ничего о Белфасте и Лондондерри, ничего о том автобусе, набитом школьниками, который он взорвал? – хихикал Миган, наклоняя лицо к священнику с выражением любопытной настойчивости, затем он улыбнулся. – Это вам не нравится, так ведь? Вы ведь не устояли перед его ирландским обаянием? Он вам очень понравился, да? Я слышал, что некоторые священники...

И тут же он почувствовал, что железная хватка сжимает его горло, и какая-то сила толкает его к подъемному устройству. Миган постарался освободиться изо всех сил, он дергался, а глаза священника, мечущие молнии, все ближе оказывались возле его лица. Миган попытался ударить его коленом, но священник ловко увернулся, Он встряхнул Мигана, словно крысу, открыл дверцу подъемника и швырнул его внутрь. Пока Миган поднимался с пола, клетка поехала вниз.

– Вы мне заплатите за это! – крикнул он срывающимся голосом. – Считайте, что вы уже труп!

– Мой Бог, мистер Миган, это Бог, который любит. Но он еще и Бог, который карает. Я передаю вас в его руки! – проговорил Да Коста вслед спускающейся клетке.

* * *

Когда Миган вышел из церкви, ему в лицо ударил ветер и дождь. Он поднял воротник и не спеша закурил. Приближался вечер, и, спускаясь по ступеням храма, он заметил группу людей, ожидающих возле боковой двери и пытающихся спрятаться от дождя. Человеческие отбросы, большинство из них было одето в лохмотья и рваную обувь.

Он перешел дорогу, и тут из тени старого склада возник Уорли.

– Я ждал, мистер Миган, как мне приказал Билли.

– А что Фэллон?

– Он уехал на машине вместе с Билли.

Миган удивленно поднял брови, но не стал торопиться с расспросами. Его заинтересовало другое.

– Что они там делают? Я говорю об этом сборище нищих. Они ждут бесплатный суп?

– Именно, мистер Миган. В бывшей усыпальнице.

Миган посмотрел на очередь, затем жестко улыбнулся. Он открыл бумажник и извлек оттуда пачку купюр.

– Там из двадцать два, Чарли. Каждому дай фунт, передай мои наилучшие пожелания и скажи, что паб на углу вот-вот откроется.

Уорли перешел улицу, раздал деньги, и за несколько секунд толпа разошлась; несколько мужчин дотронулись до шапок, проходя мимо Мигана, который ласково кивал головой и провожал из взглядом. Когда Уорли возвратился, у двери никого не осталось.

– Сегодня у него останется добрая порция супа, – сказал Миган смеясь.

– Не знаю, мистер Миган, они вернутся, когда истратят деньги.

– И тут же получат хорошенький щелчок по носу. А кто не получит, тот увидит. Я сам хочу увидеть это. Найди-ка мне этого вышибалу из Кит Кэт Клуба. Ирландца О'Хару.

– Большого Майка, мистер Миган? – спросил Уорли с беспокойством. – Это мне не очень нравится. Это ужасный человек.

Миган сбил с его головы кепку и крепко ухватил его за волосы.

– Ты скажешь ему, что он должен быть у этой двери с напарником в час открытия. Никто не должен входить внутрь. Никто. Он ждет, пока у входа не окажется по меньшей мере дюжина пьяниц, а затем входит и крошит все, что попадет под руку. Если он постарается, то получит двадцать пять фунтов. А если священник случайно сломает руку в результате несчастного случая, то это будет стоить все пятьдесят.

Уорли подобрал кепку в ручейке дождевой воды.

– Все, мистер Миган? – опасливо спросил он.

– Хватит для начала, – сказал Миган и ушел.

* * *

Отец Да Коста мог рассчитывать только на трех мальчиков из церковного хора, которые придут на вечернюю службу. Прихожан тоже становилось все меньше. По мере того как их дома становились достоянием бульдозеров, они переезжали в другие места. Вокруг оставались только здания с конторами. Это было безнадежное занятие, он сразу это понял, когда его направили в церковь Святого Имени. Начальство знало об этом. Миссия без надежды, чтобы унизить его. И разве не об этом сказал епископ? Немного унижения не повредит человеку, который возомнил, что способен переменить весь мир. Перестроить Церковь по собственному усмотрению.

Двое из мальчиков были антильцами, третий – англичанин, но его родители приехали из Венгрии. Они жили в трущобах, которые еще не разрушили. Они ждали его в уголке, перешептывались и изредка смеялись, чисто умытые, в отглаженных и отбеленных накидках. Был ли похож на них в былые времена Джек Миган?

И тут он почувствовал резкую боль в сердце. Его пронзило воспоминание о собственной жестокости, об убийственной ярости. Ведь он только что мог убить человека. Да, были враги на войне, и он стрелял в них, и они гибли, но сейчас... Солдат-китаец в Корее, расстрелявший колонну беженцев. Он тогда всадил пулю в лоб этому солдату с расстояния в двести метров. Правильно ли он поступил тогда? Или сделал это зря? Но ведь столько жизней было спасено! А тот португальский капитан в Мозамбике, который подвешивал приговоренных за ноги? Он почти забил этого человека до смерти, и именно из-за этого происшествия его отозвали, он впал в немилость.

«Времена, когда священники скакали верхом с оружием в руках впереди армии, прошли, мой друг. – Сказал ему тогда епископ. – Ваше дело – спасение душ человеческих».

ЖЕСТОКОСТЬ ВО ИМЯ ЖЕСТОКОСТИ. Вот кредо Мигана. Утомленный и раздраженный, отец Да Коста снял фиолетовую сутану, которую надевал во время исповеди и надел зеленую, перепоясав ее, что символизировало страдания и смерть Христа. Когда он надевал потертую розовую ризу, открылась внутренняя дверь и вошла Анна с тросточкой в руке и в пальто, накинутом на плечи. Он подошел к ней, чтобы взять у нее пальто и на мгновение прижал к себе.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Она тут же развернулась с встревоженным видом.

– Что случилось? Вы расстроены. Что-то произошло?

– У меня была неприятная встреча с этим Миганом, – ответил он тихим голосом. – Он кое-что рассказал мне о Фэллоне. И это очень многое объясняет. Я потом тебе расскажу.

Она помрачнела, но он уже вел ее к двери, которую отворил, затем он легонько подтолкнул девушку в церковь. Он помедлил некоторое время, давая ей добраться до органа, затем подал знак мальчикам. Они образовали маленькую процессию и под звуки органа вошли в храм.

Церковный зал был полон неясных теней, там царили холод и сырость, а пламя свечей слабо боролось с темнотой. Прихожан было немного, человек пятнадцать, не больше. Еще никогда он не чувствовал такого отчаяния и тщетности своих усилий. Еще никогда он так ясно не ощущал предела своих сил и возможностей, разве что в Корее... Но он повернулся к статуе Святой Девы. Казалось, она парит в мерцающих отсветах свечей, такая спокойная, светлая и ему одному посылает неясную улыбку.

– "Окропи меня..." – начал он, проходя вдоль скамей. Впереди него шел один из антильцев, держа кропильницу со святой водой, куда священник обмакивал кисточку и благословлял прихожан, символически очищая их от грехов.

"Но кто очистит меня? – спрашивал он себя в отчаянии. – Кто?"

Облаченный в свою потертую ризу, скрестив руки на груди, он начал службу.

– Я исповедую Господу Всемогущему и вам, братья мои, что я грешен, что я повинен, что я очень виновен, – произнес он, ударяя себя в грудь, как того требовал ритуал. – Мыслью и словом, действием и бездействием...

Он слышал, как позади него разносятся голоса верующих. Слезы струились по его лицу, первые за долгие годы, и он еще раз ударил себя в грудь.

– Господи, сжалься надо мною, – прошептал он. – Помоги мне. Покажи, научи, что мне делать.

Глава девятая
Палач

Ветер бушевал по всему городу, ревел, словно живое существо, бросал в лицо прохожим брызги дождя, опустошал улицы, хлопал ставнями старых домов и стучался в окна, напоминая о своем невидимом присутствии.

Когда Билли вошел в спальню Дженни Фокс, она причесывалась, стоя перед зеркалом. На ней была черная плиссированная юбочка, темные чулки, лакированные туфли на высоком каблуке и белая блузка. Выглядела она очень соблазнительно.

Когда она повернулась, Билли закрыл дверь и сказал тихим голосом:

– Красивая, очень красивая. Он по-прежнему сидит в своей комнате?

– Да, но сказал, что собирается уходить.

– А наша цель – заставить его изменить намерение, – сказал Билли, усаживаясь на кровать. – Иди сюда.

Она изо всех сил старалась овладеть собой и обуздать панический страх, душивший ее, отвращение и тошноту, которые подкатывали к ее горлу, пока она шла к нему.

Он просунул руки ей под юбку и принялся ласкать теплое тело, не прикрытое чулками.

– Вот хорошая девочка. Ему понравится это. Они это любят, – прошептал он, поднимая на нее затуманившиеся глаза. – Если ты ему не приглянешься, тебе будет очень больно. Надо будет тебя наказать, а ведь это тебе не нравится, а?

Сердце Дженни билось так сильно, что от этого она испытывала боль.

– Я тебя умоляю, Билли! Я тебя умоляю!

– Так поработай хорошенько. Я хочу знать, из какого теста слеплен этот тип.

Он оттолкнул ее и, подойдя к стене, отодвинул маленький столик. Там имелось отверстие для наблюдения, очень искусно скрытое, и он некоторое время смотрел в него. Затем с удовлетворением обернулся к девушке.

– Он снял рубашку. Давай, иди к нему и помни, что я все вижу.

У него был влажный рот, руки слегка дрожали, и она торопливо отвернулась, борясь с тошнотой, а затем вышла из комнаты.

Фэллон стоял около раковины, обнажив тело до пояса и намыливая лицо, когда она постучала и вошла. Он повернулся к ней, держа в руке длинную опасную бритву с рукояткой из рога. Она прислонилась к двери.

– Извините за бритву, – сказала она. – Ничего лучшего я не нашла.

– Все очень хорошо, – заверил он улыбаясь. – У моего отца была такая же. Он до самой смерти пользовался ей, не хотел другую.

Весь его живот был изуродован ужасными шрамами, идущими к правому бедру. Она вытаращила глаза.

– Что с вами случилось?

Он опустил глаза в направлении ее взгляда.

– Ах это? Очередь из автомата. Мне следовало бы тогда быть более расторопным.

– Вы служили в армии?

– Можно сказать и так.

Он отвернулся к зеркалу, чтобы закончить бритье. Она подошла ближе. Он улыбнулся ей уголком рта, продолжая свое занятие.

– Вы до ужаса хорошенькая. Идете куда-нибудь?

Она снова чувствовала силу его взгляда, ей показалось, что он ощупывает ее глазами, и вдруг с удивлением поняла, что этот человек начинает ей сильно нравиться. Однако, в то же время она помнила о Билли, наблюдавшем за их малейшими движениями.

Она кокетливо улыбнулась и ласково дотронулась до его локтя.

– Я собиралась посидеть дома сегодня. А вы?

Глаза Фэллона на секунду обратились к ней, в них было нечто, похожее на заинтересованность.

– Милая моя, вы сами не знаете, что мне предлагаете. Ведь я в два раза старше вас!

– У меня есть бутылка ирландского виски.

– Да спасет нас Господь, если это не достаточное средство, чтобы разбудить беса в ком угодно.

Он продолжал бриться, а она села на кровать. Дело поворачивалось скверно, очень скверно, и когда она думала о гневе Билли, у нее по спине бежали мурашки. Она собралась с последними силами и сделала еще одну попытку.

– Можно попросить сигарету?

На ночном столике лежала пачка сигарет и коробок спичек. Она взяла одну, закурила и оперлась на подушку.

– Вам действительно необходимо уйти?

Она подтянула к себе колено, обнажив полоску голой кожи над чулком и показывая черные нейлоновые трусики.

Фэллон вздохнул, положил бритву и взял полотенце. Он вытер пену с лица и подошел к кровати.

– Вы простудитесь, – сказал он одергивая ей юбку, – если будете столь неосмотрительны. Да, мне необходимо уйти, но я выпью с вами по стаканчику сначала, так что идите и открывайте бутылку.

Он поднял ее и настойчиво подтолкнул к двери. У выхода она обернулась, вид у нее был очень испуганный.

– Пожалуйста, – простонала она. – Я вас умоляю.

Он слегка поднял брови, затем грустная улыбка промелькнула на его губах. Он покачал головой.

– Кто угодно, милая, только не я, ни за что на свете. Вам нужен мужчина... А я – всего лишь ходячий труп.

Это была мысль вслух, такая страшная, такая ужасная, что она изгнала последние соображения и планы из головы Дженни. Она посмотрела на него округлившимися глазами, а он открыл дверь и легонько подтолкнул ее в коридор.

Теперь ей всецело владел страх, ужас, которого она еще никогда не испытывала. Она чувствовала, что не в силах даже подумать о том, что ждет ее в ее комнате. Если бы только она могла убежать... но было уже слишком поздно. Пока она на цыпочках шла к двери, на пороге появился Билли и так сильно дернул ее за руку, втаскивая внутрь, что она поскользнулась, потеряла туфельку и упала на кровать.

Она в испуге повернулась и увидела, как он расстегивает ремень.

– Ты провалила дело, да? – заорал он. – И это после всего, что я сделал для тебя!

– Нет, Билли, нет! Я тебя умоляю! – застонала она. – Я сделаю все, что ты скажешь!

– И это говоришь мне ты! Сейчас ты узнаешь один из моих способов учить непокорных, и в следующий раз постараешься выполнить то, что тебе сказано! Давай, поворачивайся!

Он начал расстегивать брюки. Она встряхнула головой, онемев от страха. Лицо Билли напоминало разбитое зеркало, глаза сверкали безумным блеском. Он влепил ей пощечину со всей силы.

– Ведь бы будешь слушаться, маленькая дрянь?

Схватив ее за волосы, он развернул ее. Теперь она лежала на кровати ничком. Другой рукой он сдернул с нее трусики. Когда она почувствовала, как с жестокой силой он вошел в нее, словно животное, она изо всех сил закричала от боли, запрокинув голову.

Дверь комнаты распахнулась от удара ногой и сильно хлопнула о стену. На пороге появился Фэллон; половина его лица все еще была покрыта пеной, в руке он сжимал открытую опасную бритву.

Билли приподнялся над девушкой, бормоча невнятные проклятия, и когда он встал на ноги, придерживая штаны, Фэллон в два прыжка оказался рядом и ударил ногой в пах. Билли взвыл и рухнул на пол, скорчившись, подтянув колени к подбородку.

Девушка поспешно одернула юбку и встала, забыв о недавнем кокетстве. Лицо ее было залито слезами. Фэллон машинально стер пену с лица. Его глубокие черные глаза были очень страшными.

Дженни рыдала так сильно, что едва могла говорить.

– Он заставил меня идти к вам в комнату. Он подсматривал.

Она показала на стену, и Фэллон посмотрел в отверстие. Затем медленно развернулся.

– И часто подобное случается?

– Ему нравится подглядывать.

– А вы-то что же?

– А я всего лишь проститутка, – сказала она просто, и внезапно ей показалось, что все исчезло – отвращение, стыд, годы страха и унижений. – Знаете, что это все значит? Братец-то его и толкнул меня на панель.

– Джек Миган?

– Ну да. Мне было тринадцать лет – как раз тот возраст, который интересует определенного рода клиентов. И с тех пор все так и покатилось под гору.

– Но ведь вы могли уехать.

– Куда? – возразила она с немного преувеличенной горечью. – Нужны деньги. И дочка у меня, ей три года.

– Здесь? В этом доме?

– Нет, я наняла няньку. Очень симпатичная персона, с хорошей репутацией, но Билли знает, где она.

В этот момент очнулся Билли, он приподнялся на локте. В глазах его стояли слезы, на губах появилась пена.

– С вами покончено, – простонал он. – Когда брат узнает об этом, вы будете мертвы.

Он попытался на ощупь застегнуть гульфик, и тут Фэллон снова подскочил к нему.

– Мой дедушка, – сказал он светским тоном, – держал ферму в Ирландии. В основном он разводил овец. И ежегодно он кастрировал нескольких баранов, чтобы улучшить качество мяса и шерсти. Знаешь, что значит «кастрировать», мой маленький Билли?

– Вот дерьмо! Конечно, знаю. Вы чокнутый – пробурчал Билли. – Как и все чертовы ирландцы.

– Кастрировать – значит отрезать яйца большими садовыми ножницами.

Выражение леденящего ужаса появилось на лице парня, а Фэллон спокойно продолжал:

– Если ты еще раз дотронешься до этой девочки, руками или еще как-нибудь, я займусь тобой специально. Я даю тебе слово, – закончил он, проигрывая бритвой.

Билли торопливо отступил к стене, прикрывая рукой застежку на брюках.

– Вы сумасшедший, – прошептал он. – Совершенно сумасшедший.

Парень проскользнул в раскрытую дверь, и его торопливые шаги разнеслись по лестнице. Входная дверь, хлопнула. Фэллон повернулся к Дженни, поднеся руку к щеке.

– Как вы думаете, я могу продолжить бритье?

– Я прошу вас, не уходите. Не оставляйте меня одну! – простонала она, подбежав к нему и схватив его за руки.

– Мне нужно. Но пока я остаюсь здесь, он не вернется.

– А потом?

– Мы что-нибудь придумаем.

Она отвернулась. Он коснулся ее руки.

– Я вернусь через час, обещаю вам. И тогда мы выпьем по стаканчику виски. Хорошо?

– Вы обещаете?

– Слово ирландца!

Она порывисто обняла его за шею.

– Ах, как я буду ждать вас! С вами я буду очень ласковой, очень ласковой!

Он коснулся пальцем ее губ.

– Не стоит. Ничего не нужно. Я вернусь. Но сделайте мне одолжение.

– Конечно! Но что же?

– Бога ради, умойтесь!

Он прикрыл дверь без шума, и она подошла к зеркалу. Он был прав, вид у нее неважный, хотя впервые за долгое время глаза Дженни улыбались. Она взяла мыло и салфетку и принялась тщательно вытирать лицо.

* * *

Отец Да Коста ничего не понимал. Приют был открыт вот уже час, но никто не приходил. Вот уже несколько месяцев, как он организовал раздачу бесплатного супа в усыпальнице, и такое случалось впервые.

Приют не представлял собой ничего особенного, однако старые стены были покрыты известкой, в печи пылали коксовые брикеты, в зале стояли скамьи и столы. Анна вязала свитер, сидя на одной из этих скамей. Суп находился рядом с ней в большом котле, рядом громоздилась горка тарелок. Булочник отдал им несколько буханок вчерашнего хлеба.

Священник подкинул кокса в печь и размешал его. Анна прервала вязание.

– Что могло случиться?

– Одному Богу Известно! А я не знаю.

Он поднялся и вышел. Улица показалась ему безлюдной. Дождь слегка моросил. Он вернулся в бывшую усыпальницу.

Ирландец О'Хара, которого Уорли назвал Большим Майком, вышел в маленький дворик и остановился у входа в храм. Он был очень высок, ростом примерно метр девяносто, с широкими плечами. Волосы его были черными, а на губах постоянно играла улыбка. Человек, который пришел с ним, был на полголовы ниже и со сломанным носом.

В этот момент на углу появился Фэллон. Он двигался бесшумно и, увидев О'Хару и его приятеля, отступил в тень, чтобы сориентироваться в ситуации. Когда ирландец заговорил, Фэллон подкрался ближе и прислушался.

– Все точно, я думаю, что компания, готова для этого, Дэниел. Сколько их?

Дэниел щелкнул пальцами, и из темноты показались несколько силуэтов. Он быстро сосчитал их.

– Восемь, как я вижу, – сказал он. – С нами будет десять.

– Девять, – сказал О'Хара. – Тебе придется остаться здесь и стоять на стреме на всякий случай. Они знают, что нужно делать?

– Я поговорил с ними, – заверил Дэниел. – Выдал по фунту каждому, они все перевернут вверх дном.

О'Хара повернулся к людям.

– Запомните вот что. Да Коста – это моя работа.

– Тебя это не коробит, Майк? – спросил Дэниел. – Ведь ты ирландец. А дело будешь иметь со священником.

– Я скажу тебе одну ужасную вещь, Дэниел. Среди ирландцев попадаются протестанты, и это как раз мой случай. Ну, мальчики, давайте, поворачивайтесь, – произнес он и пошел к двери.

Они вошли, а Дэниел остался снаружи, прислушиваясь к первым звукам погрома из церкви. Сзади кто-то тактично кашлянул, и он повернул голову. Перед ним стоял Фэллон, держа руки в карманах.

– А вы откуда взялись? – пробормотал Дэниел.

– Тебя не спрашивают... Что здесь происходит?

Дэниел умел чувствовать опасность, но здесь он просчитался и недооценил противника.

– Что-то вроде маленькой вечеринки, – сказал он с презрением в адрес незнакомца. – Вали-ка отсюда!

И он ринулся к Фэллону, уже занеся руку для удара, но схватил лишь пустоту и одновременно почувствовал жесточайший удар ногой. Он свалился на мокрую дорогу, скрючился, бормоча проклятия. Фэллон приподнял его, схватил за правое запястье и, выкрутив руку, подтолкнул ко входу. Лицо Дэниела оказалось у самого порога.

Он попытался выпрямиться, поднял лицо, залитое кровью и умоляюще вытянул левую руку:

– Нет, пожалуйста, не надо, пощадите.

– Хорошо, – сказал Фэллон. – Тогда отвечайте. Что здесь происходит?

– Им приказано здесь все перевернуть вверх дном.

– Кем приказано?

Дэниел замялся, и Фэллон снова ударил его ногой.

– Кто приказал?

– Джек Миган, – простонал Дэниел.

Фэллон выпрямился и отступил.

– В следующий раз ты получишь пулю в колено. А теперь – пошел вон.

Дэниел вскочил, повернулся и убежал, продолжая охать и стонать.

При первых же звуках, отец Да Коста понял, что происходит что-то опасное. Пока он шел в церковь, там уже перевернули одну скамью, затем другую. И вот уже чьи-то руки держат его, другие дергают за сутану. Он услышал, как испуганно кричит Анна, и, повернувшись, увидел, что О'Хара держит ее за талию.

– Ну же, моя миленькая крошка, всего один поцелуй, – настаивал он.

Она билась в его руках, охваченная паникой, затем вырвалась и, вытянув руки, попыталась убежать, но натолкнулась на стол, который опрокинулся. Суп пролился на пол, послышался звон разбитой посуды.

Пока отец Да Коста пытался добраться до нее, О'Хара разразился смехом.

– Ой, посмотрите-ка, что она наделала!

И тут среди шума и треска ясно прозвучал голос от входной двери:

– Мирен О'Хара. Это ты, как я погляжу?

Сразу стало тихо. Все застыли. О'Хара повернул голову с выражением недоумения и изумления. Его лицо как бы говорило: «Этого не может быть!» И сразу же в его глазах родился испуг, смешанный с уважением.

– Отец Небесный! – выдохнул он. – Мартин, это ты, что ли?

Фэллон подошел к нему, держа по-прежнему руки в карманах. Все затаили дыхание.

– Прикажи им привести все в порядок и вымыть пол, Майк. Будь послушным мальчиком и подожди меня на улице.

О'Хара подчинился без малейшего колебания. Остальная компания тут же принялась расставлять столы и скамейки, а один пошел за ведром и тряпкой.

Отец Да Коста успокаивал Анну. Фэллон подошел к ним.

– Мне очень жаль, отец мой. Больше это не повторится.

– Миган? – спросил Да Коста.

– Да. Вы ждали чего-нибудь в этом роде?

– Он приходил сегодня. Признаю, мы не очень-то поладили... А этот верзила-ирландец знает вас?

– Я ведь всему свету приятель, – произнес Фэллон с улыбкой. – Спокойной ночи.

Он пошел к двери. Отец Да Коста догнал его у самого выхода и дотронулся до его руки.

– Нам нужно поговорить, Фэллон. Вы должны выполнить мою просьбу.

– Хорошо. Когда?

– Завтра утром я буду занят, но исповедей в час дня не будет. Это время вас устроит? В домике.

– Я приду.

Фэллон вышел на улицу и подошел к О'Харе, который ждал его и заметно нервничал.

– Клянусь Богом, если бы я знал, что здесь ты замешан, Мартин, я бы и пальцем не тронул этого священника! Я думал, что ты давно умер. Мы все так думали.

– Ладно, ладно, – сказал Фэллон. – Сколько тебе отвалил Миган?

– Двадцать пять фунтов. И пятьдесят, если бы кюре сломал руку.

– А сколько заплатил аванса?

– Ни гроша.

Фэллон открыл бумажник, вытащил две купюры по десять фунтов и дал ирландцу.

– Расходы на дорогу и на память о веселеньких временах. Мне кажется, что тебе не очень-то поздоровится, когда Миган узнает, что ты надул его.

– Благослови тебя Господь, Мартин, сегодня же к ночи я буду в пути, – пообещал О'Хара, а потом замялся. – Тебя все еще мучает, Мартин... ну... то, что случилось там?

– Каждую минуту каждого часа в любой день моей жизни, – ответил Фэллон со вздохом, прежде чем повернуться и исчезнуть в лабиринте улочек.

* * *

Скрытый темнотой у входа, Да Коста увидел, как О'Хара переходит дорогу. Он направлялся к пабу на углу. Священник последовал за ним.

В баре было тихо и спокойно, и именно поэтому О'Хара его и выбрал. Он все еще волновался и заказал большую порцию виски, которую выпил одним глотком. Когда он заказывал вторую, открылась дверь и вошел Да Коста.

О'Хара сделал неудачную попытку паясничать.

– Гляди-ка, вот и вы, отец мой! Выпьете со мной по стаканчику?

– Я предпочту выпить с Дьяволом!

Да Коста подтолкнул его к столику в глубине зала, толкнул на стул и сел напротив.

– Откуда вы знаете Фэллона? – спросил он. – Я имею в виду не сегодняшний вечер, а прежние времена.

О'Хара посмотрел на него с разинутым ртом, остановив стакан на полпути к губам.

– Фэллон? Не знаю я никакого Фэллона.

– Мартина Фэллона, дурачина! Ты что думаешь, я не видел, как вы разговаривали около церкви?

– А, вы о Мартине говорите? Фэллон? Значит, теперь его так зовут?

– Что вы можете мне о нем рассказать?

– А с чего это я должен с вами откровенничать?

– А с того, что иначе я позвоню в полицию и сделаю заявление против вас. Старший инспектор Миллер – мой личный друг. И он будет рад оказать мне услугу, я уверен.