Текст книги "Первый лорд мафии"

Глава 8. Шрам: молодой и горячий

Примерно в то же время, когда Торрио выпустил шлюх на устрашение Чикаго, он женился. Его невесту звали Анна Джейкобс. Она была родом из небольшого городка около Луисвилля, Кентукки. Их свадьба произошла в 1912 году. Невесте было 22 года, жениху – 30.

Бракосочетание состоялась за пределами Чикаго. Это следует из того, что в архивах Секретаря округа Кук (штат Иллинойс) нет отметок о выдаче лицензии на регистрацию брака. Возможно, их поженил мировой судья в Индиане. В этом штате были гораздо более мягкие требования к заключению брака, и зачастую пары из Чикаго пересекали границу, чтобы вступить в брак. Это романтически называлось «побег с любимым».

Трудно себе представить Джонни Торрио в роли страстного поклонника, который совершает побег, чтобы соединиться с любимой узами брака. Скорее можно предположить, что вся романтика заключалась в извечной любви Торрио к секретности.

Среди простонародья Леви прошел слух, что Торрио переезжает. Наемный экипаж увез патефон и упакованную кипу книг из его одиночного номера в дешевом отеле. Уличные зеваки проверили свои предположения: Джей Ти снял квартиру на пересечении 19 и Арчер Стрит. Он был не один. Рядом с ним сидела красивая рыжеволосая девушка.

В барах и притонах полученные факты взвесили со всех сторон. Квартира находилась на северной окраине Леви. Смыслом жизни Торрио была его работа, которая находилась там же. Зачем ему покидать работу ради места, где можно содержать женщину? И тогда все пришли к заключению, что Торрио уезжал, чтобы сочетаться законным браком.

Кокотки с затуманенным взором говорили: «Только ради жены он вынужден был искать дом подальше от квартала красных фонарей». Более полувека спустя эти искренние попытки докопаться до истины вспоминаются с юмором. Я беседовал с адвокатом, который нам уже знаком как гость, приглашавшийся на обеды в квартире на Саут Шор. В молодости он работал на аппарат Первого округа в качестве юриста. Ему приходилось приезжать в Леви по работе. Интерес к людям столкнул его с грязными и нищими жителями округа, которые, по его словам, научили его большему, чем профессор социологии.

– Леви, – усмехался он, – с трудом складывал два и два, причем иногда у него получалось пять.

Когда речь идет о таком скрытном человеке, как Торрио, постоянно державшем язык на замке, нельзя быть уверенным ни в чем. Говорили, что он пристрастился к субботним представлениям в концертном зале. Может быть, это было продолжением слухов о его любви к оперным записям. Или кто-нибудь увидел, что он как-то раз заходил в оперу. Мне несложно представить себе Торрио, взбирающимся на галерку субботним вечером.

– Как бы то ни было, к городским сплетням добавилась еще одна. Никто до того момента не видел Анну. Судя ио ее одежде и манерам, Торрио не мог встретить такую женщину в своей повседневной жизни. И тогда жители Леви выдумали историю, что Торрио познакомился с ней в концертном зале. Это стало частью местного фольклора. Годы спустя, когда Торрио уже стал большой шишкой, приезжим рассказывали, что он встретил жену в опере.

Адвокат улыбнулся: «Я так и не узнал, где они встретились. Джей Ти был не тем человеком, которому хочется задать подобный вопрос. Во время обедов – а это были единственные моменты моего общения с ними – речь никогда не заходила о таких вещах. Однако я точно уверен в следующем. Может быть, жители Леви попали пальцем в небо, когда выдумали историю о консерватории, но в одном они были правы: миссис Торрио пришла из другого мира, нежели тот, в котором вращался ее муж.

На мой взгляд, Анна Торрио была изящной и умной женщиной с хорошим воспитанием. Я не хочу хвастаться, но поверьте, я чертовски хорошо разбираюсь в людях. Это моя работа, и я на этом собаку съел. Правда, я провел в ее обществе всего лишь несколько часов. Но если кто-то начинает ломать комедию, даже очень искусную, то вы сразу же заметите фальшивые нотки в актерской игре».

Адвокат вспомнил интервью Патриши Догерти с Анной Торрио в ночь перестрелки на Клайд Авеню. Он с легкостью согласился с утверждением Анны, что ее брак составляли двенадцать лет ничем не омраченного счастья. Снова возвращаясь к теме совместных обедов, он сказал: «Вы чувствовали, насколько они любили и уважали друг друга. Для них это было так же естественно, как дышать».

Естественно, в первые годы работы Торрио считал, что он обязан жить поблизости от Леви. Позже, когда он вплотную занялся деятельностью в пригородах, он мог с чистой совестью перевезти жену в другое место. Он снял квартиру из четырех комнат на Ист 64 Стрит, 417, восемью километрами южнее порочного района.

Выполнение другой цели – проводить вечера дома – зависело от того, найдет ли он ночного управляющего, которому можно было бы доверять. Поскольку у него не было готовых кандидатур, Торрио решил лично воспитать человека для этой должности.

Его выбор пал на Аля Капоне, хотя были времена, когда Торрио искренне хотел бросить эту затею. Лицо со Шрамом, дадим ему сразу это прозвище, которое впоследствии заполонит кинофильмы и телевизионные экраны, – очень быстро избавился от животного страха, который заставлял его прятаться за витриной с подержанной мебелью. Уже не похожий на робкого кролика или загнанного оленя, он купил себе револьвер, машину и время от времени пропускал пинту спиртного.

В четыре часа утра, проезжая по Лупу, на перекрестке Рэндольф Стрит и Вобаш. он врезался в такси, за рулем которого сидел Фред Краузе. Капоне не был ранен, но и протрезветь он тоже не успел. Он открыл дверь такси. Краузе без сознания навалился на руль. Капоне приложил револьвер к виску таксиста. Водитель трамвая Патрик Баргел, который остановился у места аварии, подошел выяснить, что происходит. Будучи храбрым человеком. Баргел заявил, что только трус может стрелять в человека, который находится без сознания. Капоне поднял револьвер и приготовился оспорить данное утверждение.

К счастью, в этот момент прибыл полицейский патруль. Бандит был арестован и обезоружен. Его обвинили в наезде, вождении в нетрезвом состоянии и незаконном ношении оружия. Торрио внес за него залог, отдал необходимые распоряжения, и дело до суда не дошло.

Капоне выслушал все ругательства в свой адрес с жалким и покорным видом. Он клялся, что подобное больше никогда не повторится. Он больше не прикоснется к огненной воде.

Некоторое время спустя известный пивовар Джей Гузик рассказал Торрио об инциденте с Джо Говардом. Они поссорились. Говард, мелкий жулик, ограничился тем, что вмазал пивовару в челюсть. Однако Гузик все равно жаждал мести. Капоне послали разобраться с обидчиком. Он нашел свою жертву в кабачке Гейни Джейкобса на Саут Вобаш Авеню, 2300. Капоне разразился бранью в адрес Говарда.

– Вали отсюда, сутенер, – сказал Говард презрительно. – Иди пугай своих проституток.

Капоне побагровел от гнева и выстрелил в Говарда. Он выпустил пять пуль в его тело и, сбежав с места преступления, скрылся в Четырех Двойках, которые находились совсем рядом, полквартала вниз по улице. Он рассказал извиняющимся голосом, что несколько превысил полномочия Его начальник, вздохнув, приказал ему спрятаться в Бернгеме.

Гейни Джейкобс и дна его клиента дали показания полиции, что убийцей был Капоне. Был отдан приказ о его аресте. Потом свидетелей посетили ночные гости. Когда Капоне сдался властям, они посмотрели на него и признали, что ошиблись. В офисе следователя остался приговор судьи, запечатленный на микрофильм: убийство совершено неизвестными.

Тем не менее, воспитание Капоне продолжалось. Джей Ти был с ним гораздо более терпелив, чем со своим кузеном, Ванильным Рокси. Все-таки у Каноне хватило ума не убивать в присутствии Торрио. Босс ценил в нем то, что перевешивало его юношеские вспышки. Капоне был действительно хорошим помощником. Он делал то, что ему говорили. Он никогда не думал сам за себя. В нем уживались два человека. Один, покорный и не задающий вопросов, получал инструкции; другой, дерзкий и беспощадный, их выполнял.

Капоне хорошо справился с пробными ночными рейсами в качестве управляющего. Как только возникала проблема, которую нельзя было решить с помощью кулаков, он спешил к телефону. Звонки раздавались по номеру, зарегистрированному на имя Фрэнка Лэнгли, владельца 8-комнатной квартиры на шикарном Саут Шор.

Пока Капоне делал все, чтобы Торрио мог сидеть дома. Джей Ти помог Бриллиантовому Джиму стать самым веселым и живописным гулякой во всем Леви.

Двухэтажное здание из молочно-белого кирпича с изящными линиями было единственным ярким пятном на фоне грязно-коричневых построек из дерева и тускло-красного кирпича. На Саут Вобаш Авеню, 2126 сверкало огнями новое кабаре. По его фасаду шла вертикальная надпись «Колозимо», составленная из горящих лампочек.

Просторная гостиная была выполнена в белых и золотых тонах, с гардинами рубинового цвета. Официантки в темно-бордовых фартуках двигались бесшумно и расторопно; шеф-повар был выписан из знаменитого кафе в Риме; струнный оркестр и певцы исполняли полуклассические произведения; в качестве радушного хозяина в белоснежных льняных одеждах выступал сам Бриллиантовый Джим.

К удивлению и восторгу владельца, кабаре быстро вошло в моду. Его клиентами, в соответствии с ожиданиями Джима, стали состоятельные завсегдатаи борделей, игроки и политики. В рекордно короткие сроки кабаре стало настолько популярным, что не смогло вмещать всех желающих кутил из Леви.

К Колозимо, так как это было стильно и модно, приходили люди из высшего общества, крупные финансовые и промышленные воротилы, отпрыски богатых семей. Джим невольно столкнул с горы снежный ком. Среди его первых посетителей были журналисты. Джиму нравились ребята из газет. Они были остроумными и знали все городские новости. Он искренне наслаждался их обществом и поэтому всегда был готов выписать чек. Ну и, конечно, он был не против, когда пресса писала о нем приятные вещи. На первых страницах газет и в колонках городских сплетен Колозимо изображали как бонвивана. Его простецкие манеры были сглажены и улучшены, и газеты не скупились на похвалы его еде и вину. Светская публика самых шикарных районов города: Дэйк Шор Драйв, Раш Стрит, Беверли Хилз и Саут Шор – также проявила ин терес к новому заведению.

Оперные звезды приезжали из концертного зала после своих выступлений на ужин. Сверкая бриллиантами и огромными черными глазами, бывший чистильщик улиц пил шампанское с Энрико Карузо, Люсьеном Мураторе, Титта Руффо и прекрасной Линой Кавальери.

Заведение открыло Колозимо новые удовольствия. Поначалу Джим думал, что он неправильно толкует провокационные взгляды элегантных женщин. Когда их мужья отворачивались, он замечал предупредительные сигналы. Он в экстазе понял, что недооценивал себя. Светские дамы горели желанием перешагнуть через условности и познакомиться поближе с крупным мужчиной с блестящими белыми зубами, угольными волосами и густыми черными усами. В часы до открытия кабаре повара и официанты с завистью посматривали наверх, где их босс наслаждался в своей личной комнате обществом очередной посетительницы.

Джим пользовался свободой холостяка. Вики, которая испытывала благоговейный страх перед роскошью нового заведения, держалась от него подальше. Зеркало в ее спальне открывало ей неприглядную картину. Макароны, выпечка и шоколадные конфеты нанесли непоправимый ущерб ее фигуре. Представляя себя изящной, сияющей и прекрасной, идущей рука об руку с хозяином кабаре, Вики каждый день клялась себе, что сядет на диету.

Джим, в упоении от новых горизонтов, раскрывшихся перед ним, не искал времени для грубой повседневности сутенерского бизнеса. Он был благодарен маленькому толстяку, влюбленному в бухгалтерские книги.

Колозимо проницательно охранял свою цитадель. За стенами кафе он проводил тщательную работу с избирателями, вербуя новых и поддерживая связь со старыми. Этого от него ждал Кенна. Хинку было все равно, кто управляет притонами, до тех пор. пока они платят налоги.

Торрио понимал сложившуюся ситуацию. Способность Джима поставлять избирательные голоса ставила его на первое место в системе бизнеса. Лучшее, на что мог надеяться Джей Ти, это на место первого подвассального барона. Джим выражал свою благодарность не словом, а делом. Он отдавал своему помощнику огромную часть прибыли. Время от времени Джонни бросал жадные взгляды на гардеробную звезды, но тут же пожимал плечами и бормотал про себя, что человек не может иметь всего. Он, несмотря на свое книжное образование, был похож на Джорджа Баббита в своем пристрастии к готовым клише.

Большой Джим был абсолютно счастлив. Малыш Торрио – умеренно счастлив; они жили в добром согласии, слишком безупречном, чтобы продолжаться вечно. Скандал все-таки произошел. И по нелепой случайности первый клин был забит мужчиной, который всего лишь шел выбирать себе костюм.

Артур Фабри работал скрипачом в квинтете, выступающем у Колозимо. Направляясь в центр за костюмом, он столкнулся с высокой гибкой девушкой с прелестным личиком, блестящими темными волосами и выразительными серыми глазами. В 25 лет Дейл Уинтер обладала свежестью юной невинной девушки.

Они одновременно восторженно поприветствовали друг друга. Молодые люди обнялись и обменялись дружескими поцелуями, не обращая внимания на других пешеходов, поскольку были привычны к людским взглядам.

– «Гранд Рапиде», – закричал Фабри, и она кивнула, вспоминая театр-варьете, где они встретились три года назад: она – певица с сольным номером, он – аккомпаниатор.

Он спросил у девушки, чем она занималась, и восторженное выражение сошло с ее лица. Ее музыкальная труппа развалилась в Австралии, и Дейл села на мель. Отец послал ей немного денег из Коламбуса, Огайо, чтобы она смогла вернуться в Штаты.

– Мне не хочется приползать домой нищей неудачницей, – сказала она. – Я ищу себе работу.

– Может быть, у Колозимо для тебя найдется что-нибудь подходящее, – предложил Фабри.

Джим был одновременно и хозяином, и импресарио. Может быть, поэтому кабаре и было так дорого его сердцу. Он прослушал Дейл. У нее был поставленный приятный голос с небольшим диапазоном. Ласковый взгляд Джима окутывал девушку’. Фабри, который аккомпанировал на прослушивании, не заметил в этом ничего особенного. Джим делал стойку на каждую привлекательную женщину.

Он заключил с ней самый обыкновенный контракт сроком на один месяц.

Джим не был идеалом для артистов. Он бросался от столика к столику, часто поворачивался к сцене спиной и с энтузиазмом устраивал собственное шоу. Его раскатистый смех перекрывал песни и музыку.

Никто не заметил произошедшей в нем перемены. Позже, когда дела приняли серьезный оборот, все безуспешно пытались вспомнить конкретный день, но попытки были тщетны.

Его клиенты были слишком поглощены производимым ими впечатлением. Они старались показать, как им весело. Поэтому Джим мог совершенно открыто отойти от шумных столов и сесть где-нибудь в одиночестве. Никто все равно не обратил бы внимания.

Дейл Уинтер носила белые платья, которые подчеркивали великолепие ее черных волос. Сияние ее белой фигуры на сцене заставляло меркнуть огни на потолках и стенах. Она изумляла и очаровывала. В ее цветущей фигуре была чувственность, но золотистый цвет лица, изящные линии тела и белые одежды придавали ей вид невинной девочки.

Джим сидел в одиночестве, что противоречило его общительности: его глазах горели безрассудством. Бриллиантовый Джим, не отрываясь, с нежностью смотрел на девушку.

Гости думали, что он заботится о них. Он обходил столы и уговаривал: «У нас новая певица, ребята. Она знает свое дело. Давайте-ка ее послушаем».

Посетители не замечали неуклюже застенчивый тон его голоса. Вот бы они повеселились, если бы его раскусили. Робкое обожание издалека было не в стиле Джима. Встреча, неприкрытый флирт, совокупление и прощание – вот это было в духе Колозимо.

Только сам Джим знал, что вступил на незнакомую территорию. Он был смущен и растерян. Его до смерти пугала мысль, что он выставит напоказ свои чувства. Большой Джим боялся открытого признания в любви.

Но однажды Джим не сдержался. Обычно женщины-артистки, сходя со сцены Колозимо, были предоставлены самим себе. Они должны были самостоятельно отражать атаки излишне страстных посетителей.

Пьяный гость, который направился к девушке в белом платье, чтобы ухватиться за нес, вдруг увидел, как над ним угрожающе нависла фигура хозяина. Джим не мог себе позволить открыто выступить в качестве защитника Дейл. Он, как бы играючи, заключил гостя в медвежьи объятья, делая вид, что все это только часть ночного веселья Одурманенного гостя убедили, что он участвует в веселой шутке. Добродушная улыбка Джима это подтверждала.

Контракт Дейл был разорван, и она получила право по устному соглашению оставаться столько, сколько захочет. Она покинула отель в районе Луп и сняла квартиру на окраине Саут Сайда. Ее рабочий день заканчивался на заре, тогда, когда в Леви было полным-полно хулиганов. Джим сопровождал се домой на своем роскошном «пирс-эрроу» с личным шофером Вульфсоном за рулем.

Когда полиция допрашивала Вульфсона, он сказал, что его босс никогда не переходил через порог ее квартиры. Они успевали только попрощаться. Шофер иногда подглядывал за ними, но максимум, что они себе позволяли, это нежный поцелуй на ночь. Босс сразу же возвращался к машине бодрым пружинистым шагом.

Имя Дейл Уинтер вошло в историю о деяниях Колозимо. Журналисты писали, что она любезна и умна, и называли ее Певчей Птицей Леви. Случайно оброненное ею замечание, что но утрам в воскресенье она поет в хоре методистской церкви в Южном Парке, было опубликовано на первой странице. Некоторые члены конгрегации запротестовали против присутствия «девицы из кабаре» на хорах. Пастор, его преподобие Джон Т. Брашингем, напротив, всячески приветствовал ее. Но Дейл покинула хор, сухо сказав: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь из паствы покинул свои места в церкви из-за меня».

Бриллиантовый Джим с Дейл

Если каждый энергичный юноша в Америке хотел играть за «Гигантов Нью-Йорка», то каждая женщина была без ума от Зигфельда Фолиса[27]27
  Шоумен с революционными взглядами на мюзиклы и музыкальные представления, перевернувший стандарты Бродвея в 30-40-е годы XX века (прим. ред.)


[Закрыть]. Уроженец Чикаго Флоренц Зигфельд-младший приехал в город со своим шоу. На ужине у Колозимо он предложил Дейл заключить с ней контракт. Ее отказ стал сенсацией.

– Я хочу быть оперной певицей, – сказала она. Оказалось, что она учится в консерватории, в Лупе.

– Мистер Колозимо, – заявила она безыскусно, – платит за мое обучение.

Однажды вечером, когда Дейл подходила к кабаре, ее сердце подскочило от ужаса. С боковой дороги ей навстречу шагнула тяжеловесная фигура. Незнакомая женщина схватила се за плечо и прижала к деревянному забору.

Дейл беспомощно уставилась в темные глаза, горевшие гневом:

– Я жена Джима Колозимо. Вы с ним забыли, что у него есть жена.

– Прошу вас… Миссис Колозимо. Поверьте мне. Я просто работаю на вашего мужа. И все.

– Не валяй дурака. Ты отрабатываешь свои оперные уроки в постели.

– Нет… нет…

– Ты чертова лгунья. Теперь послушай меня, второго раза не будет.

Виктория приблизила свое багровое лицо. Брызги ее слюны попадали Дейл на щеку: «Катись из города, шлюха. Немедленно. Иначе, да поможет мне господь, я убью вас обоих».

Дейл собрала всю свою волю и мужество, чтобы участвовать в вечернем шоу. Никто ничего не заметил, кроме Джима и ее товарищей по оркестру. В машине, направляясь домой, она постаралась уклониться от его встревоженных расспросов. Наконец, у нее сдали нервы, и она разразилась рыданиями. Она не могла больше сопротивляться его настойчивым ласкам.

Большие ручищи бесцеремонно пробудили Викторию ото сна.

– Что, во имя Христа, – спросил ее разъяренный муж, – ты сделала с бедной девочкой?

Виктория села.

– Бедная девочка, черт подери, – передразнила она его яростно. – Она твоя шлюха, и я ей об этом сказала. Я не позволю делать из себя идиотку какой-то гулящей девке.

– Дрянь! – заорал ошеломленный Джим. – Ты недостойна ей шнурки завязывать.

– Ну и пошел ты! – парировала Виктория. – Я была достаточно хороша для тебя, когда тебе было от меня что-то нужно. Ты женился на мне из-за моих публичных домов. Если бы не я, ты бы до сих пор жил за счет дешевых проституток.

Ругаясь на двух языках, Колозимо, тяжело грохоча, рванулся в свою спальню, собрал вещи и ушел.

Колозимо подал на развод по обвинению в психологической жестокости. Виктория не ответила на судебный иск.

«Она сказала, что не претендует на имущество своего мужа», – сообщил адвокат Рокко Де Стефано судье Верховного Суда Джону П. МакГурти.

Пощадив достоинство суда, адвокат не стал дословно передавать ее слова: «Колозимо залетел так высоко, что уже забыл, как в свое время он убирал лошадиное дерьмо, – сказала Виктория. – А я лучше буду убирать дерьмо, чем возьму хоть цент из его поганых денег».

Торрио с сожалением узнал об этих новостях. Он не забыл, что Виктория позвала его в Чикаго, спасая от прозябания в Пяти Углах. Но он не мог даже послать ей записку с соболезнованиями по поводу распада брака. Джим мог узнать об этом и понять мотивы Джей Ти совершенно неправильно.

В любом случае у него не было времени долго размышлять над этой проблемой. Проект, который законодатели подготавливали в Вашингтоне, привлекал все его внимание.