Текст книги "Языки Пао"

15

На Пао в неистовой радости праздновали восшествие Берана на престол. Везде, кроме валиантских лагерей, побережья Желамбре и Пона, царило такое ликование, которое, казалось, было не свойственно паонитам. Несмотря на то, что он не чувствовал к этому расположения, Беран вынужден был поселиться в Великом Дворце, а также принимать участие в помпезных ритуалах, приличествующих его положению. Первым его порывом было отменить все законодательные акты Бустамонте и сослать всех его министров на Вределтон – остров каторжан на далеком севере. Но Палафокс посоветовал ему воздержаться от столь крутых мер:

– Ты действуешь чересчур эмоционально – нет смысла отвергать наряду с плохим и все хорошее.

– Покажите мне что-нибудь хорошее, – отвечал Беран, – может быть, тогда я не буду столь непреклонен.

Палафокс с минуту размышлял – казалось, он колебался. А чуть погодя сказал:

– Ну, к примеру, Министры Правительственной Палаты?

– Все – дружки Бустамонте, все подлые, все продажные.

Палафокс кивнул:

– Это, может быть, правда. Ну, а как они ведут себя сейчас?

– Ха! – Беран засмеялся. – Они работают днями и ночами, как осы по осени, убеждая меня таким образом в своей честности и неподкупности.

– И поэтому хорошо справляются со своими обязанностями. Ты лишь внесешь сумятицу в течение событий, если избавишься от всего кабинета. Я бы посоветовал тебе действовать постепенно – освободись от слишком уж явных лизоблюдов и приспособленцев, вводи новых людей в состав кабинета лишь тогда, когда представится подходящая возможность.

Беран был вынужден признать справедливость замечаний Палафокса. Он откинулся на спинку кресла – они как раз завтракали: ели инжир, запивая его молодым вином, сидя в саду на крыше дворца. Он овладел собой.

– Пока мне довольно незначительных изменений. Моя главная забота, мое предназначение – восстановить ритм прежней жизни на Пао. Я планирую рассеять валиантские лагеря по всей территории Пао, на значительном расстоянии друг от друга, и сделать нечто подобное с поселениями текникантов. Все эти люди должны изучить язык Пао, чтобы влиться в общество паонитов.

– А когитанты?

Беран побарабанил костяшками пальцев по столу:

– Я не хочу, чтобы Пао стал вторым Брейкнессом. Да, у нас есть все предпосылки для создания на планете тысячи институтов – но преподавать в них должны паониты, причем паонитские предметы и на паонитском языке.

– О, да, – вздохнул Палафокс. – Ну что ж, ничего лучшего я и не ожидал. Вскоре я возвращаюсь на Брейкнесс, а ты можешь вновь отдать Нонаманд пастухам и косарям.

Беран с трудом скрыл удивление – покорность Палафокса насторожила его.

– Определенно, – сказал он наконец, – у вас на уме совсем другое. Вы помогли мне сесть на Черный Трон только потому, что Бустамонте не желал сотрудничать с вами.

Палафокс улыбнулся сам себе, очищая инжир.

– Я ничего не планирую. Я лишь наблюдаю и даю советы, если того требует ситуация. Все, что сейчас происходит, – часть плана, очень давно разработанного и действующего.

– Может возникнуть необходимость расстроить этот план, – сказал Беран.

Палафокс беспечно ел инжир:

– Ты, естественно, вправе попытаться.

В течение нескольких следующих дней Беран много размышлял. Палафокс, видимо, считает его действия предельно предсказуемыми и уверен в том, что он будет, как автомат, реагировать так, как это благоприятно для Палафокса. Это предположение заставило Берана быть осторожным, и он решил повременить с действиями против трех новых паонитских сообществ.

Великолепный гарем Бустамонте он распустил и занялся формированием своего собственного. Это было необходимо: Панарх, не имеющий соответствующих его положению наложниц, воспринимался бы с подозрением. Беран и сам не чувствовал к этому особого нерасположения, а поскольку он был красив, молод и к тому же снискал в народе славу героя, проблема состояла не столько в поиске, сколько в выборе.

Но дела государства оставляли слишком мало времени для удовлетворения своих желаний и потворства прихотям. Бустамонте переполнил колонию каторжан на Вределтоне уголовными и политическими преступниками, к тому же смешал их вместе. Беран объявил амнистию – она касалась всех, кроме самых закоренелых злодеев. Бустамонте также в последнее время своего правления очень увеличил налоги, и они уже приближались к изнурительным для народа величинам, как во время Аэлло. К тому же чиновники-взяточники взимали еще и дань в свою пользу. Беран действовал решительно, переведя продажных чиновников на низкоквалифицированные работы с тем, чтобы заработки шли в уплату их долгов.

Однажды без всякого предупреждения красно-сине-коричневый корвет посетил Пао. На секторальном мониторе показался привычный сигнал посадки, корвет, будто не замечая его, выбросил длинный, в форме змеиного языка, вымпел и пренебрежительно опустился прямо на крышу Великого Дворца.

Эбан Бузбек, Гетман клана Брумбо с Батмарша, сошел на землю со своей свитой. Не обращая внимания на дворцовых распорядителей, они промаршировали в огромный тронный зал, громко призывая по имени Бустамонте.

Беран, облаченный в черное церемониальное платье, вошел в зал.

К этому времени Эбану Бузбеку уже сообщили о смерти Бустамонте. Он долго и насмешливо глядел на Берана, затем подозвал переводчика:

– Узнайте, признает ли новый Панарх меня своим властелином?

На робкий вопрос переводчика Беран ответа не дал. Эбан Бузбек пролаял:

– Каков ответ нового Панарха?

– По правде говоря, – сказал Беран, – у меня нет готового ответа. Я хочу править с миром, тем более, я считаю, что долг Батмаршу давно уплачен.

Переводчик перевел.

Услыхав ответ, Эбан Бузбек коротко и грубо рассмеялся:

– Такой подход слишком далек от реальности. Жизнь – это пирамида, и на ее вершине может стоять только один человек. В данном случае это я. Ступенью ниже стоят другие воины клана Брумбо. Прочие ступени меня не интересуют. Вы должны занять ту ступень, на которую даст вам право ваша доблесть. Я здесь с совершенно определенной миссией – потребовать с паонитов еще денег. Мои расходы растут – сообразно с этим должна увеличиться и дань. Если вы соглашаетесь, мы расстаемся друзьями. Если же нет – мои свирепые вояки посетят вас, и вы будете горько сожалеть о вашем упрямстве.

Беран сказал:

– У меня нет выбора. Я вынужден уплатить вам дань. Но скажу также, что мы будем полезнее вам в качестве друзей, нежели данников.

В языке Батмарша слово «друг» означало лишь «собрат по оружию». Услышав такой ответ Берана, Эбан Бузбек рассмеялся:

– Паониты как военные союзники? Это те, которые подставляют задницу под плеть по приказу? Даже Дингалы с Огненной планеты, державшиеся за бабушкин подол, лучшие воины! Нам, Брумбо, нет нужды в таких союзниках!

Будучи переведенными на язык Пао, эти слова воспринимались лишь как серия ничем не обоснованных оскорблений. Беран с трудом скрыл ярость:

– Вам передадут деньги.

Он холодно поклонился и пошел к выходу. Один из воинов клана, сочтя такое поведение Панарха неуважительным, выскочил вперед, чтобы преградить ему путь. Рука Берана взметнулась, палец уже был направлен на противника – но снова он сдержал себя. Вояка спинным мозгом почувствовал, что был на волосок от гибели – и отступил.

Беран покинул тронный зал, не потеряв достоинства.

Дрожа от злости, он явился к Палафоксу, которого все эти новости не слишком интересовали.

– Ты действовал правильно, – сказал он. – Это пустая бравада – бросать вызов таким опытным бойцам.

Беран с грустью признал его правоту:

– Вопрос совершенно ясен – Пао нуждается в защите от этих головорезов… Тем не менее, мы в состоянии выплачивать дань, и это дешевле, чем содержать большую армию.

Палафокс согласился:

– Да, уплата дани несравненно экономнее.

Беран изучал длинное тощее лицо, ища иронического выражения, но так и не нашел.

На следующий день после отбытия Брумбо Панарх приказал подать карту Шрайманда и тщательно изучил расположение валиантских лагерей. Они тянулись вдоль побережья полосой миль десять в ширину и около ста в длину, хотя земли вглубь от побережья еще на десять миль также пустовали в ожидании расширения полосы поселений.

Вспоминая время своей службы в Деиромбоне, Беран вновь увидел пылающие глаза молодых мужчин и женщин, их страстные лица, их непреклонное выражение – он вспомнил об их неудержимом стремлении к славе… Беран вздохнул. Такие качества достойны приложения!

Он вызвал Палафокса и с жаром начал это ему доказывать, хотя Палафокс ему не возражал.

– Теоретически я согласен с необходимостью армии, а наряду с ней и высокоразвитой промышленности. Но методы Бустамонте жестоки, разрушительны и неестественны!

Палафокс заговорил серьезно:

– Допустим, что каким-то чудом удастся набрать, вымуштровать и внушить необходимые идеи армии паонитов – и что тогда? Откуда возьмется вооружение? Кто обеспечит их военными кораблями? Оборудованием и средствами связи?

– Меркантиль – постоянный источник поставок для наших нужд, – медленно произнес Беран. – Может быть, нас будет снабжать техникой какая-нибудь цивилизация даже не из нашей Галактики.

– Меркантиль никогда и ни с кем не вступит в сговор против Брумбо, – ответил Палафокс, – а чтобы торговать с миром, находящимся вне Галактики, нужно обеспечить достойный взаимообмен. Чтобы добиться этого, ты должен стать равноправным торговым партнером.

Беран поглядел в окно:

– Пока у нас нет грузовых кораблей, торговать мы не можем.

– Совершенно справедливо, – сказал Палафокс, судя во всему, пребывавший в великолепном настроении. – Пойдем, я покажу тебе кое-что, о чем, вероятно, ты еще не знаешь.

На быстроходном черном катере Палафокс и Беран полетели на берег Желамбре. В ответ на расспросы Берана Палафокс отмалчивался. Он привез Берана в закрытую зону на перешейке полуострова Местгелаи, где стояла группа зданий, мертвых и безобразных. Палафокс ввел Берана в самое большое из них. Они остановились перед длинным цилиндром. Палафокс сказал:

– Это секретная разработка группы лучших студентов. Как ты понимаешь, это маленький космический корабль. Первый, я надеюсь, построенный на Пао.

Беран молча оглядел устройство. Понятно было, что Палафокс играет с ним, как кошка с мышкой. Он подошел ближе к кораблю. Поверхность была шершавой, отдельные детали весьма грубо обработаны – общее впечатление можно было выразить словами «неладно скроено, да крепко сшито».

– Он взлетит? – спросил Беран.

– Не сейчас. Но когда-нибудь – без сомнения, примерно через четыре-пять месяцев. Некоторые узлы особой сложности заказаны на Брейкнессе. Но, за исключением их, – это целиком паонитская разработка. С флотом таких кораблей ты можешь добиться независимости Пао от Меркантиля. И я не сомневаюсь, что вы с легкостью найдете торговых партнеров, потому что меркантилийцев слишком заботит собственная выгода.

– Естественно, я благодарен, – сказал Беран неохотно. – Но почему эти работы держали от меня в секрете?

Палафокс поднял руку и заговорил успокаивающим тоном:

– От тебя ничего не хотели утаить. Это лишь один проект из множества. Молодые юноши и девушки с жаром бросаются разрешать все проблемы, создавать то, чего недостает на Пао. Каждый день они предпринимают что-нибудь новое.

Беран скептически проворчал:

– Как можно скорее все эти изолированные группировки должны влиться в общую массу населения!

Палафокс запротестовал:

– Я считаю, что время – не средство для ослабления энтузиазма текникантов. Конечно, приходится признать, что перемещенное население пострадало, но ведь результаты того стоят.

Беран не ответил. Палафокс сделал знак молча наблюдавшей за ними группе текникантов. Они подошли ближе, были представлены и слегка удивлены, когда Беран заговорил с ними на их языке. Потом Панарха проводили внутрь корабля. Интерьер лишь усилил первоначальное впечатление

– грубая работа, но высокая степень эксплуатационной надежности. И когда Беран возвратился в Великий Дворец, его терзали новые сомнения. Может ли это быть: Бустамонте был прав, а он, Беран, ошибался?

16

Пролетел год. Опытный образец космического корабля текникантов был испытан и введен в эксплуатацию в качестве тренировочного. По прошению координационного совета текникантов началось форсирование крупномасштабной программы по строительству космического флота.

Активность валиантов все возрастала. Много раз решал Беран резко сократить количество лагерей – и всякий раз лицо Эбана Бузбека появлялось перед его внутренним взором, и вся решительность улетучивалась.

Этот год был годом процветания Пао. Никогда прежде люди не жили так хорошо. Гражданские службы держались как бы в тени, чиновники были честны, налоги были необременительными, исчезла всякая тень страха и подозрительности, столь свойственных времени правления Бустамонте. В народе витало чувство совершенно непаонитского довольства жизнью.

Новоязычные поселения, словно опухоль, не доброкачественная, но и не злокачественная, не были забыты – но их терпеливо переносили как нечто неизбежное. Беран не нанес визита в Институт Когитантов в Поне – тем не менее, он знал, что институт очень расширяется, что поднимаются новые здания, возводятся новые общежития, лаборатории, мастерские, что количество учащихся растет день ото дня – за счет брейкнесских юношей, которые все без исключения походили на Палафокса, и за счет других, гораздо моложе, вышедших из детских садов при Институте – детей Палафокса и детей его детей…

Прошел еще год, и из космоса вновь спустился размалеванный корвет Эбана Бузбека. Как и прежде, он проигнорировал сигнал на посадочной площадке и опустился на площадку крыши Великого Дворца.

Как и прежде Эбан Бузбек со своей чванливой и разряженной свитой промаршировал в огромный зал, куда и потребовал Берана. Последовала десятиминутная пауза, в течение которой воины нетерпеливо переминались с ноги на ногу, бряцая оружием.

Беран вошел в зал и остановился, оглядывая воинов клана, повернувших к нему свои холодные лица. Беран выступил вперед. Он и не думал изображать приветливость:

– Зачем вы пожаловали на Пао на этот раз?

Как и прежде, его слова перевели на язык Батмарша. Эбан Бузбек опустился в кресло, поманил Берана, указывая ему на другое, стоящее рядом. Беран молча сел.

– До нас дошли неприятные вести, – сказал Эбан Бузбек, вытягивая ноги. – Наши союзники и поставщики, промышленники Меркантиля, доложили нам, что вы недавно послали в космос флот грузовых кораблей, что вы совершаете торговые и бартерные сделки, результатом чего является огромное количество технического оборудования, которое вы доставляете на Пао. – Воины Батмарша встали за спиной Берана, возвышаясь над его креслом.

Панарх взглянул через плечо, затем снова повернулся к Эбану Бузбеку.

– Я не понимаю вашего волнения. Почему мы не имеем права торговать, где и с кем пожелаем?

– Достаточно того, что это противоречит желанию Эбана Бузбека, вашего Сеньора.

Беран заговорил примирительным голосом:

– Но вы должны помнить, что Пао – густонаселенный мир. Мы имеем естественные стремления…

Эбан Бузбек качнулся вперед – его рука ударила Берана по щеке. Беран откинулся на спинку кресла – ошеломленный, с белым лицом, на котором алел след удара. Это был первый удар, который он получил в жизни, его первое столкновение с насилием. Эффект был поразительным – вначале шок, а затем словно открылась дверь в какую-то забытую потайную комнату… Он почти не слышал голоса Эбана Бузбека:

– …о любых ваших стремлениях прежде всего вы обязаны доложить клану Брумбо!

– Немного нужно, чтобы убедить этих! – раздался голос одного из воинов свиты.

Глаза Берана вновь сосредоточились на широком красном лице Эбана Бузбека. Он выпрямился в кресле:

– Я рад, что ты здесь, Эбан Бузбек. Лучше нам поговорить с глазу на глаз. Пришло время – Пао больше не будет платить вам дань!

Рот Эбана Бузбека открылся, потом скривился в гримасу комического удивления. Беран продолжал:

– Более того, наши корабли будут продолжать рейсы к другим мирам. Я надеюсь, вы примете это без злобы и вернетесь домой с миром в сердце.

Эбан Бузбек пружинисто подскочил:

– Я вернусь с твоими ушами, чтобы вывесить их на стене в нашем Оружейном Зале!

Беран встал, отвернулся от воинов – те с усмешкой поддались вперед. Эбан Бузбек выхватил лезвие из ножен у пояса:

– Сюда негодяя!

Беран поднял руку, подавая сигнал. Все двери распахнулись: в них показались взводы мамаронов с глазами, словно прорези маски. В руках они держали алебарды с изогнутыми лезвиями в ярд длиной, с огненными серпами на концах.

– Что сделать с этими шакалами? – прорычал сержант.

– Утопить! В океан! – приказал Беран.

Эбан Бузбек потребовал перевода. Услыхав его, он заговорил, брызгая слюной:

– Это безрассудство! Пао будет разорен! Мои рыцари не оставят в Эйльянре ни единой живой души! Мы усеем ваши поля костями и пеплом!

– Тогда вы сейчас отправитесь домой с миром и не будете нас больше беспокоить. Делайте выбор. Мир – или смерть.

Эбан Бузбек огляделся: его воины сгрудились, оценивая своих черных противников. Бузбек решительно спрятал меч в ножны. Меч щелкнул. Он что-то сказал своим людям.

– Мы уходим, – ответил он Берану.

– Вы выбираете мир?

Усы Эбана Бузбека встопорщились от гнева:

– Я выбираю мир.

– Тогда бросьте оружие на землю, оставьте Пао и больше никогда не возвращайтесь.

Эбан Бузбек, с лицом, словно вырезанным из дерева, снял с себя оружие. Воины последовали его примеру. Под конвоем нейтралоидов они покинули зал. Вскоре корвет поднялся в воздух и стал стремительно удаляться.

Прошло несколько минут, затем Берана вызвали к телеэкрану. Лицо Эбана Бузбека пылало гневом и ненавистью:

– Я ушел с миром, молодой Панарх, и мир будет – ровно столько времени, сколько потребуется на то, чтобы люди клана прибыли на Пао. Среди наших трофеев будут не только твои уши но и голова!

– Рискните! – отвечал Беран.

Тремя месяцами позже воины Брумбо атаковали Пао. Флот из двадцати восьми военных кораблей, включающий шесть огромных бочкообразных транспортов, появился в небе. Защитные устройства не отреагировали на них, и корабли беспрепятственно вошли в атмосферу. Здесь они были атакованы баллистическими ракетами, но противоракетные установки противника взорвали их в воздухе. Тесным строем корабли снизились над Северным Минамандом и приземлились в двух десятках миль от Эйльянре. Из транспортных кораблей вышло множество воинов клана, село на летающих коней. Они взмыли высоко в воздух стремительно мчась, кувыркаясь, кружась в восторге от собственной силы и ловкости.

Строй ракет был выпущен им навстречу, но защитные устройства кораблей были настороже, и залп захлебнулся. Но этой угрозы оказалось достаточно, чтобы всадники держались ближе к флотилии.

Настал вечер, затем ночь. Всадники при помощи золотистого газа начертали на небе воинственные девизы, затем скрылись в кораблях и более никаких действий пока не предприняли.

Иные события происходили тем временем на Батмарше. Как только флотилия из двадцати восьми кораблей устремилась к Пао, другой корабль, цилиндрической формы и очень мощный, по всем признакам принадлежащий к торговому флоту Пао, приземлился в сырых, поросших лесом горах в южной оконечности провинции Брумбо. Из него высадилась сотня молодых воинов. На них были надеты простые, скроенные из сегментов прозрачные плащи, которые превращались в обтекаемые панцири, стоило воину развести руки в стороны. Антигравитационная сетка делала воинов невесомыми, реактивные двигатели позволяли им двигаться с огромной скоростью.

Корабли летели низко над черными деревьями, над дикими равнинами. Впереди мерцало озеро Чагас, в котором отражались созвездия. На противоположном берегу виднелась крепость из булыжников и бревен – город Слаго, над низкими постройками которого возвышалась башня с Залом Славы.

Летучие воины, словно соколы, опустились на землю. Четверо из них подбежали к священному огню, разметали по камушку древний очаг, потушили пламя – лишь один тлеющий уголек они поместили в металлический контейнер. Остальные преодолели последние десять ступеней из камня, оглушили стоящих на страже жриц огня и ворвались в высокий закопченный зал.

Со стены свешивалось знамя клана, сотканное из волосков с головы каждого из воинов клана Брумбо. Трофеи как попало сбрасывались в ранцы и сумки: священные реликвии, древнее оружие, сотня изодранных знамен, свитки и манускрипты, осколки скал, костей, стали и древесного угля, склянки высохшей коричневой крови, собранной в память о битвах и мужестве Брумбо.

Когда в Слаго, наконец, поняли, что происходит, корабль паонитов был уже в космосе, на пути к Пао. Женщины, юноши, старики бежали в священный парк, плача и крича. Но захватчики уже покинули город, унося с собой душу клана – самые драгоценные сокровища.

На рассвете следующего дня воины Брумбо вывели боевые машины и образовали восемь платформ, поднимаемых в воздух антигравитационными генераторами, привели в боевую готовность противоракетные установки, динамические жала, звуковые бластеры. Другие головорезы Брумбо поднялись на своих конях в воздух, но сейчас они уже двигались стройными рядами. Боевые платформы поднялись в воздух – и взорвались. Механические кроты, проделав туннели в грунте, подложили мины под основание каждой из платформ. Воздушная кавалерия сбилась в кучу от ужаса. Лишившись защиты, она становилась идеальной целью для ракет, по понятиям Брумбо, оружием трусов.

Мирмидоны-валианты также не любили ракет. Беран настаивал на минимальном кровопролитии, но когда были разрушены боевые платформы, он уже не смог сдерживать мирмидонов. В своих прозрачных панцирях они взмыли в небо и кинулись оттуда на кавалерию Брумбо. Над мирными полями закипел страшный бой.

Предрешить исход было невозможно. Мирмидоны и воздушные кавалеристы Брумбо погибали в равных количествах, но через двадцать минут кавалеристы вдруг неожиданно вышли из боя и опустились на землю, оставив мирмидонов под огнем ракет. Однако мирмидоны не были захвачены врасплох и тоже нырнули вниз, к земле. Лишь несколько самых медлительных – общим числом около двадцати – были расстреляны.

Всадники скрылись под защиту своих кораблей. Мирмидоны отступили. Их было меньше, чем Брумбо – тем не менее вояки клана дали им уйти, озадаченные и испуганные столь неожиданным и свирепым сопротивлением.

Остаток дня прошел тихо. Весь следующий день все также было спокойно

– в это время Брумбо проводили ультразвуковое зондирование почвы под корпусами своих кораблей, отыскивая и обезвреживая мины. Покончив с этим, флот поднялся в воздух, тяжело перелетел через Гилиантское море. Корабли пересекли перешеек к югу от Эйльянре и приземлились на берегу – на таком расстоянии от Великого Дворца, что их можно было видеть невооруженным глазом.

На следующий день Брумбо выступили пешим строем в шесть тысяч человек, защищенных противоракетными установками и вооруженных четырьмя огнеметами. Они осторожно продвигались вперед, прямо к Великому Дворцу. Но мирмидоны не показывались, и никто не оказывал сопротивления. Брумбо подошли уже под самые стены Великого Дворца, как вдруг со стены спустился вниз четырехугольник из черной, коричневой и желтой ткани. Брумбо замерли, вглядываясь.

Усиленный динамиками голос зазвучал из Дворца:

– Эбан Бузбек, выйди вперед. Приди поглядеть на добычу, привезенную нами из твоего Зала Славы. Выйди вперед, Эбан Бузбек. Тебе не причинят зла.

Эбан Бузбек выступил вперед, заговорил в усилитель:

– Что за новый обман, что вы еще выдумали? Что еще за новый паонитский трюк?

– У нас все сокровища вашего клана, Эбан Бузбек: это знамя, последний уголек вашего Вечного Огня, все ваши геральдические реликвии. Хочешь выкупить их?

Эбан Бузбек стоял шатаясь – казалось, он вот-вот потеряет сознание. Он повернулся и неверным шагом пошел назад, на корабль.

Прошел час. Эбан Бузбек и группа знати вышла вперед:

– Мы требуем перемирия, чтобы осмотреть все то, что, как вы утверждаете, попало вам в руки.

– Приходи, Эбан Бузбек, осматривай сколько твоей душе угодно.

Эбан Бузбек и его свита осмотрели все реликвии. Они не проронили ни слова – молчали и сопровождавшие их паониты.

Люди Брумбо в молчании вернулись на свои корабли.

Вдруг раздался клич:

– Пробил ваш час! Паонитские трусы! Приготовьтесь к смерти!

Воины клана ринулись в наступление, движимые бешеными чувствами. Но на полпути они встретились с мирмидонами и вступили в рукопашную схватку – оружием были лишь мечи, пистолеты да просто руки.

Брумбо были смяты: впервые воины клана встретили силу, явно их превосходящую. Они были отброшены, отступили. Они узнали страх.

Из Великого Дворца снова зазвучал голос:

– Ты не можешь победить, Эбан Бузбек, ты не можешь ускользнуть. В наших руках ваши жизни, ваши священные реликвии. Сдавайтесь, иначе мы уничтожим и то, и другое.

Эбан Бузбек сдался. Он опустил голову до земли перед Бераном и капитаном мирмидонов, он признал за Пао право полной свободы и отказался от своих прав властелина. Преклонив колени перед священным знаменем Брумбо, он поклялся никогда более не вторгаться на Пао и не замышлять против него ничего плохого. Ему было разрешено по-лучить назад сокровища клана, которые мрачные воины торжественно внесли на борт корабля. Флотилия отчалила.

А Пао все оборачивался по своей орбите вокруг Ауриола; прошло еще пять лет, сложных и богатых событиями. Для Пао в целом это были хорошие годы. Никогда еще жизнь не была столь легка, а голод – столь редким явлением. К обычным товарам, производимым на планете, прибавилось множество других, импортируемых из далеких миров.

Корабли текникантов достигали самых отдаленных уголков Галактики, происходила настоящая коммерческая конкуренция между текникантами и Меркантилем. В результате оба производства расширялись, и те и другие искали новых рынков сбыта.

Число валиантов также возросло, но по другому принципу. Рекрутирования больше не проводились – только дитя отца и матери-валиантов становилось полноправным членом касты.

В Поне росло число когитантов, но не столь быстро. В туманных горах было открыто три новых института, а высоко, на самом дальнем утесе, Палафокс выстроил мрачный и угрюмый дворец.

Теперь корпус переводчиков отделился от когитантов: переводчики фактически являлись оперативным отрядом касты. Как и прочие группы, переводчики увеличились количественно и очень повысили квалификацию. Несмотря на свою обособленность от трех новоязычных групп и всего населения Пао, они были весьма необходимы. Когда рядом не было переводчика, любая сделка совершалась на Пастиче, который по причине его универсальности понимали очень многие. Но когда обсуждался какой-нибудь специальный вопрос, без переводчика обойтись было нельзя.

Прошли годы – и все планы, задуманные Палафоксом, претворяемые в жизнь Бустамонте и неохотно поддерживаемые его племянником, приносили свои плоды. Четырнадцатый год правления Берана принес процветание и благополучие.

Беран давно относился скептически к обычаю иметь гаремы, который ненавязчиво, но весьма крепко укоренился во многих Институтах Когитантов. Изначально в девушках не было недостатка – многие были согласны на выгодные брачные контракты, и все сыновья и внуки Палафокса, не говоря уж о нем самом, содержали колоссальные гаремы неподалеку от Пона. Но когда на Пао снизошло благоденствие, количество молодых женщин, согласных на подобные условия, резко уменьшилось, и поползли странные слухи. Поговаривали о снадобьях, гипнозе, даже черной магии…

Беран приказал расследовать, какими методами добиваются когитанты согласия женщин на подобные контракты. Он понимал, что вторгается в деликатную область, но не ожидал столь незамедлительной реакции. Лорд Палафокс лично прибыл в Эйльянре.

Однажды утром он появился на террасе Дворца, где Беран сидел, созерцая море. При виде высокой тощей фигуры и резких черт Беран вдруг осознал, сколь мало этот Палафокс отличался от того, увиденного им впервые много лет назад. Даже одежда из тяжелой коричневой ткани, серые брюки и шапочка с острым козырьком были все такими же. Сколько же Палафоксу лет?

Палафокс пренебрег обычной церемониальной болтовней.

– Панарх Беран, налицо досадная неприятность. Вы должны принять меры.

Беран медленно наклонил голову:

– И что это за досадная неприятность?

– Вторжение в мои сугубо личные дела. Шайка грубых ищеек ходит по моим следам, беспокоит моих женщин бесцеремонной слежкой. Я прошу, чтобы вы нашли того, кто отдал это распоряжение и примерно наказали виновных.

Беран встал:

– Лорд Палафокс, довожу до вашего сведения, что приказ о расследовании отдал я сам.

– В самом деле? Вы поражаете меня, Панарх Беран! И что вы надеетесь узнать?

– Я не хочу ничего узнавать. Я полагал, что вы расцените этот акт как предупреждение и перемените свое поведение ровно настолько, насколько необходимо. Вместо этого вы предпочли противиться, что создает лишние сложности.

– Я Магистр Брейкнесса. Я действую напрямик, без околичностей, – голос Палафокса был стальным, но само заявление на первый взгляд казалось безобидным.

Беран, в прошлом изучавший искусство полемики, попробовал извлечь из этого выгоду.

– Вы всегда были ценным союзником, Лорд Палафокс. Взамен вы получили право полного контроля над событиями на Нонаманде. Но все должно быть в рамках законности. Заключение контрактов с женщинами по их добровольному согласию хоть и социально оскорбительно, но само по себе не является преступлением. Но без их согласия…

– А какие основания у вас есть для подобных заявлений?

– Слухи в народе.

Палафокс слегка улыбнулся:

– А если вдруг вам удастся в этом удостовериться? Что тогда?

Беран заставил себя взглянуть в темные мерцающие глаза:

– Ваш вопрос лишен смысла. Все это уже в прошлом.

– Ваши слова невразумительны.

– Способ пресечь слухи – это пролить свет на действительное положение дел. Отныне и впредь женщины, желающие заключить брачные контракты, должны являться в общественное учреждение – сюда, в Эйльянре. Все контракты будут заключаться только в этом учреждении, все прочие будут юридически приравнены к похищению.

Палафокс помолчал несколько секунд. Затем мягко спросил:

– Как вы собираетесь обеспечить соблюдение этого закона?

– Обеспечить соблюдение закона? – Беран был удивлен. – На Пао нет необходимости обеспечивать выполнение народом правительственных постановлений.

Палафокс отрывисто кивнул:

– Ситуация, как вы сказали, прояснилась. И я верю, что ни у кого из нас не будет повода для жалоб.

С этими словами он удалился.

Беран глубоко вздохнул, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Он одержал победу – в определенной степени, конечно. Он отстоял авторитет государства и вырвал молчаливое признание этого авторитета у Палафокса.