Текст книги "Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук"

Эйлас сразу понял, что перед ним разбойники, и поздравил себя с предусмотрительностью – решение спрятать Татцель в расщелине оказалось правильным. Тем временем всадники заметили мертвую лошадь и были несколько озабочены этим обстоятельством.

Поравнявшись с хижиной, бродяги задержались и вполголоса посоветовались, после чего, пригнувшись, стали изучать следы на песке. Спешившись, они привязали лошадей к фургону и стали осторожно приближаться к лачуге – но тут же остановились в полном изумлении.

Эйлас оцепенел – сердце его сжалось, будто к нему прикоснулись куском льда. Татцель тоже услышала приближение всадников. Теперь она показалась, прыгая на одной ноге, из-за угла хижины и, обратившись к разбойникам, самоуверенно давала какие-то указания – Эйлас не мог расслышать, что именно она говорила. Девушка указывала рукой на фургон; по всей видимости, она хотела, чтобы ее отвезли в ближайший замок или на какую-нибудь перевалочную станцию ска.

Два незнакомца переглянулись, ухмыляясь мысли, одновременно их посетившей; у паренька на козлах отвисла челюсть – он часто моргал, пытаясь сообразить, что происходит.

Эйласа раздирали противоречия: ярость, вызванная неслыханной глупостью дочери герцога, глубокое сожаление о том, что ей предстояло испытать, и снова вспышка гнева, вызванная другой причиной. Как бы он ни проклинал самонадеянную девчонку, теперь он не мог бросить ее в беде и после этого уважать самого себя. Ослепленная высокомерием и тщеславием, Татцель поставила под угрозу не только себя, но и его самого!

Два разбойника приблизились к Татцель и остановились прямо перед ней. Разглядев ее с ног до головы, они обменялись одобрительными репликами. Отшатнувшись, Татцель принялась повторять приказы отчаянно-негодующим тоном.

Сутулый худощавый субъект задал девушке несколько вопросов. Она ответила ледяным тоном и снова указала на фургон.

– Да-да, – судя по всему, отвечал змееголовый тип. – Всему свое время. Прежде всего следует пользоваться сиюминутными возможностями. Судьба свела нас для того, чтобы мы могли отпраздновать это счастливое стечение обстоятельств надлежащим образом. Жаль, что у тебя нет подруги!

Татцель отпрыгнула еще на шаг и беспомощно озиралась.

– А теперь она поражается тому, что я не спешу броситься ей на помощь и проучить двух мужланов! – язвительно подумал Эйлас.

Наклонившись вперед, коренастый бородач схватил девушку за талию. Прижав ее к себе, он попытался ее поцеловать. Татцель уворачивалась и так и сяк – но в конечном счете ему удалось найти ее губы. Жилистый субъект похлопал его сзади по плечу; они обменялись парой слов – бородач неохотно отступил, явно чего-то опасаясь или будучи в подчиненном положении.

Старший разбойник говорил тихо, но убедительно – другой пожал плечами, не отваживаясь возражать. Они приготовились бросить жребий, чтобы определить, кто из них будет развлекаться с Татцель в первую очередь. Разбойник помладше вставил в землю деревянный колышек и провел ножом черту в десяти шагах от колышка. Вынув по монете из поясных сумок, они встали за чертой и по очереди бросили монеты в направлении колышка. Крестьянский паренек спрыгнул с козел и подбежал смотреть на результаты – его они явно очень интересовали.

Пока внимание бандитов и возничего отвлеклось, Эйлас подкрался к фургону и спрятался за ним. Рядом с хижиной разгорелся спор, связанный с возможным нарушением правил, – арбитром назначили паренька-возничего. Тот вынес решение, и жребий бросили снова, соблюдая какую-то внесенную в правила поправку, хотя товарищи-разбойники продолжали ворчать и обмениваться ругательствами. В то же время Татцель разразилась яростными нравоучениями, как домохозяйка, отчитывающая непослушных собак, пока ей не приказали заткнуться, после чего она прислонилась спиной к хижине и замолчала, скорчив растерянную гримасу.

Пока имели место эти важные переговоры, Эйлас потихоньку подобрался к лошадям и позаимствовал лук с несколькими стрелами.

Игра закончилась: победителем оказался грузный бородач, торжествующе расхохотавшийся и поздравивший Татцель с удачным выбором судьбы. Он снова схватил девушку и, ухмыляясь и подмигивая по пути своему товарищу, потащил ее в лачугу.

Разбойник постарше уныло пожал плечами и прорычал какой-то приказ – паренек сбегал к фургону и принес ему кожаный бурдюк с вином. Выбрав местечко за углом, посуше и потеплее, оба сели на землю, прислонившись спинами к стене хижины.

Эйлас бесшумно обошел хижину с другой стороны, держа наготове лук с натянутой тетивой. Прокравшись вдоль стены ко входу, он вступил внутрь – мягко, как тень. Обнаженная Татцель лежала, раскинув руки и ноги, на травяной подстилке. Бородатый бандит уже спустил штаны и стоял на коленях, готовый приступить. Татцель заметила молчаливый силуэт в дверном проеме и ахнула. Грузный бандит обернулся, с трудом вскочил на ноги и отступил на пару шагов, хватая воздух пальцами в поиске рукояти меча. Он уже открыл рот, чтобы разразиться воплем – Эйлас выпустил стрелу. Коротко просвистев, стрела пронзила открытый рот и пригвоздила голову разбойника к деревянному угловому столбу. Пританцовывая и судорожно размахивая руками, бородач захрипел и умер.

Эйлас выскользнул из хижины так же тихо, как вошел. Выступив из-за угла, он увидел старшего бандита – развалившись на траве, тот запрокинул бурдюк, направляя струю вина в открытый рот, в то время как паренек-возничий завистливо наблюдал за этим фокусом. Глаза паренька, сосредоточенные на бурдюке, заметили Эйласа – он сдавленно вскрикнул. Прозрачно-серые глаза бандита тоже сфокусировались на неожиданно появившейся фигуре. Жилистый разбойник отбросил бурдюк и ловко вскочил на ноги, выхватив меч. На его угрюмом морщинистом лице не было никаких признаков страха. Эйлас выпустил стрелу. Колени бандита подогнулись; схватившись слабеющими пальцами за древко стрелы, торчащей из груди, он медленно опустился на землю.

Тем временем паренек со взъерошенной шевелюрой дал стрекача, перепрыгивая через камни и кочки, обратно по береговой колее, вниз по течению – через несколько секунд он скрылся из виду.

Эйлас заглянул в хижину. Задумчиво опустив глаза, Татцель одевалась, повернувшись спиной к пригвожденному к стене трупу. Эйлас спустился, тоже задумчиво, к фургону бандитов, покрытому чехлом из добротного вощеного льняного холста. Под чехлом он нашел большое количество провианта, достаточное для того, чтобы прокормить дюжину прожорливых мужчин на протяжении месяца или двух.

Эйлас выбрал часть этих продуктов: мешок муки, пару копченых свиных боков, соль, два круглых сыра, бурдюк вина, окорок, чулок, набитый луковицами, горшок с копченой гусиной печенкой, связку сухой соленой рыбы, пакет изюма и пакет урюка. Завернув эти припасы в холщовый чехол, он навьючил их на самую крепкую из двух лошадок, тянувших фургон.

Прыгая на одной ноге, Татцель выбралась наружу и присела на пороге, скромно причесывая свалявшиеся локоны. Эйлас вспомнил об изготовленном раньше костыле. Поколебавшись, он сходил за костылем и принес также почти очищенную форель. Костыль он передал пленнице:

– Это поможет тебе ходить.

Зайдя в хижину, Эйлас взял два плаща и вытряс их, бросив взгляд на стоящий в углу труп бандита со стрелой во рту. Следующего посетителя лачуги ждал неприятный сюрприз.

Вернувшись под открытое небо, Эйлас с удовольствием вдохнул чистый воздух и сказал:

– Пора ехать! Скоро здесь прохода не будет от ска – сбежавший парнишка не преминет выболтать все, что знает.

Татцель указала на тропу:

– Кто-то уже идет. Беги, пока у тебя есть время спасти свою шкуру.

Обернувшись, Эйлас увидел старика в длинной рубахе из рогожи, в лаптях и широкополой соломенной шляпе с низкой тульей. Старик вел четырех коз; каждая коза тащила небольшой тюк и разные пожитки. Поравнявшись с хижиной, путник бросил безразличный взгляд на Эйласа и Татцель и прошел бы мимо, если бы Эйлас не позвал его:

– Подождите! Одну минуту!

Старик остановился – вежливо, но неохотно.

– Я не знаком с этой местностью, – сказал Эйлас. – Вы не откажетесь ответить на несколько вопросов?

– Спрашивайте – скажу все, что знаю.

Эйлас указал рукой вниз по течению речки:

– Куда ведет эта колея?

– В десяти милях ниже по долине – поселок Глостра; там ска устроили форт, у них много бараков.

– А выше?

– Там несколько развилок. Если идти по главной тропе, то есть по Верхнему Верещатнику, выйдешь на Подветренную дорогу; дальше – перевал и Поэлитетц.

Эйлас кивнул – его предположения подтвердились. Он подал старику знак:

– Будьте добры, следуйте за мной. Коз можно привязать к фургону.

Старик с сомнением поплелся за Эйласом к хижине, где Эйлас продемонстрировал ему два трупа:

– Фургон принадлежал этим людям – они ехали вверх по долине. Они на меня напали, мне пришлось их убить. Кто они?

– Бородач в хижине – ска-полукровка. Не знаю, как его зовут. Другого прозвали Гадюка Федрик. Оба на службе у Торкваля, насколько мне известно.

– Торкваль… я слышал это имя.

– Торкваль – главарь разбойников. Он обосновался в Энге. Там он никого не боится, это неприступная крепость.

– Все зависит от того, кто идет на приступ и каким образом, – возразил Эйлас. – Где находится эта крепость? Я не хотел бы случайно оказаться поблизости.

– В пятнадцати милях выше растут три большие сосны – к стволу каждой приколочен бараний череп. Тропа, отходящая в этом месте направо, ведет к Энгу. Я бывал там однажды – вход сторожили два рыцаря в доспехах, посаженные на колья. Больше я туда не пойду.

– Не могу не заметить, что ваша вторая коза везет большой чугунный котелок, – сказал Эйлас. – Не согласитесь ли вы обменять котелок на лошадь и фургон, полный провизии – ее хватит на год всей вашей семье?

– Должен сказать, что такой обмен меня устроил бы, – почесал затылок старик. – В том случае, конечно, если вы обмениваете имущество, вам принадлежащее.

– Я предъявил на него права, и никто их не оспаривает. Тем не менее, если мы обменяемся, советую вам поскорее отвезти фургон в укромное место – хотя бы для того, чтобы не вызывать зависть у встречных.

– Полезный совет, – кивнул старик. – Хорошо, по рукам!

– Кроме того, вы нас не видели – так же как и мы с вами никогда не встречались.

– Разумеется. Я слышал какие-то голоса, но это были завывания духов, донесенные ветром.

Солнце опускалось за спиной Эйласа, пока он ехал вверх по долине в сопровождении Татцель – уздечка третьей лошади, везущей провиант, была привязана веревкой к седлу девушки. Эйлас присвоил оба лука и оба колчана со стрелами.

Долина сужалась и становилась круче – речка шумела и бурлила там, где на ее пути встречались валуны. Поодиночке и небольшими группами попадались лиственницы и кедры; с обеих сторон открывались ложбины и расщелины, и в каждой серебрился впадавший в речку ручеек.

Поздно вечером поднялся ветер, по небу понеслись тучи – судя по всему, с моря надвигалась гроза; ночь обещала быть беспокойной.

Закат позолотил горные хребты – долины стали наполняться сумраком. Эйлас повернул в одну из ложбин, вымытых притоками. Спешившись, он повел лошадь под уздцы, и в сотне ярдов выше по течению нашел защищенную от ветра травянистую площадку, где можно было развести костер, не опасаясь, что его заметят с дороги.

Татцель, недовольная выбором места привала, брезгливо озиралась по сторонам:

– Зачем останавливаться в такой глуши?

– Чтобы ночью нас никто не беспокоил, – объяснил Эйлас.

– Мы заходим все дальше в дикие места. Куда ты направляешься? Ты вообще понимаешь, что делаешь?

– Я надеюсь найти спокойный, безопасный путь по верхним предгорьям, позволяющий вернуться в Южную Ульфляндию, в Дун-Даррик. Потом я отвезу тебя к себе в Домрейс, в Тройсинет.

– Я не желаю посещать эти места, – холодно сказала дочь герцога. – Мои пожелания для тебя ничего не значат?

Эйлас рассмеялся:

– Тебе придется понять, что пожелания рабов редко принимаются во внимание.

Татцель нахмурилась и словно не расслышала его ответ. Эйлас принялся собирать хворост и сооружать очаг из камней; по ходу дела он обнаружил плоскую плитку твердого темно-зеленого офита – примерно в локоть шириной и полдюйма толщиной. Эйлас развел огонь и разложил форель на плоском камне, после чего обернулся к Татцель, сидевшей рядом на бревне и наблюдавшей за его приготовлениями со скучающим видом.

– Сегодня ты будешь готовить, – сказал Эйлас. – А я сооружу убежище от непогоды.

Татцель отрицательно покачала головой:

– Я ничего не знаю о таких вещах.

– Я объясню, что нужно сделать. Отрежь сало с окорока и подогрей его в котелке, чтобы оно растопилось; не спали его – проследи за тем, чтобы сало не дымило! Тем временем нарежь форель на куски. Когда сало растопится, обжарь в нем рыбу – тоже осторожно, чтобы не обгорела. Когда рыба хорошо поджарится, отставь котелок в сторону. Смешай немного муки с водой и сделай тонкие лепешки. Прижми их к этой плитке – она уже раскалилась, – Эйлас указал на плоский кусок офита. – Когда лепешки поджарятся с одной стороны, переверни их и поджарь с другой.

– Я не собираюсь учиться приготовлению пищи.

Эйлас немного помолчал:

– Несмотря на то что я порядком устал, я мог бы тебя хорошенько высечь – своей невероятной глупостью ты в любом случае заслужила порку. Или я мог бы сам все приготовить и вежливо тебя обслужить, предупреждая все твои желания. И в том, и в другом случае, однако, мне пришлось бы прилагать дополнительные усилия. Но я могу просто-напросто тебя не кормить, что не потребует никаких усилий. Какой вариант ты предпочитаешь?

Татцель задумчиво наклонила голову набок, но не предоставила никаких рекомендаций.

– По правде говоря, бить тебя мне не хочется, – сказал Эйлас. – Служить тебе мне хочется еще меньше. Значит, тебе придется готовить или остаться без ужина. Не забывай, что утром тебе придется сделать такой же выбор.

– Я закушу сушеными абрикосами и выпью вина, – презрительно отозвалась Татцель.

– Ничего подобного ты не сделаешь! Кроме того, тебе придется самой приготовить себе постель. Или сиди под дождем всю ночь – мне какое дело?

Обхватив руками колени, Татцель мрачно смотрела на пламя костра. Тем временем Эйлас соорудил палатку из чехла, прежде закрывавшего фургон, и, набрав несколько охапок буйно растущей травы, приготовил себе постель.

Заметив, что постель предназначена для одного, Татцель звонко выругалась и злобно занялась приготовлением ужина. После этого Эйлас набрал еще травы и приготовил постель пошире.

Они ели в молчании. Никакие лакомства не радовали Эйласа больше, чем эта жареная форель с печенными на камне лепешками, приправленная ломтиками сырого лука и сдобренная несколькими глотками вина. Над головой ветер вздыхал в кронах деревьев, костер полыхал в такт каждому дуновению. Наконец Эйлас отправился поить лошадей, после чего привязал их там, где они могли пастись в свое удовольствие.

Вернувшись, Эйлас выпил еще немного вина из бурдюка. Татцель искоса наблюдала за ним. Повернувшись к огню, Эйлас улыбнулся:

– Где ты спрятала мой нож? – Этим ножом дочь герцога резала форель.

Поразмышляв немного, Татцель засунула руку за пояс и вынула нож. Эйлас быстро отнял его.

– Ты причинил мне боль! – пожаловалась Татцель, потирая кисть.

– Если бы ты меня зарезала во сне, ты причинила бы мне гораздо бóльшую боль.

Татцель безразлично пожала плечами. Вскоре Эйлас поднялся на ноги. Он перенес под чехол весь провиант, какой мог испортиться под дождем. После этого он взял оба лука и попробовал каждый, проверяя равномерность обработки древесины, прочность конструкции и натяжение тетивы. Оба лука ему нравились, но один был лучше другого – этот лук Эйлас положил под травяную подстилку с той стороны, где собирался спать, чтобы он был под рукой, но поодаль от ловких пальцев Татцель. Другой лук он сжег на костре.

Татцель смотрела, опустив уголки губ:

– Я чего-то не понимаю.

– Неужели? У меня тоже возникло впечатление, что ты многого не понимаешь.

– Почему ты упрямо стараешься держать меня в плену? Я предпочитаю быть свободной – и только мешаю тебе в пути. Судя по всему, ты не намерен пользоваться мной как женщиной.

Эйлас вспомнил о событиях прошедшего дня и пробормотал:

– Я не мог к тебе прикоснуться.

– Странно! Значит, ты все-таки сознаешь, насколько выше мое происхождение?

– Ты жестоко ошибаешься.

– О, значит это из-за бандита, – Татцель моргнула, и Эйласу показалось, что он заметил слезы, блеснувшие у нее в глазах. – А что я могла выиграть, если бы стала сопротивляться? Я во власти двуногой скотины – беглых рабов и разбойников! Мне все равно. Делай со мной все, что хочешь.

Эйлас презрительно хмыкнул:

– Перестань притворяться. Я говорил тебе вчера вечером и повторяю сегодня: я никогда тебя не изнасилую.

Татцель искоса наблюдала за ним:

– Что же тебе от меня нужно? Твое поведение загадочно.

– А что в нем загадочного? Меня поработили и заставили служить тебе в замке Санк – никто не спрашивал меня о том, чего я хочу или не хочу, мне приходилось постоянно сдерживать ярость. Я поклялся, что настанет день возмездия. Теперь ты моя рабыня и обязана мне служить, выполняя любые мои прихоти. Что может быть проще? В сходстве этих ситуаций, в их параллельности есть своеобразная красота. Постарайся наслаждаться красотой справедливости так же, как это делаю я!

Татцель только поджала губы:

– Я не рабыня! Я – леди Татцель из замка Санк!

– Насколько я помню, твое звание не произвело большого впечатления на разбойников.

– На этих животных? По меньшей мере в их жилах текла кровь ска.

– Какое это имеет значение? Оба они заслужили болтаться на виселице. Я с удовольствием их прикончил.

– Стрелами, из западни! – усмехнулась Татцель. – Сразиться со ска лицом к лицу ты не смеешь.

Эйлас иронически поморщился:

– В каком-то смысле это верно. С моей точки зрения, война не игра и не соревнование в рыцарской доблести. Это весьма нежелательный процесс, и с ним следует покончить как можно быстрее, причиняя себе как можно меньше неприятностей… Тебе известен ска по имени Торкваль?

Татцель внезапно проявила явное нежелание продолжать разговор. Наконец она сказала:

– Мне известен Торкваль. Он мой троюродный брат. Но я встречалась с ним только однажды. Его больше не считают настоящим ска, и теперь он удалился за пределы наших владений.

– Торкваль вернулся – его логово неподалеку, на склоне Нока. Сегодня мы пили его вино и закусывали его луковицами. Правда, форель я сам поймал.

Татцель обернулась, глядя вниз, в темную ложбину, где какой-то ночной зверь время от времени возился в сухих листьях. Снова повернувшись к Эйласу, она сказала:

– Говорят, Торкваль быстро сводит счеты с обидчиками. Подозреваю, что тебе придется дорого заплатить за сегодняшний ужин.

– Предпочитаю пользоваться щедростью Торкваля бесплатно, – отозвался Эйлас. – И все же никто не знает, как обернутся события. Темная и жестокая страна, Северная Ульфляндия!

– Мне она никогда такой не казалась, – с укором возразила Татцель.

– До сих пор тебе не приходилось быть в рабстве… Пойдем. Пора спать. Парень, погонявший лошадей бандитов, станет всюду рассказывать о благородной леди-ска, и долина скоро будет кишеть солдатами в черных шлемах. Я хотел бы выехать пораньше.

– Спи! – безразлично отозвалась Татцель. – Я тут еще немного посижу.

– Тогда мне придется привязать тебя веревкой, чтобы ты не заблудилась где-нибудь ночью. В этих местах во мраке блуждают странные существа – как тебе понравится, если кто-нибудь затащит тебя в пещеру?

Хромая, Татцель неохотно поплелась к палатке и прилегла на подстилку.

– Безопасность превыше всего! – заявил Эйлас. – Все равно веревка пригодится. Я крепко сплю и могу не проснуться, если ночью мне на голову упадет камень.

Опоясав Татцель петлей веревки, он закрепил петлю беседочным узлом, чтобы она не могла его развязать, а концы веревки привязал к своему поясу – теперь пленница была на привязи.

Эйлас набросил на девушку плащ. Почти полная луна выглянула сквозь просвет в листве, озаряя лицо дочери герцога-ска и смягчая ее черты – она казалась обворожительно привлекательной. Эйлас стоял и смотрел на нее, пытаясь угадать значение полусонной, полупрезрительной усмешки, на мгновение скривившей ее губы… Он отвернулся, не позволяя воображению преодолеть здравый смысл, лег рядом с ней и тоже закрылся плащом. Что он упустил из вида? Оружие? Оно под рукой. Узлы ей не развязать. Эйлас успокоился и вскоре заснул.