Текст книги "Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук"

– Мудрое решение, – кивнул Квид. – А теперь пора спать.

Всю ночь ураганный ветер ревел и визжал на бурлящем потоками воды плоскогорье – буря стала ослабевать только после рассвета. Солнце взошло в калейдоскопическом столпотворении черных, белых, красных, розовых и серых тонов, после чего с уверенностью воссияло в узкой прояснившейся полосе, озаряя влажные луга длинными наклонными розовыми лучами под странным, молчаливо-черным небом.

Квид развел огонь, а Фрелька приготовила овсяную кашу, каковую все присутствующие съели с молоком, ягодами и поджаренными полосками предложенной Эйласом ветчины.

Хозяйка сняла с ноги девушки повязку и бросила бинты в огонь, напевая:

– Поднимайся, Татцель, и ходи! У тебя все в жизни впереди!

Татцель осторожно попробовала встать на больную ногу и, к своему удовлетворению, обнаружила, что нога больше не болит.

Эйлас и Квид вышли седлать лошадей. Эйлас спросил:

– Если я расспрошу вас о местах, где собираюсь ехать, станут ли несколько медных грошей достаточным выражением благодарности за предоставленные сведения?

Квид поразмыслил:

– В ходе наших бесед мы подняли ряд интересных вопросов. Я мог бы описать каждый поворот долгого пути, подробно перечисляя все опасности, какие могут встретиться по дороге, а также способы избежать этих опасностей, и тем самым десятки раз спасти вашу жизнь, не сходя с места – и вы с благодарностью наградили бы меня мешком золота. Тем не менее, если бы я кратко упомянул о том, что человек, которого вы рассчитываете встретить в конце долгого пути, уже мертв, вы могли бы ничего мне не предложить, хотя результат, по сути дела, был бы одним и тем же. Разве я не прав?

– Разумеется правы, – кивнул Эйлас. – И снова причина парадокса заключается в искажении действительности под влиянием алчности. Предлагаю раз и навсегда освободиться от этого низменного порока и оказывать друг другу помощь простосердечно и безвозмездно!

– Короче говоря, вы отказываетесь платить за известные мне сведения? – проворчал Квид.

– Если бы вы спасли мне жизнь даже один-единственный раз, как я мог бы вам отплатить? Это бессмысленный вопрос. Именно по этой причине услуги такого рода, как правило, предоставляются бесплатно.

– И все же, если бы я спас вашу жизнь десятки раз, а также жизнь ваших родителей и целомудрие вашей сестры, а вы отблагодарили бы меня за это хотя бы ломаным грошом, по меньшей мере я мог бы прислониться пузом к стойке и осушить кружку пива за ваше здоровье.

– Очень хорошо, – ответил Эйлас. – Расскажите все, что знаете. Посмотрим, стóят ли ваши сведения ломаного гроша.

Квид воздел руки к небу:

– По меньшей мере в вашем обществе я упражняюсь в красноречии… Куда вы направляетесь?

– На север, в Годелию. В Дун-Кругр.

– Вы на правильном пути. Через день езды на север по плоскогорью вы увидите громадный уступчатый спуск – Сходни Кама. Земля там опускается ярусами подобно гигантским ступеням – согласно легенде, великан Кам соорудил эту лестницу, чтобы ему легче было подниматься от озера Кийверн на плоскогорье. На первой верхней ступени вы найдете множество древних могил – отнеситесь к ним с должным почтением. Это кладбище считали священным редаспийцы, населявшие наши места три тысячи лет тому назад. Призраки там встречаются чаще обычного, причем говорят, что среди редаспийских могил возобновляется старая дружба и разгорается с новой силой старая вражда. Если вы увидите призраков, ничего не говорите и не вмешивайтесь, а главное – не соглашайтесь выполнять роль судьи ни в одном из их призрачных арбитражей. Ведите себя так, будто ничего не слышите, и они оставят вас в покое. Это полезные сведения?

– Чрезвычайно!

– На второй ступени живет упырь, меняющий внешность по своему усмотрению. Он встретит вас с распростертыми объятиями, предложит вино, пищу и кров. Ничего от него не принимайте – даже глотка холодной воды – и спускайтесь с этой ступени, чего бы это вам ни стоило, пока солнце еще не зашло, ибо с заходом солнца к упырю возвращается настоящий облик, и тогда вам не сдобровать. Если вы возьмете у него что-нибудь, вы погибнете. Тоже полезная информация?

– Еще полезнее прежней!

– Третья средняя ступень приятна и удобна – если хотите, там вы можете отдохнуть… Тем не менее рекомендую сторониться закрытых пространств и помещений – таких, как хижины или пещеры. Кроме того, за все полезное, что вы там найдете, благодарите вслух бога Спирифьюме, правителя и покровителя этих мест, владеющего также обширным поместьем на Марсе. Таковы сведения о третьей ступени.

– Весьма любопытно!

– Четвертая и пятая ступени, как правило, безопасны для путников, хотя в той или иной степени все ярусы Сходней Кама заколдованы. Не задерживайтесь в этих местах. Подъехав к озеру Кийверн, на берегу вы увидите постоялый двор «Рога Кернууна», принадлежащий друиду Дильдалю. С первого взгляда он честный малый и предлагает ночлег за умеренную цену. Внешность, однако, обманчива – ни в коем случае не заказывайте его рыбу! Он подает ее в самых различных видах – как икру, в виде котлеток и ухи, маринованную и даже в пудинге. Ешьте только то, на что заранее установлена твердая цена. Продолжать?

– Ваши указания незаменимы!

– Восточный берег озера Кийверн небезопасен – там сплошные топи, болота и трясины. Западный с трудом поддается описанию, потому что я не совсем понимаю, что там происходит. Там преобладают жрецы-архидруиды, а также дополняющая их секта жриц женского пола; они общаются и обсуждают вопросы, относящиеся к их религии. Говорят, на торжественных пиршествах они, в соответствии с древними обрядами, пожирают детей. На островах озера Кийверн – священные рощи друидов; тот, кто причаливает к одному из этих островов, исчезает без следа. Учитывайте это обстоятельство.

– Опять же исключительно любопытно! Меня глубоко впечатляет объем ваших знаний!

– Из озера Кийверн проистекает река Соландер, впадающая на севере в Скайр, – от ее истоков перед вами простирается вся Годелия, как куча навоза на скотном дворе. Таковы мои сведения. – Квид слегка поклонился, тем самым показывая, что закончил рассказ, и скромно улыбнулся, словно ожидая аплодисментов.

– Дорогой мой Квид, ваши сведения просто бесценны! – похвалил его Эйлас. – Вы можете еще что-нибудь сказать?

– Разве того, что я сообщил, недостаточно? – разочарованно развел руками фермер.

– Вы предостерегли меня от множества опасностей. Вполне возможно, однако, что вы решили придержать три или четыре совета особой важности – на тот случай, если я недостаточно заплачу за уже предоставленные рекомендации.

– Ничего подобного. Я честно рассказал все, что знаю, – и теперь вы можете этим воспользоваться, не поблагодарив меня ничем, кроме сотрясений воздуха.

– Тогда примите от меня золотую крону и знайте, что мне было очень приятно провести с вами вечер. Кроме того, имейте в виду, что я нахожусь в дружеских отношениях с волшебником Шимродом, а также с королем Южной Ульфляндии и Тройсинета. Если вам когда-нибудь потребуется помощь и вы сможете обратиться к этим лицам, упомяните мое имя, и ваши потребности будут удовлетворены.

– Сударь, мне жаль с вами расставаться! Настолько жаль, что я готов предложить вам провести у нас еще одну ночь и скостить четверть цены!

– Очень любезно с вашей стороны! – отозвался Эйлас. – Но мы не можем задерживаться.

– В таком случае желаю вам удачи во всех ваших предприятиях.

Эйлас и Татцель покинули коттедж Квида и Фрельки. На Татцель теперь были крестьянская блуза и шаровары, сшитые из домашней пряжи овсяного оттенка. Девушка успела выкупаться; свежая одежда, а также исцеление сломанной ноги привели ее в почти радостное настроение, омрачавшееся лишь присутствием противного настырного Эйласа, претендовавшего на звание ее хозяина… Поведение Эйласа, однако, оставалось загадочным. В Санке, по его собственным словам, он восхищался ею, а теперь, на этих пустынных лугах, где он мог делать с ней все, что хочет, проявлял холодную сдержанность – может ли быть, что бывший слуга продолжал испытывать должное почтение к высокородной леди-ска?

Татцель исподтишка изучала Эйласа. Для двуногой скотины он выглядел представительно, причем она заметила, что Эйлас предпочитал содержать себя в чистоте. Вчера вечером, прислушиваясь к его разговорам с Квидом, она слегка удивилась способности бывшего раба так ясно выражать не слишком простые мысли. Она припомнила дуэль Эйласа с Торквалем: ее спутник атаковал бесстрашного воина-ска, повсеместно заслужившего репутацию опаснейшего фехтовальщика, с почти безразличной уверенностью – и в конце концов спасовал именно Торкваль.

Татцель решила наконец, что Эйлас не считал себя домашним слугой. Почему же он держался отстраненно, даже когда она, просто из капризного желания поэкспериментировать, пыталась возбудить в нем желание? Совсем немного, разумеется, совсем чуть-чуть – так, чтобы события полностью оставались под ее контролем, – но все же! Он игнорировал ее…

Может быть, в ней самой скрывается какой-то изъян? Может быть, от нее плохо пахнет? Татцель покачала головой в замешательстве. Непонятный, странный мир! Она посмотрела по сторонам. После бури выдался спокойный свежий день – по небу блуждали редкие растерянные облака. Казалось, впереди мокрые вересковые пустоши растворялись в воздухе – отчасти потому, что парила земля, перенасыщенная влагой, а отчасти и потому, что впереди начинались Сходни Кама – место, где земля ниспадала огромными уступами.

Перед заходом солнца Эйлас решил устроить привал; до Сходней оставалось не больше мили. Утром, прежде чем продолжать путь, он подождал, чтобы солнце взошло повыше. Почти сразу же они подъехали к краю Сходней – перед ними распростерся бескрайний ландшафт; далеко внизу, у подножия нижнего пятого яруса, блестело длинное озеро Кийверн.

Едва заметная тропа спускалась вдоль ручья, стекавшего к первому ярусу. Уже в сотне ярдов, однако, ручей превратился в водопад, ниспадавший по крутой расщелине, а тропа, скорее всего протоптанная заблудившимся скотом, исчезла.

Спешившись, Эйлас и Татцель осторожно выбрали дорогу вниз по склону и в конце концов спустились на первую ступень – приятную поросшую травой равнину примерно в милю шириной, пестревшую красными маками и ярко-синими соцветиями живокости. Поодаль один от другого стояли огромные вековые дубы – все они чем-то отличались, но каждый производил впечатление свидетеля седой древности. Еще дальше на лугу виднелась неровная вереница гробниц, источенных непогодой и временем. На гробницах были вырезаны надписи – извилистыми редаспийскими иероглифами, значение которых уже давно никто не понимал. Эйласу пришло в голову, что призраки, упомянутые Квидом, могли бы прочесть и перевести редаспийские эпитафии, и тем самым способствовать приумножению знаний современных лингвистов.

– Любопытная возможность! – подумал тройский король. – Следует как-нибудь обсудить ее с Шимродом.

Стараясь не приближаться к могилам и не замечая никаких призраков, Эйлас и Татцель подъехали к краю ступени и стали спускаться на второй ярус. Снова им пришлось осторожно передвигаться зигзагами, время от времени скользя на осыпях, но в конце концов они преодолели этот склон.

Эйлас обратился к пленнице:

– Будь осторожна! По словам Квида, здесь обитает зловещий упырь, способный явиться в любом облике. Не принимай никаких даров и никаких предложений! Ты понимаешь? Ничего не бери и не соглашайся пользоваться никакими услугами – иначе расстанешься с жизнью! А теперь давай проедем этот уступ как можно быстрее.

Второй ярус, подобно первому, представлял собой длинную луговую полосу шириной примерно в милю. Здесь тоже росли одинокие дубы, а слева, с западной стороны, уступ порос лесом из вязов и конского каштана.

На полпути к дальнему краю уступа им встретился молодой человек, по-видимому, недавно поднявшийся с третьего яруса и направлявшийся к первому. Крепкий и пригожий, он отличался румяной белизной кожи, аккуратно подстриженной золотистой бородой и золотистыми кудрями, тоже коротко подстриженными. Путник опирался на посох; за спиной у него висел походный мешок с привязанной к нему небольшой лютней. За поясом незнакомца блестела рукоятка кинжала. На нем были темные штаны из мятой дубленой кожи и кафтан из того же материала; из его зеленой шляпы весело торчало красное перо. Приблизившись к Эйласу и Татцель, незнакомец остановился и приветственно поднял руку:

– Здравствуйте! Кто такие будете, куда едете?

– Мы едем в Годелию, – сдержанно ответил Эйлас. – А вы кто такой?

– Бродячий поэт! Блуждаю куда глаза глядят.

– Надо полагать, вы ведете приятную и беззаботную жизнь, – предположил Эйлас. – Разве вам не хочется где-то осесть и устроить себе уютное пристанище?

– Заманчивая перспектива – но все не так просто. Мне часто встречаются места, где я хотел бы остановиться, – и я в них задерживаюсь, но лишь до тех пор, пока не вспоминаю о других местах, где меня ждут другие чудеса и радости, и меня снова гонит прочь неутолимая жажда странствий.

– И нигде вы не находите покой и удовлетворение?

– Нигде. То, что я ищу, всегда за горами.

– Не могу ничего посоветовать, – пожал плечами Эйлас. – Кроме одного: не задерживайтесь в этих местах! Взойдите по Сходням на плоскогорье до захода солнца, если не хотите, чтобы ваши блуждания закончились преждевременно.

Бродяга беззаботно рассмеялся, обнажив белоснежные зубы:

– Страх сковывает тех, кто уже боится. Сегодня я не видел ничего страшнее нескольких веселых птичек, причем они помогли мне найти заросли спелого дикого винограда. Я набрал столько, что уже устал нести – хотите? – Он протянул Эйласу и Татцель по паре увесистых темно-пурпурных гроздей.

Татцель с удовольствием протянула руку, чтобы взять виноград. Наклонившись, Эйлас ударил ее по руке и, подхватив ее лошадь под уздцы, заставил животное отступить:

– Благодарю вас! Мы недавно поели. На Сходнях лучше ничего ни у кого не брать и ничего никому не давать. Желаю счастливого пути.

Эйлас и Татцель поехали дальше – девушка кипела негодованием. Эйлас сухо спросил:

– Разве я не предупреждал, что на этом ярусе ничего нельзя принимать в дар?

– Он не похож на упыря.

– А как иначе? Ты же знала, что он умеет менять внешность! Где он теперь? – Они обернулись, но молодого бродяги след простыл.

– Странно! – пробормотала Татцель.

– Упырь сам тебе сказал: этот мир полон чудес.

Не успел Эйлас проговорить эти слова, как маленькая девочка в белом переднике выскочила из-под дерева, где она вязала гирлянды из диких цветов. У нее были длинные золотистые волосы и голубые глаза: невинное создание, пригожее, как ее цветочные венки.

Подбежав поближе, девочка спросила:

– Уважаемые господа! Куда вы едете и почему так спешите?

– Мы едем к озеру Кийверн и дальше, – ответил Эйлас. – А спешим мы потому, что хотим поскорее вернуться к тем, кто нас ждет и любит. А ты что тут делаешь? Ты всегда гуляешь одна по диким местам?

– Здесь хорошо и спокойно. Правда, лунными ночами призраки любят маршировать под призрачную музыку – дивное зрелище! Они в золотых доспехах с узорами из чугуна и серебра, в шлемах с высокими гребнями. Такого больше нигде не увидишь!

– Надо полагать, – согласился Эйлас. – Где ты живешь? Не вижу здесь никакого жилища.

– Вот там, под тремя дубами, там я живу. Не зайдете ли в гости? Меня послали собрать орехи, а я вместо этого стала играть с цветами. Возьмите венок – вы такой красивый, так вежливо разговариваете!

Эйлас натянул поводья – его лошадь отпрянула:

– Прочь со своими цветами! От них мне хочется чихать! Давай, беги отсюда, пока Татцель не прищемила тебе нос!

Отступив, девочка закричала:

– Грубый, невоспитанный мужлан! Из-за тебя я сейчас заплáчу!

– Плачь на здоровье! – Эйлас и Татцель поехали дальше, оставив за спиной обиженную маленькую девочку – но уже через несколько секунд, когда они обернулись, ребенок исчез.

Солнце стояло высоко в небе, и без дальнейших приключений они подъехали к краю второго яруса. Эйлас задержался, чтобы найти безопасный спуск, тем временем вьючная лошадь воспользовалась случаем опустить голову и отщипнуть пучок луговой травы. В то же мгновение из-за ближайшего дерева вышел старик с копной седых волос и длинной седой бородой.

– Эй, там! – закричал он. – Как вы смеете выпасать лошадей на моем пастбище, да еще у меня под самым носом? Вы не только посягнули на мои владения, но и присвоили мое имущество!

– Ничего подобного! – возразил Эйлас. – Ваши обвинения ни на чем не основаны.

– Как так? Вы со мной спорить будете? Все мы видели, как совершалось правонарушение!

– Не могу засвидетельствовать никакого правонарушения, – упорствовал Эйлас. – Прежде всего вы не отметили границы своих владений оградой, как того требует закон. Кроме того, вы не установили никаких знаков или предупреждений, ограничивающих наше общее право на свободный выпас и проезд по неогороженной территории. В-третьих, где тот скот, для которого вы приберегаете это пастбище? Не будучи способны доказать, что вам нанесен ущерб, вы не можете претендовать на его возмещение.

– Крючкотворство! Именно из-за таких любителей порассуждать, как вы, бесправные крестьяне вроде меня терпят лишения и притеснения! Тем не менее – хотя бы для того, чтобы вы не считали меня скрягой, – я безвозмездно жертвую в вашу пользу частную собственность, экспроприированную вашей лошадью.

– А я отвергаю ваше пожертвование! – заявил Эйлас. – Можете ли вы показать мне указ короля Гакса, подтверждающий ваше право на владение недвижимостью? Если нет, трава на этой земле вам не принадлежит.

– Мне ничего не нужно доказывать! Здесь, на втором ярусе, предоставление дара подтверждается его принятием. Лошадь приняла дар, и тем самым вы становитесь дарополучателем.

В этот момент вьючная лошадь задрала хвост и испражнилась. Эйлас указал на кучку навоза:

– Как вы можете видеть, лошадь попробовала дарованную траву и отвергла ее. Больше не о чем говорить.

– Ха! Это не та же самая трава!

– Трава как трава – мы не можем ждать, пока вы станете доказывать обратное. Желаю вам всего наилучшего, прощайте! – Взяв лошадей под уздцы, Эйлас и Татцель стали спускаться к третьему ярусу. У них за спиной послышался яростный вой, завершившийся градом проклятий, после чего мелодичный голос позвал их:

– Эйлас! Татцель! Вернитесь!

– Не обращай внимания! – предупредил Эйлас свою спутницу. – Даже не оборачивайся!

– Почему нет?

Эйлас опустил голову и слегка наклонился:

– Ты можешь увидеть что-нибудь, что тебе лучше было бы не видеть. Так мне подсказывает инстинкт – а я научился ему доверять на горьком опыте.

Татцель с трудом преодолевала любопытство, но в конце концов послушалась Эйласа, и вскоре они уже не слышали никаких призывов.

Спуск оказался крутым, лошади продвигались медленно; когда они наконец спустились на третий ярус Сходней, было уже два часа пополудни. И снова их окружал приятный, напоминающий парк пейзаж – деревья, пестрящие цветами луга с отдельными порослями высокой травы и кустарника, извилистые ручейки, местами образовывавшие небольшие запруды.

Эйлас с любопытством взирал на безмятежный ландшафт:

– Перед нами ступень, о которой заботится бог Спирифьюме – и, судя по всему, он знает свое дело.

Татцель смотрела по сторонам без интереса.

Через полчаса, проезжая через дубовую рощу, они спугнули молодого кабана, рывшегося в корнях в поиске желудей. Эйлас тотчас же вложил стрелу в лук и произнес:

– Спирифьюме, если ты придаешь этому животному особое значение, пусть оно отпрыгнет в сторону – или, если ты предпочитаешь, отклони мою стрелу в полете. – Он выпустил стрелу, и она поразила кабана в самое сердце.

Эйлас спешился и, пока Татцель брезгливо смотрела в сторону, сделал все необходимое; вскоре лучшие куски дичи были уже нанизаны на прутья и готовы к перевозке.

Не забывая о предупреждении Квида, Эйлас громко сказал:

– Спирифьюме, мы благодарим тебя за щедрость!

Эйлас моргнул: что-то произошло. Что именно? Солнечный свет на мгновение стал радужно-переливчатым? Одновременно прозвучала сотня тихих гармоничных аккордов? Эйлас обернулся к дочери герцога:

– Ты что-нибудь заметила?

– Мимо пролетела ворона.

– Никаких радужных бликов? Никаких звуков?

– Нет, ничего.

Двинувшись дальше, они заехали в лес. Заметив в стороне россыпь мягко-темных аппетитных сморчков, Эйлас придержал коня, спешился и подал знак пленнице:

– Слезай! У тебя больше не болит нога. Поможешь собирать грибы.

Татцель молча присоединилась к нему, и некоторое время они собирали грибы – не только сморчки, но и нежные молодые чернильные грибы, золотистые лисички, опята, крепкие шампиньоны.

И снова Эйлас вслух поблагодарил Спирифьюме за щедрость, и снова они поехали вперед.

Когда до захода солнца оставалось еще часа два, они приблизились к краю третьего яруса – дальше начинался опасный крутой спуск. Теперь значительную часть пейзажа на севере занимало озеро Кийверн. Его блестящую поверхность усеивала дюжина поросших лесом островков – на паре островков виднелись разделенные проливом руины древних крепостей. Воздух между крепостями дрожал, словно переполненный памятью о тысячах приключений, скорбей и радостей, романтических мечтаний и кошмарных злодеяний, рыцарской доблести при свете дня и ночного предательства.

Сегодня Эйласу не хотелось снова скользить по осыпям, едва удерживаясь на ногах. Квид рекомендовал устроиться на ночлег именно на третьем ярусе – по всей видимости, это был самый разумный совет. Повернув в сторону, Эйлас выехал на небольшую поляну, куда из леса вытекал ручей; здесь он решил устроить привал.

Спешившись, он вырыл неглубокую яму, наполнил ее дубовыми сучками и развел в ней огонь. Над ямой он соорудил треножник, подвесил под ним котелок, а сверху укрепил прутья с нанизанным мясом – так, чтобы Татцель могла время от времени поворачивать прутья по мере того, как мясо поджаривалось, а жир скапливался в котелке. В кипящем жире можно было поджарить грибы; Татцель было приказано их почистить и нарéзать. Угрюмо подчинившись неизбежности, девушка принялась за работу.

Эйлас привязал и расседлал лошадей, установил палатку и соорудил подстилку из травы, после чего, вернувшись к огню, сел, прислонившись к стволу лавра, с бурдюком вина под рукой.

Татцель стояла на коленях у костра; ее черные локоны были перевязаны лентой. Вспоминая время, проведенное в замке Санк, Эйлас пытался представить себе Татцель такой, какой он ее увидел впервые – стройное создание, с врожденной беззаботностью ходившее пружинистыми шагами, словно пытаясь взлететь на невидимых крыльях.

Эйлас вздохнул. На оказавшегося в беде влюбленного молодого человека обворожительное лицо Татцель, ее грациозно-беспечная живость произвели неизгладимое впечатление.

А теперь? Он наблюдал за тем, как она готовила ужин. Ее самоуверенность сменилась упрямым недовольством – горькая действительность плена лишила ее былой энергии, притупила былое изящество.

Татцель чувствовала его пристальный взгляд и обернулась:

– Почему ты так на меня смотришь?

– Как хочу, так и смотрю.

Татцель снова отвернулась к огню:

– Иногда мне кажется, что ты сошел с ума.

– Сошел с ума? – задумчиво повторил Эйлас. – Почему же?

– Потому что только безумием можно объяснить твою ненависть ко мне.

Эйлас рассмеялся:

– С чего ты взяла, что я тебя ненавижу? – Он отпил вина из бурдюка: – Напротив, сегодня вечером я в прекрасном расположении духа. Должен признаться, я тебе благодарен.

– Если ты мне благодарен, дай мне лошадь и позволь уехать.

– Уехать – куда? Если бы я отпустил тебя одну в дикие горы, вряд ли это можно было бы назвать благодарностью. Моя благодарность, однако, носит отвлеченный характер. Точнее, ты ее заслужила вопреки самой себе.

– И снова ты бредишь, как сумасшедший, – пробормотала Татцель.

Запрокинув бурдюк, Эйлас снова хлебнул вина, после чего предложил выпить дочери герцога, но та презрительно покачала головой. Эйлас опять приложился к бурдюку, начинавшему заметно пустеть:

– Согласен, мои замечания могут показаться непонятными. Я объясню. В замке Санк я влюбился в некую Татцель, в некоторых отношениях напоминавшую тебя, но по сути дела представлявшую собой плод воображения. Этот плод воображения, этот фантазм, поселившийся в моем уме, я наделил свойствами, казавшимися мне неотделимыми от существа, наделенного такой грацией и таким, казалось бы, интеллектом.

Мне повезло. Я убежал из Санка и занялся своими делами – все еще постоянно обремененный этим фантазмом, не приносившим никакой пользы, но искажавшим мои представления. Наконец я вернулся в Южную Ульфляндию.

Почти случайно осуществились мои самые смелые мечты, и я сумел захватить тебя в плен – настоящую, а не воображаемую Татцель. И что же? Что случилось с обворожительным видением, поселившимся в моем воображении? – Эйлас прервался, чтобы запрокинуть бурдюк и прихлебнуть еще вина: – Невероятно привлекательное существо исчезло – теперь мне его даже трудно вспомнить. Настоящая Татцель существует, тем не менее и она освободила меня от тирании воображения – такова причина моей благодарности.

Искоса бросив на Эйласа быстрый взгляд, Татцель занялась приготовлением ужина. Она повернула прутья с шипящими кусками свинины, испускавшими чудесный аромат. Приготовив тесто для лепешек, она стала обжаривать грибы в жире на дне котелка, а Эйлас пошел собирать кресс, обильно произраставший у ручья.

В свое время свинина поджарилась – Эйлас и его спутница подкрепились дарами третьего яруса Сходней.

– Спирифьюме! – громко произнес Эйлас. – Уверяю тебя, наши сердца радуются твоей щедрости и полны благодарности за твое гостеприимство! Пью за твое здоровье и процветание!

На этот раз Эйлас не заметил никаких радужных лучей и никаких гармоний сфер, но когда он протянул руку, чтобы взять почти опорожненный бурдюк с вином, обмякший бурдюк туго округлился, наполнившись до краев. Эйлас попробовал вино – мягкое, сладковато-терпкое, свежее – и воскликнул: – Спирифьюме! На мой взгляд – ты лучший из богов! Если тебе когда-нибудь надоест Северная Ульфляндия, устраивайся у нас, в Тройсинете, мы всегда будем рады твоему присутствию!

Солнце еще не зашло, хотя, казалось, давно уже должны были наступить сумерки. Татцель села под деревом и рассеянно плела венок из окружавших ее многочисленных голубых ромашек. Внезапно она заговорила:

– Я думала о том, что ты сказал… И больше не могу молчать! Я должна страдать только потому, что ты что-то вообразил и не мог об этом забыть? Неудобства, опасности, унижения – все это я должна терпеть из-за какой-то фантазии? Несмотря на то, что в Санке я никогда с тобой и словом не обмолвилась…

– Обмолвилась! После того как я преподал твоему братцу урок фехтования – помнишь? Ты остановилась в галерее и расспрашивала меня.

Татцель на мгновение замерла:

– Это был ты? Я… почти забыла. И все же, чем бы я ни напоминала плод твоего воображения, действительность остается действительностью.

– А именно?

– Я – ска. Ты – потомок каннибалов. Даже в мечтах твои представления немыслимы.

– По-видимому, ты права. – Эйлас вспоминал давно минувшие дни. – Если бы я познакомился с тобой ближе еще тогда, в замке Санк, я, скорее всего, не задавался бы целью тебя поймать. Мы оба остались в дураках. Но опять же, какая разница? Ты – это ты, а я – это я. Фантазм испарился.

Девушка подняла бурдюк с вином и сделала несколько глотков, после чего выпрямилась, села на корточки и повернулась на каблуках, глядя Эйласу прямо в глаза – впервые за все время их пути ее лицо оживилось воодушевлением прежней Татцель. Теперь она говорила с лихорадочным возбуждением:

– Ты совершил такую глупость и настолько упорствуешь в своем заблуждении, что мне хочется расхохотаться! Ты преследовал меня по каменистым пустошам и вересковым лугам, заставил меня сломать ногу и причинил мне десятки унижений – и ожидаешь, что я подползу к тебе с восхищением в глазах, как благодарная рабыня, надеясь заслужить твои ласки и всеми фибрами души пытаясь стать воплощением твоей эротической мечты? Ты заявляешь, что ска не умеют быть великодушными, и в то же время ведешь себя исключительно своекорыстно! А теперь ты помрачнел, потому что я не всхлипываю, умоляя тебя проявить снисхождение. Разве это не смешно?

Эйлас глубоко вздохнул:

– Ты совершенно права. Не кривя душой, вынужден это признать. Я был движим романтической страстью, желанием осуществить мечту. Могу сказать в свое оправдание только одно – даже не учитывая тот факт, что ска захватили меня в рабство и я вправе им отомстить: началась война, и ты в плену. Если бы ска не захватили Суарах, мы не осадили бы замок Санк. Если бы ты сразу сдалась в плен, ты не сломала бы ногу, не подвергалась бы лишним унижениям и не была бы вынуждена ночевать неизвестно где в моей постылой компании.

– Чепуха! Разве, будучи на моем месте, ты не попытался бы бежать?

– Попытался бы. А на моем месте ты не попыталась бы поймать беглеца?

Татцель молчала секунд пять, глядя ему в лицо:

– Попыталась бы. И тем не менее – даже если я в плену, даже если я в рабстве, я – ска, а ты – двуногая скотина. Так оно всегда было, и так оно всегда будет.