Текст книги "Доктор Кто. Легенды Асхильды (сборник)"

14

Едва отгремели овации, каниформы уже были тут как тут: снова скрутили Ас и капитана Лопеса и потащили их вниз с колонн. Проведя пленников через арену, они втолкнули их в темный коридор – третий по счету, – который вел в другую куполообразную залу.

В центре ее стоял огромный железный котел, в одной стене которого виднелось отверстие. Каниформы затолкали Ас и капитана внутрь, сняли с них путы и тут же заперли дверь, оставив наедине.

– Что это за место? – удивился капитан.

– Откуда мне знать! – огрызнулась Ас, смерив его гневным взглядом. – Если бы не вы, мы давно уже были бы на свободе. И Гарсия был бы с нами.

– Думаешь, я проделал весь этот путь, чтобы уйти ни с чем?

Ас огляделась, ища пути побега. На одной из стен она заметила лестницу, которая вела к проему в потолке. Нижняя ее ступень находилась слишком высоко, чтобы достать с земли; по обе стороны располагались круглые металлические вентили, похожие на рулевые колеса.

– Приветствую вас в финале! – Голос Пьеро донесся откуда-то сверху, многократно усиленный эхом. – Если вы поднимете головы, то увидите отверстие, из которого через тридцать секунд в камеру польется вода. Среднему человеку требуется сто пятнадцать секунд, чтобы подняться по этой лестнице. Вода заполняет помещение за девяносто. Каждая из металлических рукоятей, которые вы наверняка заметили, остановит поток воды, но на это потребуется две минуты. Однако если крутить оба вентиля одновременно, вода перестанет поступать в камеру через одну минуту.

– Математика, – пробормотал Лопес. – Ненавижу математику.

– Это не просто математика, – возразила Ас.

– Время пошло! – скомандовал Пьеро.

С неожиданным грохотом металлическая лестница съехала достаточно низко, чтобы можно было запрыгнуть на первую ступень. В ту же секунду из отверстия в камеру хлынула вода. Сперва это был тонкий ручеек, потом на полу образовались лужи, а вскоре маленькие волны плескались уже вокруг лодыжек. Ас бросилась к рукоятке и принялась ее вращать.

– Нужно остановить воду! – крикнула она. – Скорее. Помогите мне!

Вместо ответа капитан Лопес смерил взглядом расстояние от пола до проема в потолке.

– Сто пятнадцать секунд, – задумчиво повторил он. – Уверен, я справлюсь быстрее.

– Нет! Если мы объединимся, воду можно будет перекрыть за минуту.

– Вот и перекрывай, – ответил капитан и, рывком поднявшись на первую ступень, принялся карабкаться по лестнице.

Ас замерла. Конечно, она могла бы кинуться следом. Тогда они оба утонут, но для нее эта смерть станет лишь одной из многих. Потом она снова оживет. Почему бы и нет? Именно капитан приговорил несчастного Гарсию. Если бы не он, все трое были бы уже на свободе. И все же она не могла так поступить. Вместо этого Ас продолжала бороться с вентилем, пока руки у нее не начало сводить от боли. Вода поднялась ей уже до подбородка, до губ, до носа…

Ас сражалась, сколько могла, все туже закручивая вентиль, но скоро задерживать дыхание стало невозможно. Вопреки всем инстинктам и сигналам мозга, она глубоко вдохнула воду, чувствуя, как жидкость заполняет легкие. Спустя секунду мир погрузился во тьму.

15

Придя в себя, Ас поняла, что снова оказалась на арене. Она судорожно вздохнула – и тут же раскашлялась, выплевывая воду. Пелена перед глазами медленно рассеивалась. Наконец Ас увидела стоящего рядом Пьеро. Лицо его выражало глубочайшее изумление.

– Это… невозможно! – пробормотал он.

Ас села. Со всех сторон неслись потрясенные возгласы. Зрителям явилось чудо: девушка, которая несколько секунд назад утонула прямо на их глазах, вернулась из мира мертвых. С ее одежды и волос ручьем лилась вода, тело сотрясала дрожь. Рядом Ас увидела капитана Лопеса, тоже мокрого насквозь. Глаза его были закрыты, кожа – белее мрамора. Для него чуда не случилось.

– А теперь расскажите, – Ас медленно поднялась на ноги, – сколько ваших «игроков» смогли выбраться отсюда?

Пьеро испуганно попятился, как будто с ним заговорил призрак. Отчасти так и было.

– Н-ни один, – ответил он. – Всегда есть кто-то, кто предпочитает думать только о себе. А такого, чтобы три игрока нажали зеленые кнопки, и вовсе не было ни разу.

– Я так и думала.

– Но ты утонула!

– Ничего подобного. Наглоталась воды и отключилась, вот и все. – Ас помотала головой. – Меня еще ни разу не удавалось утопить. А это, поверьте, была не первая попытка.

Она обвела взглядом притихшие трибуны, изучая удивленные и испуганные лица. Кто они?

– И что теперь? Я победила?

– Я… Я не знаю, – ответил Пьеро. – У нас еще никогда не было победителя. И законы… очень строгие.

– Законы?

– О путешествиях во времени. Нам нельзя оставлять свидетелей или следы своего присутствия здесь.

– Ясно.

– Но ты… видела нас, ты знаешь, кто мы…

Он знаком подозвал каниформы, которые охраняли выходы с арены. Они двинулись вперед, сжимая круг.

– Мне жаль, – уже увереннее сказал Пьеро. – Технически ты победитель, но мы не можем дать тебе уйти.

– Вот как?

Ас одним движением выхватила из кармана брошь, которую украла еще в Севилье. Молниеносно шагнув к Пьеро, она схватила его сзади за волосы и прижала заостренный хвост ящерки к горлу.

– Дернешься – и тут же об этом пожалеешь. Теперь отзови собак.

– Я… не могу…

– Отзови их, или умрешь.

Пьеро осторожно кивнул, потом слабым голосом отдал новую команду:

– Назад. Отойдите все назад.

Каниформы переглянулись и начали отступать, явно не зная, как лучше себя повести. Они рычали и скалились, но не пытались атаковать.

Не ослабляя хватки, Ас заставила Пьеро пересечь арену и спуститься в ведущий к пляжу коридор. Ей казалось, что она уже вечность не слышала звуков обычного мира: шума ветра в деревьях, шелеста морских волн по песку.

Пьеро трясся от страха.

Они шли по коридору, оставляя позади столпившиеся у входа каниформы.

– Прикажи им оставаться на местах! – прошипела Ас в ухо Пьеро.

– Оставайтесь на местах, – послушно повторил он. – Не ходите за нами.

Выбравшись наружу, Ас огляделась. Они стояли посреди незнакомой бухты на противоположной оконечности острова, залитой светом звезд. В паре шагов от них на песке лежала одна из шлюпок. Ас заставила Пьеро столкнуть ее на воду и сама помогла ему, когда тот замешкался.

На возвышенности позади них стояли каниформы – те же стрелки, что атаковали моряков на равнине. Они внимательно наблюдали за тем, как Ас и Пьеро садятся в лодку, но не пытались остановить их. Устроившись в шлюпке, Ас снова прижала хвост ящерки к горлу Пьеро и велела ему грести.

16

Оказавшись на палубе «Гончей» в окружении разъяренной команды, Пьеро во всем сознался. Он и все те, кого Ас видела под островом, прилетели из будущего, которое наступит через пятнадцать веков. Матросы с трудом могли в это поверить, зато идея азартных игр была для них не в новинку. Для Пьеро и его современников это был спорт. Команде «Гончей» – как до них и «Сан-Джорджо» – предстояло пополнить списки погибших в море.

– Мы столько раз использовали эту схему, – всхлипывая, продолжал Пьеро, – Роанок, корабль ее величества «Бленхейм»… Конечно, для вас эти названия ничего не значат…

Закончив рассказ, он принялся молить о милосердии.

– Ты ждешь от нас милосердия? – переспросила Ас. – После того, как убил всех моих спутников? Превратил нас во врагов? Сделал пешками в игре? После этого ты просишь о милосердии?!

Пьеро кивнул.

Колесо повернулось. Выбор, жить кому-то или умереть, теперь зависел не от него, а от нее. Ас очень хотелось приказать команде пристрелить его на месте. Если события этих дней – события всей ее жизни, если уж на то пошло, – чему-то ее и научили, так это тому, что люди думают только о себе, а жадность всегда побеждает, даже когда на другой чаше весов – смерть.

– Пожалуйста, – взмолился Пьеро. – Дайте мне уйти. Мы оставим этот мир, я обещаю. Мы улетим и никогда больше не вернемся!

Все моряки уставились на Ас. Что она выберет? Кивнет, отдавая приказ хладнокровно убить безоружного, – или же нет? Что, если злобный нрав человечества порожден подобными ситуациями, в которых было принято слишком много неверных решений?

Спустя пару минут Пьеро уже сидел в шлюпке, изо всех сил гребя обратно к острову. Команда «Гончей» скорее удивилась решению Ас, чем оценила его великодушие, но они не знали, через что ей пришлось пройти.

Пьеро потребовалась целая вечность, чтобы добраться до берега, но моряки не спускали с него глаз. Внизу, под палубой, готовили пушки на случай, если эти странные люди из будущего решат атаковать. Однако ничего не произошло.

Когда Пьеро наконец исчез в пещере, с островом начали твориться странные вещи. Течение, которое опоясывало его, вдруг остановилось, море в прибрежной зоне запузырилось, вскипая. Деревья тряслись, скалы осыпались, как будто остров оказался в центре землетрясения. Затем откуда-то из недр земли раздалось жужжание, которое становилось громче с каждой секундой. Толщу воды пронзили яркие лучи. Они окружили весь архипелаг и заключили его в сияющую сферу. Послышался грохот. В следующий миг на месте острова разверзлась воронка, в которую хлынули морские волны.

«Гончая» покачнулась; казалось, дрожь прошла по всему корпусу судна – от верхушек надрывно скрипевших мачт до самого его основания. Волны толкали корабль то в один, то в другой бок, паруса беспомощно хлопали на ветру. Каракке все же удалось удержаться на плаву. Через какое-то время волнение стихло. Перед удивленными моряками, насколько хватало глаз, простиралась только ровная гладь моря.

17

Спустя шесть недель «Гончая» вернулась в Севилью. На борту недоставало девятерых членов команды. Некоторые моряки пытались рассказывать об исчезнувшем архипелаге и жестоких дикарях с собачьими головами, но в эпоху просвещения и развития науки их истории остались без внимания, превратившись вскоре в страшные сказки для детей. Спустя семь лет генуэзец Колумб отправился в том же направлении – чтобы открыть новый материк в тысяче миль от места, где, по словам команды каракки, находились зачарованные острова. Ас тоже исчезла, став частью сказки; никто и никогда больше не слышал о девушке, носившей это имя.

Однако если вам случится побывать в галерее Уффици во Флоренции, уделите минутку одному из портретов. Он изображает возлюбленную известного кондотьера – очень красивую, без сомнения, женщину, на платье которой приколота брошь в виде ящерицы с изумрудной чешуей и рубиновыми глазами.

О трех концах
Дженни Т. Колган

1348 год

9 августа

Писать я буду на английском, хотя порой кажется, что слова этого языка царапают мне лодку. Лоток. Глотку. Alors. Вот так. Donc.

Я снова в пути, поэтому начинаю новый дневник. Заняться сейчас все равно особенно нечем – разве что смотреть, как волны плещут о борт, да слушать удивленные возгласы Эсси. Моя маленькая француженка увидела, что нам предложено в качестве dîner, и ей это очень не понравилось.

Йохан попросил спеть ему:

 
Дует ветер с севера – самый-самый резкий,
Дует ветер с запада – самый-самый дерзкий,
Дует ветер с юга – самый-самый сильный,
Унесет он нас с собой, будто горстку пыли.
 

Потом я щекотала его, он смеялся, и Ру смеялся тоже, потому что он всегда хохочет, заслышав смех Йохана, – он вообще из тех детей, которым нравится быть счастливыми. Но Эсси мне отвлечь не удалось. Ее вообще трудно было сбить с мысли – даже когда паром начало раскачивать так сильно, что мы еле держались на ногах, а я так цеплялась за деревянные поручни, что занозила палец.

Вот и сейчас она подняла темные глаза от тарелки, и по их блеску – и выражению на ее худеньком личике – я поняла, что меня ждет допрос с пристрастием: мастерство, в котором восьмилетний ребенок изобретательнее любого инквизитора, а я кое-что знаю об их методах, уж поверьте.

– Maman?

– Да?

– Почему мы уехали из Марселя?

– Говори по-английски.

Эсси раздраженно вздохнула и повторила вопрос, как я просила: на отрывистом, жестком языке, которому я упорно обучала ее и Йохана.

– Я ведь уже объясняла, Эсси. Мы отправляемся в самый удивительный город на свете! Самый большой после Рима. И там нас ждут приключения.

– А почему папа не едет с нами? – надулась она.

– Потому что папа должен приглядеть за сетями и рыбками, пока нам не надоест путешествовать. А когда мы решим, что хватит с нас приключений, то отправимся домой.

Это было правдой. Да, знаю, однажды я… Есть хорошее английское выражение как раз для таких случаев, сейчас вспомню… Я клялась и божилась, что больше никогда… А потом появился Томас. Томас.

Он был очень красив, я не встречала никого красивее. И молчалив, как камень. Ни разу ни о чем не спросил. Никогда не надоедал по пустякам. Казалось, его не интересует, почему у меня в сундучке корона или почему я просыпаюсь ночью от каждого звука и успеваю выхватить меч еще до того, как он сам откроет глаза, – а затем обнаружит лезвие у себя перед носом и успокаивающе скажет: «Алис, это всего лишь гром, ложись спать».

Признаюсь, беременность была только моей ошибкой. Потом родилась Эсси, и… Стоило мне взглянуть в эти древние и одновременно юные глаза, как меня словно затопило нежностью и любовью. Это было неожиданно, ведь я всегда считала детей только раздражающей обузой – помехой вроде лишая, бессмертия или цыпок.

Я убедила себя, что рождение Йохана и Ру было теперь предопределено, ведь моим малышам придется самим заботиться друг о друге, когда я их оставлю. А я оставлю их, иначе нельзя. Когда люди начинают задавать вопросы, единственный выход – исчезнуть. Любопытство – это лишь первый шаг, за ним следуют подозрительность, страх, суеверия… После выясняется, что окружающие уже жаждут тебя убить. Думаю, мои дети на такое не способны, но я видела много чужих и знаю, как они иногда поступают с родителями. Люди легко совершают ужасные дела. Я бы этого не вынесла.

Поэтому мы оставили Томаса за бортом. Оставили, чтобы больше не слышать, как он говорит: «Это просто потрясающе, честное слово… Нет, я не сказал «странно», но послушай, трое детей, двадцать лет брака, а ты совсем не постарела… Да и волосы у тебя не отрастают, получается?»

10 августа

Корабль поскрипывал и качался на волнах. Это плавание стоило мне дорого. Хорошо, что мы смогли подняться на борт рано, гораздо раньше, чем просыпался Томас.

Эсси опять куда-то убежала; я нашла ее сидящей на корточках за штабелем ящиков, доверху набитых золотистыми апельсинами.

– Что ты делаешь?

Я путешествую одна, с детьми, но матросов не боюсь. Обычно они довольно милые люди, к тому же я провела утро первого дня на носу, жонглируя ножами. Моими зрителями были дети, которым очень понравилось представление, но, уверена, команда тоже смекнула, что к чему. Особенно после того, как несколько ножей я поймала с закрытыми глазами.

– Нам на завтрак дали свиную похлебку, – ответила Эсси. – Гадость!

– В Британии относятся к еде иначе, чем во Франции.

– Так объясни им, как правильно! Так и скажи: мол, похлебка – это для свиней, а нам дайте, пожалуйста, человеческой еды и к ней чая, спасибо.

Чай явно покорил ее воображение. Улыбнувшись чумазому мальчишке, который выполнял на нашем судне роль повара (хотя его стряпня свидетельствовала о полном отсутствии мастерства), я поспешила отвлечь дочь. Поваренок же только скорчил гримасу и отвернулся, явно обидевшись на ее слова.

– А мне еда понравилась, – негромко сообщил Йохан, на всякий случай спрятавшись за мою юбку.

Этому ребенку нравится все и всегда. Я потрепала его по кудрявой голове:

– Значит, из тебя получится отличный маленький англичанин.

Йохан радостно улыбнулся и показал сестре язык.

– Maman, смотри! – крикнула Эсси.

Рожицы, которые корчил брат, ее совсем не интересовали – то ли дело крыса размером с котенка, прячущаяся в темном углу. Зверушка выглядела на редкость мерзкой, но я все равно была ей рада: плохо дело, если на корабле нет ни одной крысы.

– Не трогай ее, а то укусит.

– Ей понравится! – Эсси продемонстрировала мне кусочек сыра. Похоже, она успела отщипнуть его от той головки, что я везла с собой завернутой в ткань.

– Наверняка. Но твои пальцы еще вкуснее.

– Роза не станет меня кусать! Правда, Роза? – проворковала дочка, опускаясь на колени рядом с крысой, которая яростно зашипела.

– Роза?

– Красивое имя.

– И правда. Но, пожалуйста, не подходи к ней слишком близко.

Предупреждение запоздало: Эсси уже кормила крысу с рук, потому что она, во-первых, принципиально нарушает все мои запреты, а во-вторых, любит всех созданий, больших и малых (и чем они моложе и беспомощней, тем лучше). Ничего не могу с этим поделать. Знаю, следовало бы научить ее держаться подальше от слабых и поближе к сильным, прислушиваясь только к их словам и советам. Весь мой опыт свидетельствует: это единственный способ не остаться на обочине. Весь мой опыт… Который никак не поможет в данном случае. Мне ее не перевоспитать. По правде говоря, я и не стремлюсь к этому. Она гораздо лучше меня.

– Молодец, Роза! Ведь вкусно же, да? Ням-ням-ням!

Приглядевшись, я поняла, что Эсси пытается скормить Розе свой завтрак, причем, похоже, крысе он тоже не по душе.

Двое матросов играли с Ру: осторожно подбрасывали его в воздух, а тот заливисто хохотал. На корабле он быстро стал всеобщим любимцем. Йохан наблюдал за ними с завистью, поэтому я подхватила его на руки и взбежала по ступенькам на верхнюю палубу, где водяная пыль бриллиантами сверкает на солнце, а брызги то и дело бьют прямо в лицо – такие холодные и соленые, что даже перехватывает дыхание. Там я обняла Йохана – кораблик так и скакал вверх-вниз по волнам – и начала кружиться под его радостный смех. Как раз когда я в шутку накинула на него сеть, а он пытался выпутаться, кто-то закричал: «Земля!».

Я остановилась, хотя Йохан требовал: «Еще! Еще!». Вскоре мы уже входили в широкое устье реки, кто-то сказал «Саутгемптон, юг», а я глубоко вдохнула запах холодной земли. Люди на широких отмелях бросали свою работу («Они ставят сети на угрей», – сказал мне мичман) и принимались разглядывать нас. На снежно-белом песке тут и там виднелись костры, похожие издалека на маленькие звезды.

13 августа

– Почему он такой большой, Maman? Кто все эти люди? Они странно одеты.

– Это очень смелое заявление для восьмилетней девочки.

– В Марселе все одеваются в шелка, – невозмутимо возразила Эсси.

Дорога до дома, который мне удалось снять, оказалась чрезвычайно утомительной. Вокруг шумели, хватали за руки, зазывали к себе. Люди, с головы до ног покрытые вшами, кричали прямо над ухом: «Нужно жилье? Сдаем! Чистое! В тихом районе! Донесем багаж!».

– И дома не идет дождь! – решительно подвела итог нашим мучениям Эсси.

– Посмотри-ка, что там наверху, – посоветовала я.

Там действительно было на что поглазеть. Двухэтажные дома наваливались друг на друга, словно старые пьяные бродяги, подпирающие собрата плечом. Вывески лавок поскрипывали на ветру. Но еще дальше, над черепичными крышами, высилась громада собора. Витражи его переливались на солнце всеми цветами радуги. Йохан застыл, как завороженный. Это и правда было удивительное зрелище. К тому же, чем дольше они разглядывали собор, тем меньше внимания обращали на железные колья и гниющие на них останки изменников короне, которых клевали вороны.

Мне доводилось бывать в Тронхейме и Париже, и я полагала, что после этого в любом городе буду чувствовать себя как рыба в воде, но здесь все было иначе. Этот город напоминал огромный организм, полный странных людей, которые не обращали никакого внимания на женщину с тремя детьми, затерявшуюся среди бродячих фокусников, шумных лоточников, купцов, торговцев, солдат и священников. Священники. Да они везде.

Я позаботилась о том, чтобы наша одежда выглядела простой, но в ее швах было спрятано достаточно золота для съема приличного жилья возле Мургейт, старых римских ворот. Мне казалось, что туда не доберется зловоние дубильных мастерских. Я ошибалась.

Утомленная долгим путешествием, Эсси молчала. Я тоже чувствовала себя неважно. Немалую часть пути мы провели бок о бок с мадам Белис, француженкой, которая то демонстративно прижимала к носу букетик лаванды, напоминавшей мне о Провансе, то жаловалась, что от всех англичан разит прокисшим молоком. Йохан попытался заговорить с ней по-французски, но мадам оказалась неподвластна его обаянию. Тогда в дело включилась Эсси, обругавшая даму уже по-английски и получившая за это выговор, – впрочем, весьма мягкий: я не осуждала дочь и подмигнула ей, чтобы дать понять, что не сержусь.

Вскоре выяснилось, что я выбрала верную тактику: наш новый дом оказался прямо напротив того, который сняла мадам Белис. Хотя какая разница. Я не стремлюсь заводить друзей.

Дорога за нашими окнами напоминала бурный поток: люди везли к богатым купеческим домам тележки с мясом, рыбой (сомнительный товар), специями, аромат которых мне не доводилось слышать уже много лет, и рулонами разноцветной ткани. Йохана просто за шкирку пришлось оттаскивать от этого представления, которое для остальных было лишь частью повседневной жизни.

В доме, который мы теперь должны были называть своим, камин оказался чистым, солома на полу – свежей, а кровать – широкой настолько, что мы могли поместиться там все вместе. Нашлась и колыбелька для ребенка. Словом, видала я жилища и похуже.

Эсси была белой как полотно; я успела достать из своего мешка горшок и подставить его как раз вовремя, чтобы ее стошнило не на пол.

– Путешественница из тебя пока так себе, – заметила я, но тут из ее сумки донесся тихий писк. – Пожалуйста, скажи, что ты не забрала Розу.

Эсси подняла на меня карие глаза, казавшиеся на бледном личике просто огромными.

– Она же мой друг, Maman! Уверена, ей не нравилось на корабле!

Высунувшаяся из-под наших вещей крыса смерила меня кровожадным взглядом.

– Скорее всего, ты права. Но в этом городе и так довольно крыс.

– Пожалуйста, давай ее оставим? – У Эсси покраснели глаза. Крыса, запеленутая, как я теперь видела, в носовой платок, отчаянно пыталась прогрызть себе путь на волю.

– Давайте все отдохнем, – решила я. – Утром решим, как лучше поступить.

– Это значит «нет»? – немедленно обиделась Эсси. Она слишком устала и легко поддалась гневу. – «Утром решим» всегда означает «нет»!

– Давайте отдохнем, – повторила я. Ру тоже выглядел бледным и уставшим, а что до крысы… К утру я избавлюсь от нее, обеспечив какого-нибудь бедняка мясом на завтрак.

Роза нашла скорую и легкую смерть на острие моего клинка: конец, которым могли похвастаться немногие из моих врагов. Выйдя на улицу, чтобы выкинуть трупик, я услышала какой-то шум за углом и прильнула к стене. Что угодно, лишь бы избежать конфликтов. Хватит с меня боев и драк. Кажется. Да, точно. По крайней мере, сейчас – точно.

К моему величайшему удивлению, источником шума оказалась мадам Белис, наша соседка по повозке и улице. Она кричала, причитала и уже собрала вокруг толпу зевак, не решавшихся подойти ближе, но с любопытством за ней наблюдавших.

– Посмотрите на меня! – стенала она. – Мне нужен врач!

Я присмотрелась к почтенной мадам поверх голов толпы. Она то и дело всплескивала руками; видно было, что ей и правда больно. Под мышками у нее обозначились крупные черные пятна. Женщины уже уводили детей подальше. И тут мадам Белис заметила меня.

– Мадам! Мадам! Алис! Aidez-moi! Помогите мне! – воскликнула она. Пот градом катился по ее лицу, глаза были расширены от ужаса.

– У меня дети, – негромко ответила я, но на лице мадам Белис было написано такое отчаяние, что нельзя было не сделать несколько шагов ей навстречу. Йохану, который вечно следует за мной, будто собачка, я велела остаться в доме.

– Я очень больна! Умоляю, пожалуйста, найдите мне врача. Найдите доктора!

– Есть среди вас доктор? – спросила я, обернувшись к толпящимся вокруг людям, но никто из них не подал голоса и не вышел вперед.

– У нее чума! – крикнули мне в ответ. Зеваки заволновались. Я тоже слышала разговоры о черной смерти, идущей из Судана, но пока не видела заболевших. Откуда им здесь взяться?

– У нее чума! Помилуй нас бог!

Сердце мне будто сжала ледяная рука. Она ехала с нами в одной повозке. Или мы ехали с ней. Сейчас это уже неважно.

Толпа тут же рассеялась, многие буквально спасались бегством. Они были не против посмеяться над безумной старой леди, но стоило кому-то предположить, что она больна, и веселье закончилось.

Я еще раз напомнила Йохану, что он должен оставаться на пороге. Нет, мадам Белис не дождалась бы и моей помощи, если бы в этот миг душераздирающе не всхлипнула.

Тьфу. Материнство лишило меня всех наросших слоев панциря. Она всхлипывала точно так же, как Йохан, когда Эсси кинула его деревянную собачку в реку, навсегда испортив игрушку, – так, будто это был конец света.

Я вздохнула. Не так уж много в этом мире того, что способно мне навредить…

Вместе мы дошли до дома мадам Белис, так похожего на наш. Воздух внутри был затхлым и тяжелым: запах болезни, рвоты, пота. Я огляделась в поисках чистой соломы, но ничего не нашла. Пришлось подстелить наименее грязную из подвернувшихся подстилок, на которую мадам Белис и легла.

– Отдохните, а я схожу за водой к колодцу, – обратилась я к ней по-французски. – Потом ее надо будет вскипятить.

Кипячение. Фокус, которому меня научила одна японка, почти такая же старая, как я сама. Мы встретились на Шелковом пути. Я следую ее совету уже много лет.

– Мне больно, – простонала в ответ мадам Белис, глядя на меня испуганными глазами. – Пусть это прекратится! Прекратите это!

– Я постараюсь найти того, кто вам поможет, – пообещала я, хотя уже различала над несчастной женщиной метку смерти. Глупо было бы пытаться предотвратить неизбежное.

Когда я развернулась к выходу, чтобы принести воды, то увидела странную фигуру. Утреннее солнце обрисовало причудливый силуэт человека, чье лицо скрывала жуткая маска в виде длинного птичьего клюва. Сделана она была из кожи. Голову незнакомца украшала широкополая шляпа; длинная мантия, скрадывавшая очертания тела, также была кожаной. В этом наряде он напоминал ворона – одного из тех, что я видела возле Ворот предателей.

– Вы кто?

– Ученый, – ответил человек. Речь его была правильной, лишенной какого-либо акцента. Я никогда не слышала такой и на всякий случай попятилась.

– Вы доктор? Сможете ей помочь?

– Я осмотрю ее. Это поможет.

– Нет! – воскликнула мадам Белис, явно испуганная его обликом. В нем и правда было что-то зловещее.

– Это доктор. Он здесь, чтобы помочь, – мягко сказала я, хотя уже не чувствовала уверенности в своих словах.

Незнакомец шагнул вперед, на ходу открывая черную сумку, которую держал в руках. Походка у него тоже была странная.

– Позвольте мне осмотреть вас.

– Maman! Maman! – донесся вдруг с улицы крик Эсси. – Меня опять тошнит!

Я похолодела.

– Мне пора, – сказала я негромко. Незнакомец приближался. Что-то в нем было не так; но я не могла понять, что именно, и слишком беспокоилась о дочери, чтобы об этом думать.

– Не оставляйте меня, – сдавленно попросила мадам Белис. – Пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте меня.

Эсси снова окликнула меня снаружи.

– Я должна, – пробормотала я, пятясь. – Удачи. Присмотрите за ней.

Последняя фраза относилась к доктору, который остановился у кровати и открыл свою черную сумку. В ней поблескивали инструменты – такие используют дантисты и хирурги. Или мясники. На мои слова он не ответил.

Я выскочила за дверь, подхватила Эсси на руки и отнесла домой. Когда мы вошли внутрь, мадам Белис отчаянно закричала.

15 августа

16 августа

О, эти дни, проведенные в бреду… О, бесконечные ночи, когда только и мечтаешь о скором конце, зная, что он никогда не наступит.

17 августа

18 августа

Сегодня утром на нашем пороге появились солдаты. На их несчастье, ночь прошла для меня намного лучше предыдущих: бубоны подсыхали, дети, вымотанные болезнью, спали. Я то и дело ловила себя на мысли: «Мы пережили и это. Мы справились!».

Все эти дни мы пили много горячей воды – я кипятила ее на огне, – чтобы вывести болезнь из тела с потом. И вот, наконец, сегодня я почувствовала себя лучше: истощенной, но уже способной подняться с кровати. Дети тоже начинали поправляться. Поставив на огонь котелок с овсянкой, я размышляла, найдется ли в Лондоне пекарня, где продают не такой рыхлый серый хлеб, как тот, что лежал сейчас у нас на столе. В этот миг в дверь ударили древком копья – я сразу узнала звук.

– Открывайте! – приказал кто-то из солдат.

Я возвела очи горе, но оценить это было некому. Лондон явно готовил нам новые испытания.

– Уже иду! – крикнула я в ответ как можно жизнерадостней.

Шикнув на проснувшихся детей, я быстро достала нож. Неважно, чего они хотят, главное – не дать захватить себя в плен. Это первая мудрость, которую нужно усвоить тем, кто сталкивается с солдатами. Я так просто не сдамся.

Всегда нужно атаковать первой. И, если он надеется увидеть слабую женщину, которую страх за детей сделал беспомощной… Что ж, его ждет сюрприз.

– Открыва…

Я ударом ноги распахнула дверь и приставила нож к горлу солдата прежде, чем он успел осознать происходящее. Следующий удар вышиб у него из рук копье, которое шлепнулось в уличную грязь.

– Что вам нужно?

– Отпусти меня.

– Убери нож! – скомандовал его спутник, подскочив с другой стороны.

Он, конечно, ожидал, что я обернусь на голос. Так что я не стала этого делать, а просто неожиданно набросилась на него, повалила на землю и для надежности пнула ногой в самое чувствительное место.

– ОТВЕЧАЙ! – крикнула я. – НЕМЕДЛЕННО!

Так вот, оказывается, в Англии со времен Столетней войны кое-что изменилось, и теперь у них есть законы, права, обязанности и прочее.

Они заперли меня в башне. Один из моих тюремщиков был немного смущен тем, что вынужден сажать под замок женщину, но меня это мало трогало – как, впрочем, и традиционные синяки и ссадины, и даже сломанный палец. Когда тот же солдат попытался снять у меня с шеи подвеску, я отпихнула его.

Камера оказалась надежной даже по моим меркам: ничего, что можно было бы использовать как лестницу; расстояние между решетками слишком мало, не протиснуться; охранники убеждению не поддаются – пока. Они даже не заинтересовались. Похоже, все, что я слышала об английских мужчинах, – правда.

Допрос вел весьма милый в обхождении gentilhomme по имени Годфри, обладатель носа, похожего на клюв ястреба, и типично английской физиономии. Шея у него, казалось, начиналась прямо от подбородка, а голос был мягким, но властным. Повышать его у Годфри не было нужды, ведь в Англии каждый знал свое место.

Из камеры мы отправились в подземелье для пыток, где меня привязали к стулу вблизи от ревущего огня. Стены щетинились крюками и щипцами, которые должны были меня напугать, но вместо этого воодушевили: их можно было использовать как оружие взамен того, что у меня отобрали.