Текст книги "Обнимай и властвуй [Черное кружево]"

Когда он стал заправлять испачканную кровью рубашку в бриджи, она осведомилась:

– Когда вы вернетесь?

– А что? – Расправив смятые манжеты рубашки, он взял жилет, осторожно надев его на одно плечо.

– Я только хотела узнать, будете ли вы у нас обедать… Тогда я скажу кухарке, что приготовить.

– Насчет этого можешь не беспокоиться, я ем абсолютно все.

Из его слов Фелиситэ поняла, что он собирается вернуться к обеду. Однако такое отношение к еде показалось ей странным. Валькур, хотя и отвечал зачастую неопределенно на вопрос о времени своего возвращения, всегда требовал самых изысканных блюд, приготовление которых занимало много времени. Даже отец всегда интересовался тем, что поставят перед ним на стол.

Вспомнив об отце, Фелиситэ почувствовала, как по телу пробежал сильный озноб. Прикусив губу, она посмотрела на ирландца, застегивающего портупею шпаги.

– Полковник… Морган?

– Да? – Он бросил на девушку быстрый взгляд, поправляя висевшую на боку шпагу.

– Что теперь будет? Я имею в виду наш уговор.

– Ты спрашиваешь, буду ли я его соблюдать после того, как ты решила его нарушить?

– Я уже говорила… На самом деле все было совсем не так!

– Вопрос только в том, можно ли тебе верить?

– Вопрос в том, – поправила Моргана Фелиситэ, – хотите ли вы мне верить или вам лучше делать вид, что я вас предала, чтобы не мучиться из-за того, как вы поступили со мною!

– Такое тоже возможно, – согласился он и, оторвавшись на минуту от поисков сапог, посмотрел на девушку с мрачной улыбкой, вызвавшей у нее удивление. – Как бы там ни было, я все-таки решил оставить наш уговор в силе.

– Значит, вы постараетесь сделать так, чтобы моего отца освободили?

– Так мы не договаривались. Я постараюсь, чтобы приговор был как можно менее строгим. Это все, что я могу гарантировать.

Какой бы незначительной ни казалась эта уступка, она была равносильна разнице между жизнью и смертью, и в этом заключалась вся ее важность. Могла ли ее связь с Морганом изменить наказание, которое назначит Оливье Лафаргу испанский суд? Этого Фелиситэ не знала и потому не могла сказать, что сейчас ей приходится платить слишком высокую цену.

– А как же я? – спросила девушка, с трудом справившись с волнением.

– Ты? – Морган приподнял бровь. Одевшись, он теперь расчесывал волосы и заплетал распущенные пряди в косичку, прежде чем связать ее черной лентой.

Раздвинув прозрачные складки москитной сетки, Фелиситэ с отчаянием взглянула на Моргана.

– Как быть мне? Кем я стану на это время для вас, сердечной подругой?

– Можешь называть себя так, если тебе нравится. Насмешка, прозвучавшая в его тихом голосе, заставила девушку еще сильнее ощутить собственную беззащитность.

– Нет! Может быть, вам кажется, что вы получили надо мной превосходство, но я не потерплю вас ни дня, ни часа, ни секунды дольше, чем потребуется; чтобы спасти отца!

– Суд, скорее всего, закончится быстро. Возможно, приговор вынесут через два месяца или даже через шесть недель.

– Не суд, а пародия на него, – усмехнулась Фелиситэ. – Вы прекрасно знаете, что О'Райли с удовольствием осудил бы этих людей и повесил их на следующий день, если бы не боялся, что это может вызвать возмущение в городе.

– Сейчас мне некогда с тобой спорить. – Морган взялся за дверную ручку, затем обернулся. – Я хочу только напомнить, что ты оказалась в таком положении из-за того, что вместе с братом задумала меня убить. И в этом случае тебе наверняка не пришлось бы жаловаться на слишком долгий суд.

– Да, если бы я была виновата! Но что, если это не так?

Морган устремил на Фелиситэ пристальный взгляд зеленых глаз, напоминавших темный нефрит, потом молча распахнул дверь и вышел из спальни.

После полудня в доме появился слуга Моргана, представившийся как Попе. Невысокого роста, с морщинистым подвижным лицом, он напоминал обезьянку вроде тех, которых моряки привозили из Африки. Пеле принес большой чемодан, где, по его словам, находились мундиры полковника Мак-Кормака. Позднее Фелиситэ увидела его во главе процессии из трех дюжих солдат, нагруженных чемоданами, коробками и какими-то свертками странной формы.

Отвесив поклон, который вполне можно было назвать настоящим шедевром уважения и почтительности, он произнес:

– Сеньорита Лафарг, мой полковник просил передать вам его слова. Поскольку вы оказались столь добросердечны, что согласились принять нас под свой кров, мы заверяем, что постараемся беспокоить вас как можно меньше. Я только прошу вас показать, где вы собираетесь поселить полковника, а всем остальным займусь уже я сам, Пеле.

Действительно, где его устроить? Фелиситэ стояла нахмурившись, не зная, как поступить. Намерен ли Морган делить с ней постель каждую ночь? Или он собирается наведываться к ней лишь в тех случаях, когда сам того пожелает? Может, слуга задал этот вопрос столь деликатно, чтобы она сама решила, где будет спать его господин, а может, чтобы у нее создалось приятное впечатление, что Морган станет относиться к ней только как к хозяйке дома?

Но она действительно хозяйка. Что мешает ей устроить все так, как будет удобнее ей самой? И пусть полковник сожалеет себе на здоровье, если что-то придется ему не по вкусу.

– Мари, – обратилась она к молодой горничной, появившейся в дверях, – покажи Пепе комнату мсье Валькура. Брату она больше не понадобится. Останься там и помоги, если что-нибудь будет нужно.

– Gracias, senorita[11]11
  Спасибо, сеньорита (исп.).


[Закрыть], – ответил маленький человечек, опустив глаза и снова поклонившись, прежде чем отправиться следом за Мари.

– Рядом есть еще одна комната с окнами на улицу, – быстро добавила Фелиситиэ. – Может, она тоже понадобится полковнику? Раньше там был кабинет отца, но я распоряжусь убрать оттуда его бумаги.

Обернувшись, Пепе вновь склонил голову в поклоне.

– Вы просто сама доброта, сама заботливость, сеньорита. Я не сомневаюсь, мой полковник будет очень признателен.

Признателен? Фелиситэ не могла утверждать это с такой же уверенностью.

Весь остаток дня Пепе посвятил бурной деятельности. Он то и дело поднимался и спускался по лестнице, наполняя весь дом громким топотом сапог. Слуга успевал везде: следил, как остатки вещей Валькура выносили из комнаты, чтобы сложить их в маленькой комнатушке с окнами во двор, распоряжался перестановкой мебели, разложил в образцовом порядке бритву полковника и гребни для волос с ручками из слоновой кости, а затем принялся любовно развешивать в шкафу вещи хозяина. Отпустив солдат, Пепе спустился в прачечную с узлом грязной одежды, захватив также рубашку с бриджами, которые были на Моргане вчера. По дороге он заглянул на кухню, чтобы проверить, как продвигается приготовление обеда. При этом его многочисленные предложения и презрительные замечания до того разозлили кухарку, что она выставила его вон, пригрозив раскроить череп железным половником.

Они питались далеко не лучшим образом и кухарка это понимала так же, как Фелиситэ и все остальные в доме. Как еще могли они питаться, если у них не было денег, чтобы покупать на рынке свежие овощи и мясо? Дочь богатого купца Лафарга жила теперь исключительно за счет добросердечных соседей, иногда посылавших к черному ходу слуг с булкой, несколькими крабами, горстью молодого чеснока или цыпленком, чтобы они могли приготовить хоть что-нибудь поесть. Для Моргана все это не имело абсолютно никакого значения, но в будущем обитателей дома ожидали еще более худшие времена.

Полковник вернулся в сумерках. Он медленно поднялся по лестнице и прошел в переднюю. Услышав его шага, Фелиситэ крепко вцепилась в лежавший на коленях кусок материи. В это время она, как всегда, занималась вышиванием при слабом вечернем свете, попадавшем в гостиную через открытую балконную дверь. Она не поднимала головы до тех пор, пока Морган не остановился в дверях.

Его мощная фигура, казалось, загородила весь дверной проем. Он смотрел на девушку с таким выражением, будто вовсе не ожидал увидеть ее здесь. Правую руку он держал на животе, вцепившись пальцами в перевязь шпаги, а в левой сжимал треуголку. Пристальный взгляд Моргана прошелся по медово-золотистым волосам девушки, собранным в венчающий голову пучок, потом он принялся изучать бледный овал ее лица, стараясь при этом не смотреть ей в глаза, исполненные тревоги. Наконец он сосредоточил внимание на мягких складках косынки, прикрывавшей шею девушки.

– Мадемуазель Фелиситэ, – он наклонил голову как будто в знак почтения, – я желаю вам приятно провести вечер.

– Добрый вечер. – Фелиситэ сделала над собой усилие, чтобы отвести взгляд, затем сложила рукоделие и убрала его в корзинку, стоявшую на столе рядом с креслом.

– Пеле уже был здесь? – спросил он.

В эту минуту послышались быстрые шаги маленького слуги, выходящего из одной из отведенных Моргану комнат.

– Я здесь, мой полковник, не беспокойтесь. Ваша спальня готова, вы можете вымыться…

– Надо было предупредить меня раньше. – Застывшее лицо Моргана чуть дрогнуло, на нем промелькнуло выражение, отдаленно напоминающее удивление.

Пепе окинул господина пристальным, ничего не упускающим взглядом и протянул руку, чтобы взять треуголку из ослабевших пальцев Моргана.

– Вы правы, сеньор. Желаете ли переодеться сейчас или после ужина? Может, вы пока вымоетесь или вам принести бокал вина? Служанка, ее зовут Ашанти, сказала, что ужин будет готов через полчаса.

– Пока хватит только вина.

– Если позволите, я сниму с вас ботфорты, а вы прилягте на кровать.

– Спасибо, не надо.

– Но, мой полковник, мне кажется, у вас болит голова. А потом ваша рана… Ею тоже следует заняться.

Морган приподнял бровь и медленно произнес:

– Я пока не инвалид, Пепе. Я выпью вино здесь, вместе с мадемуазель Лафарг.

– Да, полковник, сию минуту, сеньор. – Маленький человечек торопливо вышел с видом беспрекословного повиновения.

Наблюдая за движениями Моргана из-под опущенных ресниц, Фелиситэ вскоре поняла причину беспокойства слуги. Одно плечо ирландца под мундиром казалось больше другого, причем не только от наложенной ночью повязки, но и из-за появившейся за день опухоли. Более того, у Моргана явно был сильный жар. Фелиситэ не стала ничего говорить о его состоянии, он наверняка понимал все сам. Однако, судя по тому, как он ответил Пепе, Морган не собирался принимать чьюлибо помощь. Кроме того, она могла показаться ему небезопасной.

Фелиситэ подождала, пока он тяжело опустился в стоящее напротив стола кресло и резкими взмахами длинных ног сбросил один за другим выпачканные грязью ботфорты. Только тогда она осмелилась задать Моргану вопрос:

– Вы подали рапорт?.. Я имею в виду это нападение прошлой ночью.

– Да.

– Значит, Валькура теперь ищут, чтобы арестовать? – Его и так должны арестовать за измену. Так что, если рассудить здраво, его сейчас просто незачем обвинять в попытке убийства.

В словах Моргана чувствовалось скрытое предупреждение, однако Фелиситэ в нем не нуждалась.

– Он… Его не поймали?

– Пока нет, – неторопливо сказал Морган. – Но если ты сейчас переживаешь насчет того, не заявил ли я о тебе, могу тебя успокоить. В моем рапорте говорится, что у меня нет оснований подозревать тебя в причастности к случившемуся.

– Но вы сказали…

– Мои слова и факты, которые мне известны, – это две разные вещи.

– Ох…

– Да, – медленно произнес он. – Мне весь день казалось, что я не в своем уме. Мне следовало изложить все, как было, чтобы твой поступок не остался безнаказанным.

– Но вы этого не сделали, – в голосе девушки звучали и утверждение, и вопрос.

– Нет, и мне кажется, что я еще пожалею об этом. – Он окинул ее долгим внимательным взглядом. – Я всегда говорил: на свете нет ничего, чего нельзя было бы простить женщине. Вопрос только в том, милая Фелиситэ, окажусь я прав или нет.

Она холодно посмотрела в его воспаленные глаза и проговорила срывающимся голосом:

– Я сомневаюсь, что дело дойдет до этого. Вам нужно только сказать, что вы ошиблись, не обратили внимания на обстоятельства, свидетельствующие о моей вине.

– Генерал-губернатор никому не позволяет допускать ошибки, даже своим офицерам.

– Тогда мне кажется, вы сами заинтересованы в том, чтобы вопрос о моей вине или невиновности вообще не возникал.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он снова заговорил.

– Я удивляюсь, насколько полезной оказалась для тебя моя офицерская должность. Сначала для того, чтобы выручить твоего отца, а теперь моя помощь понадобилась тебе самой. Я могу даже утверждать, что ты зависишь от моей доброй воли.

– Да, пожалуй, – выдавила Фелиситэ, с трудом справившись с внезапной дрожью. – И что из этого следует?

Сгущающиеся сумерки делали трудноразличимым выражение лица Моргана, однако, судя по отрывистому голосу, он сейчас наслаждался с каким-то мрачным удовлетворением.

– Это единственное, что придает смысл сложившемуся положению вещей.

– Почему? – с насмешкой спросила Фелиситэ, вставая с кресла. – Потому что вы уже знаете, как я поступлю, чтобы его сохранить? Я бы не стала на это рассчитывать. Вы находитесь здесь, и этого достаточно!

– Для тебя, возможно, а для меня – нет.

Даже если бы Фелиситэ нашла нужные слова для ответа, она все равно не успела бы их произнести. В комнату вошел Пепе с графином красного вина и двумя бокалами на деревянном подносе. Пока слуга разливал вино, Морган не сводил с Фелиситэ пристального взгляда прищуренных глаз. Брошенный девушкой вызов и ответ на него напоминал-разделявший их барьер, который он разрушил одним ударом, и теперь оставалось только убрать обломки.

– Может, зажечь свечу, мой полковник?

– Спроси у мадемуазель Лафарг. Это ее дом, – усмехнулся Морган.

– Конечно, простите меня, – проговорил Пепе с досадой в голосе. – Вы позволите, сеньорита?

Фелиситэ жестом подтвердила свое согласие. Слуга торопливо высек огонь и принялся одну за другой зажигать тонкие свечи в стоявшем на полу канделябре. Девушка резко повернулась, так что чуть не погасила свечи, и направилась к распахнутой балконной двери. Лавандовый оттенок темнеющего неба отражался в лужах на улице внизу. По грязному тротуару неторопливо двигался котенок, уже довольно большой и, судя по всему, голодный. Неожиданно он припал к земле, а потом бросился на ползущего краба и потащил его с торжествующим видом.

После дождя жара немного спала, хотя из-за обилия влаги воздух казался каким-то липким. Эта влажность и туго затянутый корсет мешали Фелиситэ свободно дышать. Крепко сцепив дрожащие ладони, она невидящим взглядом смотрела на дом на противоположной стороне узкой улицы. Если бы не отец, она бы сейчас со всех ног бросилась вниз по лестнице, подобрав юбки, чтобы как можно скорей выбежать на улицу. Она могла бы уповать на милосердие соседей или кого-нибудь из купцов, с кем отец вел дела. Если бы Фелиситэ попросила их как следует, они наверняка дали бы денег, чтобы она могла перебраться к Валькуру в Бализ, а там сесть на корабль, идущий во Францию. Если бы только не отец…

– Выпей со мной вина.

Фелиситэ тихо вздохнула, потом, повернувшись, прошла в комнату с видом вынужденной покорности, задев юбками вытянутые ноги Моргана, и взяла со стола бокал. При этом она бросила быстрый взгляд на сидящего в кресле ирландца. Он расстегнул пуговицы жилета, залпом выпил вино так, как будто изнывал от жажды, и тут же подался вперед, чтобы снова наполнить бокал. Поднять графин правой рукой и наклонить его над бокалом, очевидно, стоило ему немалых усилий, потому что когда он вновь откинулся на спинку кресла, в свете свечи, отражавшемся на его волнистых темно-коричневых волнистых волосах, она увидела капельки пота, выступившие у него над верхней губой.

Пепе предпочитал держаться в тени, хотя он отошел не дальше передней. Через открытую дверь можно было различить его фигуру, склонившуюся над обеденным столом. Он явно мешал Ашанти, решившей проверить, все ли готово к обеду. Присутствие слуг не дало им продолжить разговор. Впрочем, это было даже к лучшему.

Фелиситэ попробовала вино. Его взяли из бочонка, который два года назад приобрел отец. Он очень любил его. Девушка сделала глоток и откашлялась.

– Сегодня вечером, когда Ашанти понесла отцу еду, часовой сказал, что арестованных скоро будут судить.

– Очень похоже на то. О'Райли убежден: чем раньше это сделают, тем лучше.

– Чего там ждут? Почему не начать суд прямо завтра? Морган пожал плечами.

– Нужно собрать доказательства, снять показания со всех, кто знал о заговоре. Необходимо также найти свидетелей, по двое на каждого обвиняемого, при этом они должны поклясться, что готовы подтвердить их вину.

– Свидетелями, наверное, будут люди вроде коменданта Обри? – спросила Фелиситэ с презрением.

– А также вроде патера Дагобера и других, подобных ему. Мы не пожалеем усилий, чтобы выяснить, как все было на самом деле.

Патер Дагобер, монах из ордена французских капуцинов, был духовным главой колонии. Он один мог дать беспристрастную оценку событий последнего месяца. Великодушный и добрый человек, которого все любили, зная о его снисходительности к человеческим слабостям, он наверняка постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь арестованным.

Фелиситэ вновь пригубила вино.

– А еще Ашанти услышала, что Фуко тоже арестован.

– Верно, – кивнул Морган.

– Но это же просто нелепо. Он был всего лишь главным интендантом, занимался королевскими складами.

– Где хранилось оружие, которым воспользовались люди, напавшие на корабль Уллоа.

– Хорошо нападение, нечего сказать! Они лишь обрубили швартовы в гавани!

– Там был отряд из четырехсот вооруженных людей. Уллоа просто повезло, когда они решили, что его можно отпустить без лишних жестокостей.

– Вооруженные люди? – усмехнулась Фелиситэ. – Это были просто подвыпившие гости, возвращавшиеся со свадьбы. Я сильно сомневаюсь, что их набралось там больше двух сотен. Откуда вы только взяли эту цифру в четыреста человек?

– Это предстоит выяснить на суде вместе с другими вопросами.

– Сначала Лафреньер и Брод, теперь – Фуко, все они занимали важные посты при французских властях, на которые их назначил сам король. Эти обвинения с каждым днем становятся все более беспочвенными.

– Мне тоже так кажется, однако мы арестовали не так уж много людей, по сравнению с подобными случаями в других местах. Два года назад в мексиканских провинциях за участие в заговоре казнили восемьдесят два человека, хотя против них было куда меньше доказательств.

– Возможно. Но я говорю о французах. Почему они должны отвечать по испанским законам?

– Подстрекая к восстанию после передачи колонии другой державе, они совершили двойное преступление – против их собственного правительства и против моего.

Фелиситэ со стуком поставила бокал на стол.

– Вы сошли с ума! Что страшного в том, если человек не согласен с политикой правительства? Почему это должно становиться вопросом жизни и смерти?

– Человек может думать все, что пожелает, однако он не должен склонять других на свою сторону. Стоит ему это сделать, как он переходит в разряд противников власти. Если к нему присоединится достаточное число людей, страна окажется расколотой, а значит – ослабленной. Раздор влечет за собой неопределенность, а это противоречит главному праву всех людей: добывать пропитание своим семьям, лучше работать самим, учиться, творить, наслаждаться жизнью. Кроме того, в этом хаосе другой, более мощной стране будет гораздо легче пустить в ход свою армию и завоевать ту, где царит беспорядок.

– Но иногда такое случается, если даже в стране мир и согласие, – с горечью заметила Фелиситэ.

Из двери, одновременно ведущей к выходу и в столовую, послышалось негромкое покашливание. Пепе склонил голову в поклоне, увидев, что на него обратили внимание.

– Ужин готов.

На первое всем подали по небольшой чашке супа из крабов. За ним последовал цыпленок, сваренный в вине с несколькими побегами аспарагусов, лежащих на краю тарелки. Хлеба на столе было в избытке, однако больше не подавали никаких овощей, ни одного мясного блюда, никаких соусов или желе. На десерт принесли запеканку. В общем, такое меню вполне могло устроить какогонибудь больного, что, впрочем, было не так уж далеко от истины. Морган ел очень мало. Он ограничился несколькими ложками супа и маленьким кусочком курятины.

Во время ужина Пепе часто бросал на хозяина встревоженные взгляды. Он то и дело входил и выходил из столовой, подливая в бокалы вина, смахивая со стола хлебные крошки и убирая ненужную посуду.

Задержавшись возле Моргана, чтобы снова наполнить его бокал, слуга негромко спросил:

– Вам не понравился цыпленок, мой полковник?

– Он очень хорош, – ответил Морган.

– Но вы почти ничего не ели. Я бы приготовил для вас ветчину или что-нибудь еще в этом роде, только в этом доме нет никакой другой еды. Абсолютно никакой.

– О чем ты говоришь?

Пепе едва заметно пожал плечами.

– Я нашел здесь только немного муки и шоколада и еще горшок с лесным медом. Больше у них на кухне нет ни единого кусочка. Половину того, что сегодня приготовили, отнесли в тюрьму. Женщина, которая распоряжается на кухне, говорит, что у них нет денег.

– Это правда? – Морган взглянул на Фелиситэ, нахмурив брови.

– Что именно? – Щеки девушки зарделись от охватившего ее гнева, вызванного этим унизительным вопросом.

– Мне трудно в это поверить, особенно после тех невероятных предложений, которые я услышал от тебя не так давно.

– Тогда речь шла о комиссионных и льготах, а не о наличных деньгах. Кроме того, меня предупредили, что я не имею права ничего продавать из имущества отца, описанного на предмет конфискации, а лавку, где он торговал тканями, естественно, пришлось закрыть после его, ареста. Чтобы получить вознаграждение, которое я обещала, вам бы пришлось ждать, когда его оправдают и отпустят. Я не имею права продавать даже собственную одежду, потому что она, по справедливому убеждению властей, тоже принадлежит моему отцу. Морган нахмурился еще больше.

– Но твой отец наверняка откладывал что-нибудь на черный день, и на эти деньги можно покупать еду. Тебя никто бы не упрекнул, если бы ты воспользовалась ими с этой целью.

– У него было немного денег, но они пропали. – Фелиситэ опустила глаза, глядя на кусок цыпленка, остывавший на тарелке.

– Пропали?

– Их взял Валькур. Морган откинулся на стуле.

– Почему ты не сказала мне?

– Зачем? – осторожно поинтересовалась она.

– Я бы дал тебе денег.

– От вас мне ничего не надо. – Фелиситэ вскинула голову.

– Возможно. Но только тебе и твоим слугам нужно есть. Да и я сам, несмотря на свое равнодушное отношение к пище, вряд ли останусь безразличным, если на столе не окажется абсолютно ничего.

Ответом на его слова было молчание. Увидев, что Фелиситэ не собирается продолжать разговор, Морган стремительно обернулся к Пепе, заставив того подпрыгнуть от неожиданности.

– У тебя есть деньги, так?

– Да, мой полковник.

– Почему тогда ты сам не отправился на рынок, раз увидел, что здесь ничего нет?

– Я бы с удовольствием, мой полковник, – сокрушенно проговорил слуга, – только я понял это слишком поздно. К тому времени торговцы на рынке уже закрыли лавки и разошлись по домам.

В столовой воцарилась тишина. Морган перестал сверлить слугу взглядом и посмотрел на Фелиситэ. Дотронувшись до подбородка, заросшего за день щетиной, он резким движением поднялся, опираясь о подлокотники стула. Постояв неподвижно несколько минут, Морган наконец проговорил:

– Пепе, сейчас мне не помешает помыться.

Голос его звучал твердо, а движения, когда он обходил стол, оставались размеренными, однако разворот плеч казался каким-то неестественным, как будто ему приходилось прилагать больше усилий, чем обычно, для того, чтобы держаться прямо. Фелиситэ невольно встала, глядя, как он неуверенными шагами направился к двери, ведущей в гостиную. Вместе с Пепе она бросилась вслед за Морганом, когда тот свернул к спальне, где провел предыдущую ночь, – спальне Фелиситэ.

– Сюда, мой полковник. – Пепе забежал вперед, чтобы взять Моргана за руку и направить в противоположную сторону гостиной. – Мне велели приготовить вашу квартиру в том конце дома.

Морган медленно обернулся.

– Да? – спросил он. – В самом деле?

– Конечно. Вам отвели две комнаты. В одной вы будете спать, а в другой – работать, если пожелаете.

Фелиситэ даже не могла представить, как поступил бы Морган, если бы силы не покинули его. Но сейчас он только посмотрел на нее с затаенной угрозой в глубине блестящих от жара глаз.

– Очень рад, – только и произнес он. – Мне просто не терпится взглянуть на свои… апартаменты.