Текст книги "Гнев и радость"

Глава четырнадцатая

– И как только Табэри удалось это сделать? Не зна-аю…

Булл говорил эти слова уже, по крайней мере, в сотый раз за последние три дня, говорил их в искреннем изумлении, которое разделялось всеми присутствующими. Он сидел в банкетном зале ресторана «Хижина». Такое название было, очевидно, оттого, что, как утверждали, раньше на этом месте было убогое жилище рабов-негров, трудившихся на плантации. Вокруг Булла гремел и шумел прием в честь свадьбы внучатой племянницы тетушки Тин. Свободно развалившись на своем стуле, держа в одной руке пиалу с джамбалайей, а в другой – бокал шампанского, он вел рассказ в своей лучшей манере. Вокруг него собралось немало слушателей – приглашенные на свадьбу друзья молодоженов, друзья тетушки Тин, – которые с затаенным вниманием в который уже раз переживали со слов Булла драму, происшедшую на реке.

Джулия точно знала, как Рею удалось это сделать.

Она точно знала обо всем, что произошло, ибо, по меньшей мере, пять раз просматривала те метры пленки, которые запечатлели исполнение того трюка. От начала до конца. Она просматривала эти кадры с комком, подступавшим к горлу, с сжавшимся сердцем, со страхом, распиравшим грудь.

Присев за стол рядом со своим отцом и глядя на красивую черноволосую невесту в белом свадебном платье и ажурной фате с жемчугами, которая позировала вместе со своими подружками фотографу, Джулия вновь и вновь переживала в своей памяти все происшедшее…

В тот самый миг, когда она крикнула ему, Рей уже оборачивался, очевидно, боковым зрением поймав какое-то движение на заднем сиденье. Он подхватил Саммер на руки и прыгнул с ней через борт катера. В ту же секунду воздух разорвал страшный гром разрыва и небо стало красно-оранжевым. Ударная волна взрыва была столь сильной, что даже лишайники затряслись на стволах деревьев, росших на берегу. Костюм Рея со спины был объят пламенем, когда он с Саммер погрузился в воду. Катер в одну секунду превратился в высокий костер, а из-за разлившегося горючего огонь распространился по воде на двадцать футов в радиусе. Рей преодолел это расстояние под водой. Наконец, его голова и голова Саммер вновь показались на поверхности. Это было самое долгое ожидание в жизни Джулии.

Вэнс в своем ботике первым успел к Рею и Саммер и помог им влезть к себе, а затем отвез к съемочной платформе. Саммер, все еще завернутая в одеяло, выглядела хорошо, если не считать того, что у нее здорово опалило волосы и она прилично глотнула Слепой реки. Костюм Рея со спины обуглился, и плечо вместе с частью спины подрумянилось, как поставленное на огонь мясо барашка. Из-за Саммер вышла небольшая, но непредусмотренная задержка, и Рей едва не опоздал со своим прыжком за борт катера.

Истерика Донны была всем по-человечески понятна, но, во-первых, это она была виновата, а во-вторых, ее беспрестанные рыдания уже всех замучили. Шок и смятение, поначалу овладевшие Саммер, сменились всхлипываниями, которые приняли затяжной характер, когда она до конца осознала, что чуть не погубила Рея, а заодно и себя. Девочку долго убеждали в том, что Рею ее плач не поможет, и она, наконец, успокоилась.

Рею нужен был врач. И, честно говоря, было бы неплохо провести обследование Саммер, чтобы удостовериться в том, что в ее легких не осталось речной грязной воды. И только когда все – Рей и Саммер, Донна и Джулия, Аллен и Булл – взошли на палубу съемочного катера, чтобы вернуться в мотель и оттуда в ближайшую больницу, возник наконец-то вопрос: а каким же образом девочка очутилась во время исполнения трюка на борту быстроходного катера?

Немного помявшись, Саммер призналась, что на нее произвел глубокое впечатление рассказ Булла о смелом мексиканском мальчике, который стал кинозвездой после того, как однажды тайком пробрался на арену боя быков и сам вышел с красной тряпкой против грозного зверя вместо специально подготовленного для этого дублера-карлика. А этим утром она слышала, как кто-то – она не помнит, кто именно, – говорил, что какой-де это стыд, что Саммер не в состоянии обойтись без дублера-куклы на съемках взрыва катера. А вот если бы, мол, сыграла сама, это сделало бы ее знаменитой. Ей эта идея понравилась. Тем более она знала, что Рей не даст ей попасть в беду.

Она спрятала приготовленную для съемок трюка куклу и сама завернулась в одеяло. В этот момент она услышала приближающиеся к ней шаги и затем почувствовала острую боль в руке. А потом она заснула и проснулась только в разгар пальбы на реке.

Булл, то ругаясь, то извиняясь, был потрясен тем, что побудительным мотивом к этому безумству послужил его невинный рассказ о съемках боя быков в одной давней картине. Все гадали, кто же это провокационно подсказал Саммер остальное?

– Ты уверена, – спрашивал Булл у девочки, – что ты слышала, как кто-то говорил это? Ты абсолютно уверена в том, что тебе самой все это не пришло в голову?

Саммер обиженно поджала губки и вскинула брови.

– Я слышала. Я почти уверена, что слышала…

– А ты уверена в том, что почувствовала острую боль? Может, ты просто неловко повернулась? Одеяло-то жесткое?

– И от этого заснула? – раздраженно воскликнула Саммер. – Я никогда не спала так крепко! Я лежала на катере, который рычал, а я все это время спала, да? Просто так?

Ничто не могло поколебать ее уверенность, даже вопросы, заданные помощниками шерифа прихода святого Джеймса. Однако и никаких новых деталей не прибавилось. На ее руке действительно обнаружилась крохотная ранка, словно от укуса насекомого, но анализ крови не выявил ничего подозрительного. После самого тщательного обследования ее отпустили.

Было не удивительно, что после опроса членов съемочной бригады выяснилось, что никто из них не видел Саммер забирающейся на быстроходный катер. Всякий, кто заметил бы это, непременно согнал бы ее оттуда или привлек бы к этому внимание режиссера. Кое-кто высказал предположение, что Саммер драматизирует ситуацию или даже выдумывает оправдание своему проступку. Помощники шерифа были склонны согласиться с этим. Так или иначе, а никаких признаков грязной игры не было, никаких улик не находилось. Поэтому и расследование вскоре было прекращено.

Душевное состояние Саммер, казалось, не пострадало после той передряги, в которой она оказалась по своей ли воле, по воле ли случая. Для свадебного вечера она оделась в розовое и белое и украсила волосы ярким розовым бантом. Она присутствовала на брачной церемонии в старой церкви на Ривер-роуд, и ее лицо светилось выражением чистого восторга. Саммер с удовольствием съела все угощение, которое поставила перед ней тетушка Тин, и, сидя на своем месте, внимательно приглядывалась ко всему, что делали гости, к их жестам, выражениям, будто впитывала все это своим жадным взглядом юной актрисы.

Все, казалось, на редкость удачно проводили время за едой, питьем, смехом и разговорами. Не было никакой скованности, ничего формального. Свадьба была просто теплым и радостным приемом молодоженов во взрослую жизнь и взрослое общество. Все были этому равно счастливы, как невеста с женихом, так и их семьи, друзья, соседи, знакомые.

Улыбки на лицах новобрачных были и впрямь счастливыми. Особенно это было видно по жениху, чей взгляд, обращенный на свою любимую, светился любовью и гордостью. Он был одет в роскошный белый смокинг, который гармонично сочетался с брачным платьем невесты. В их взглядах проглядывало томительное ожидание, сдерживаемое этикетом. Но их нетерпение прорывалось в тайных поцелуях и прикосновениях рук, исполненных обещания.

В воздухе витали ароматы роскошного угощения и вин. В центре стола стоял огромный белый торт, покрытый сверху сахарной глазурью и увенчанный орхидеями из тягучей пастилы, украшенный по бокам купидонами, колоннами, разноцветными лентами. Пряные запахи исходили из так называемых ритуальных «рисовых мешочков», наполненных птичьим кормом и попурри, которое заменяло в те дни рис. Подружки невесты порхали по всему залу, увлекая за собой друзей жениха. Мать невесты смотрела на все широко раскрытыми изумленными глазами. Она стояла неподвижно, как будто у нее внезапно отнялись ноги и как будто она спрашивала себя: когда она сможет прикоснуться хоть к чему-нибудь из этого богатого красивого угощения, которое сама же и организовала.

Гости переходили от одного буфетного столика к другому, смеясь и болтая друг с другом, отчего в зале постоянно стоял громкий и ровный гул голосов. Кто-то восхищался тем, как красиво была убрана цветами церковь, словами, которые произносил священник, пятью белыми «линкольнами», составившими свадебный поезд от церкви к ресторану. В углу зала стоял человек с видеокамерой и снимал все веселье для потомства.

– Как тебе здесь? Нравится? Хорошо поела? – спросила тетушка Тин, подойдя сбоку к Джулии со стаканом вина в одной руке и поджаренной сосиской на вилке в другой.

– Чудесно! Особенно угощение, – с улыбкой держась за живот, ответила Джулия. – Не могли бы вы сказать мне одну вещь? Что означают каджунские слова «радость жизни»? Вот я смотрю на это веселье и спрашиваю себя: в чем тут секрет?

Пожилая леди тепло улыбнулась, глядя на Джулию внимательным взглядом своих ярких глаз. Сделав широкий жест той рукой, в которой была вилка, она сказала:

– Что ж, дорогая, могу тебе это объяснить. Когда акадийцы были вынуждены покинуть Новую Шотландию, они не успели взять с собой ничего, кроме той одежды, которая была на них. Ни еды, ни мебели, ничего. Они погрузились на корабли в великой спешке, так, что многие семьи разделились навечно. Один корабль пошел к одному месту, другой к другому. И прошло много лет, прежде чем те немногие, что не погибли от голода, холода или скорби, добрались до Луизианы. Путь преодолели только те, в ком была жажда жизни. Из этого долгого путешествия, исполненного великими потерями, они вынесли всего один, но самый главный урок для себя. Они поняли, что жизнь коротка, а смерть вечна. Они поняли, что все, что им обещано, – это та минута, которая была у них в руках. Эту минуту можно прожить в ненависти или в радости. В радости лучше.

Джулия, вновь оглядывая людей, которые были вокруг нее, медленно проговорила:

– Да, в этом что-то есть…

– Уж ты мне можешь поверить! – заверила ее тетушка Тин. – Отведай жареную сосиску – пальчики оближешь!

Вскоре музыкальный квартет, приглашенный на свадьбу, долгое время настраивавшийся и проверявший микрофоны, начал играть. Невеста с женихом спустились на кирпичный пол дворика и закружились в вальсе. Затем невеста танцевала со своим отцом, а жених со своей матерью. Рядом с ними кружились шофер и главная подружка невесты. Им аплодировали сверху, с галереи. Потом на двор высыпала вся молодежь, включая кольценос-ца и деву с цветами, друзей молодоженов, и зазвучала музыка рэгги. Постепенно долгие серо-голубые сумерки сменились непроглядной ночью. Наконец, танцевальный вечер был официально открыт и во двор спустились все гости.

Из числа киношников сюда были приглашены только Джулия с Буллом да Саммер со своей матерью. Причем выбор был не случаен. Это был семейный праздник, со своими ограниченными средствами и соответственно с ограниченным кругом избранных лиц. На приглашении Саммер настояла Донна, которая, видимо, хотела этим загладить свою вину. Бокал с несколькими каплями шампанского девочке дала также Донна. Она сказала, что это не повредит ей и что лучше уж пусть она узнает вкус спиртного при всех, чем наслаждается им втихую и в других количествах. Саммер, которой новая учительница поначалу совсем не понравилась, чувствовала, что ее мнение о ней меняется.

Рей танцевал с Саммер. В продолжение всего вечера Джулия видела его несколько раз. То он приносил свои поздравления молодой чете, то помогал старому другу своей тетушки найти вино по вкусу, то шептался в углу со своими приятелями. Он ни на что не опирался спиной и плечами, даже на спинку стула, и не делал резких движений. Если бы кто-то присмотрелся к нему поближе, то мог заметить, как чуть-чуть горбился его костюм – он ходил с повязкой. Танцуя с Саммер, он ничем не выказывал своего физического состояния, веселился, шутил, кружил ее по всему залу в вальсе каджунов, учил, как нужно отклоняться назад, в то время как он держал ее рукой за спину. Он был очень предупредителен, хотя порой и подшучивал над девочкой. Саммер была полна искреннего восторга и заливисто смеялась. Он был едва ли не идолом в ее глазах. Во всяком случае, героем это уж точно. Джулия, глядя на него, истово желала, чтобы он не менялся, чтобы настоящий его образ никогда не тускнел или, по крайней мере, чтобы этого не замечала Саммер.

Донна, не спускавшая взгляда с веселящегося ребенка, кружилась в танце с женихом, который был ее дальним родственником. Ее лицо выражало удовольствие, и вообще казалось, что она прекрасно проводит время. Никто не нахмурил брови, когда она вышла на очередной танец с Реем, хотя Саммер была огорчена своей потерей. Однако ее обида быстро сменилась счастливой улыбкой, когда к ней подошла невеста, взяла ее за руку и закружилась с ней по галерее.

Спустя несколько минут невеста вновь была на танцплощадке, на этот раз пригласив своего деда, который приколол к ее вуали стодолларовую банкноту, наслаждаясь музыкой. Пришло время «денежного танца». С невестой по очереди должны были танцевать все мужчины, присутствовавшие на вечере, и во время танца они были обязаны положить в наиболее доступные места ее одежды денежные купюры. Такова была традиция. Обычно деньги прикалывались булавками к вуали. Тетушка Тин объяснила, что это поможет молодоженам веселее провести их медовый месяц.

После приема новобрачные должны были отправиться в плантационную усадьбу Тецкуко, превращенную в постоялый двор, где не живут, а лишь ночуют. Они проведут там первую брачную ночь, а оттуда на неделю отправятся путешествовать по побережью Флориды. После своего возвращения, как полагала Джулия, они смогут начать взрослую жизнь, будут иметь детей, пойдут работать и, в конце концов, умрут, так за всю жизнь и не увидев ничего далее нескольких миль от их любимой викторианской церквушки, где состоялось их бракосочетание. Невеста станет женой и матерью, тетушкой и крестной, будет нянчить внучатых племянников и внуков. Все это предполагалось как нечто неизбежное, обязательное. Она не будет жаловаться на свою судьбу. Даже, наверное, наоборот – будет счастлива.

Подумав об этом и представив себе все это, Джулия зажмурилась, как бы пытаясь избавиться от наваждения. Как просто, как идиллично!..

Нет, это не для нее.

Четверо детей, два мальчика и две девочки…

Нет, это не для нее. Ее мечты недостижимы. Они слишком возвышенны и грандиозны, а жизнь проще, короче…

– Потанцуем?

Рей оказался перед ней с протянутой для приглашения рукой прежде, чем музыканты грянули очередной каджунский вальс. Джулия вложила свою руку в его. Она поднялась со своего места и пошла за ним на галерею, а затем вниз по ступенькам, во двор.

Она долго наблюдала за тем, как другие танцуют этот танец, и ей казалось, что она переняла основную манеру. Вскоре она уже кружилась с Реем по кирпичному полу, он раскручивал ее то на одной, то на другой руке, она поворачивалась в такт и ритм музыке, а он не отпускал свою руку с ее спины. В ней бурлила радость, нежная и пугающая.

Ее трудно было сдержать, но она обязана была это сделать. Эта радость должна была продолжаться вечно, но Джулия знала, что она скоро закончится и угаснет. Поэтому она ловила каждый миг этого танца, чтобы сохранить его в своей памяти и в своем сердце. Она черпала жизненную силу из этого танца, силу, которая будет поддерживать ее еще долгое время.

– Так ты решила вставить в картину сцены каджунской свадьбы? – спросил он, не спуская с нее мягкого взгляда своих темных глаз. Он улыбался.

– Да, похоже, что вставлю. Все равно ведь нужно будет показывать некоторые детали жизни Жан-Пьера, эмоционального развития его дочери Алисии. Лучше свадьбы ничего и придумать нельзя.

– Тетушка Тин будет счастлива.

– Да?

– Она будет очень рада, что сумела сделать свой вклад.

– Ее вклад очень ценен, – сказала Джулия. – Из разговоров с ней я узнала очень много интересных подробностей.

Она была признательна ему за то, что он сам избрал нейтральную тему для разговора. Она задала себе мимолетный вопрос: почему он это сделал? Из вежливости? Из-за того, что ему так удобнее? Или из-за того, что он заботился о ее чувствах? Так или иначе, а она была рада возможности поделиться своими мыслями и эмоциями, которые едва удавалось сдерживать. Чувствовать себя снова в его объятиях… Это было очень волнующе…

– Как твое плечо? – спросила она и тут же испугалась своего вопроса. Не дай Бог, если он догадается о ее чувствах и переживаниях!..

– Побаливает, – ответил он. – Но для медицины случай небезнадежный.

Он неожиданно притянул ее к себе ближе и закрутил в целом каскаде невообразимых поворотов и движений. Их тела плотно соприкасались одно с другим, от груди до бедер. У нее захватило дух, она вцепилась в него. В этот момент он вернул ее в прежнее положение, на расстояние полувытянутой руки от себя. Она боялась взглянуть в его глаза.

Ясно, что он все понял. Он все понял и поэтому не боялся дать ей об этом знать. Если бы он в ту минуту сказал ей: «Пойдем со мной», она пошла бы. Он не сказал. И Джулия не сомневалась, что у него были на это свои причины. Она могла бы о них, пожалуй, догадаться, если б напряглась… Но не хотела.

Ей будет недоставать его, недоставать смешинок в его взгляде, теплой глубины его голоса. Ей будет недоставать того понимания, которое она часто чувствовала с его стороны. Он понимал ее бескорыстно, не претендуя на ответное понимание. Ей будет недоставать общения с ним, его изобретательных ласк, его воли, его силы, как физической, так и духовной. Осознав последнее, ей стало особенно грустно.

Невеста бросила букет цветов, а жених подвязку. Над молодым человеком и девушкой, случайно поймавшими эти предметы, много и долго подшучивали. Потом их осыпали птичьим кормом и попурри и пожелали счастья.

Музыканты, свернув инструменты, ушли, гости стали расходиться по своим машинам. Булл и Рей ушли вместе, не сказав куда, хотя Рей сообщил своей тетушке, чтобы она не ждала его, поцеловал ее в щеку и пожелал спокойной ночи. Булл все равно остановится в том мотеле, где жила вся съемочная бригада. Это означало, что он увидит Джулию завтра на съемочной площадке.

Джулия с тетушкой Тин стали помогать матери невесты, ее друзьям и родственникам убрать оставшуюся еду со стола, хотя окончательную уборку должны были провести работники ресторана. Джулия осталась до самого конца вечера, в этом было что-то расслабляющее и даже удовлетворяющее.

Тетушка Тин настояла на том, чтобы после приема Джулия сразу отправилась домой, так как она-де слишком много выпила за вечер шампанского. Приехав домой, они еще немного посидели на галерее и поговорили о свадьбе, о приглашенных, о том, что могло быть на уме у Булла и Рея на ночь глядя. Впрочем, было еще не так поздно – шел двенадцатый час.

Несмотря на это, Джулия вскоре начала зевать. Ее озабоченность съемками, драмой на реке, всевозможными вопросами и страхами, начинала сказываться. Она нуждалась в отдыхе. За последние три ночи ей так и не удалось ни разу выспаться. Джулия часто просыпалась и потом долго не могла вновь заснуть, она просто лежала на постели и смотрела в темноту, размышляя, бесконечно размышляя. Джулия очень надеялась на то, что эта ночь не превратится для нее в, подобную пытку.

Но все повторилось. Она подремала не больше часа и проснулась резко, как от толчка, как от звонка тревоги. Вздохнув, она повернулась на живот, приподнялась на локтях и поправила волосы. Затем она протянула руку за часами, нажала сбоку кнопку, чтобы высветился циферблат, и посмотрела время. Час ночи.

Она положила часы и снова легла, на этот раз обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Она попыталась отогнать от себя наседавшие и уже знакомые вопросы, но у нее ничего не получилось.

Оттеснив все прочие мысли на задний план, перед ней встал самый главный вопрос, который тревожил ее больше других: имеет ли несчастный случай на реке какое-нибудь отношение к смерти Пола Лислета? На первый взгляд это казалось невероятным, но слишком уж они были похожи. Вроде бы разные съемочные трюки, а конец один. Если бы Рей не заметил движений Саммер, это была бы уже вторая смерть. И эту вторую смерть – смерть беспомощного ребенка, который никак не должен был оказаться во время съемок трюка на катере, – было бы очень трудно объяснить.

А еще труднее было бы жить с ее осознанием. Именно эта мысль и заставляла Джулию каждую ночь просыпаться с испариной на лбу и ужасом в сердце. Если бы Саммер погибла, Джулия не была уверена, что смогла бы жить под тяжестью самообвинений.

Но во всем этом можно было выделить еще один момент. Джулия обязана была задать себе этот вопрос: не была ли Саммер всего лишь одним пунктиком некоего зловещего плана, который был направлен против Джулии и ее картины? Ведь была еще змея! Ее хотели испугать или причинить физический вред? А может, это было предупреждение? Знак о том, что кое-кто не хочет, чтобы она продолжала оставаться режиссером «Болотного царства», чтобы она закончила этот фильм?

Зачем? Кто был заинтересован в ее провале? Кто был настолько ослеплен ненавистью к ней, что, желая остановить ее, убил на этом пути мужчину и едва не убил ребенка? Только ради того, чтобы она прекратила съемки фильма? Кто?

Может, она ошибается? Может, ею овладела мания преследования и в этом все дело? Может, она просто такая эгоистка, эгоцентристка и вбила себе в голову, будто все, что ни происходит вокруг плохого, направлено именно против нее? Несчастные случаи – не такая уж и фантастика, особенно во время съемок каскадерских трюков. Змеи тоже живут на болотах. Не было ничего удивительного в том, что одна из них оказалась там, где велись съемки. Некоторых даже убили, когда еще только устанавливали здесь их домики на колесах и когда строили плавающую съемочную платформу. Если верить Рею, то по весне, когда река разливается, многие мужчины специально охотятся за змеями, чтобы сократить их популяцию. Не было ничего удивительного в том, что змей здесь можно было встретить висевшими на ветвях деревьев, свернувшихся кольцом, восьмеркой, будто это ленты, украшающие рождественскую елку.

Не стоило также исключать той возможности, что Джулия под влиянием обстоятельств драматизирует ситуацию. Это было ей несвойственно – находиться в постоянном напряжении и раздражении. С другой стороны, вокруг нее была такая обстановка. Аллен твердо считал, что она должна передать права режиссера своему отцу или хотя бы поделиться с ним этими правами, – это ее огорчало и раздражало. Огорчала ее и мысль о том, что многие члены съемочной бригады имели свои личные причины быть недовольными ею. Она привыкла к спокойной, расслабленной и доверительной атмосфере на съемочной площадке. Она привыкла дышать воздухом творчества и созидания, когда на первом плане стояла задача сделать фильм! А сейчас все было заражено ревностью и недовольством.

Она устала от всех сомнений, затяжек, ей хотелось полностью погрузиться в свою картину, забыв обо всем на свете, но что-то внутри нее не давало этого сделать и призывало ждать новых неприятностей.

По потолку побежали желтые тени – это означало, что подъехала машина. Спустя секунду она услышала бормотание мотора «мазератти» у самого дома. Затем двигатель смолк и хлопнула дверца.

Наступила долгая пауза. Джулия поудобнее устроилась на подушке и принялась слушать. Она ожидала, что Рей войдет в дом через фронтальную галерею. За прошедшие недели она с безошибочной точностью научилась различать практически все звуки в доме. Против ее ожидания шаги послышались со стороны задней галереи. Затем раздался тупой удар и негромкое проклятье. Джулия догадалась: Рей в темноте наткнулся на одно из кресел-качалок. Хотя… На галерее не должно быть настолько темно, чтобы не заметить такой большой предмет на пути…

Его шаги снова застучали по полу галереи, приближаясь к ее двери. Затем все стихло – он остановился у ее спальни.

Через минуту Джулия снова услышала звук шагов. На этот раз он удалялся. Спустя некоторое время раздалось тихое, протяжное напевание какой-то мелодии и звуки каджунского наречия. Пение было настолько тихим, что явно предназначалось только для хозяина. Слова было трудно разобрать, время от времени они прерывались и сменялись обыкновенным мычанием. Джулия покачала головой и коротко улыбнулась самой себе: в это было трудно поверить, но, похоже, что Рей напился.

На это стоило поглядеть.

Она поднялась с постели, накинула свой тонкий шелковый халат, повязалась пояском вокруг талии и отыскала домашние туфли. Не включая свет, она на ощупь подошла к двери спальни, повернула ключ в старом замке и открыла дверь. Просунув сначала только голову, она стала осматривать галерею. Рея нигде не было видно. Вдруг раздался какой-то приглушенный звук в правом конце галереи, как будто кто-то вдохнул в себя воздух. Она посмотрела в ту сторону.

Рей шагал по перилам. На нем были только шорты и рубашка с рукавами, закатанными до локтей. Пуговицы на ней были расстегнуты и тело обнажено. Босыми ногами он медленно наступал на деревянную поверхность перил, раскинув при этом руки далеко в стороны, как канатоходец. В его медленных движениях ощущалась какая-то неосознанная грация, хотя и видно было, что стоит он нетвердо. Он прошел, наконец, до следующей квадратной колонны, повернулся и направился в обратную сторону.

Булла рядом не было. Джулия предположила, что Рей подкинул его до мотеля. Она подождала, пока Рей окажется напротив нее, рядом с колонной, и сказала:

– И что ты тут делаешь?

Он споткнулся, отчаянно забалансировал руками и ухватился за колонну впереди себя. Прислонившись к ней грудью, он повернул к ней свое лицо.

– А ты что? – с упреком и как-то жалобно спросил он.

– Любопытство привело, – ответила она.

Он взглянул на нее при свете звезд и уличного фонаря, который стоял где-то перед домом. Если ее слова и имели для него какое-то значение, он этого ничем не выдал. Его глаза, как и всегда, светились пониманием, но на этот раз чувствовалась еще и меланхолия, и даже что-то более серьезное.

После долгого размышления он проговорил:

– Я не умею прыгать на доске по волнам.

– А сейчас ты тренируешься? – как будто удивленно спросила она.

– Здесь нет океана, – серьезно возразил он.

– Ты прав. Но я полагаю, что тренироваться можно и без воды.

Он отрицательно покачал головой и сказал:

– Я также не умею играть роли.

– Тут ты как раз можешь ошибиться, но я приму твои слова как самокритику.

– Прими, – проговорил он упавшим голосом.

Она подошла к нему ближе, чтобы увидеть его лицо. Неужели он так напился?..

– Тебе и не нужно играть роль.

– Тебе нравятся актеры и серфингисты.

Она на секунду прищурилась. Отчасти из-за того, что почувствовала грусть в его голосе. Джулия постаралась ответить шутливо, так как не видела иного способа отреагировать на это утверждение:

– Это недостаток, признаю.

– И еще ребята из Лос-Анджелеса. Солнечные очки и солнечная мазь. Бэль Эр и Родео-драйв.

– Да, пожалуй, – согласилась она, чувствуя, что заинтригована.

– Продюсеры. И эсс… эстеты.

Как странно он произнес это слово… Может, он хотел сказать что-то другое?.. Так или иначе, похоже, он шутит, на его губах заиграла улыбка, прежде чем он продолжил:

– Все это не я. А о фильмах я знаю только то, как их смотреть.

– Ты себя недооцениваешь, – сказала она.

Он серьезно взглянул на нее, словно заподозрил в ее словах больше смысла, чем в них на самом деле было. Он тихо проговорил:

– Я также не Жан-Пьер.

– С этим я согласна.

– А ты не его Доротея.

Он со значением назвал имя, как будто хотел этим обратить на него ее внимание. У него не получилось, но Джулия, захотев выяснить, что он имеет в виду, спросила:

– Почему?

– Все, что им известно о жизни – это как ненавидеть и как притворяться, что любишь. Для свадьбы этого недостаточно.

– Надеюсь. – Она все еще не могла понять его, хотя в одной вещи уже не сомневалась. За его внешней силой скрывалась уязвимость, о которой она раньше и не подозревала.

– Я не крыса, – проговорил он.

Она мягко проговорила в ответ:

– Может, ты болотная крыса?

Он покачал головой:

– Нет.

– Кто же ты?

– Человек. Обыкновенный человек.

Он отпустил колонну и спрыгнул вниз, приземлившись на босые ноги с громким шлепком. Поморщившись, он присел на колени и схватился одной рукой за перевязанное плечо, другой за голову. В этом положении он медленно выпрямился. Покачавшись немного из стороны в сторону, он облокотился на перила. На лице у него было такое выражение, как будто он испытывал непереносимую боль.

Она быстро приблизилась к нему, обняла за талию и оторвала его больную спину от перил. Ее голос на этот раз был резок:

– Не надо было столько пить.

Он нагнул голову к ее плечу и тихо засмеялся.

– Нельзя никогда смешивать перкодан и «Джек Дэниел».

– А вы смешивали? – Джулия облегченно вздохнула – она не ожидала от него злоупотребления, но даже малая комбинация виски и болеутоляющего могла оказаться смертельной. – Надо было раньше об этом знать.

– Булл настаивал на «Джеке Дэниеле».

– Зачем ему это надо было?

Он вновь хохотнул. Теплое дуновение коснулось соска ее груди под тонким халатом, и он отвердел.

– Выспрашивал о моих намерениях. В таких словах!..

– Шутишь? – раздраженно спросила Джулия. Затем почти непроизвольно прибавила: – Ну и что ты сказал ему?

– Сказал: «Тебя интересует – хорошие или плохие?»

– Очень смешно. И все?

– Сказал, что это не его дело. Что мне это не нравится. Ему тоже не понравилось, и он заказал еще по стакану.

– Но ты, надеюсь, не раскис?

– М-м-м… – Он переменил позу и положил свои руки ей на талию. – Приятно.

Поскольку он не ответил на ее вопрос, ей оставалось только догадываться, что ответ должен был быть утвердительным. Она почувствовала, что в эти минуты может узнать все, что ни пожелает. Она спросила;

– Приятно, и только?

– Удобно.

– Рада, что тебе нравится, – проговорила она со смешанным ощущением веселости и раздражения. – Ты можешь сказать четко, зачем отец спаивал тебя?

– Какое там спаивал! Всего два стакана…

– С тебя, как видно, достаточно.

Он засмеялся, и его тело мелко затряслось.

– Булл был немало удивлен.

Зная о легендарной способности отца перепивать многих за столом, она проговорила:

– Могу себе представить.

– Я сказал ему. Любовь.