Текст книги "Гнев и радость"

– Идея хорошая, но я не склонна к самоубийству.

Он вознаградил ее за этот образец логики усталой улыбкой.

– Нассау, – ответил он.

– Нассау. Это – на Багамах?

– Если его оттуда никуда не перенесли.

– А ты направляешься туда, не спросив меня, даже не намекнув?

– А тебе хотелось бы поехать туда со мной?

Она проигнорировала этот вопрос.

– Весь этот разговор насчет шумов и проверки расписания – для отвода глаз, не так ли?

Его темные глаза были непроницаемы.

– А я-то думала, что ты хочешь показать мне те два рукава как можно скорее и что еще лучше, на своем самолете.

– Вид не то чтобы лучше, но совсем другой.

Она откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась вперед.

– Отлично. Надеюсь, тебе понравится ужин с омарами. В одиночестве.

– Ты не любишь омаров? – Вопрос был испытующим.

Она обожала их, но не собиралась в этом признаться. Она просто молча посмотрела на него.

– Прежде чем ты скажешь что-то такое, о чем будешь потом сожалеть, я должен предупредить тебя, – сказал он, как бы уговаривая ее обратиться к здравому смыслу, – когда мы вернемся домой, будет очень поздно. Ты можешь проголодаться.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Ей уже хотелось есть.

– Почему ты это сделал? – спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя с каждой фразой волновалась все больше. – Наверное, существуют женщины, которые пришли бы в восторг оттого, что их крадут и увозят на вечер в какое-нибудь экзотическое место, но я к ним не отношусь. Я не знаю, как ты мог подумать такое обо мне. Я думала, что ясно дала понять – я терпеть не могу, когда меня заставляют делать что-то против моей воли, я ненавижу эти ковбойские штучки, как будто меня насильно нужно принуждать, будто бы я не знаю, чего хочу, и какая мне от этого польза.

– А ты знаешь? – спросил он тихим голосом, но уже с оттенком грубости. – Ты точно знаешь, чего ты хочешь и что для тебя лучше всего, а это, значит, тебе не нужно. Как хорошо быть так уверенной в себе. Ты только подумай – ты еще не попробовала омаров.

Она повернулась и пристально посмотрела на него, заметив особенный нажим в последних словах. В полумраке она почувствовала, как заливается краской при мысли о том, что он, должно быть, решил, что она не желает его. В ответ он так же пристально посмотрел на нее, глаза его сверкнули. Неожиданно затрещало радио, из него посыпались отрывистые вопросы и инструкции. Он отвернулся от нее, прикрыв глаза ресницами, чтобы не выдать своих чувств. Когда он отвечал на вопросы, его голос уже звучал спокойно и уверенно.

Они не разговаривали до тех пор, пока не приземлились в аэропорту острова Провидения.

Паспортный контроль оказался простой формальностью, улаженной при помощи документов. Машина, которую Рей арендовал по радио, уже ждала их. И часа не прошло, как они проехали по дороге, идущей вдоль берега мимо вздыхающего, освещенного лунным светом прибоя, мимо шелестящих казуарий, и сидели в ресторане на открытой площадке, и перед ними дымились на тарелках нежные омары.

Воздух был мягкий и теплый, он пах солью, цветами, а аромат жареных ракушек приобретал особую остроту от запаха сохнущих рыбацких сетей. Береговой бриз колебал пламя лимонно-желтой толстой свечи в круглом фонаре в центре стола, шумел в пальмовой крыше над их головами, раскачивая гирлянды цветных лампочек, украшавших кусты в горшках, расставленных по периметру ресторана. Далеко на горизонте под луной шевелилось море, как чешуйчатая спина какого-то чудовища, а совсем рядом с ними, в странной гармонии с ритмом музыки, доносящейся из музыкального автомата на пляже, качались на волнах яхты со спущенными парусами, шхуны, дожидающиеся пассажиров, и рыбацкие лодки.

Рей предложил Джулии повести ее в «Грейклифс», старую гостиницу в колониальном стиле, где был единственный пятизвездочный ресторан на Багамах. Она отказалась. Если ей предстояло ужинать на острове, то она хотела почувствовать остров, вдыхать запах моря, ощущать на своем лице морские брызги.

Омар был удивительно вкусный, в меру сдобренный пряностями; лимонного цвета масло – свежее и горячее; хлеб – пышный, с хрустящей корочкой, посыпанной кунжутными семечками для придания вкуса ореха. «Шабли» – самое лучшее вино, которое нашлось в ресторане, – отдавало ароматом груш и персиков и было немного терпким, что прекрасно сочеталось с едой.

Довольно трудно сердиться на кого-то во время поглощения целого омара. Натянутость и резкие жесты были бы так же неудобны, как изысканный гарнир из съедобных цветов и декоративной травы. Это была тяжелая работа, надо было орудовать специальными щипцами и острыми палочками, успевать быстро утирать салфеткой капающее масло. Было невозможно удержаться от взаимных возгласов триумфа, от совместных жалоб на трудности.

Полный желудок также располагает к великодушию, сделала для себя вывод Джулия. Она все еще обижалась на то, как ее обманули, но стала куда менее воинственной. Во всяком случае, невозможно было гневаться на человека, обладающего такой способностью наслаждаться моментом. Рей Табэри и не пытался скрывать, как ему нравится еда, компания и место. Казалось, он совсем забыл и о ее настроении, и о том, каких усилий стоило добраться до острова и до ресторана. Он был предельно внимателен к ней – подливал вино, помогал разделать непослушную клешню омара, протирал кусочком лимона ее пальцы, чтобы они не пахли рыбой, – делал все, что требовалось в данный момент. Он следил за тем, чтобы не переступить грань между правилами хорошего тона и фамильярностью, старался сохранять воображаемую дистанцию, разделяющую их, но все его внимание было сосредоточено на Джулии.

Это внимание лишало ее уверенности.

Они пили кофе, смотрели на море и на туристов, разряженных и полуголых, пьяных, трезвых, веселых, которые проходили перед ними по берегу. Затем и они влились в этот поток, глазели на витрины, купили Джулии соломенную шляпку, поторговавшись с одной из немногих местных торговок, у которой еще оставался товар в этот поздний час. Потом они пошли к стоянке, где оставили свою арендованную машину, сели в нее и поехали в аэропорт.

Они были уже далеко за городом, когда Рей сбавил скорость и свернул на площадку, расположенную на небольшом мысу с видом на океан. Минуту он сидел, не снимая рук с руля, потом открыл дверь и вышел из машины.

– Давай погуляем по берегу, – сказал он. – Погуляем немного, а потом поедем дальше.

В его голосе не было ничего, кроме вежливого предложения, но Джулия не решалась выйти из машины. Вино, море и пляж, освещенный луной, – все это обладало огромной властью, и никто не сознавал это так сильно, как она, которая провела не одну ночь, глядя, как на берег накатываются волны. Здесь не было большого прибоя; волны разбивались о коралловый риф, после чего становились тихими и кроткими. Но Джулия знала, насколько она неравнодушна к ним.

Она была неравнодушна к Рею. Он был совсем не тот мужчина, которым она могла заинтересоваться, у них не было ни общих целей в жизни, ни общего прошлого, по образу мыслей они были очень далеки друг от друга, тем не менее это было так.

Он уходил от нее все дальше. Она могла остаться и сидеть в машине, как надутый ребенок, в обиде, что его все бросили, или же присоединиться к нему в его медленной прогулке по мокрому песку. Другого выбора у нее не было.

Он поджидал ее на самой верхней точке мыса. Подав руку, он помог ей подняться по крутой тропе, проходящей среди глыб известняка, поросших жестким кустарником, и оканчивающейся песчаной полосой. Отпустив ее руку, он прошел по коралловому песку – к краю воды и стал смотреть, как волны плетут мокрые кружева вокруг его ног.

Пляж растянулся широким полумесяцем по обе стороны от них. Было темно. Сзади высился мыс, закрывая собой шоссе наверху и автостоянку. Воздух был влажный от морской пены, доносимой ветром оттуда, где в нескольких ярдах от них вокруг кораллового рифа бурлил океан. Поверхность океана напоминала темно-синий бархат, украшенный серебряными блестками. Луна была похожа на блюдо, закутанное в серую ткань облака. Далеко в темноте вырисовывался прямоугольный силуэт грузового парохода, медленно и верно продвигающегося на край света и оставляющего за собой в ночном небе черный шлейф дизельного дыма.

Рей обернулся и смотрел, как Джулия идет по песку. Она остановилась рядом с ним. Когда она снова двинулась вдоль пляжа, он присоединился к ней, соразмеряя свои шаги с ее шагами.

Ветер поднял и скрутил легкую шелковую юбку Джулии, обвил ее вокруг ног Рея. Она прилипла к ткани его брюк, но он не сделал попытки отодвинуться. Сунув руки в карманы, он начал говорить, и его слова совпадали по ритму с его ровным упрямым шагом.

– Я и не думал вести себя с тобой так, как будто ты неразумное дитя. Мне только показалось, что тебе необходимо на некоторое время забыть обо мне. Ты работала день и ночь, ты переутомилась, ты плохо спала, у тебя темные круги под глазами. Ты бы нашла тысячу причин, чтобы не ехать со мной, если бы я попросил тебя, поэтому я и не просил.

– Значит, все это для моей же пользы.

– И для моей. У меня тоже достаточно забот.

– И ты ожидаешь, что я буду вне себя от счастья, особенно после того, как мы обо всем договорились?

– Я что-то не помню, до чего мы договорились.

– Не надо, пожалуйста. По крайней мере, ты должен признать, что ты не возражал.

– Может, я потом изменил свое мнение. Во всяком случае, сегодня вечером я ожидал, что ты признаешь свершившийся факт и воспримешь его с присущим тебе тактом.

– Может, правильнее было бы сказать «с благодарностью»?

– Мои мечты не заходят так далеко.

Его грустный голос действовал ей на нервы. Способность этого человека смущать ее приводила Джулию в бешенство. Она всегда считала себя достаточно опытной в словесных поединках, которые в Лос-Анджелесе сходили за флирт. И правда, ее нелегко было сбить с толку. Причиной тому могло быть то, что в Калифорнии никакие чувства не связывали ее с собеседниками; это были просто упражнения в быстроте ума и хладнокровном самообладании. Сейчас все было иначе. Отношения между Реем Табэри и ею были такими же непостоянными, как море, и еще менее объяснимыми.

По шоссе над ними промчалась машина, ее фары на мгновение осветили пляж. За ней проехала другая, двигаясь медленно, почти ползком. Джулия дождалась, пока стихнет шум от той и другой, и только потом произнесла:

– Ничего не могу сказать о твоих мечтах, но твои предположения насчет того, почему я решила прекратить наши отношения, действительно завели тебя очень далеко.

– А что тебе известно о моих предположениях? – В его вопросе звучало не только любопытство.

– Я могу судить о них только по твоим словам.

– И что это за слова?

Она пожалела о том, что начала этот разговор. Джулия и сама не знала, что заставило ее вновь поднять эту тему, может быть, его решимость выяснить до конца, что она думала о причинах его поведения. Однако она не собиралась сейчас раскрываться перед ним.

– Ты, кажется, вообразил, что мне не нравится, как ты занимаешься со мной любовью. Это совсем не так; я постаралась объяснить тебе все, как могла, откровенно. И предупреждаю, если по этой причине ты посмеешь сделать меня мишенью для твоих колкостей, я отказываюсь…

– Я не посмею, – мягко перебил он. – Ответная реакция может быть опасна для моего психического здоровья.

На какое-то мгновение она растерялась. Ветер трепал ее волосы, губы ее раскрылись, а злость понемногу угасла. Неуловимое движение его мыслей к ее мыслям, их восприятие, согласие с ними и шаг навстречу искушали ее так же, как ветер и море, ночь и их уединение. Это движение затрагивало самые глубокие струны, заполняло всю душу и в сочетании с его добродушием, заботливостью, решимостью устранить барьеры, которые лежали между ними, создавало в ней ответный порыв, нарастающий со скоростью взрыва.

Она хотела любить его. Это было неразумно, у этой любви не было будущего, но она знала, что это возможно. Из этого никогда ничего не могло бы получиться, но она чувствовала, как он влечет ее. Ей было больно признаться в этом, но она созрела для его любви. В другое время, в иных обстоятельствах она смогла бы ответить на его чувство.

– Ах, Рей, – растерянно прошептала она.

Какое-то мгновение они, не отрываясь, смотрели друг на друга, завороженные лунным светом, отраженным в их глазах, а в следующую секунду они уже ст®я-ли обнявшись.

Его поцелуй, нежный и сильный, был соленым от морских брызг. В пылкости Джулия не уступала ему. Она проводила языком по его слегка обветренным губам, по гладким и острым краям зубов, исследовала теплоту пространства внутри его рта. Она тесно прижалась к его груди, как бы вызывая в нем память о своем теле, и почувствовала, как его руки сжимают ее все крепче и сильнее привлекают к себе.

В ушах у нее стоял равномерный гул волн, он отзывался ударами ее сердца. Ветер, касаясь ее разгоряченной кожи, как будто ласкал ее и наполнял желанием. Открытое небо над ними обещало безграничную свободу, вечное благословение. Ночь накрыла их теплым прокрывалом, освещенным слабым светом полузакрытой облаками луны.

С подветренной стороны мыса темнела полоска естественной ниши. Они, не сговариваясь, двинулись туда. Он расстегнул пуговицы на ее платье, она проделала то же с его рубашкой. Кремовый шелк упал на песок мелкими складками. Они стали на него на колени, слившись губами, и она принялась стягивать с его мускулистой спины рубашку. Он нежно целовал ее и терпеливо ждал, когда она освободит его руки.

Он взял в ладони ее груди, ощущая соски под тонким шелком и кружевом, и скользнул пальцами за спину, чтобы расстегнуть застежку лифчика. Он склонил голову, чтобы вкусить гладкие, с голубыми прожилками, полушария, закрыв глаза, вдыхал теплый женский запах, и она ощутила на своей коже, как дрожат его ресницы.

Вокруг их обнаженных тел был шелк и песок, когда они, освободившись от одежды, легли на землю. Коралловый песок скользил под ними, когда они двигались в едином ритме, касаясь, замирая, пробуя на вкус взаимную радость, восторг, экстаз.

Они нашли больше того, что искали. Это был праздник чувств, нарастающее блаженство, охватившее их целиком. Объединенные в одно целое, беззащитные в своей нежности, они двигались, охваченные бьющей через край энергией и необыкновенной хрупкостью, жаром, от которого захватывало дух, и нежной страстью, подернутой страхом. Страшась испытать это чувство, они поддались его яростному и всепоглощающему колдовству. Это чувство застало их врасплох и создало из них новое и прекрасное единое существо, навеки запечатленное в памяти песка, моря и луны.

Позже, когда они оделись и взобрались на мыс, они обнаружили, что, пока они, забыв обо всем, любили друг друга, кто-то стащил аккумулятор из их машины. Они переглянулись и расхохотались. Они долго вспоминали об этом с улыбкой, и тогда, когда ждали рейсового автобуса в аэропорт, и тогда, когда сообщали в компанию по аренде, где можно подобрать их автомобиль, и позднее, во время долгого перелета домой.

Но их хорошее настроение продержалось только до тех пор, пока они не добрались до дома тети Тин. Когда они выходили из «чероки», навстречу им с веранды из кресла-качалки поднялся мужчина. Он подошел к ступенькам и сурово смотрел, как они приближаются к нему. От его взгляда не скрылась ни их помятая одежда, ни соломенная шляпка в руках Джулии и то, как заботливо обнимал Рей ее за талию. Человек этот был строен, с каштановыми с проседью волосами и утонченным видом. Его приятный голос носил явные следы бостонского произношения, хотя подтекст был резок, колюч, как тонкая английская сталь.

– Добрый вечер, Джулия, – сказал он, – впрочем, вернее, доброе утро; прости мою ошибку, мне пришлось дожидаться тебя некоторое время. Я мог бы спросить тебя, где ты была, но вопрос этот может показаться тебе бестактным, если не сказать излишним, учитывая обстоятельства.

Это был Аллен.

Глава десятая

– Прости мое плохое настроение, – сказал Аллен, отворачиваясь от окна трейлера, в котором помещался офис Офелии, помощника режиссера. Временно она отдала этот офис ему в пользование. – Я могу объяснить это усталостью и беспокойством. Если я сказал что-то такое, что огорчило тебя, я хочу, чтобы ты знала – я в этом искренне раскаиваюсь.

Когда Аллен начал свою речь, Джулия только входила в трейлер. Впечатление было такое, будто он репетировал свою роль, ожидая, когда она начнет отвечать на его вопросы, заданные утром. Она молча смотрела на человека, за которого собиралась выйти замуж, продюсера ее фильмов. Она была обескуражена и таким неожиданным изменением отношения к ней, и усталостью в его голосе, и формальным тоном. Чопорность поведения Аллена выглядела нелепой, если принять во внимание их близкие отношения. А может, она ошибается, может, это просто кажется ей, потому что она привыкла к свободным манерам Рея, к его намеренному пренебрежению дистанцией, которую люди обычно сохраняют между собой. Она не могла себе представить, что, будь на месте Аллена Рей, он держался бы на таком расстоянии от нее, если бы они не видели друг друга неделями, не могла себе представить и того, чтобы он говорил с ней таким подчеркнуто вежливым тоном, как будто она была для него не больше, чем партнер в бизнесе. Конечно, Аллена никогда нельзя было назвать развязным человеком. Страдая некоей манией по всему британскому, он старался вести себя не только на людях, но и в личной жизни так, чтобы по всему напоминать цивилизованного английского джентльмена. Он всегда был корректным, справедливым, приятным в общении, но скрытным, замкнутым. Раньше ей никогда не казалось это странным. Очевидно, ее чувства к Аллену каким-то образом изменились.

Никогда еще Аллен не выглядел таким аристократом, как сейчас, когда он стоял в своих безупречных брюках, рубашке от «Тернболла и Ассера», в бордово-сером галстуке с широкими, как у шарфа, концами, с гладко зачесанными у висков светло-каштановыми волосами, тронутыми серебристой сединой, красиво оттеняющей бронзовое лицо, загоревшее на бесчисленных теннисных кортах. Она удивлялась, где он нашел фарфоровую чашку для чая «Эрл Грей», которая дымилась на письменном столе, кто украсил этот стол письменным прибором из оникса и кто поставил черный телефон обтекаемой формы, которую он предпочитал всем другим. Может быть, Офелия. Помощник режиссера подшучивала над капризами Аллена, но ей как будто доставляло тайную радость удовлетворять каждую его прихоть.

Наконец, Джулия произнесла, стараясь говорить спокойно:

– Ты очень великодушен.

– Не в этом дело. Я не имел права разражаться такими тирадами в твой адрес. Я могу только сказать в свое оправдание, что никто, по-видимому, не знал, где ты находишься, кроме того, что ты куда-то отправилась с Табэри. Хотя у меня нет никаких сомнений в том, что его тетка искренне хотела помочь мне, она изо всех сил уклонялась от вопросов на эту тему, куда вы уехали и как долго будете отсутствовать. Я представлял себе все мыслимые и немыслимые несчастья и решил связаться с полицией, если ты не появишься к утру.

– Если бы я знала, что ты приедешь сюда и будешь так беспокоиться, и если бы я знала, где я буду, я бы Оставила тебе записку. Полет в Нассау произошел под влиянием минуты, он не был запланирован.

Накануне Джулия объяснилась со своим женихом. Она и сейчас не сказала ему больше, чем тогда, а именно то, что ее, в сущности, увезли насильно. Некоторым образом, эта подробность требовала более развернутого описания обстоятельств, чем ей бы хотелось. Кроме первой резкой реакции Аллена, других последствий этого происшествия пока не было. В тот момент вмешался Рей и предложил, чтобы они отложили выяснение отношений до утра, как более благоприятного времени, когда Джулия отдохнет, а Аллен немного остынет. Рей подкрепил свое предложение тем, что взял Джулию за руку и повел мимо Аллена в ее комнату. Джулия вошла внутрь и с облегчением закрыла за собой дверь. Секундой позже она услышала голоса, двух мужчин, обменивающихся резкими репликами, затем прозвучали шаги Аллена, спускающегося по ступенькам, и шум его отъезжающей машины. Она ожидала, что Рей придет к ней поговорить о внезапном появлении Аллена или хотя бы пожелать ей спокойной ночи. Но он не пришел, и утром Джулия тоже не видела его.

– Я бы предпочел не обсуждать твою поездку с Табэри, если ты не возражаешь, – при этих словах Аллен повернулся к ней лицом. Слабая улыбка тронула его губы, но в серых глазах была печаль. – У меня было время подумать над моим отношением к этому, и я пришел к выводу, что, возможно, я виноват в этом так же, как и ты. Я оставил тебя без внимания, предоставил одной заниматься работой. Я считал само собой разумеющимся, что ты довольна нашими отношениями.

– Я была довольна, – проговорила Джулия, обороняясь. Она не хотела причинять ему боль, но понимание того, что она уже причинила ее, лежало на душе тяжелым камнем.

– Возможно. И все же мы договорились с тобой в самом начале, что каждый из нас может иметь других друзей, другие отношения. И я думал, что, если этот вопрос тебя до сих пор не волновал, он никогда и не возникнет.

– Я и не собиралась ничего иметь с Реем. Просто так получилось.

– Так обычно это и случается. Я не буду делать вид, что я не понимаю или же что я сам ни разу не имел дела с женщинами с тех пор, как мы вместе, потому что это было бы неправдой, – и я думаю, ты понимаешь это. Я всегда относился с презрением к тем мужчинам, которые возмущаются, если им платят той же монетой, но сейчас обнаружил, что этот инстинкт трудно преодолеть. Хотя я стараюсь.

Такое самоуничижение было трогательно в человеке, который отличался повышенным чувством собственного достоинства. Джулия, чувствуя, что к ней медленно возвращается ее старая любовь к нему, сделала шаг вперед и прикоснулась пальцами к его руке.

– Вот поэтому ты такой необыкновенный.

– Сомневаюсь, что меня можно возводить в святые. Но хочу, чтобы между нами не было ничего неясного. Я хочу, чтобы ты знала: насколько это в моих силах, я постараюсь понять и принять это. Когда мы вернемся в Лос-Анджелес, все станет по-прежнему. Я не хочу терять тебя.

В его словах, в том, как он произносил их, было что-то такое, что беспокоило ее, хотя она не могла точно определить, что именно. Но независимо от этого теплая многолетняя привязанность была сильна, сильна была и привычка верить словам.

– Я и раньше пыталась порвать с Реем, – я понимаю, что невозможно поддерживать отношения, если его и мои интересы расходятся в разные стороны. Более того, он никогда и не говорил о будущем. Мне кажется, независимо от того, что существует между нами сейчас, это пройдет, когда мы закончим снимать фильм.

– Я очень рад слышать это. Ну, а сейчас что? – Его слова звучали мягко.

– Не знаю, – сказала она, серьезно глядя на него своими зелеными глазами, подернутыми печалью из-за тяжести вины перед ним. – Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. Но тебе не надо беспокоиться, я не поставлю тебя в неловкое положение. Я не из тех женщин, которые хорошо себя чувствуют, балансируя между двумя мужчинами.

– Ты могла бы и не говорить этого, – произнес он с оттенком упрека.

– Может, мне нужно было сказать это, – ответила она со вздохом. – Во всяком случае, мне очень жаль, что я расстроила тебя. Я не хотела, чтобы это случилось.

Он долго смотрел на нее, потом сел за стол.

– Нет, ты просто не знала, что я приеду так скоро. На это есть причина, и я бы хотел поговорить об этом с тобой наедине, прежде чем до тебя дойдут слухи.

Его лицо приняло такое мрачное выражение, что в душу Джулии закрались опасения. Она подошла к одному из кресел у стола и опустилась в него.

– Какие слухи?

– Я предпринял один шаг, о котором давно думал, а именно, с того момента, как мы начали работу над этой картиной. Только прошу тебя, не думай, что это решение было поспешным или сделано без учета твоего отношения к этому делу. Ты знаешь, как я уважаю твой талант и работоспособность. Я всегда гордился твоими успехами, я более чем удовлетворен денежной прибылью от тех фильмов, которые мы сделали вместе. У тебя, как у режиссера, великолепное чутье и взгляд, ты прекрасно чувствуешь сюжет, ты знаешь, что может растрогать публику. Это просто феноменально.

– Аллен, – проговорила она с тревогой, – пока ты закончишь, здесь пойдет снег. Ты можешь обойтись без предисловий и сказать, что ты сделал?

– Мне важно, чтобы ты поняла мою позицию. У меня есть обязательства перед теми, кто меня финансирует, проследить, чтобы «Болотное царство» сохранило свою марку высокого качества. В то же время расходы на него не должны превышать расчетной суммы, гарантирующей приличный доход.

– Я думала, это моя забота.

– Да, конечно, ты разделяешь эту ответственность, – согласился он и быстро продолжил: – Я уверен, что ты, как режиссер и создатель этого фильма, также разделяешь нашу заботу о том, чтобы эта картина получила хорошую оценку как в финансовом плане, так и в плане критики. Надежды на это серьезно подорваны из-за прискорбного случая на съемочной площадке и огласке, которую получил этот случай. Сенсации часто мешают качеству фильма.

– Но я уверена, как только публика увидит фильм…

– Ждать, когда он выйдет на экраны, – это значит идти на громадный риск. Я предпочитаю заранее сделать все, что в моих силах, чтобы гарантировать успех задолго до этого момента. То, что я предлагаю, не только увеличит эти шансы в сотни раз, но также даст тебе такую возможность, за которую многие молодые режиссеры душу продадут. План мой настолько идеален, настолько естествен, что я просто удивляюсь, как мне это раньше в голову не пришло или тебе, между прочим.

– Да, что, ради всего святого… – начала Джулия, но внезапно осеклась, когда ей вдруг пришло в голову возможное объяснение, и это так потрясло ее, что она почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Она прислонилась к спинке кресла, руки безвольно лежали на подлокотниках. Не веря себе самой, она произнесла:

– Ты подписал контракт с Буллом!.

– Ты только подумай, что это означает. Совместная режиссерская работа отца и дочери, объединенные усилия для выявления самого лучшего в старом и молодом течениях в Лос-Анджелесе. Реклама будет грандиозной; каждый телеведущий кинопрограмм в стране будет лезть из кожи вон, чтобы заполучить вас обоих к себе. О вас будут говорить, как о Керке и Майкле Дугласах или Мартине и Чарли Шин.

– Мы с Буллом не актеры, Аллен. Во всяком случае, это не имеет значения. Значение имеет только сам фильм, и ты не смеешь так поступать с «Болотным царством» – или со мной.

– Я это делаю только ради того, чтобы обеспечить фильму успех и дать вам обоим возможность выиграть от объединенных усилий.

– Объединенные усилия? – воскликнула она с болью и сомнением. – Ты не знаешь моего отца. Я понимаю, ты всегда восхищался им, его работой, но ты никогда не жил с ним вместе, не знаешь, что такое быть его дочерью. Он отберет этот фильм себе, это будет его фильм. Он сделает это не намеренно – он даже может не сознавать, что он делает, – но по-другому он работать не может.

– Но разве это так плохо? Я хочу сказать, ты уже сделала очень много, так что вклад Булла не будет значительным.

Она пристально посмотрела на него и коротко рассмеялась:

– Я не верю своим ушам. Булл всегда делал фильмы-действия. В его фильмах прекрасное чувство ритма и нагнетания напряжения, дух мужского товарищества и юмора, но в них нет тонкости, нет ни одного эпизода, который даже отдаленно можно было бы назвать изысканным. К тому времени, когда он вырежет из ленты все нюансы и вставит вместо них активное действие, мою работу нельзя будет узнать.

– Его фильмы всегда имели и имеют кассовый успех.

– Ты хочешь сказать, что «Болотное царство» только выиграет от завершающего мазка Булла Булларда?

– Я этого не говорил. Но ведь можно же найти какой-то компромисс, какой-то способ, чтобы вы могли работать вдвоем.

– О, да, такой способ есть, если я буду на все соглашаться.

– Я не могу поверить, что у тебя настолько слабый характер. Я знаю тебя совсем другой.

– Ты не понимаешь. Булл просто такой, какой есть; бороться с ним все равно что биться головой о каменную стену. Или ты делаешь то, что ему нужно, или уходишь. А я не могу уйти, Аллен, этот фильм я не брошу.

– Может так случиться, что тебе придется это сделать, Джулия. – Его голос был тверд.

Она долго смотрела на него, потом наклонилась, сжав перед собой кулаки, ее глаза сузились.

– Почему ты поступаешь так, Аллен? Когда ты пришел к этому решению? Ты уверен, что за этим не кроется пусть малюсенькая, но месть?

– Джулия! Надеюсь, я не настолько мелочен.

– И я надеюсь, – сказала она, не отрывая от него глаз. – Потому что, если ты намеренно нанес мне удар через этот фильм, я этого не стерплю. Я не смогу быть рядом с тем, кто так поступил со мной. И я скажу тебе кое-что еще. Я ни за что не буду работать с Буллом в «Болотном царстве». Я нашла этот рассказ, я написала сценарий, это мой фильм.

– Можно сделать так, что он будет фильмом Булла, – сказал он со значением.

– Я бы предпочла скорее этот вариант, чем становиться простым помощником режиссера, хоть и заслуженного. – Она не повышала голос и ни на секунду не отвела взгляда от его лица, хотя на короткий миг ей пришло в голову, что такие режиссеры, как Спилберг, Фридкин, Роберт Бентон или Оливер Стоун, скорее сами уволили бы своих продюсеров, чем ушли по их требованию. Разница, конечно, была в том, что на их стороне были деньги и власть.

– Значит, тебя волнуют заслуги…

– Ты прекрасно знаешь, что нет! – воскликнула она, стукнув кулаком по подлокотнику кресла. – Я хочу выразить историю, мою историю, которую вижу мысленно и на экране. Или я делаю это по-своему, или не делаю никак.

Его глаза расширились.

– Ты в самом деле грозишься бросить все дело на полдороге?

– У тебя же есть великий Булл Буллард. Минуту назад этого было тебе достаточно.

Наступило молчание, во время которого он изучающе всматривался в ее лицо. В трейлер проникали звуки, доносившиеся со съемочной площадки: ровный рокот генератора, шум мотора грузовика, въезжающего на стоянку, неразборчивые голоса.

Аллен провел рукой по лицу жестом отчаявшегося человека. Недовольным голосом он произнес:

– Это не так. Фильм будет другим.

– Это я и пытаюсь доказать тебе.

– Возможно, ты права, но Булл уже едет сюда. Он уже в пути.

Джулия иронически подняла брови: ничего себе – заблаговременное предупреждение!

– Тогда я полагаю, тебе следует сообщить ему, чтобы он разворачивался и возвращался.