Текст книги "Приключения новобрачных"

Но Джорджетт не Элизабет. Джорджетт тоже нравилось с ним целоваться, но она не просила его разыгрывать из себя героя – напротив, требовала, чтобы он этого не делал.

Джеймс собрал все пятифунтовые банкноты и сунул в бумажник, затем стал поднимать с пола монеты. Она, похоже, была права насчет наружного кармана. И все же было бы лучше, если бы его обворовали. Как же это унизительно – на глазах у красивой женщины, которую только что целовал, ползать по полу, собирая мелочь, которая для него, Джеймса, совсем не мелочь!

Джорджетт опустилась на колени рядом с ним, подарив ему захватывающий вид сверху – сейчас прекрасно просматривалась ее грудь. Джеймс хотел отвести глаза и так и поступил, но тело его, увы, предпочитало подчиняться инстинкту, а не разуму. Джорджетт же деликатно покашляла, и ему показалось, что она едва сдерживает смех.

Джеймс поднял на нее взгляд и увидел какую-то бумагу, которой она размахивала перед его носом.

– Что это? – спросила она.

Джеймс взял у нее листок.

– Это расписка. Расписка от кузнеца о том, что он получил плату. – Какое-то смутное воспоминание, казалось, вот-вот вернется к нему.

– Я и сама вижу, что расписка. А может, именно там вам и следует искать своего коня?

О черт! Что же они наделали?! Джеймс сунул расписку в бумажник. Не хотелось даже думать о том, чем мог обернуться для них обоих поход к кузнецу. Пока она, кажется, его не возненавидела, но день ведь еще не кончился.

– Разумно было бы проверить это предположение. – Он встал и помог подняться ей. – Вам лучше отправиться со мной.

Она уставилась на него с удивлением.

– Но зачем я вам? Теперь, когда вопрос с браком разрешился, я собиралась ближайшей почтовой каретой уехать отсюда домой, в Лондон.

Она уезжает. Ну конечно, она уедет. Что ее может здесь удержать? Разве что восстановление нескольких ночных эпизодов, выпавших из его памяти…

– Сегодня вечером карета не отправится, – сказал Джеймс. – Магистрат закроет улицы для всех видов транспорта, после того как разведут праздничный костер. К тому же, я думаю, вы захотите задать кое-какие вопросы кузнецу.

– Но я… Я не понимаю.

Джеймс тяжело вздохнул.

– То, что мы делали в промежутке между уходом из «Синего гусака» и возвращением в гостиницу, пока неясно. – Взгляд его упал на кольцо, которое Джорджетт нервно вращала на пальце. И появление этого кольца у нее на пальце требовало объяснения. Снова вздохнув, Джеймс пояснил: – К несчастью, место, в котором обычно заключаются браки в Шотландии, – это кузница.

Глава 20

Запах раскаленного железа известил их о приближении к месту назначения уже за квартал от кузницы. По мере приближения к ней к запаху железа все явственнее стал примешиваться и запах паленых копыт. Джеймс гадал, не опоздали ли они с визитом: ведь в канун Белтейна вся жизнь в городе замирала и все с нетерпением ждали начала праздника. Впрочем, стук кузнечного молота свидетельствовал о том, что кузнец все еще трудится. Да, похоже, они поспели вовремя. А жаль… Маккензи предпочел бы отложить визит до утра. Впервые за весь день у него появилось вполне ясное представление о том, чего ожидать. Расписка оказалась недостающим звеном, так что теперь он мог восстановить в памяти один весьма значительный эпизод… Да-да, теперь он, похоже, вспомнил все – или почти все. И оставалось только проверить, все ли было именно так, как ему помнилось.

Джорджетт шла рядом с ним, и то, как она держалась, наводило на мысль, что она все еще надеялась на легкое решение вопроса. Что ж, он сам позволил ей так думать. Но вскоре ее постигнет разочарование.

Кузнец встретил их улыбкой.

– А вот и вы, мистер Маккензи! Что-то вы припозднились! На вас это не похоже! Думал, вы заберете своего коня еще до обеда.

Джеймс накрыл ладонью пальцы Джорджетт, как-то слишком уж нервно вцепившиеся ему в руку.

– Пришлось задержаться, вы уж извините.

Кузнец сдул мехи и вышел из-за наковальни, вытирая руки о фартук.

– Ну что же, я заменил слетевшую подкову еще утром, и теперь ваш конь не захромает. Я привязал его на заднем дворе и дал ему сена, но не помешает дать ему еще и овса.

Джеймс кивнул. Все верно. Похоже, память ему не изменяет. После драки с Макрори они с Джорджетт тихонько улизнули из «Синего гусака», и Маккензи Джеймс, из-за того, что был слишком пьян, забыл заплатить за нанесенный заведению урон. Он попрощался с Джорджетт, поцеловав ее на дорожку. Он не собирался ее задерживать, но ей было трудно идти, – надо думать, из-за прилипших к подошвам перьев. Кроме того, она была напугана. Джорджетт боялась какого-то человека, чье имя ни разу не назвала. И она утверждала, что он ей угрожал. Потому Джеймс и посадил ее на Цезаря, намереваясь отвезти к себе домой, где ее никто бы не посмел обидеть. Но по пути к дому, посреди Мейн-стрит, конь его потерял подкову, и это случилось как раз напротив кузницы, черт ее дери!

– Спасибо, что одолжили мне кобылу вчера, – сказал кузнецу Джеймс. – Правда, она захромала, не успели мы и три квартала пройти. Не думаю, что на ней можно будет ездить. Теперь-то кобыла у Дэвида Камерона, и, как я думаю, он не захочет с ней расстаться. – Джеймс усмехнулся. Хоть какой-то прок из всего случившегося все же был. – Вам надо выяснить у него, сколько он вам должен.

– Дэвида найти не сложно. – Кузнец перевел взгляд с Джеймса на Джорджетт. – Еще раз примите мои поздравления. Я очень горжусь тем, что вы выбрали меня на эту почетную роль.

– А на какую именно роль мы вас выбрали? – спросила Джорджетт внезапно осипшим голосом.

– Как на какую? Я сочетал вас законным браком. Вы – третья пара, которую я поженил на этой неделе, хотя сдается мне, что с первыми двумя вышла промашка. Как бы они не вцепились друг другу в глотки, не дожидаясь конца медового месяца. Но у вас-то все будет по-другому. Сразу видно, что вы счастливы.

Джеймс услышал, как Джорджетт тихо застонала. И она сразу же убрала руку с его руки. «Ну вот, началось…» – подумал Джеймс.

– Так мы… мы действительно поженились? – заикаясь, спросила Джорджетт.

Конечно, Джеймс прекрасно ее понимал. В этом щекотливом вопросе ни у него, ни у нее не было ясности. Она и сейчас ничего не помнила, зато он-то теперь кое-что вспомнил… Дверь в кузницу была заперта, и они принялись колотить в нее. Спавший в комнатах на втором этаже кузнец проснулся и вышел к ним сонный, в ночной рубашке. Надо думать, он принял их за влюбленных, которым приспичило сочетаться браком среди ночи. Пойдя им навстречу, кузнец сделал то, о чем они просили. То есть попросила Джорджетт – Джеймс лишь хотел подковать коня, и все. Да-да, решение принимала она, а не он. Но он бы покривил душой, если бы сказал, что не был с ней солидарен.

Джорджетт была в ужасе, и ее реакция озадачила кузнеца. Он подошел к полке, на которой лежали в стопке мятые листы бумаги, и, полистав их, выбрал нужные, после чего протянул документы новобрачным.

– Вот смотрите… жених дал вам кольцо, подписал документ о регистрации, и все такое…

Джеймс взял документы и быстро пробежал глазами. Да, все было как полагается. Вот их имена – его имя, написанное почти неразборчивыми каракулями, и ее имя, выведенное аккуратным женским почерком. И дата была верная.

– Конечно, по законам Шотландии подпись в свидетельстве о регистрации не так уж необходима для признания брака законным, – пробубнил себе под нос Джеймс, в котором заговорил солиситор, ищущий лазейки в законе, – но подписи действительно служат подтверждением законности брака. К несчастью…

Джорджетт стремительно обернулась к нему.

– Вы ведь утверждали, что мы не женаты! – воскликнула она и ткнула его пальцем в грудь. – Я отказываюсь верить, что этот фарс имеет больше законной силы, чем тот спектакль, что вы устроили на столе в трактире на потеху публике! К тому же этот человек не имеет полномочий регистрировать браки!

Маккензи видел, как округлились глаза кузнеца. Надо думать, он не ожидал такой отповеди от «счастливой» новобрачной. Джеймс накрыл упершийся ему в грудь палец ладонью и мягко, но настойчиво опустил руку Джорджетт.

– В Шотландии браки не обязательно регистрирует священник или должностное лицо. Для признания брака законным достаточно свидетельства уважаемого человека о том, что брак совершается по обоюдному согласию. И кузнец именно таким человеком и является. Половина браков в Мореге заключается здесь, в этой кузнице. – Джеймс знал, о чем говорил. Будучи городским солиситором, он с завидной регулярностью принимал отчаянные прошения о расторжении брака, заключенного без соблюдения формальностей, являвшихся обязательными в соседней стране. В Англии же, благодаря принятию закона лорда Хардуика, с подобной практикой заключения браков было покончено[1]1
  С 1753 г. для заключения легального брака следовало обязательно трижды провести процедуру еженедельного оглашения, после чего можно было венчаться – в церковной книге делалась соответствующая запись. Существовала возможность ускорить венчание, избежав процедуры оглашения, но для этого требовалась специальная лицензия, которую можно было получить либо при определенных обстоятельствах (добрачная беременность, разные вероисповедания жениха и невесты, слишком большая разница в возрасте и т. п.), либо заплатив приличную сумму. – (Примеч. пер.)


[Закрыть], – но ведь они с Джорджетт находились не в Англии, а в Шотландии.

И Джеймс не был так уж убежден в том, что этот брак является ошибкой.

– Получается, мы женаты? – упавшим голосом пробормотала Джорджетт.

Тут кузнец, решив вмешаться, заявил:

– Скажем так: вы начали процесс. – Он замялся, и это было странное зрелище при его внушительных габаритах. – То есть я хочу сказать… вы его завершили?

– Я не вполне понимаю, о чем вы… – пролепетала Джорджетт.

– Он имеет в виду консуммацию, – пояснил Джеймс.

– Но это не его дело! – воскликнула она.

Но в том-то и дело, что кузнец задал вопрос, на который обязан был получить ответ. Речь шла о легитимности брака. И до того как ответ будет получен, он не мог однозначно заявить, что они женаты. Выходит, лазейка все же имелась…

– Спасибо, – сказал Джеймс, обращаясь к изумленному кузнецу, ставя на этом точку и избавляя всех троих от неловкости. Им предстояло еще кое-что обсудить с Джорджетт, но – без посторонних.

Джеймс взглянул на женщину, стоявшую с ним рядом. От бледности ее не осталось и следа – щеки разрумянились, а губы алели. Она была невыразимо прекрасна в гневе. И если бы они вступили в брак как положено, с оглашением и венчанием, то вопрос о консуммации даже не возник бы. Но их брак не был обычным. Он был тайным. И это, с одной стороны, затрудняло их положение, а с другой – предоставляло кое-какие возможности для выхода из затруднительной ситуации.

Джорджетт вроде бы ясно дала ему понять, что не желает вступать с ним в брак, и при этом всего полчаса назад была на волоске от того, что можно было бы назвать консуммацией. Но едва ли она захочет обсуждать с ним перспективы дальнейшего развития их отношений в рамках уже заключенного брака, если судить по ее реакции на поздравления кузнеца. А жаль!..

Но если уж она настаивает на том, чтобы их брак был расторгнут… Что ж, он сделает все возможное, чтобы она получила желаемое, а что будет с его гордостью и его чувствами, уже не важно.

Джорджетт по просьбе Джеймса осталась поджидать его у входа в кузницу, пока он сходит на задний двор за своим конем. Увидев гнедого красавца, которого Джеймс вел под уздцы, Джорджетт сразу поняла, отчего он так переживал и почему злился, считая ее повинной в исчезновении жеребца.

К счастью, конь нашелся, живой и здоровый, но его хозяин, казалось, был совсем не рад. В уголках его губ – там, откуда начинала расти эта нелепая борода, – пролегли скорбные складки, и Джорджетт вдруг поймала себя на том, что ей ужасно хотелось прикоснуться к этим складкам, разгладить их, прогнать скорбь, но вместо этого она прикоснулась к бархатистому носу коня. Жеребец тут же ткнулся мордой в ее ладонь, требуя еще ласки.

Маккензи, в отличие от своего коня, безучастно стоял рядом.

Джорджетт опустила руку и перевела взгляд с коня на хозяина. Следовало отдать ему должное – он вел себя как порядочный человек. И если это она вынудила его вступить в брак, к которому он совсем не стремился, то ей никогда не замолить этот грех.

– Так мы женаты или нет? – спросила она тихо, чтобы кузнец не услышал. Голова у нее шла кругом. Впервые в жизни она подумала, что не отказалась бы от бокала бренди.

Джеймс взял ее за руку. Джорджетт заметила, что это вошло у него в привычку: он часто прикасался к ней, даже когда в том не было никакой необходимости, – и она не знала, как к этому относиться. В Лондоне такая фамильярность считалась вульгарной, особенно если учесть, что они оба были без перчаток. Когда их руки соприкасались, у нее возникало ощущение, что они занимаются… чем-то шокирующе неприличным. Но, с другой стороны, та непринужденность, с которой Маккензи ее касался, свидетельствовала в пользу того, что он вовсе не собирался ее соблазнить, а делал это просто так, по-дружески.

– Все не так просто, – ответил он. Они вместе шли по улице – рука в руке, – и его пальцы то и дело скользили по ее ладони. – По шотландским законам мы почти женаты. Единственное, чего недостает, – так это подтверждения: консуммации или того, что мы совместно ведем хозяйство.

Джорджетт повернула голову, взглянув на его профиль. Оказывается, время сюрпризов еще не закончилось…

– Так мы не… – Она в смущении умолкла.

– Нет, – ответил он, глядя прямо перед собой. Голос его прозвучал вполне уверенно, и Джорджетт напомнила себе, что к нему-то по крайней мере память вернулась.

Но ему все же не удалось рассеять ее сомнения.

– Мы же провели ночь вместе. Значит, у нас была связь?..

– Связь?.. – Он криво усмехнулся. – Если и была, то не в том смысле, в каком требуется.

Джорджетт резко остановилась и высвободила свою руку.

– Вы забросили мой корсет на гардины и смотрели, как я прыгаю на матрасе, пытаясь до него дотянуться! – «Голая», – в панике вопил ее внутренний голос, но у нее хватило ума не озвучивать эту мысль. – Когда же я проснулась, ни на вас, ни на мне одежды не было. Знаете, как-то с трудом верится, что между нами ничего не было.

– Я не говорю, что нам этого не хотелось, Джорджетт, или что нам было легко сдержаться. – Он повернулся к ней лицом, одной рукой по-прежнему крепко сжимая поводья. – Я просто подумал, что лучше будет, если мы подождем до утра, когда вы уже не сможете сказать, что не соображали, что делали. – Он протянул свободную руку к ее лицу и заправил ей за ухо непокорный локон. – Я хотел, чтобы вам это запомнилось, милая жена. Чтобы запомнилось все, до мельчайших деталей.

Джорджетт замерла, разрываясь между желанием упасть в его объятия и необходимостью отстраниться. Джеймс Маккензи заставлял ее желать всего того, вокруг чего они так долго ходили кругами, избегая называть вещи своими именами, – всего того, о чем она постоянно думала во время первого брака.

Впрочем, такого рода мысли иначе, чем предательскими, не назовешь – даже если колени у нее стали словно ватные при такой неожиданной демонстрации нежности. Ее первый муж не чурался ни красивых слов, ни явной бессовестной лжи. Но она лишь тогда поняла, за кого вышла замуж, когда обнаружила, что он с удовольствием тратил ее приданое на драгоценности своим жадным любовницам.

Но мужчина, который сейчас смотрел ей в глаза, ни разу даже не намекнул, что хотел жениться на ней ради денег, – в отличие от ее кузена Рандольфа. Он даже не знал о том, что она далеко не бедствовала, и ее предложение заплатить ему двести фунтов за то, чтобы разрешить дело миром, по всей видимости, не принял всерьез.

Однако ей не следовало забывать о главном: ее будущее, ее финансовая независимость – да и вся жизнь! – оказались в руках мужчины, которого она едва знала. И останется в его руках, если ничего не предпринять. Ситуация требовала незамедлительного вмешательства.

Она не могла позволить себе роскошь наслаждаться ласками Джеймса Маккензи.

Джорджетт отстранилась и спросила:

– Так наш брак все же можно аннулировать… по английскому закону?

– Аннулировать брак в соответствии с английским законодательством чрезвычайно трудно. Отсутствие консуммации само по себе не является достаточным к тому основанием. Вам придется доказывать, что я… не способен к соитию.

– А это… правда? – пробормотала Джорджетт. Ее жизненный опыт был довольно ограниченным, но, как ей казалось, не было на свете мужчины, который бы после ночи, проведенной в постели с обнаженной и, по его собственному признанию, желанной женщиной, заявил бы, что оставил ее нетронутой.

Маккензи хмыкнул.

– Разумеется, нет. И я бы с радостью вам это доказал.

Джорджетт почувствовала, что краснеет.

– Ну… не может быть, чтобы не было иного способа добиться аннулирования. Ведь если все обстоит так, как вы говорите, то в Британии полным-полно не способных к этому мужчин.

Маккензи весело рассмеялся, потом сказал:

– Можно подать иск об аннулировании, если имело место доказанное мошенничество. Но мы оба самолично подписались в свидетельстве о регистрации, и я не думаю, что кто-то из нас двоих обещал другому то, что не в состоянии выполнить. – Он помолчал. – Можно еще заявить, что один из супругов недееспособен. Однако вы не производите впечатления душевнобольной, так что я не думаю, что этот вариант для вас подойдет.

– Ну спасибо… – проворчала Джорджетт. И тотчас добавила: – Но мы оба были сильно пьяны…

– Опьянение и невменяемость не одно и то же. Кроме того, чтобы доказать истинность такого заявления, одному из нас придется лечь в больницу для душевнобольных.

Джорджетт задумалась. Ни один из предложенных вариантов ее не устраивал.

– Но Элси сказала, что вы первоклассный солиситор. Неужели вы не можете ничего придумать?

– Есть люди, которые не сочтут за грех солгать, чтобы добиться решения в свою пользу, – проговорил Маккензи, и в голосе его прозвучал металл. – Но я не из их числа.

Джорджетт посмотрела на него с удивлением.

– Я и не рассчитывала на то, что вы поступитесь своими принципами. Я просто хочу знать, что можно сделать в рамках закона.

Джеймс со вздохом пожал плечами.

– Мы могли бы, наверное, попытаться доказать, что наш союз нельзя признать легитимным по шотландским законам. Для этого придется представить доказательства перед Эдинбургским судом высшей инстанции, но я боюсь, что свидетельства могут оказаться не в нашу пользу. Доказать, что брак не был консуммирован, будет сложно – принимая во внимание случившийся у вас провал в памяти и отсутствие доказательств вашей девственности. – Помолчав немного, он все же решил уточнить: – Вы ведь не девственница? Или я ошибаюсь?

Джорджетт сделалась красной как рак и молча помотала головой. Она была замужем за распутником, который требовал от нее исполнения супружеских обязанностей на регулярной основе, даже если это ей не нравилось. И, разумеется, не могла утверждать, что осталась нетронутой минувшей ночью.

«Неужели брак со мной был бы для вас так ужасен?!» – в отчаянии кричали глаза Джеймса.

– Я… – Джорджетт замолчала. На одной чаше весов был страх потерять контроль над своей жизнью, на другой – неизъяснимое влечение к этому мужчине. Но страх перевесил. – Я вообще не хочу выходить замуж, – заявила она. – Так что дело вовсе не в вас.

Он тут же кивнул:

– Да, помню. Вы говорили что-то подобное и вчера. Говорили, что замужество вам не по душе.

Джорджетт не помнила, что говорила вчера, но слова вполне соответствовали ее мыслям.

– Я не вижу в замужестве ничего приятного, – без обиняков заявила она. – Мой муж был… Он меня разочаровал.

– Но вы, кажется, не возражали против моего поцелуя.

Джорджетт судорожно сглотнула. И тут же, вскинув подбородок, проговорила:

– Как вы сами заметили, вчера я была не в себе.

– Я говорю о сегодняшнем поцелуе.

Глаза остановились на ее губах, и Джорджетт в тот же миг обдало жаром. Она помнила то ощущение, когда он ее целовал… примерно час назад. Она тогда почувствовала покалывание в губах… и влечение к этому мужчине.

В замешательстве облизнув губы, Джорджетт тихо сказала:

– Нам не обязательно состоять в браке, чтобы целоваться. – Она едва слышала собственный голос из-за шума крови в ушах.

– Я рад, что вы так думаете, – сказал он, приближая губы к ее губам. – Потому что ничего я не хочу так сильно, как поцеловать вас вновь.

Глава 21

– Нет!

Джеймс замер, почувствовав, что что-то не так, еще до того, как она произнесла «нет», до того, как выставила перед собой руку. Это слово, сорвавшееся с ее уст, ранило его больнее, чем острый нож.

– Мы больше не повторим этой ошибки, – добавила Джорджетт, и в глазах ее было сожаление. – Неразумно продолжать… путь, который ни к чему не приведет.

Джеймс невольно вздохнул. Он готов был поцеловать ее прямо тут, посреди улицы, на глазах у любопытных обитателей Морега. И все же он не мог упрекать Джорджетт в том, что она не теряла головы. Ведь если бы их увидели целующимися в общественном месте, то шансов на то, что удастся добиться аннулирования, у них осталось бы еще меньше. К тому же… если бы она позволила ему себя поцеловать, он, несомненно, захотел бы большего – ведь его неудержимо влекло к Джорджетт.

Но что же Джеймса так привлекало в ней? Брак с женщиной, которую он едва знал, едва ли заслужит одобрение отца. И, что еще хуже, при своем финансовом положении Джеймс не мог позволить себе содержать жену, чьи наряды и манеры однозначно свидетельствовали о привычке к роскоши. Джорджетт, по сути, оказывала ему услугу, отвергая его.

Любопытно, что собственные аргументы выглядели в его глазах жалкими попытками самооправдания.

Джеймс отступил от нее на полшага и пробормотал:

– Может, вам стоит начертить мне карту?.. – Горькие сожаления теснили ему грудь. – Потому что, глядя на вас, я сбиваюсь с пути…

Джорджетт не ответила. Вместо этого она едва заметным кивком указала куда-то вправо, и после недолгого замешательства он увидел, кто привлек ее внимание. Цезарь забеспокоился, и Джеймс, желая его успокоить, погладил коня по шее.

Однако он не узнал направлявшегося к ним мужчину – словно материализовавшегося из дыма праздничного костра, только что разведенного под свист, крики и аплодисменты ликующих горожан. Это был не Уильям, не Дэвид Камерон и не возмущенный их поведением служитель церкви, слишком рьяно пекущийся о соблюдении приличий в общественных местах.

А мужчина между тем приближался, и теперь Джеймс мог неплохо его рассмотреть. Незнакомец был молод, лет двадцати с небольшим, и волосы у него оказались примерно того же цвета, что у Джорджетт. Судя по одежде – модному полосатому жилету и отполированным сапогам, – этот господин был джентльменом, хотя сомнения оставались: очки с погнувшейся дужкой сидели на носу косо, а намотанный кое-как на кисть бинт пропитался кровью.

Джорджетт непроизвольно схватилась за горло и, с трудом сглотнув, пробормотала:

– Джеймс, я… – Сделав глубокий вдох, она тихо сказала: – Джеймс, это мистер Бартон.

– Ее кузен, – процедил блондин. – Я искал ее повсюду и вот наконец нашел… в весьма сомнительной компании, должен заметить.

Теперь Джеймс увидел сходство. Не только волосы у них были одного бледно-желтого оттенка, но и глаза одного цвета – переливчато-серого.

Джеймсу стало не по себе. Ведь Джорджетт ничего не говорила о том, что у нее в Мореге имеются родственники.

– Вы меня разочаровали, Джорджетт, – продолжал Бартон. – Вы погубили себя безвозвратно, хотя если бы поступили так, как я вам велел, то могли бы выйти из всей этой грязной истории относительно чистой.

Чем дольше слушал Джеймс этого господина, тем больше убеждался в том, что никакой он не джентльмен, а просто ряженый. Ни один джентльмен не позволил бы себе так говорить с женщиной. Да еще и при свидетелях.

У Джеймса зачесались кулаки – ужасно хотелось расквасить этому мистеру Бартону слишком уж узкий нос. И еще ему хотелось встряхнуть Джорджетт и спросить у нее, куда пропала та решительная и знающая, чего хочет, женщина, только что стоявшая здесь, рядом с ним. Почему она позволяла этому человеку отчитывать себя, словно нашкодившую служанку? Она ведь не стояла потупившись, когда он назвал ее воровкой, боролась за свое честное имя. Почему? Впрочем, ответ понятен: она знала, что не виновата.

Так неужели Джорджетт действительно считала, что погубила себя безвозвратно, неужели полагала, что заслужила упреки этого субъекта? А впрочем…

Она говорила, что некто ей угрожает, и теперь этот некто был тут, перед ним, во плоти. Постепенно картина сложилась. «Не тот ли это негодяй, который пытался насильно женить ее на себе?» – подумал Джеймс и решил немедленно вмешаться.

– Вы не дали леди закончить, – процедил он сквозь зубы. – Меня зовут Джеймс Маккензи, и я ее муж.

Тут Бартон повернулся к нему и заявил:

– Можно многое узнать, не спрашивая ни о чем напрямую. Достаточно просто наблюдать и делать выводы, оставаясь при этом в тени. Но, похоже, леди Торолд до сих пор полагает, что мне не все известно.

Так он крался за ними, выслеживал?! С трудом сдерживаясь, Джеймс сказал:

– Все произошедшее – ее личное дело.

– Личное? – Бартон покачал головой. – Я так не думаю. Все не так просто. Мы с ней заключили договор, сэр, и сделали это до того, как она встретила вас. Мы помолвлены. Вы не имеете на нее никаких прав.

– Леди – моя жена, – не терпящим возражений тоном ответил Джеймс. Он прекрасно помнил о том, что Джорджетт желала аннулировать их брак, но с этим они разберутся потом. Сейчас важнее разобраться с этим хлыщом, потому что сама она с ним, очевидно, справиться не сможет. – Мы женаты, – повторил Джеймс. – Хотите – верьте, хотите – нет.

– Но, Джеймс, – пробормотала Джорджетт, – ведь возможно, что вскоре все изменится…

Так вот когда у нее прорезался голос?! Да, конечно, она хотела напомнить ему, что вступать из-за нее в драку нет необходимости, но он, Джеймс, предпочел взглянуть на ситуацию под другим углом. Следовало ликвидировать угрозу в лице этого негодяя сейчас, пока у него еще имелось на это право.

– Вы же сами видите, как она непостоянна, – с глумливой ухмылкой прокомментировал ее слова Бартон. – Ей нельзя доверять. Вот, полюбуйтесь! – Бартон как флагом помахал своей перебинтованной рукой. – Она оставила в моем доме злобного пса! Можно сказать, натравила его на меня. Я уже не говорю о том, что она сделала с вами. Счастье, что вы остались живы. А ведь она могла пробить вам череп! Кроме того, насколько мне известно, она сегодня уже пыталась вас убить.

Да, действительно, кто-то уже пытался убить его сегодня. И не только с помощью ночного горшка. Джеймс задумался, вспоминая события сегодняшнего дня. Заслуживала ли Джорджетт безоговорочного доверия? Да, она доказала, что не крала ни его кошелек, ни его коня. Но кто мог поручиться, что она не замешана в чем-то похуже воровства? И где гарантии, что эти двое не в сговоре?

Но если предательские сомнения и закрались в сердце Джеймса, то их сразу же выжег страх, тот жуткий страх, который увидел он в ее глазах. Либо она была самой талантливой актрисой, когда-либо выходившей на пыльные улицы Морега, либо этот очкастый субъект внушал ей патологический ужас. Времени на раздумья не было. Приходилось полагаться на интуицию.

А интуиция подсказывала ему, что Джорджетт в опасности. И она должна знать, что он на ее стороне.

Крепко стиснув руку Джорджетт, Джеймс проговорил:

– Если я еще раз услышу, что вы говорите с моей женой в таком тоне, мистер Бартон… В общем, предупреждаю: вам понадобится серьезная медицинская помощь – и не только в связи с прокушенной рукой.

Хохот у Бартона был крайне неприятный, больше походивший на собачий лай, чем на человеческий смех.

– Я наслышан о вас, мистер Маккензи. Весь город только о вас и говорит. За вашей спиной, разумеется. Но вы всего лишь никчемный второй сын, позор своего отца.

И тут Джеймс потерял над собой контроль. Дрожа от гнева, он двинулся на мистера Бартона, поневоле увлекая за собой пытавшуюся его удержать Джорджетт. Очевидно, она испугалась за кузена. И, если уж начистоту, у нее имелись основания для опасений. Да, он был способен ударить его и даже покалечить!

Маккензи сделал глубокий вдох, призывая себя к спокойствию и рассудительности. Конечно, он желал убить этого мерзавца. Но ему не хотелось, чтобы Джорджетт видела, как он это делает. Не хотелось, чтобы она узнала его с этой неприглядной стороны.

Бартон же, неверно истолковав нерешительность Джеймса, заметно приободрился. Одернув жилетку, он горделиво вытянул шею и покрутил ею – словно индюк, которого пощадил нож мясника.

– Знаете, а я раздумал на ней жениться. Пожалуй, я могу найти себе жену лучше этой, – заявил Бартон, прищурившись. – Хотя сдается мне, между вами пока нет согласия в столь щепетильном вопросе, как брачные узы. Так вы уже решили, женаты вы или нет? Советую определяться поскорее. Кстати, когда я сообщу обо всем вашим родственникам, они вряд ли обрадуются. Впрочем, готов поручиться, ваш отец не пожалеет денег, чтобы замять скандал.

Бартон явно перестарался. Не надо было ему угрожать, тем более – упоминать родственников. Джеймс вырвал руку из цепких пальцев Джорджетт и кинулся на ее кузена. Но тот, проявив сообразительность, тотчас же бросился наутек – бежал быстрее перепуганного кролика.

Выругавшись сквозь зубы, Джеймс лишь смотрел ему вслед.

Джорджетт не понимала, что случилось с тем Рандольфом, которого она когда-то знала и считала другом. Кузен изменился до неузнаваемости.

– Умоляю, не слушайте моего кузена, – пробормотала она. – Он просто… Он хотел на мне жениться, а я ему отказала. И от этого, очевидно, Рандольф слегка тронулся рассудком.

– Тронулся. Можно и так сказать.

Джорджетт болезненно поморщилась. Из-за нее Джеймсу теперь грозили неприятности. Как она могла считать Рандольфа достойным доверия? Как могла думать, что он действовал в ее интересах? Ей и раньше было неуютно в его мрачном, тесном доме на отшибе, а сейчас она и вовсе боялась туда возвращаться. Неужели Рандольф снял этот дом, уже имея на нее виды? Неужели он все спланировал и подготовил заранее, сплел паутину словно паук? А она попалась в нее как глупая муха… И если так, выходит, что этот план созрел у него еще тогда, когда она носила траур по первому мужу…

– Вчера вы упомянули человека, пытавшегося вынудить вас выйти замуж, – проговорил Джеймс – Скажите честно, Джорджетт, кого вы имели в виду? Вашего кузена? Или нам следует расширить список за счет многих других женихов, угрожающих вашей свободе?

– Рандольф никогда не был моим женихом, – довольно резко заявила Джорджетт. – Я думаю, вчера он намеревался сделать меня своей женой, но мне, должно быть, каким-то образом удалось убежать от него.

Джеймс кивнул и проговорил:

– Да, похоже, так и случилось. Вчера вечером вы были чем-то сильно напуганы. У вас есть соображения по поводу того, зачем ему это понадобилось?

Джорджетт в ответ лишь покачала головой. Мотивы Рандольфа оставались для нее загадкой. Возможно, он хотел за ее счет поправить свое финансовое положение. Возможно, у него были иные причины. Но то, что он не пылал к ней страстью, – это точно. Даже делая предложение, он не говорил ни о любви, ни о нежных чувствах – лишь о том, что считал своим долгом ее защитить.