Текст книги "Приключения новобрачных"

Глава 30

В сон ее, полный кошмарных видений, проник повелительный голос. Голос, которому она не могла не подчиниться.

Джорджетт открыла глаза и увидела незнакомца, сидевшего рядом с ней на кровати. В ужасе вскрикнув, она приподнялась на локтях и отпрянула к изголовью, поджав под себя ноги. Джорджетт не понимала, где находилась, чья это кровать и чье искаженное гневом лицо она видела перед собой. И она чувствовала ту же растерянность, что и утром, при пробуждении. Причем обстоятельства ее нынешнего пробуждения и окружающая обстановка внушали почти суеверный страх своим жутким сходством с тем, что она уже однажды испытывала.

Джорджетт хотелось закрыть глаза, чтобы убедиться, что все это ей только снилось. Но что-то ее остановило. И этим «что-то» были преследовавшие ее во сне и наяву зеленые глаза, на сей раз освещенные не солнечным светом, а светом лампы. Глаза были те же, но взгляд – совсем другой. И во взгляде этих глаз не было тепла.

– Джеймс! – воскликнула она, задохнувшись от радости.

Стараясь не ежиться под тяжестью его взгляда, Джорджетт убеждала себя в том, что сама по себе способность сердиться на нее свидетельствовала о том, что он в порядке. Джеймс был жив, и это – главное! Да и почему она должна удивляться тому, что он вот так на нее смотрел? Она ведь знала, что он зол на нее. А чего она ожидала, решившись сбежать? Она понимала, что поступила трусливо, непорядочно по отношению к нему и его близким. Потом она как-нибудь придумает, как его умилостивить. Но это будет потом. А сейчас сердце ее пело от счастья. Джеймс жив!

Джорджетт бросилась к нему с объятиями. Но как она могла уснуть?! Ведь она твердо решила не засыпать… Она уткнулась носом в его плечо. От него пахло все так же – мылом, запекшейся кровью, теплой шерстью и конским потом. И на ощупь он был все тот же, с такими же крепкими мускулами. Но выглядел он совсем другим человеком.

Отстранившись, но не выпуская из рук лацканы его сюртука, Джорджетт окинула пристальным взглядом безбородое лицо Джеймса. Дрожащей рукой погладила его по щеке и прошептала:

– Я думала, ты умер.

– В самом деле? – Его голос звучал как-то странно, и в сердце Джорджетт закралась тревога. – Вас это удивляет?

Он задал ей вопрос, не так ли? Но вопрос этот прозвучал как приговор.

Он ее осуждал! У него не было сомнений в ее виновности! Но как он мог не осуждать ее, если она сама себя осуждала?

– Рандольф сказал… – Она судорожно сглотнула. Даже вспоминать об этом было жутко. – Он сказал, что вы мертвы. А я не знала, что и думать. Я… – «Но зачем искать себе оправдание? – мысленно добавила Джорджетт. – Ведь в этом все равно нет смысла».

И пусть ее страх останется в глубине души. Она сжилась со страхом. Муж держал ее в страхе, и, овдовев, она страшилась нового замужества. Но она даже представить не могла, что он, ее новый муж, тоже будет внушать ей страх. Увы, глаза его метали зеленые молнии.

– Уж лучше не завирайся и… – Джеймс осекся. Он не хотел превращать допрос в ругань. Он не знал, что на него нашло. Неужели, проучившись столько лет, он так и остался неотесанным болваном? – Не делайте вид, что ничего не знаете о том, что со мной произошло. Я видел вашу записку. У меня остался к вам только один вопрос: вы сами спустили курок или использовали Рандольфа, чтобы он сделал грязную работу за вас?

Джорджетт отпрянула к изголовью кровати.

– Ни то ни другое, – прошептала она в изумлении.

– Вы покинули замок Килмарти-касл и пренебрегли защитой моего брата по какой-то конкретной причине? Или вам просто захотелось прогуляться босиком по темному лесу, чтобы развеяться после трудного дня?

– Говорю вам: ни то ни другое! – Изумление смешалось с гневом, и она толкнула Джеймса в грудь, но тут же в испуге прикусила губу, увидев, что он поморщился от боли. Да осталось ли на нем хоть одно живое место, до которого можно дотронуться, не причинив ему страданий? – Да, я вас бросила, черт побери! Но вначале вы бросили меня.

Он помолчал, потом спросил:

– Куда вы направились?

– Я отправилась… – Джорджетт кашлянула, выигрывая время. Ей не хотелось говорить о своих планах, в которых даже она сама теперь не находила логики. – Я отправилась за своими вещами. В домик егеря.

– Зачем? – Лицо Джеймса потемнело.

Джорджетт мысленно выругалась – уроки Элси пошли на пользу. «Забудь о Джеймсе, – сказала она себе. – Перед тобой Маккензи, солиситор, и он ведет допрос с пристрастием». Да, он считал ее преступницей. Даже не воровкой, а убийцей! Хотя, возможно, именно этого она и заслуживала.

– Я собиралась вернуться в Лондон утренним дилижансом, – заявила Джорджетт, с вызовом вскинув подбородок.

– Вы хотели уехать в Лондон? Без обуви?

Он, видите ли, помешал ее планам! Она собиралась уехать, даже не сказав ему «прощай». Неизвестно, что больнее: это или ее причастность к попытке прикончить его.

– Да, я хотела уехать в Лондон. – Джорджетт расправила плечи. – Но не без обуви. За обувью я и отправилась в жилище для егеря.

– Зачем совершать такую глупость?

Джорджетт с деланым недоумением приподняла бровь.

– В Лондоне грязно. Без обуви не обойдешься.

– Вы могли дождаться моего возвращения, – резонно возразил Джеймс.

– Я не желала вас дожидаться, после того как вы заперли меня в библиотеке и забрали мои ботинки. Так не ведут себя с теми, кто, как вы утверждали, вам дорог. На вашем месте я никогда бы так не поступила.

Джеймс пребывал в полном замешательстве. Он не знал, что и думать, как реагировать на слова Джорджетт, спутавшие все карты. Рассудку он уже не доверял, но еще меньше доверял интуиции.

– Вы… Я что, дорог вам?

Джорджетт кивнула, смахнув ребром ладони одинокую слезинку.

– Я совсем запуталась… – прошептала она.

Джеймс уставился на лампу возле кровати.

– И я тоже. – Он чувствовал себя так, словно его приподняли и швырнули головой о стену. Ему хотелось ей верить. Отчаянно хотелось. Но факты были против нее.

Тут она вдруг спросила:

– Откуда вы узнали, где меня найти?

Джеймс попытался внять голосу рассудка – вспомнил, зачем пришел сюда.

– Камерон нашел меня и показал вашу записку, – ответил он. – И сообщил, что оставил вас здесь. Потому мы и поехали прямо сюда. Нам не пришлось вас искать. – Ему не хватало воздуха – казалось, он вот-вот задохнется. – А как вы узнали, что в меня стреляли?

Джорджетт тяжко вздохнула.

– Рандольф застал меня в коттедже, и он держал в руках ружье. Он сказал мне, что убил вас. Я испугалась за вас, хотя и не поверила ему. Но потом, когда нашла на дороге ваш бумажник, лежавший в луже крови, я поняла, что Рандольф ничего не придумал. Я нашла главу магистрата и написала записку, в которой просила Уильяма оказать ему содействие в поисках. Но я не делала того, в чем вы меня обвиняете. Я бы никогда ничего подобного не сделала.

Теперь Джеймс совсем растерялся. Он вдруг живо представил Джорджетт, беззащитную и безоружную, один на один с вооруженным кузеном и покрылся холодным потом от страха за нее.

– Бартон… Что он с вами сделал? – с трудом выговорил Джеймс.

– К счастью – ничего, – ответила Джорджетт, и на губах ее заиграла совершенно неуместная кокетливая улыбка. – Но о своем кузене я позаботилась.

Из груди Джеймса вырвался какой-то глухой звук, и глаза его расширились. Он в изумлении таращился на Джорджетт, потом наконец проговорил:

– Господи, вы ничего не делаете наполовину. Где вы оставили тело? Хотя… Нет-нет, молчите! Ничего не говорите. Я солиситор, и мне лучше не знать подробности. Мы заявим, что вы защищали себя, и…

– Я его не убивала, – перебила Джорджетт. – Просто ударила кочергой. – Джорджетт прикусила губу, потом добавила: – И я сказала, что убью его, если узнаю, что вы мертвы.

Джеймс молча смотрел на свою «жену». И чем дольше он на нее смотрел, тем больше ею восхищался. Материальных доказательств ее слов не было и не предвиделось, но зато теперь ее записке нашлось внятное объяснение. Джеймс поймал себя на том, что ухватился за это объяснение мертвой хваткой – как утопающий за соломинку. Она знала, что в него стреляли, потому что Рандольф ей об этом сообщил. Никакого заговора, никакой попытки убить его или шантажировать его родственников.

И он действительно ей дорог. Ему ужасно хотелось в это верить.

Еще больше сконфузившись, Джеймс провел рукой по волосам и произнес:

– Надо быть сильной женщиной, чтобы одолеть мужчину.

– Значит ли это, что вы меня простили? – спросила она, глядя на него широко распахнутыми умоляющими глазами.

– Не знаю, что и думать… – пробормотал Джеймс. Взгляд его скользнул по ее лицу и остановился на губах. Он хотел узнать правду, и он получил то, что хотел. И теперь все стало на место. – Впрочем, нет, знаю. Я думаю… Думаю, что я, возможно, вас люблю.

Мир Джорджетт, который все это время скользил вниз по наклонной, вдруг с резким толчком прекратил сползание в бездну.

Как мог он ее любить? Они ведь знали друг друга всего один день. И большую часть этого дня она была своевольной, упрямой, растрепанной… В общем, проявляла те качества, которые больше всего злили в ней ее первого мужа. Неужели она совершила невозможное и завоевала любовь этого мужчины? И самое главное – что теперь с этим делать?

Она взяла лицо Джеймса в ладони, расставив пальцы, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться больных мест.

– Я люблю вас, – сказала она без малейших колебаний. И не имело значения то, что их знакомство измерялось часами, а не месяцами. Она точно знала, какие чувства испытывала к Джеймсу. Знала с того момента, как ее кузен объявил его мертвым.

– Но… могу ли я вам доверять? – сказал он неожиданно.

Джорджетт едва не задохнулась от этих слов.

– Я… Простите, что?..

– Доверие. Или его отсутствие. Вот в чем вопрос. – Он отстранился. – Не знаю, могу ли я доверять вам, Джорджетт. Могу ли доверить вам мое сердце, мой кошелек и… всю жизнь?

– Ваш кошелек лежит на столе, у кровати. Может, в следующий раз вы меня послушаете и положите его во внутренний карман. – С этим все решалось просто. Но с остальным дело было сложнее, и Джорджетт почувствовала страх. – Что же касается вашего сердца… Я не виню вас в том, что вы мне не доверяете. Я и сама не знаю, доверяю ли себе или своим чувствам к вам. – Она уставилась на покрывало. – Возможно, доверие придет со временем. Одного дня для этого мало.

Джеймс тяжело вздохнул.

– Еще вчера я тоже так думал, но, как оказалось, в жизни всякое бывает. И мы – тому подтверждение.

– Подтверждение? Чему именно? – Джорджетт подняла взгляд.

Он протянул к ней руку, и на мгновение ей почудилось, что он хотел помочь ей подняться. Но он вдруг сказал:

– Могу я попросить вас вернуть мне кольцо, леди Торолд?

И тотчас же ее мир сорвался в бездну. Джеймс просит вернуть ему кольцо?

Наверное, в этот момент сердце ее должно было вырваться из груди, но нет, оно замерло – как будто не вполне доверяло происходившему. Чуть помедлив, Джорджетт сняла печатку с пальца и протянула кольцо Джеймсу. Тот надел его на палец и провернул несколько раз.

Как и следовало ожидать, кольцо оказалось ему впору. Словно оно никогда ей не предназначалось.

Внезапно дверь за спиной Джеймса распахнулась. Джорджетт почувствовала опасность раньше, чем увидела. Она вскочила с кровати, готовая драться или бежать – в зависимости от обстоятельств. Рандольф, растрепанный и страшный – таким мог быть только безумец, – переступил порог.

И в этот момент Джорджетт подумала: «Если он убьет Джеймса, то пусть убьет и меня».

Глава 31

Все обошлось без прелюдий, без ненужных слов и угроз.

Рандольф набросился на Джеймса без предупреждения. На виске у него багровел след, в точности повторявший контуры загнутого конца кочерги. Но как же он избавился от пут? Это оставалось для Джорджетт загадкой. Впрочем, в отличие от танцев вязание узлов не очень-то ей удавалось.

А Рандольф между тем надвигался на мужчину, которого она любила, и Джорджетт чувствовала себя в этой ситуации совершенно бесполезной. Нет, кое-что она все же могла сделать. Могла закричать.

– Джеймс! – завизжала она. – Берегись!

Но он уже и так понял, с какой стороны ему грозила опасность, и успел обернуться даже раньше, чем она – закричать. Джеймс подставил руку, защищаясь от нападения, и тут же нанес противнику удар в лицо. Удивительно, но Рандольф не упал. Он устоял, хотя из носа его хлестала кровь. Лицо же перекосило от гнева. Джорджетт увидела, что зрачки кузена расширены, и она догадывалась, что было тому причиной. «Уж не принял ли он один из своих травяных отваров?» – подумала она.

Тут из коридора донесся чей-то топот, и в следующее мгновение Уильям и городской глава, мешая друг другу в дверях, ворвались в номер. Следом за ними вошел высокий худой мужчина, которого Джорджетт если и видела прежде, то не узнала. И без того маленькая комната, казалось, съежилась от такого количества разгоряченных мужчин.

– Помощь нужна?! – прорычал Уильям и с угрожающим видом шагнул к Джорджетт.

Джеймс покачал головой и поднял вверх ладонь, давая брату знать, чтобы тот оставался там, где стоял.

– Мне выпало удовольствие расквитаться с Бартоном лично, и я не позволю тебе вмешаться, – проворчал он.

– Бартон?.. – переспросил Уильям. – Так это тот самый мерзавец, что пытался тебя убить?

– Он самый. – Джеймс утер рукавом кровь с лица – разошелся один из недавно наложенных швов.

Джорджетт не сводила глаз с этой алой полоски. Весь израненный, Джеймс находился не в том состоянии, чтобы драться с накачавшимся каким-то дурманом безумцем – пусть даже таким худым и неловким, как Рандольф.

Но Джеймс то ли не заметил крови, то ли не захотел замечать. Он чуть присел, согнув ноги в коленях, и поманил Рандольфа пальцем. В другое время, в другой обстановке этот жест можно было бы даже назвать игривым. Но не здесь и не сейчас.

– Это нечестно! – возмутилась Джорджетт. На Джеймсе живого места не было, а Рандольф, возможно, не чувствовал ни боли, ни усталости. Кто знает, что за адская смесь текла у него сейчас в жилах?

Рандольф же глумливо ухмыльнулся, взглянув на нее.

– Спасибо, что задержала его у себя в номере до моего приезда. Теперь-то я с ним покончу.

Джорджетт от возмущения лишилась дара речи. Она только и могла, что беззвучно шевелить губами. Ей ведь с таким трудом удалось убедить Джеймса в том, что она никак не замешана в дьявольских интригах Рандольфа. И вот кузен вдруг… Какая бесстыдная, чудовищная ложь! Она была на грани отчаяния. Внезапно появившийся Рандольф разрушил хрупкое доверие, которое, кажется, начало восстанавливаться между нею и Джеймсом.

– Я ничего такого не делала! – закричала Джорджетт.

Но Рандольф не слушал ее. Он шел на Джеймса с занесенной для удара рукой.

Джорджетт в гневе обернулась к Уильяму.

– Сделайте же что-нибудь!

И он сделал: скрестил руки на груди и с усмешкой – словно наблюдал забавные кривляния марионеток в кукольном театре – сообщил:

– Мой брат не хочет, чтобы мы ему помогали.

Джорджетт бросилась к дравшимся мужчинам, чтобы остановить это безумие. Она не могла безучастно наблюдать за происходящим, как это делали друзья и брат Джеймса. Джорджетт осмотрелась в поисках подходящего предмета. Ночной горшок на этот раз не попался ей на глаза, но зато поблизости оказалось иное оружие, почти столь же тяжелое.

Кувшин для воды. Она схватила его и, выплеснув воду, попыталась улучить момент для удара.

– Пора! – крикнул Джеймс брату, пытаясь ее оттолкнуть. – Вот сейчас я бы не отказался от твоей помощи!

И в тот же миг крепкие руки схватили Джорджетт и оттащили в сторону. Она пыталась высвободиться, отчаянно размахивая фаянсовым кувшином. И тот в итоге разбился, ударившись о голову Уильяма Маккензи. Уильям в недоумении заморгал, выпучив глаза. Лицо же его сделалось пунцовым.

– Тихо, кошка бешеная, – прошептал он ей на ухо, обхватив за талию.

В результате Джорджетт оказалась в безвыходном положении. Отказавшись от борьбы, она закрыла глаза и приготовилась к худшему. Израненному Джеймсу ни за что не справиться с Рандольфом, чей боевой пыл, должно быть, подпитывало адское зелье, полученное из любимых им травок.

Внезапно раздался чей-то крик, а потом – глухой стук, вероятно, от падения на пол чего-то тяжелого. Когда Джорджетт наконец решилась приоткрыть один глаз, все уже было кончено. А Джеймс даже не очень запыхался.

– Человеческий череп немного крепче, чем мешок с опилками, – сообщил он, встряхнув натруженной рукой.

– Это верно, – раздался у Джорджетт над ухом бас Уильяма. – Зато и бить по нему веселее, чем по мешку с опилками. – Уильям даже не собирался ее освобождать.

– Как Бартон здесь оказался? Кто его надоумил подняться сюда? – проворчал Джеймс.

– Очевидно, он действовал так же, как и вы все. – Джорджетт вновь обрела голос. – Я попросила хозяина гостиницы сообщать любому, у кого есть для меня новости, где меня искать.

– Удивительно, что все пирующие сейчас в трактире не перекочевали сюда, – пробормотал Камерон. Он шагнул к Рандольфу, лежавшему на полу без сознания, и, брезгливо приподняв его безжизненную руку, попытался нащупать пульс. – Полагаю, с этим придется разбираться магистрату. Я всегда знал, что однажды ты заставишь меня отдуваться за твои ошибки, Маккензи. – Он потащил Рандольфа к открытой двери.

– Куда вы его? – спросила Джорджетт.

– Ночь в кутузке его отрезвит, если даже не вернет человеческий облик. – Камерон остановился, присел и забросил бесчувственное тело Рандольфа на крепкое плечо. – Хотя, боюсь, я не смогу проведать его до понедельника – Белтейн, знаете ли…

– А ты ничего не забыл?

Вопрос Уильяма, адресованный Камерону, заставил Джорджетт замереть от ужаса – она уже чувствовала себя пленницей. Джорджетт закрыла глаза, живо представив каменный мешок без окон с грязным ворохом соломы на полу. Ей вовсе не было жалко Рандольфа – он должен был знать, на что шел. Но неужели ей предстояло отправиться в тюрьму следом за кузеном? Ведь Рандольф назвал ее соучастницей в присутствии всех этих людей. Конечно, он оговорил ее, но допрашивать его сейчас не представлялось возможным. И что самое страшное, Джеймс ей не доверял.

Словно откуда-то издалека до нее донесся голос Камерона:

– Я думаю, что могу подождать с ее показаниями до понедельника.

Джорджетт открыла глаза.

– До понедельника? – пролепетала она.

В этот момент Уильям разжал тиски, но оказалось, что ноги ее не держат, так что ей пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть.

– Да, – раздалось у нее над ухом. – Нам понадобятся ваши показания, чтобы упрятать его в тюрьму на всю жизнь. – Уильям понизил голос до шепота: – И спасибо за то, что пытались спасти моего брата. Я думаю, вы с ним отлично поладите.

Джорджетт медленно выпрямилась и обвела взглядом всех присутствующих. Мужчины же смотрели на нее с выражением замешательства на лицах.

Тут Джеймс взял что-то со стола у кровати и торжественно, словно драгоценный дар, протянул ей. Джорджетт едва не подавилась истерическим смехом, когда увидела, что именно он ей вручил.

Ее корсет! Джеймс вернул ей корсет! Да-да, тот самый!

Внезапно послышались шаги, а потом наступила тишина. Все разошлись, и остались только они вдвоем – она и Джеймс Маккензи. И он смотрел на нее как-то странно, смотрел так, словно не мог решить, то ли она опасная душевнобольная, от которой следовало держаться подальше, то ли – любовь всей его жизни, которую надлежало хранить и беречь как зеницу ока и никуда от себя не отпускать.

То есть все вернулось к тому, с чего начиналось.

Джорджетт стояла перед ним, вцепившись в корсет – словно его хотели вырвать у нее из рук, – и каждый разделявший их шаг был длиной в милю. Она сейчас походила на разгневанную фею: лицо – в ореоле растрепанных волос, а глаза – темно-серые озера, над которыми клубился туман.

– Почему? – спросила она.

– Что почему? – Джеймс сделал решительный шаг ей навстречу. Он не мог понять, что означало выражение ее лица. А впрочем… Что ж, теперь-то она знала, какой он на самом деле. Она увидела самое худшее, что было в нем. Он утратил контроль над собой и своими кулаками. И сделал это в ее присутствии.

Она судорожно сглотнула и спросила:

– Почему вы не поверили Рандольфу?

Почему он не поверил Рандольфу? Джеймс этого не знал. Но он точно знал, что Бартон – негодяй и лжец.

– Его заявление не было подкреплено уликами, – ответил он наконец.

– Но ведь нет и свидетельств, которые бы подтверждали ложность его заявления, – возразила Джорджетт.

Джеймс пристально посмотрел на нее.

– На самом деле есть, – сообщил он с улыбкой, так как все решил к тому моменту, когда сказал, что любит ее. – Ты оставила весьма отчетливый отпечаток кочерги на его физиономии. Браво, Джорджетт.

Она сделала неуверенный шаг ему навстречу.

– Но ты ведь сказал, что не доверяешь мне. – Джорджетт замерла.

«А может, она меня боится?» – подумал Джеймс. Но были ли у нее основания его бояться? Нет, пожалуй. Никогда он даже и помыслить не мог о том, чтобы ударить женщину. Более того, ему никогда не приходило на ум ударить того, кто этого не заслуживал.

Джорджетт нервно кусала губы. На платье ее от воды остались темные пятна. И Джеймс, гдядя на них, размышлял над тем, как и где она так намокла. Внезапно он осознал: ведь Джорджетт ударила своего кузена! Вернее – попыталась это сделать. Хотела ударить его кувшином с водой. Ради него, Джеймса!

Он стоял и смотрел на нее во все глаза, думая о том, какая из них получится феерическая пара. Наконец, собравшись с духом, сделал сразу два шага ей навстречу. Теперь он мог дотянуться до нее, если протянет руку. Она видела его с самой худшей стороны, но все еще была здесь.

– Я решил поверить в нас, – с ударением на последнем слове сказал Джеймс и тут же почувствовал необычайную легкость. Как приятно говорить правду! – Да, ты права, никаких доказательств и свидетельств у меня нет, зато есть интуиция. И интуиция мне подсказывает, что мы с тобой созданы друг для друга.

От удивления у нее открылся рот.

– Нельзя полностью доверять интуиции. Ведь твоя интуиция подсказывала тебе, что я воровка, не так ли?

– Да, это риск, – кивнул Джеймс с усмешкой. – Но риск, на который я иду сознательно.

Джорджетт сделала глубокий вдох, и глаза у нее стали огромными. А в следующий миг она уже была в его объятиях. Корсет выпал из рук и с громким стуком ударился об пол. Джеймс помнил, что точно такой же звук слышал ночью, после того как она с мучительно-сладостной медлительностью расшнуровала и сбросила корсет.

На ней тогда было слишком много одежды. Об этом ему тоже сообщила интуиция – или уже инстинкт?

Джеймс взял ее лицо в ладони и, почувствовав влагу у нее на щеках, стал покрывать ее лицо поцелуями, стараясь осушить слезы. Он поцеловал сначала один глаз, потом другой. Затем провел языком по длинным светлым ресницам и спросил:

– Чего ты хочешь, Джорджетт?

– Я хочу тебя, – ответила она без тени сомнения.

Он снова принялся ее целовать. Минуту спустя, чуть отстранившись, прошептал:

– Ты должна быть уверена, Джорджетт. Да, именно ты должна сделать выбор, не я. – И это была чистейшая правда. Свой выбор он уже давно сделал. Вернее, так: ему не приходилось выбирать – за ее улыбку он отдал бы жизнь. И он даст ей право выбора, а если она пожелает ему отказать, то быть посему. Хотя, судя по тому, с какой готовностью она откликалась на зов его тела, уговорить ее не составит труда – и черт с ним, с этим выбором!

Джорджетт отступила на шаг, чтобы видеть его глаза.

– О чем ты? Я ведь думала… Когда ты попросил вернуть кольцо, я подумала, что ты хочешь расстаться со мной.

Джеймс покачал головой. Ее интерпретация событий была так далека от правды, что он едва не засмеялся.

– Ты не так все поняла, любовь моя. Если мы нырнем в омут не глядя, твой шанс выйти сухой из воды будет упущен. Ты окажешься связанной со мной на всю жизнь. Я хочу, чтобы ты была уверена в том, что принимаешь верное решение. Так как же?

Он замер в ожидании, но Джорджетт не торопилась с ответом. Она ведь достаточно ясно выражала свои желания, причем неоднократно. Мечта же о том, что она захочет чего-то большего, чем требовал инстинкт, казалась несбыточной. Однако…

Джорджетт дотронулась до ворота платья и высвободила верхнюю пуговицу.

– Мистер Маккензи, – сказала она неожиданно звонко, – вы заставили меня пересмотреть мое отношение к замужеству.

Она расстегнула еще одну пуговицу, затем – еще одну. Ее нижняя рубашка призывно белела под платьем, и вырез на этой рубашке был очень даже смелым. Ложбинка в декольте манила и дразнила. Он хотел, чтобы она продолжала, но еще больше хотел, чтобы она сначала его поцеловала – в качестве доказательства добровольности своего выбора. Хотя, если подумать, поцелуй означал бы не так уж много, так как она его уже целовала… Три раза за день и еще – ночью. А он был все с тем же неутоленным желанием, от которого тело его, казалось, вот-вот взорвется. Нет, поцелуй в данном случае не слишком весомое свидетельство. Если только он не приведет к большему.