Текст книги "Приключения новобрачных"

Джеймс задумался… В городе платных конюшен было две, и по качеству они кардинально различались. Своим конем Джеймс очень дорожил – если что у него и было ценного, так это гнедой по кличке Цезарь. И, следовательно, он не мог оставить любимца там, где бы о нем плохо позаботились.

– В конюшне Керна, я думаю, – без особой, впрочем, уверенности ответил Джеймс.

Но Цезаря не оказалось у Керна, и это означало, что он мог быть только у Моррисона. Хотя конюшня Моррисона являлась не самым подходящим местом для такого породистого и дорогого коня, как Цезарь. В стойлах гулял ветер и сильно воняло конской мочой. Мальчишка-конюх, что скучал, прислонившись спиной к деревянной стене конюшни, завидев братьев, встрепенулся.

– Мистер Маккензи, – сказал он, – вы пришли за своей лошадью?

Джеймс с сомнением посмотрел на мальчишку. Он не мог поверить, что доверил своего коня заботам такого вот грязного бездельника. Джеймс придерживался мнения, что если конюх сам себя не может содержать в чистоте, то коней – и подавно. Он не мог найти разумного объяснения своим вчерашним поступкам, будь то выбор конюшни для Цезаря или решение провести ночь с вороватой потаскухой. Цезаря, скорее всего, накормили здесь прелым сеном и поставили в стойло рядом с каким-нибудь больным доходягой. Как бы его конь не издох после такого вот «отдыха».

– Э… Да, я пришел за ним. Приведи его, пожалуйста.

Но мальчишка не двинулся с места.

– Мистер Моррисон сказал, что вы должны сперва заплатить по счету, – объявил он.

Джеймс тяжко вздохнул. То, что он и тут остался должен, не должно было бы стать для него сюрпризом, но все равно неприятно, когда тебе напоминают о том, что ты должник. Джеймс гордился своей финансовой самостоятельностью, а сейчас за одну ночь задолжал столько, что даже страшно сделалось.

– Приведи мне моего коня, – ответил он, – и я заплачу по счету. Но прежде я должен убедиться, что о нем хорошо позаботились.

– Мистер Моррисон сдерет с меня шкуру, если вы уйдете, не заплатив за ущерб, – с надрывом в голосе сообщил конюх и осторожно, бочком, двинулся куда-то в сторону от конюшни.

У Джеймса перехватило дыхание.

– Что еще за ущерб?! И куда тебя несет?!

Конюх нервно покосился за угол.

– Мне пришлось привязать вашу лошадь там, за конюшней. Стреножил ее, чтобы она меня не убила.

– Тебе пришлось стреножить моего коня?.. – переспросил Джеймс. – Стреножить Цезаря? Да он более смирный, чем новорожденный теленок! Что ты за конюх, если не можешь справиться с таким конем?

Мальчишка побагровел от возмущения.

– Ваш «смирный теленок» чуть не разнес конюшню этой ночью! И едва меня самого не сгрыз! Вот, полюбуйтесь! – Вид у конюха и в самом деле был потрепанный, и теперь Джеймс увидел ситуацию в новом свете. – Никогда не встречал такую злобную лошадь, – продолжал конюх. – Столько страху мы все натерпелись! Мистер Моррисон сказал, что вы и за это заплатите.

– Сколько? – почти не разжимая губ, спросил Джеймс.

– Один фунт четыре пенса, – с дрожью в голосе ответил конюх.

Джеймс снова вздохнул. Его Цезарь являлся предметом зависти чуть ли не половины жителей города – сильный и выносливый, он с легкостью брал любую преграду, но при этом был миролюбив и послушен. У Джеймса просто в голове не укладывалось, как мог его конь разнести конюшню и нагнать такого страху на мальчишку. «Не иначе весь город в заговоре против меня», – подумал Джеймс. Да-да, они либо решили ободрать его как липку, либо выставить на посмешище. Ни то ни другое, разумеется, не приближало Джеймса к осуществлению заветной мечты открыть дело в Лондоне.

Переложив корсет под другую руку, Джеймс освободившейся рукой полез в тот карман, где еще раньше нащупал запонки из слоновой кости. Конюх, прищурившись, уставился на корсет.

– Мистер Моррисон ничего не говорил насчет того, чтобы я брал плату вещами. К тому же эта штука никак не налезет на миссис Моррисон. – Мальчишка покраснел, устыдившись того, что поделился столь пикантными подробностями относительно фигуры жены хозяина, но все же добавил для убедительности: – Она, знаете ли, ждет близнецов в следующем месяце.

Джеймс выразительно приподнял бровь. Нет, разумеется, он не станет отдавать то единственное, что могло вывести на виновницу всех его злоключений.

– Ты приведешь лошадь, – вмешался наконец Уильям, – а мы уж как-нибудь наскребем денег и совершим обмен, чтобы никто не остался внакладе.

С сомнением посмотрев на братьев, словно опасаясь, как бы они не сбежали, мальчишка юркнул за угол.

– Что бы все это значило? – в недоумении пробормотал Уильям.

– Спроси что-нибудь полегче, – процедил Джеймс и, отправившись следом за парнишкой, добавил, глядя в землю: – Мне придется взять у тебя денег взаймы, если я не смогу обменять Цезаря на запонки.

Уильям улыбнулся:

– Да, конечно. – Он похлопал себя по карману. – Я буду только рад предложить тебе помощь. Если ты найдешь в себе силы сказать «пожалуйста».

Но Джеймс, как ни двигал скулами, ненавистное слово так и не смог произнести.

– И говори на правильном английском на котором говорит королева. – Уильям усмехнулся. – На французском – не в счет, ясно?

– Пожалуйста, будь ты… – Джеймс онемел; он в изумлении уставился на мальчишку-конюха, тащившего за собой оседланную лошадь.

Лошадь же вдруг щелкнула зубами, одновременно взбрыкнув, да так, что парнишка едва увернулся.

Джеймс не знал, как на все это реагировать, а его брат расхохотался. Конюх же, побагровев от возмущения, укоризненно посмотрел на Уильяма. Джеймс от гнева не мог вымолвить ни слова. Неудивительно, что эта лошадь едва не разнесла конюшню! Но как это животное оказалось в его распоряжении, Джеймс если и помнил, то весьма смутно, – как, впрочем, и все остальное, происходившее с ним в тот злополучный вечер.

– Забирайте ее, сэр, – уже с мольбой в голосе сказал конюх и протянул Джеймсу поводья с таким видом, словно передавал подожженный бикфордов шнур.

Джеймс неохотно протянул руку к поводьям. Он уже обрел дар речи и задал вопрос, который, как он и сам понимал, ни к чему хорошему привести не мог.

– Что это? – Джеймс кивнул в сторону лошади, а та, в довершение всех его бед, еще и уши прижала – верный признак агрессивности. – Это что, шутка такая? – на всякий случай поинтересовался Джеймс, втайне надеясь, что сейчас Уильям с хохотом сообщит, что это он его разыграл.

– Это ваша лошадь, сэр, – в растерянности ответил конюх.

– Это не моя лошадь. – И, словно в подтверждение его слов, лошадь вытянула шею и укусила Джеймса, порвав жилет. – Мой конь гнедой. – Джеймс помассировал укушенное плечо и с досадой добавил: – У меня был конь, а не кобыла, ясно?

– Но это та самая лошадь, которую вы оставили тут вчера вечером, – дрожащим голосом возразил конюх.

– Это не моя лошадь, и, следовательно, не моя проблема, – заявил Джеймс и протянул конюху поводья.

Мальчишка в ужасе отпрянул и завопил:

– Только не говорите, что не собираетесь платить! Если вы не заплатите, я потеряю работу. И что люди скажут, когда узнают, что городской солиситор и сын лорда Килмарти не платит по счетам!

Напоминание конюха пришлось как нельзя кстати. Само собой, отец не обрадуется, когда узнает о его выходке, но страшнее всего – лишиться доброй репутации. Тогда о Лондоне уж точно придется забыть. Джеймс непроизвольно сжал кулаки. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы завоевать уважение и доверие горожан, и они почти поверили, что теперешний Джеймс совсем не тот беспутный младший сын, которого папаша когда-то то и дело выручал из беды. Джеймс изменил жизнь к лучшему, причем сделал это без помощи влиятельной родни. И ему теперь совсем не хотелось пускать по ветру свои завоевания, которые так трудно достались.

Он подавил желание хорошенько врезать конюху, хотя драться умел – жизнь научила. И действительно, при чем тут конюх? Разве мальчишка виноват в том, что Джеймс был вчера не в себе?

А Уильям уже отсчитывал монеты. Когда же конюх, получив плату, скрылся в зловонном полумраке конюшни, Джеймс остался со злобным животным на поводу и жгучим гневом в душе. Он брезгливо покосился на лошадь. Что ему теперь с ней делать? О том, чтобы сесть на нее и поехать, и речи быть не могло. К тому же кобыла, похоже, еще и хромала на правую заднюю ногу.

Джеймс осторожно шагнул к кобыле, подняв руку в попытке ее умиротворить. Лошадь была не его, но у нее ведь был хозяин… Конечно, характер у кобылы скверный, это верно, но экстерьер казался вполне приличным – высокая в холке и со стройными ногами. Да и уши у нее, если только она не прижимала их к голове, образовывали две изящные арки над умными глазами.

В Мореге было совсем не много тех, кто мог бы позволить себе такую породистую кобылу. Следовательно, отыскав хозяина лошади, он сможет раздобыть еще один ключ к разгадке тайны вчерашнего вечера.

Джеймс твердой рукой погладил лошадь по носу. В ответ она пронзительно заржала и лягнула его в колено передней ногой. Джеймс отлетел назад, больно ударившись затылком о стену конюшни. Шляпа с него свалилась, поля же оторвались от тульи и покрылись пылью. Джеймс лежал на земле; беспомощный и несчастный, он размышлял: не потратиться ли на пулю, не пристрелить ли злобную тварь? Наверное, все же не стоило. Тогда он еще глубже залезет в долги.

Уильям склонился над братом, с озабоченным видом заглядывая ему в глаза. Вернее – не один Уильям, а сразу два.

– Ты в порядке? – словно издалека донесся до Джеймса голос старшего брата.

И Джеймс понял: что-то тут не так. Тем более что говорили с ним сразу оба Уильяма.

– Лучше не бывает, – простонал он в ответ, борясь с тошнотой и слабостью. Нога страшно болела, но Джеймс заставил себя подняться. Земля покачнулась под ногами. Он поднял свою подпорченную шляпу, а затем осторожно ощупал голову в том месте, куда получил удар этим утром. К пальцам прилипло что-то теплое. Похоже, рана снова открылась.

Уильям растянул губы в улыбке.

– Ну как, боксерский раунд с животиной закончен? Тогда позволь тебя спросить: что ты сейчас собираешься делать?

Джеймс протянул руку к поводьям, но на сей раз старался держаться сбоку от лошади. Сперва он хотел погладить кобылу по шее, чтобы успокоить, но сразу же отказался от этой мысли. Жизнь ему пока не надоела.

– Разве не понятно? – проворчал он, вытирая окровавленные пальцы о рваный жилет. – Нам надо выяснить, кому принадлежит эта лошадь.

Лошадь, как и корсет, представляла собой путеводную нить. Пусть тонкую, но все же… Надо же было с чего-то начинать расследование. А каждый упущенный шанс являлся угрозой его будущему. Чем дольше он будет медлить, тем выше вероятность того, что та женщина сбежит из города с его деньгами. Если бы такое расследование заказал ему клиент, Джеймс немедля пустился бы по ее следу.

К несчастью, тело его было не в ладах с разумом. Джеймс оперся о видавшую виды деревянную стену конюшни и сделал глубокий вдох. Еще никогда он не был так близок к обмороку.

– Я думаю, надо доставить тебя к врачу, – сказал Уильям с беспокойством в голосе.

Джеймс покачал головой и, оттолкнувшись от стены, выпрямился. Одной рукой он перехватил поводья, другой прижал к боку корсет.

– Этого мне только не хватало. Хочешь, чтобы весь город надо мной насмехался? Ведь костоправ захочет узнать, как так случилось, что мне раскололи череп ночным горшком. Не удивлюсь, если окажется, что у меня в черепе застряли осколки.

– Тогда мы идем к тебе, – сурово сдвинув кустистые брови, безапелляционно заявил Уильям. – Пусть на тебя посмотрит твой дружок Чаннинг.

Джеймс презрительно фыркнул и тут же пожалел об этом. Малейшее движение отзывалось сильнейшей головной болью. Он поднес руку к голове. И в тот же миг почувствовал острейшую боль в голени.

– Ты хочешь отдать меня на растерзание ветеринару?

– По крайней мере он не станет распускать о тебе слухи, – резонно заметил Уильям и развел руками. – Тебе нужна помощь, Джемми. И если ты не хочешь принимать ее от меня, попроси помощи у друга.

На Джеймса вновь накатили тошнота и слабость. Он закрыл глаза и, почувствовав, как рука Уильяма легла на спину, пусть и неохотно, но все же принял помощь брата. Джеймсу не хотелось просить Патрика – а принимать помощь Уильяма хотелось еще меньше, – но не падать же лицом в грязь возле вонючей конюшни Моррисона на потеху всему городу?

Джеймс понимал, что гордость – грех, но гордость была тем единственным достоянием, которое он взял с собой в самостоятельную жизнь; да, это было то единственное, от чего он не захотел избавиться, когда сбежал из родительского дома одиннадцать лет назад, оставив в прошлом все, что несло на себе печать графства Килмарти. Когда-то самомнение привело Джеймса к краху и едва не привело к краху всю его семью, но оно же направило его на путь к самостоятельности. И сейчас гордость вновь подала голос, убеждая его в том, что он справится сам.

Но, к счастью, здравый смысл восторжествовал, по крайней мере на этот раз.

– Ладно, – пробормотал Джеймс, открыв глаза и встретившись с тревожным взглядом брата. – Идем к Патрику. – Дома он хотя бы сможет переодеться и смыть с себя запах женщины. Той, которую не мог ни вспомнить толком, ни забыть. – Но помни, я видел его работу, – предупредил Джеймс, когда они сделали первые осторожные шаги (кобылу же вели на поводу). – Он может по привычке пустить мне пулю между глаз, вместо того чтобы наложить повязку.

– Я горжусь тобой, брат. Наконец-то ты услышал голос разума, – ответил Уильям насмешливо. – Хотя, если честно, я уже начинаю думать, что пристрелить тебя было бы гуманнее.

Глава 6

– Вместо того чтобы стоять тут с разинутым ртом, лучше бы подали мне полотенце, – с ошеломившей Джорджетт наглостью заявила женщина в ванне. Причем сказала это так, словно просила передать ей соль за обеденным столом.

Но только за обеденным столом люди сидят одетые.

От возмущения у Джорджетт перехватило дыхание, и все, что она могла выдавить, – это сдавленный крик. Но она по-прежнему не отводила глаз от наглой незнакомки – как будто к глазам ее были привязаны веревочки, концы которых находились в руках у невидимого кукловода.

Усилием воли Джорджетт заставила себя расслабиться и вдруг подумала: «Неужели прошедшей ночью я вела себя… пусть вполовину так же беззастенчиво?» Если да, то в том, что она проснулась в постели с незнакомцем, не было ничего удивительного.

– Кто вы? – сумела наконец произнести Джорджетт.

Женщина взглянула на нее с изумлением; ее рыжеватые брови поползли на лоб.

– Как же так?.. Меня зовут Элси, мисс. Да что с вами такое? Вас что, по голове стукнули?

Джорджетт едва сдерживалась. Эта девка в ванне была не только голой, но и на удивление несдержанной на язык.

– Будьте любезны назвать свое полное имя, – ледяным голосом проговорила Джорджетт.

Девушка вздохнула, и этот ее вздох смешался с горячим паром, поднимавшимся над ванной.

– Элси Далримпл. Вы как будто сами не знаете…

Джорджетт в недоумении заморгала. Судя по поведению девушки, они были знакомы, и довольно близко. Но при этом Джорджетт не могла припомнить, когда и где видела ее.

– Зачем вы здесь, мисс Далримпл?

Девушка в ванне смешливо надула губы.

– Ну-ну… какие мы сегодня утром стали чопорные… А вчера вечером с вас и Элси хватало за глаза. – Девушка закинула белую, в веснушках, руку за голову и потянулась – словно для того, чтобы Джорджетт ее получше разглядела и, возможно, наконец-то вспомнила: – Я твоя новая горничная, дуреха!

– Моя… горничная? – Если даже отбросить потерю памяти, Джорджетт не могла представить, как она посмела нанять эту развязную девицу для выполнения столь деликатной работы. В ее представлении словарный запас горничной, обслуживающей леди, должен быть несколько иным – не таким, как у портового грузчика. И уж точно ни одна горничная не смеет называть свою хозяйку дурехой.

– Ты наняла меня вчера ночью в «Синем гусаке», так-то вот. – Элси принялась оттирать мочалкой плечо. – Я там клиентов обслуживала, а ты сказала, что будешь платить мне больше, чем мой хозяин. – Тут она окинула критическим взглядом покрытый пятнами бесформенный наряд Джорджетт и пришла к заключению: – Или ты врешь насчет того, что можешь позволить себе держать горничную, либо без горничной тебе и впрямь не прожить. Так что же верно? Первое или второе?

– Второе, – шепотом произнесла Джорджетт. Ей действительно требовалась горничная, по крайней мере на то время, пока она жила у Рандольфа. Но присутствие здесь этой девушки явно свидетельствовало о том, что вчера она вела себя на редкость безрассудно и бесстыдно. – Но если ты моя горничная, – сказала Джорджетт, внезапно почувствовав, что голос ее обрел силу, – что делаешь в моей ванне? И с какой стати ты просишь меня подать тебе полотенце?

Девушка уронила мочалку и смахнула упавший на глаза мокрый и мыльный локон. От этого движения обнаженные груди новоиспеченной горничной вздрогнули. У Джорджетт же защипало глаза от стыда.

– Вы же сами велели мне как следует отмыться, перед тем как приступить к работе. Что я делаю не так?

Джорджетт, хоть и пыталась не подсматривать, все же не удержалась и окинула быстрым взглядом те части тела девицы, что выступали из довольно мелкой ванны.

– На вид вы вполне чистая, – пробормотала Джорджетт. По правде говоря, она в жизни не видела существа более чистого.

Элси встала во весь рост, расплескав при этом воду.

– Ну, думаю, вы теперь и сами захотите ванну принять, – деловито заметила бойкая горничная. Взгляд Джорджетт упал на огненно-рыжий треугольник между ее ног. С горящими от смущения щеками, потупив глаза, Джорджетт схватила переброшенное через спинку стула полотенце. – Вода еще теплая, так что не стесняйтесь, полезайте, – добавила Элси.

Джорджетт не знала, что поразило ее сильнее: неслыханное предложение служанки или ее вид, – но невесть откуда взявшийся стыд обескураживал, в то время как Элси собственной наготы нисколько не стеснялась, даже гордилась ею. Но разве она, Джорджетт, не была так же молода и красива, как эта девушка?..

И все же Джорджетт никогда, насколько себя помнила, не чувствовала себя уютно в собственном теле. Так неужели прошлой ночью она вот так же, абсолютно голая, стояла перед тем шотландцем? И если да – видела ли она одобрение в его зеленых глазах, когда медленно, не спеша, снимала с себя одежду?

Джорджетт со вздохом закрыла лицо ладонями. Чувства и мысли ее пребывали в смятении. Нет, она не могла поверить, что способна на такое! Не в ее это характере. Леди так себя не ведет.

Голос Элси вывел Джорджетт из задумчивости.

– Ну ладно, если вы не хотите ванну принять, то, может, хотите чего другого? Позавтракать, к примеру?

Джорджетт боязливо раздвинула пальцы и выглянула в щелку, готовая снова прикрыть глаза, если увидит служанку голой. Элси, к счастью, уже завернулась в полотенце.

– У меня пока нет аппетита.

– Это хорошо, – кивнула Элси. – Потому что я уже съела ту малость, что нашла в кладовке. Так что я бы рекомендовала вам вначале принять ванну. – Девушка сочувственно улыбнулась, затем сказала: – Что-то вас сегодня утром расперло. Хотите, помогу вам раздеться?

Джорджетт шарахнулась в сторону, услышав столь естественное, казалось бы, предложение горничной. Но ведь лондонская горничная знала Джорджетт с самого детства, а эта…

– Нет, спасибо. Я в вашей помощи не нуждаюсь.

Щеки Элси вспыхнули.

– Так вы что, передумали? – Не дождавшись немедленного ответа, Элси сбросила полотенце на пол, взяла со стула сильно поношенную рубашку и в раздражении, рывками, натянула на себя. – Ну вот… Так я и знала… Только я подумала, что мне повезло и я нашла себе хозяйку, с которой не умрешь со скуки, как на тебе! Утро пришло – и она дает мне пинок под зад!

Джорджетт вдруг поймала себя на том, что ей хотелось засмеяться.

– Вообще-то, – резонно заметила она, подавая Элси старенькое залатанное платье, валявшееся на полу, – пинок под зад я вам не давала.

Впечатление от этого странного разговора у Джорджетт было двойственное. Никто и никогда не общался с ней в такой манере. Она бы ни за что не наняла девушку вроде Элси в Лондоне, где горничная подтверждала статус свой хозяйки – точно как породистый жеребец в личной конюшне. Однако в Шотландии, где, похоже, все было поставлено с ног на голову, нахалка, разбрасывающая одежду по полу и предлагающая хозяйке помыться в той же воде, в которой мылась сама, в роли горничной отчего-то казалась в порядке вещей. К тому же одного взгляда на платье девушки, больше напоминавшее лохмотья, было вполне достаточно, чтобы понять: Элси действительно нуждалась в лучшем источнике дохода. Но, с другой стороны, Джорджетт не собиралась здесь задерживаться, по крайней мере настолько, чтобы у нее возникла насущная необходимость в горничной. Она твердо решила, что уедет отсюда домой, в Лондон, как только найдет загадочного шотландца и добьется аннулирования брака. В Лондоне же горничная у нее имелась, и та поехала бы с хозяйкой в Шотландию, если бы Джорджетт не пришлось ее отпустить на похороны скоропостижно скончавшейся матери.

– Я… – виновато пожав плечами, пробормотала Джорджетт, – я не думаю, что могу вас нанять. Вы… – она тщательно подбирала слова, – несколько отличаетесь от того типа девушек, которые, на мой взгляд, годятся для этой должности.

Элси насупилась, застегивая платье.

– Понятно. Я не соответствую вашим требованиям, хотя даже не знаю, в чем они состоят. Скажите мне, мисс, я что, по-вашему, должна быть выше ростом? – Уголки губ Элси опустились, а голос приобрел истерические нотки. – Или симпатичнее?

– Прикрылась, слава богу… – Джорджетт с облегчением вздохнула, когда Элси застегнула последнюю пуговицу на лифе. Теперь, когда девушка была одета, к Джорджетт вернулась способность мыслить. – Ты вполне симпатичная, – сказала она. И Элси действительно была симпатичной, хотя и слегка потрепанной. Темно-рыжие волосы ее вились крупными локонами, а нос был усыпан веснушками именно в том количестве, которое можно считать привлекательным.

– Полагаю, это значения не имеет, – всхлипнула Элси. – Внешность ведь не выбирают, верно? Но я умею неплохо управляться с иглой, и сил у меня достаточно, чтобы таскать воду для вашей ванны. Тяжелая работа, если ее не слишком много, меня не пугает. Так что же со мной не так?

– Дело не в тебе, – сказала Джорджетт, только сейчас осознав, что так оно и было. – Дело во мне.

Она все еще испытывала некоторый внутренний дискомфорт, но настроение у нее поднялось, и чувство неловкости начало отступать. Вне всяких сомнений, эта девушка заслуживала шанс на то, чтобы попытаться стать лучше. И если не Джорджетт предоставит ей этот шанс, то кто еще? Кроме того… Пусть даже от Элси не будет никакого проку, но, будучи живым – и при этом весьма громким и деятельным – щитом между ней и Рандольфом, она верно послужит хозяйке. Оставив Элси здесь, Джорджетт скорее выиграет, чем проиграет. Конечно, при условии, что горничная не будет ходить голая при хозяйке. Откашлявшись, Джорджетт вновь заговорила:

– Дело в том, что я скоро уеду, после чего тебе придется искать новое место. Выходит, с учетом всего сказанного, ты, скорее всего, сама не захочешь у меня работать.

Лицо Элси прояснилось.

– Так вы хотите, чтобы я осталась?

– А ты сама хочешь остаться?

– Ну… даже не знаю. Вообще-то я предпочитаю хозяев немного почище, если вы догадываетесь, о чем я. Так что давайте-ка почистим вам перышки. – Элси шагнула к Джорджетт с явным намерением стянуть с нее платье.

Джорджетт, словно защищаясь, выставила перед собой руку.

– Нет, с этим я сама справлюсь.

Горничная отступила на шаг, и Джорджетт осторожно расстегнула пуговицы на лифе, после чего достала котенка, встревожившего ее своим полным безразличием к происходящему. Протянув животное горничной, она спросила:

– Вы, случайно, не знаете никакого места поблизости, где мы могли бы найти немного молока?

Элси сделала большие глаза. И тотчас же нос ее сморщился, ноздри затрепетали, и она, наконец, расчихалась – да так, что все тело задрожало.

– Что это? – успела спросить она в перерыве между приступами чихания.

– Котенок, – ответила Джорджетт и, спустив свое серое шелковое платье с плеч, свободной рукой придержала его, прижав к груди. Почему-то ей припомнилось, какой стыд она испытывала, надевая это платье утром. И еще она помнила одобрение, промелькнувшее в глазах шотландца, когда он увидел ее в нем.

«По крайней мере он не видел меня голой», – подумала Джорджетт. Но даже если и видел, то она этого не помнила. Впрочем, принимая во внимание то состояние первозданной наготы, в котором она проснулась, следовало предположить, что оно все же не прошло для лежавшего рядом с ней мужчины совсем незамеченным.

– Да вижу я, что это котенок, я же не слепая! – воскликнула горничная и тем самым отвлекла Джорджетт от нескромных дум. – Я спрашиваю, что он тут делает.

Джорджетт несколько удивилась тому негодованию, что вызвал у ее новоиспеченной горничной безобидный котенок.

– Я решила, что со мной ему будет лучше, – сказала Джорджетт, спрашивая себя, не сочтет ли Элси за странность, если она повернется к ней спиной в процессе раздевания. – Меня едва не переехала телега, и я решила, что котенку будет спокойнее у меня на груди, чем на мостовой, где он мог бы оказаться под колесами.

– Если вам платья не жалко, так и держите его хоть за пазухой, хоть под мышкой. Я не про это спрашиваю. – Элси старательно держала котенка подальше от себя. – Что этот дикий зверь делает в вашем доме?

– Вообще-то называть котенка диким зверем не совсем правильно, – не слишком уверенно возразила Джорджетт. – Так же как и называть этот дом моим. – Сбросив платье, она как можно быстрее залезла в ванну, по шею погрузившись в тепловатую, не слишком чистую воду и от души надеясь, что ее горничная не станет смотреть на нее.

Но Элси, похоже, не отличалась большим тактом.

– Я вас ведь спрашивала вчера вечером, держите ли вы у себя кошек, и только после этого согласилась на предложенную вами работу. От них у меня глаза опухают и нос течет. – Элси снова чихнула, и Джорджетт, к ужасу своему, увидела, что глаза девушки и впрямь наполнились слезами, а нос распух. Наклонившись над ванной, Элси со злобным прищуром слезящихся помутневших глаз заявила: – Если хотите, чтобы я осталась, вы должны избавиться от этого зверя.

Джорджетт вздохнула. Она не отпускала от себя котенка всю дорогу из Морега, лелеяла его на груди словно заветное желание. Но Элси была ей очень нужна. В качестве живого щита между ней и Рандольфом. Более того, в этом доме даже блюдца молока нельзя было раздобыть. Так что здесь котенок обречен. Джорджетт понимала, какой выбор должна сделать, но бросить на произвол судьбы крохотный меховой комочек все равно было жалко – она успела к нему привязаться, как ни странно.

– И посмотрите, что он сделал с вами, мисс, – продолжала Элси, указав куда-то в ванну.

Джорджетт опустила глаза. На ее левой груди виднелись красноватые следы. Она в недоумении уставилась на эти подозрительные пятна. Джорджетт не помнила, чтобы за то время, пока котенок спал у нее на груди, она чувствовала какую-то боль.

Элси же брезгливо переложила котенка в другую руку и наклонилась над ванной, чтобы лучше разглядеть красноватые пятна. Нос у бедняжки снова задергался.

– Вот что я вам скажу: этот грех не на совести вашего зверя. – Элси опять чихнула, затем вздохнула. И снова чихнула. – Следы эти и не от корсета, потому что корсета на вас не было, – добавила горничная с усмешкой.

– Но я… – Джорджетт замолчала, неловко заерзав. И действительно, что она могла сказать? «Я оставила свой корсет в незнакомой комнате у незнакомого мужчины»? Это прозвучало бы довольно странно.

Элси же, прищурившись, внимательно посмотрела на хозяйку.

– Эти следы, миледи, очень похожи на любовные укусы, возможно оставленные тем большим славным парнем, за которого вы вчера вышли замуж.

Джорджетт замерла, разом забыв о смущении, вызванном ее наготой. Итак, горничная что-то знала о той ночи, которая каким-то образом стерлась из ее памяти. В груди Джорджетт затеплилась надежда. Возможно, к перстню с гербом прибавится кое-что посущественнее – нечто такое, что поможет найти ее ночного партнера.

– Вы знаете его?

Элси мечтательно вздохнула, закатив глаза.

– О, все дамы в городе его знают… И если Джеймс Маккензи действительно так хорош, как о нем говорят, то могу представить, как славно вы провели с ним время…