Текст книги "Как выиграть любой спор. Дома, на работе, в суде – где угодно"

3
Понимание силы
Пистолет, который стреляет в обоих направлениях

ЗАМОК. Я слабый человек. Другие обычно сильнее меня. Как я могу их победить?

КЛЮЧ. Сила – ваша и их – в вас.

Секретный источник силы. Когда я спорю, я сталкиваюсь с силой – силой Другого. Именно силу Другого я хочу одолеть, и именно ее я боюсь. Поэтому я зациклен на силе и хочу выяснить ее источник. Если я пойму силу, если я пойму ее природу и местонахождение, если я пойму, как ее получить и как ей противостоять, я обрету собственную силу. Я хочу быть сильным. Я должен быть сильным, чтобы победить.

Что такое сила (она же, в зависимости от контекста, власть)? Речь идет о внутренней силе, присущей каждому из нас и отличающей нас друг от друга и от остальных живых существ. Наша сила позволяет нам расти и реализовывать свой потенциал. Это бурление крови в наших венах, побуждающее нас к действию. Это наша креативность. Это наша радость, печаль, гнев, боль. Эта энергия и есть наша индивидуальность – уникальное сочетание качеств, способностей и опыта, формирующих «отпечаток» нашей личности. Эта сила принадлежит нам и только нам. И хотя у каждого из нас ее предостаточно, все же это ценный ресурс. Внутреннюю силу не следует растрачивать впустую. Ей нельзя злоупотреблять, иначе зло вернется к нам бумерангом. Ее нельзя отрицать или игнорировать, иначе мы просто потеряем себя.

Понимание того, как работает сила. Сила – это прежде всего идея, восприятие. Сила, с которой я сталкиваюсь, – это всегда сила, которую я воспринимаю. Позвольте мне объяснить. Чья-то сила – это мое восприятие чьей-то силы. Это моя мысль. Следовательно, источник чьей-то силы находится в моем уме.

Сила, которой обладают другие, – это сила, которой я их наделяю. Их сила – мой подарок. Я могу наделять их всей силой во Вселенной, как, скажем, верующие наделяют Бога, либо я могу вообще отрицать их силу, как мы слишком часто поступаем со своими детьми. Если я наделяю Другого силой, которой этот человек не обладает, я сталкиваюсь с собственной силой, так? Моя собственная сила становится моим оппонентом, моим противником, моим врагом. В то же время если Другой обладает силой, но я не воспринимаю ее мощь, этот человек не имеет силы – для меня (или власти – надо мной).

Я воспринимаю своего соседа, господина Судермана, как приятного человека, который ежедневно ухаживает за своими розами и всегда улыбается и приветливо машет мне рукой. Он практически не имеет надо мной силы/власти, так как я ему ее не давал.

Но если я поинтересуюсь у Судермана, как выращивать розы, я наделю его силой/властью объяснить мне тонкости ухода за ними. Если я попрошу его подписать петицию об отставке мэра, я наделю его еще большей силой/властью. Я буду воспринимать его как человека, который может удовлетворить или отклонить мою просьбу и тем самым повлиять на чью-то политическую карьеру. Если у меня случится сердечный приступ во время прогулки по его саду, я буду воспринимать его как того, кто в силах спасти мне жизнь. Но в любом случае сила/власть моего соседа исходит от меня, от моего восприятия его как человека, который может научить меня выращивать розы, или помочь сменить мэра, или спасти мне жизнь.

Для десятилетнего сына господина Судермана он обладает огромной силой. Это значит, что мальчик воспринимает своего отца как обеспечителя пищи, крова, материальных благ и безопасности. Он считает, что его жизнь полностью зависит от воли отца. В то же время другие его сверстники принимают заботу своих родителей как должное. То есть даже для ребенка сила отца зависит от детского восприятия этой силы.

Господин Судерман по-прежнему наслаждается позицией силы в отношении своего двадцатилетнего сына. Этот сын живет с родителями и чувствует себя в полной власти монарха, ибо господин Судерман требует, чтобы сын прилежно учился, чтобы он работал, когда ему хочется отдохнуть, чтобы он ходил в церковь, когда он предпочел бы уйти в море, и чтобы он участвовал в семейных мероприятиях, когда он предпочел бы побыть с друзьями. Но такое доминирование отца тоже зависит от восприятия сына, так как он может вообще не наделять своего отца силой/властью и жить свободной, счастливой жизнью, как это делают многие молодые люди в двадцать лет.

Итак, мы видим, что господин Судерман является бессильным или всемогущим в зависимости от того, как его воспринимают и при каких обстоятельствах. Хотя при любых обстоятельствах это один и тот же человек. Разве не ясно, что его сила – это продукт нашего восприятия, что его сила – это сила, которой мы сами его наделяем, что его сила – это наша сила?

Конечно, господин Судерман обладает собственной силой. Тем не менее он может видеть себя бедным садовником или считать, что он не в силах повлиять на политическую ситуацию, даже если и подписывается под петицией за отставку мэра и даже если его подпись действительно играет роль. Что касается его детей, он может полагать, что они неисправимые упрямцы, что он не в состоянии их контролировать или что он не пользуется их уважением. Наконец, он может видеть себя козявкой, чье единственное утешение – прекрасные розы. Но его сила, как и наша, является продуктом его восприятия.

На заре своей адвокатской карьеры я ночами не мог сомкнуть глаз, тревожась о том, как мне противостоять силе защиты другой стороны в архисложном деле. Мой клиент получил сильную черепно-мозговую травму из-за дефектов в конструкции подъемного крана и полностью утратил дееспособность. Он заслуживал справедливости. Но страховая компания отказалась выплатить даже пенни. Как это часто бывает, для защиты интересов производителя они наняли известного адвоката, и теперь мне предстояло с ним сразиться, чтобы добиться справедливого решения.

Я воспринимал силу моего противника как более высокий статус, более отточенное мастерство, более приятные личные качества. Я считал, что присяжным больше понравится он, а не я, потому что они найдут его более притягательной личностью. Страховые компании любят нанимать адвокатов с очаровательными улыбками и привлекательными внешними данными. Зайдите на любой судебный процесс – и вы мгновенно узнаете адвоката страховой компании. Он очень импозантный, всегда с безупречной стрижкой. Он обычно носит белую рубашку, а его галстук идеально подходит к темно-синему, в тонкую полоску, костюму. И он кажется вполне нейтральным, вполне добрым, вполне скромным, вполне мягким и до мозга костей правильным. На него все непременно смотрят, и его все непременно слушают, а так как люди склонны верить тем, кто вызывает у них симпатию, он обычно побеждает.

Здесь мы наблюдаем удивительную вещь. Этот парадоксальный персонаж с мастерством самого настоящего шарлатана заставляет присяжных поверить в то, что он порядочный и добрый, тогда как на самом деле его единственная цель – лишить изрядно пострадавшего человека шанса на правосудие. Он напомнил мне козла Иуды на скотном дворе. Коза – более умное животное, чем овца. Дабы услужить хозяину, козел Иуды ведет овец к скотобойне. Овцы послушно следуют за ним, потому что полностью ему доверяют. В скотобойне этому козлу сохраняют жизнь и отпускают, чтобы он привел на убой еще одно стадо овец. Как мне разоблачить адвоката страховой компании? Как мне победить?

Я понял, что одержим страхом перед этим красавцем, который был для меня воплощением порока. Я поговорил о нем со всеми, с кем мог поговорить. Чем больше я слушал, тем больше приходил к выводу, что у него нет явной ахиллесовой пяты. Более того, все были от него в полном восторге, даже те, над кем он одержал верх. Поэтому я ночами лежал, уставившись в потолок, и думал, какие же аргументы мне привести присяжным. В итоге я выбрал этот.

«Дамы и господа!

Господин Рэндольф Хайтауэр – влиятельный и приятный человек. Но когда это дело завершится, он не пострадает от вашего решения, каким бы оно ни было. Ему в любом случае выплатят гонорар. Каким бы ни был ваш вердикт, он просто откроет следующую папку и возьмется за очередное дело того же клиента. [Нам не разрешается говорить присяжным, что клиентом в действительности является страховая компания. ][1]1
  Большинство судей, которые больше пекутся о корпоративной прибыли, чем о праве людей на правосудие и справедливость, считают, что присяжные присудят более значительную компенсацию потерпевшей стороне, если будут знать, что выплаты будет производить страховая компания, а не ответчик.


[Закрыть] И когда господин Хайтауэр предстанет завтра перед судом, то, независимо от специфики дела, у него будет та же любезная улыбка, та же безупречная манера держаться, та же располагающая внешность. Меня это пугает. Независимо от фактов, независимо от справедливости иска, независимо от тяжести вины или случая его клиента, он всегда остается одинаковым – предельно обаятельным, на редкость сдержанным, беспрецедентно убедительным – короче говоря, замечательным.

Я боюсь, что он вам понравится больше, чем я, потому что, по правде говоря, он больше внушает симпатию. Я боюсь, что вы почувствуете к нему большее расположение, чем ко мне, потому что он действительно кажется человеком, которого хотелось бы считать своим другом, тогда как я бываю резким и несговорчивым.

Я боюсь, что в силу своих симпатий вы решите дело в его пользу, хотя правосудие требует, чтобы решение принималось в интересах моего клиента. Вот чего я боюсь. И я много об этом думал».

Позже я действительно привел этот аргумент присяжным. К моему горькому сожалению, они не встали на сторону моего клиента. После процесса один из присяжных любезно заговорил со мной о моем выступлении.

– Господин Спенс, вы нам доверяли?

– Конечно, – не задумываясь, ответил я. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что вы всячески подчеркивали свои опасения, что мы подойдем к этому делу как к личному состязанию. Это дело не было личным состязанием, господин Спенс. Мы принимали решение, руководствуясь фактами, а не личными симпатиями к защитникам сторон.

Внезапно до меня дошло, что я вне всякого сомнения доказал, что не вызываю расположения. Я слишком поздно осознал, что потратил отведенное мне время на защиту от адвоката, а не на защиту своего подопечного и подтверждение справедливости его иска. Я наделил своего противника такой силой, что его позиция оказалась более правомерной, чем моя. Я понял, что не имею ни малейшего представления о своем противнике. Теперь, по прошествии лет, я знаю, что это действительно хороший, добропорядочный человек, который просто старается, как может, представить интересы своего клиента. Но тогда я сражался с непобедимым великаном, которого сам же и создал. Я наделил этого великана – по сути, своего великана – силой, которая в итоге сокрушила меня.

В те дни я еще не знал многих вещей, которым здесь учу. Это был суровый урок, который я выучил и запомнил. Зачастую наши противники преуспевают в том, в чем мы не очень сильны. Зачастую они более мудрые, более яркие, более ловкие, более привлекательные, чем мы. Мы можем тратить все свое время, всю свою энергию и все свои силы на беспокойство о силе своего противника и тем самым отдать ему свою силу. Но ни один, даже самый искусный, аргумент не изменит нашего противника. Единственный человек, которого мы в силах изменить, – это мы сами.

Я давно перестал отдавать противнику свою силу. Я ее берегу. Я использую свою силу на подготовку к делу и защиту своего клиента. Я научился слушать свой тонкий внутренний голос, который говорит мне: «С тобой все в порядке. Ты вполне адекватный. Если ты направишь свою силу на исследование своей подлинной сущности, если ты будешь собой, если твои слова будут исходить из самой глубины сердца, где на самом деле и рождается истина, этого будет достаточно». Затем я произношу следующее: «Настоящим я наделяю тебя силой победить».

Сила/власть над смертью и налогами. Если вся сила исходит от меня, тогда почему я бессилен, скажем, перед смертью и налогами? Я не властен над смертью. Но я властен над собой перед лицом смерти. Я могу встретить смерть по-разному – в панике, мужественно и даже с радостью, в ожидании нового опыта. Мое умонастроение, мое поведение – это исключительно моя сила. Я не в силах отменить налоговое законодательство. Налоги устанавливает государство; государство обладает властью в этой сфере. Но только я обладаю властью решать, платить ли мне налоги, бороться с ними или даже уклоняться от их уплаты. Сила таких решений – моя и только моя.

Когда поздним вечером на пустынной улице меня окружает банда головорезов, я, возможно, не в силах от них увернуться. Но я в силах решить, как мне реагировать на их угрозу. Я могу испытывать страх, но я в силах определиться, как мне справиться со своим страхом. Я могу броситься бежать. Я могу остаться на месте и затеять спор с этими ублюдками, или начать с ними драться, или притвориться мертвым. Независимо от ситуации, источником всей силы и власти – для себя – являюсь я сам.

Понимание власти власть имущих. Когда один из нас вдруг выдвигается на высокий пост, происходит нечто сродни магии. Этот человек, который может обладать средним умом и заурядными способностями, вдруг становится совершенно другой личностью. Вспомните мелкого торговца в толстенных очках, который по иронии судьбы стал президентом Соединенных Штатов. Он обрел огромную силу/власть. Он принимал судьбоносные решения. Он обрек на смерть и страдания тысячи японцев во время Второй мировой войны. Мы дали ему такую силу/власть. И мы дали ему уважение как выдающемуся президенту, хотя он был всего лишь мелким торговцем, а значит, вполне обычным человеком.

Заняв президентский пост, Гарри Трумэн не стал чудодейственным образом мудрее или умнее. У него не произошел бурный рост нейронов в головном мозге. Его превращение из торговца в президента привело лишь к изменению самовосприятия. Но это был все тот же человек, с тем же образованием, с тем же опытом, с той же генетикой, с тем же количеством клеток мозга. Главное, что отличало торговца от президента, – это сила, которой он сам себя наделил и которую мы ему дали.

Когда один из моих коллег-адвокатов был возведен в ранг судьи, с ним тоже произошли странные метаморфозы. Этот человек обладал базовыми навыками юридической практики и достаточно заурядным пониманием закона. Мы звали его Биллом – просто Биллом. Но как только он облачился в черную мантию, мы увидели в нем судью. Мы стали называть его «Ваша честь» и уважать его мнение, а также безоговорочно принимать его суждения, хотя раньше могли бы их оспорить. Если раньше его юмор казался плоским и сухим, то сейчас он воспринимался искрометным. Мы громко и слишком долго смеялись над шутками Билла. В свою бытность простым адвокатом он не очень хорошо играл в гольф, а в должности судьи почему-то никогда не проигрывал.

И Билл тоже видел себя в ином свете. Он верил обратной связи, которую получал от своих бывших коллег. Он любил, когда его называли «Ваша честь». Ему нравилось, когда люди вставали при его появлении в зале. Он испытывал что-то вроде самоупоения. Он обожал свою силу/власть. Он начинал верить в свою непогрешимость. Он (да и все мы) стал давать себе полномочия, находящиеся в исключительной компетенции Бога. Он мог лишить наших клиентов состояния, детей, крова над головой и даже жизни. Он мог отказывать нам в небольших просьбах, что в судопроизводстве влияет на исход дела. Так что он действительно вознесся до небес.

Сила других часто воспринимается на уровне чувств. Мы чувствовали всемогущество этого судьи. Вследствие этого мы чувствовали себя запуганными и зашуганными. Подобные чувства вызывают желание сжаться в комок и забиться под плинтус. На судейской скамье Билл стал тираном. Его потребность в уважении была ненасытной, а его требования – жесткими и суровыми. Некогда сам простой смертный, он относился к людям, как к безмозглым пешкам. В скором времени этот судья заработал всеобщее презрение. Его грубое, легкомысленное, зачастую бессмысленное использование своей силы/власти раскрыло его подлинную сущность. При этом сам Билл не изменился. Изменилось наше восприятие этого человека. Изменилось его восприятие себя.

Понимание силы родителей и учителей. Нас с рождения учат наделять силой других. В детстве родители и учителя были для нас некими божествами. Они обладали силой, которой мы не имели и не могли понять. Для вас моя мать могла быть приятной, вежливой и, возможно, красивой женщиной с проницательными, но добрыми глазами. Для меня же она была невероятной, непостижимой, загадочной женщиной – и остается такой даже сейчас, спустя много лет после своей смерти.

Умом я понимал, что мой отец – такой же человек, как и все. Но для меня он был смелее, сильнее, мудрее и лучше всех. Потому что он – мой отец. У меня были с ним проблемы, у меня были с ним споры, но это были споры с моим отцом. Слово «отец» до сих пор ассоциируется у меня с силой, а слово «мать» – с тайной.

Судья без истцов и адвокатов – это просто старина Билл. Родители без своих детей – это просто люди, друзья для своих друзей, сотрудники для своих работодателей, цифры для государственных органов. Без нас, наделяющих других силой, эти другие бессильны.

Понимание силы Бога. Аналогичным образом мы наделяем силой Бога. Сила Бога – это тоже наша сила. Будь это не так, нас бы не увещевали уповать на Его могущество. Следуя этим увещеваниям, мы тем самым умоляем Бога услышать наши молитвы и вернуть нам силу, которой мы изначально Его наделили.

Я хочу сказать, что нужно подходить к силе реалистично. Невозможно ожидать от Бога большего, чем мы Ему дали. Если мы не наделили Бога силой, Ему нечего нам вернуть. А раз мы признаем, что вся сила рождается в нас, не следует ли ее приберечь?

К тому же ни один истинный Бог не захочет нашей силы. У него и так всего полно, у него есть сила Вселенной – всех Вселенных. Ни один милостивый Бог, достойный нашего поклонения, не возжелает нашей ничтожной силы и не станет увещевать нас не скупиться. Ни один милостивый Бог, достойный нашего поклонения, не откажется принять нас в Царство Небесное за то, что мы приберегли свою силу, ибо наша сила была дана нам – чтобы вернуть ее людям, а не Богу, верно? Разве, распоряжаясь своей силой с любовью, мудростью и справедливостью, мы не действуем в угоду Богу, любому Богу? Разве распоряжение своей силой, вызывающее уважение окружающих, не является настоящим уважением к Богу?

Сила/власть судить. Все субъекты властных полномочий пытаются нас судить. Нам говорят, что нас судит Бог. Нас судят наши родители, и нас судят судьи. Но они обладают силой/властью нас судить, если мы наделили их такой силой/властью. В противном случае они судят нас только для себя, на что имеют полное право.

Несколько лет назад я защищал Имельду Маркос в Нью-Йорке. Вопреки своему образу в прессе, она была действительно маленьким человеком. Имельда Маркос была похищена Соединенными Штатами, овдовела и подверглась судебным гонениям со стороны международных политиков, которые согласились выдать бывшую первую леди Филиппин новому филиппинскому режиму за определенные уступки. Пресса тоже хотела упрятать ее за решетку и всячески промывала мозги населению, чтобы настроить всю нацию против этой якобы злой, алчной женщины, которая тратила деньги простых людей на модную одежду и драгоценности и у которой было три тысячи пар обуви. Эта женщина находилась в чужой стране, перед иностранным судом присяжных, за грубое нарушение иностранного законодательства, и ее дело защищал иностранец, кому она должна была доверить свою судьбу.

Однажды по дороге в суд мы с миссис Маркос ехали по оживленной улице, и на одном из светофоров к нам подбежал разносчик газет. Он держал в руках свежий номер Daily News, с гротескной фотографией миссис Маркос на первой полосе и огромным заголовком. Заголовок состоял всего из одного слова: «ХРЮ».

Я попытался отвлечь миссис Маркос, но она сразу же увидела газету.

– Должно быть, вам все это очень тяжело, – произнес я, сочувственно коснувшись ее руки.

– Нет, – сказала она. Ее взгляд был мягким и добрым, а в голосе не слышалось гнева или боли.

– Нет? – спросил я.

– Нет, – повторила она. – Это была не я.

Она была права. Это была не она. Я слышал много хрюканья во время того процесса, но оно ни разу не исходило от миссис Маркос. Она была, как позже признали присяжные, невиновной женщиной, ставшей жертвой международных политических игр. Но больше всего меня впечатлило то, что она не дала Daily News – и всем враждебно настроенным американцам, которые на самом деле ее не знали, – власти ее судить. В итоге она была себе единственным судьей.

Наделение силой субъекта властных полномочий можно сравнить с депонированием своей еженедельной зарплаты в банк. Пока мы не открыли банковский счет, банк не имеет власти над нами или нашими деньгами. Но после открытия счета мы вынуждены подчиняться правилам банка. Банк обретает власть распоряжаться нашими деньгами по своему усмотрению. Он вправе смешать их с чужими деньгами, одолжить другому лицу и получать с них проценты. Мы можем вернуть свои деньги, только следуя определенным процедурам, установленным банком. Мы можем прийти в банк только в установленное им время. Мы должны стоять в очереди с другими людьми, которые тоже доверили свои деньги банку. Мы становимся просто цифрой, прикрепленной к другим цифрам. В общем, как только мы отдали власть над своими деньгами банку, нам придется плясать под его, а не под свою дудку.

С учетом этого знания не стоит ли нам изменить свое представление о власть имущих? Не стоит ли нам проявлять к ним некоторое непочтение? Не стоит ли нам вернуть себе силу, от которой мы отреклись? Тот лысый мужик с большим животом и в толстенных очках, который сидит в местном ресторанчике со своей умирающей от скуки женой и молча уплетает годовую норму холестерина в виде жирного бифштекса, – просто человек, хотя мы называем его «Ваша честь». Священник, учитель, врач – это тоже обычные люди. Они страдают, суетятся, решают свои человеческие проблемы и часто отрекаются от своей власти в пользу других субъектов властных полномочий, чтобы позже умолять ее вернуть.

Как справляться с силой, обращенной против нас. Что делать, когда родители, преподаватели или начальники используют свою силу, чтобы управлять нами или причинять нам боль? Понимая феномен силы, мы можем нейтрализовать силу окружающих в отношении нас. Их угрозы, обвинения, оскорбления, гневные тирады – о чем это говорит? Это говорит об их ущербности, а не о силе. Личность каждого человека похожа на швейцарский сыр с дырками. Кому-то недостает интеллекта, кому-то – чувствительности, кому-то – проницательности или эмпатии. Красивый мужчина может компенсировать недостаток мужественности обаянием. Если кто-то быстро соображает, он может восполнять свои изъяны остроумием и находчивостью. Если у нас ума палата, мы будем использовать в качестве «конька» свой интеллект. Хорошая внешность, остроумие, сообразительность, интеллект – все это проявления силы. Но когда субъекту властных полномочий, например судье, нечем компенсировать свои изъяны, мы обычно сталкиваемся с откровенным деспотизмом.

Как только мы понимаем, как и почему злоупотребляют силой власть имущие, их сила перестает нас пугать. Мы видим ее проявления, пожимаем плечами и двигаемся дальше. Мы не оказываем ей почтения. Мы ее не боимся. Мы ей не поклоняемся. Ведь разве стоит поклоняться закатывающему истерику ребенку, сварливому одинокому старику, испуганному судье, бестолковому представителю власти?

В каком-то смысле таких людей немного жаль, потому что они не способны эффективно распорядиться своей силой/властью. Сила/власть в руках многих бесполезна. Судья может обладать всей властью, данной ему законом, вплоть до вынесения смертного приговора, но без мудрости он не сможет вершить правосудие. Родитель может иметь огромную власть над своими детьми, но властными методами он не вырастит из ребенка успешного человека. Начальник может уволить работника и испортить ему послужной список, но он никогда не сможет заставить его выкладываться по полной, творить, быть лояльным или стремиться к новым высотам.

Любая дискуссия о силе и власти была бы неполной без признания бессмертного закона лорда Актона: власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Это неизменное правило применимо как к Богу, так и к человеку.

Бессилие власти. Ответственность – симбиотический близнец власти. Ни власть, ни ответственность не может эффективно проявляться по отдельности. Они напоминают двойную звезду, вращающуюся вокруг общего центра. Всемогущий судья отвечает за справедливое осуществление правосудия. Всячески почитаемый и боготворимый родитель отвечает за развитие и благополучие своего ребенка. Всесильный начальник отвечает за процесс производства на своем предприятии. Но ни один судья не сможет добиться справедливости без опытных адвокатов, предъявляющих ему факты; ни один родитель не сможет вырастить счастливого, успешного ребенка без любви этого ребенка; ни один начальник не сможет добиться высоких производственных показателей без уважения и содействия своих подчиненных. Разве мы не сталкиваемся с парадоксом? Разве не очевидно, что власть в конечном итоге принадлежит тем, у кого ее нет?

Нет более благодарных родителей, чем те, чьи дети понимают их стремление быть хорошими родителями, чьи дети помогают им в достижении их целей. Нет более благодарного начальника, чем тот, чьи сотрудники понимают тяжесть его ответственности и соответствующим образом себя ведут. Но сила помогать власть имущим – это всегда наша сила. Понимаете? И когда мы отдаем свою силу на благо тех, кто имеет над нами власть, мы, образно говоря, инвестируем свои активы, разве нет?

Одиночество власти. Власть одинока. Власть разъединяет. Бог, наверно, самая одинокая сущность во Вселенной. Нет более одинокого человека, чем судья. Никто так не нуждается в друзьях, как он. У начальника когда-то было много друзей среди коллег. Сейчас он существует отдельно от них. Он одинок. Одни старые друзья его ненавидят, другие – боятся. Родитель всегда отделен от ребенка. Родители и дети могут состоять в хороших отношениях. Они могут любить друг друга. Но они редко бывают друзьями, потому что им сложно быть друг с другом на равных, а равенство – основа любой дружбы. Власть, реальная или воображаемая, физическая или психологическая, изолирует.

Понимание невротической потребности во власти. Многие сильные мира сего занимают руководящие посты для удовлетворения невротической потребности во власти над другими людьми – тюремные надзиратели, полицейские, некоторые судьи, некоторые деканы, некоторые учителя, некоторые родители, почти все политики – ну, вы понимаете. Это неуверенные в себе, закомплексованные и действительно одинокие, испуганные люди. Их патологическая уязвимость – психическое заболевание. Она подпитывается скрытым недовольством и негативом. Как правило, такие люди лечат свое психическое заболевание большими дозами силы, что проявляется в виде гнева, жестокости, агрессии. Мне приходят на ум слова Платона: «Доступ к власти должен быть ограничен тем, кто не любит людей». Старая поговорка верна: «Этот мир станет лучше, когда сила любви заменит любовь к власти».

Понимание власти и ответственности. В то же время люди, наделенные ответственностью, часто боятся своей власти. «Что, если я злоупотреблю своей властью? Что, если я неумышленно использую ее во вред, а не во благо?» – задаются они вопросами. Для этих людей власть часто воспринимается как тяжкое бремя или ненавистная обязанность. Многие из тех, кто во время Первой мировой войны принимал трагические решения о том, кому жить, а кому умирать, так и не оправились от психических ран. Когда я должен отказаться от одних дел в пользу других, я каждый раз переживаю, был ли мой выбор правильным. Я знаю, что могу ошибаться. Я чувствую сомнения. Иногда вину. Власть часто является бременем. Мы не можем винить Бога. Мы не можем винить других. Это наша власть. Как и ответственность. И мы знаем, что проявлять власть над другими безопасно, не причиняя никому вреда, можно только в форме любви.

Ослепляющая сила власти. Власть над другими часто поднимает нас в иллюзорное облако, где мы скрыты от самих себя. Этот туман ослепляет и пьянит, а слепые тираны не могут расти в личностном плане или преуспевать. Ни один действительно великий деятель никогда не считал себя великим. Осознание потенциала собственного величия априори разрушает такую возможность. Я думаю о Джоне Стейнбеке и о том, как он высказался о своем бессмертном произведении «Гроздья гнева»: «Это не эпохальная книга. Я надеялся, что она будет эпохальной. Но это самая что ни на есть заурядная книга. И самое ужасное то, что это лучшее, на что я способен».

В то же время осознание того, что мы – источник собственной силы, невероятно окрыляет. Когда мы понимаем свою силу, мы освобождаемся от комплексов, избавляемся от страха и обретаем чудодейственные способности реализации своего совершенного потенциала.

Сила – это пистолет, который стреляет в обоих направлениях. Сила подобна пистолету с двумя стволами, направленными в обе стороны. Когда более сильный человек стреляет в более слабого, одна пуля летит в намеченную жертву, а другая – в того, кто нажал на курок. Как оружие, сила имеет мало преимуществ. Она вызывает недовольство и пожинает ненависть. Она порождает глубокую и непреодолимую жажду мести. Сила, проявляемая без любви, формирует негативную карму, которая возвращается к человеку бумерангом. Никто не знает, где и когда это произойдет, но она вернется со всей своей разрушительной мощью, как расплата за все неблаговидные действия. Возмездие – внебрачное дитя справедливости.

Когда я был начинающим адвокатом, чувствующим собственную силу, моя стратегия на судебном процессе состояла в том, чтобы разнести в пух и прах всех свидетелей другой стороны. Я обрушивался на этих свидетелей, стариков с водянистыми глазами, которые, как я знал, были лишь корпоративными марионетками, пытающимися сохранить свои рабочие места. Я обрушивался на научных экспертов, которые, как я знал, были проплаченными свидетелями и которым нужно было отработать свои гонорары, а не раскрыть правду. Я их безжалостно громил, крушил и крошил. Но уже через пятнадцать минут суд вынес неутешительный для моего клиента вердикт. Я был убит. Разве я не выиграл все судебные поединки? Разве я не сокрушил всех свидетелей? Разве я не был сильнее в перекрестном допросе?

Когда присяжные выходили из здания суда, ко мне подошла одна женщина. Она смотрела на меня со слезами на глазах. Очевидно, ей было нелегко отправить моего серьезно пострадавшего клиента из дворца правосудия ни с чем.

«Господин Спенс, – тихо сказала она, – почему вы заставили нас так сильно вас ненавидеть?»