Текст книги "Империя вампиров"

III. Охотники и добыча

– Окутанный серой дымкой, городок Скайфолл примостился на склоне горы из черного камня. Богатый, как священник после сбора пожертвований, и странный, как сама мысль о том, что Создателю небес и земли вообще нужны деньги. Мне, мальчишке, выросшему в дыре вроде Лорсона, он показался пышнейшей столицей, но въезжая в его тень тем студеным зимним днем, я и понятия не имел, какие ужасы мы встретим.

Богатство Скайфолла было отлито в серебре. С того дня, как Вечный Король вырезал Веллен, прошло всего одиннадцать месяцев, тогда еще не знали, как сильно пригодится в грядущие ночи этот благородный металл. Да, слухи уже расползались, но в основном через слюнявых пьяниц-пророков или крикливых перехожих юродивых, однако знать Скайфолла пока мало прислушивалась к молве об армии нежити, марширующей на запад, или холоднокровках, вольно ходящих по сельским дорогам.

Эти люди знали, что богаты и что Господь одарил их благословением, а большего в голову брать не хотели.

Улицы Скайфолла были вымощены камнем, собор – сложен из мрамора и позолочен. Всюду высь пронзали готические и барочные шпили, вели неизвестно куда лестницы, но когда мы тяжелой поступью вошли в ворота города, я ощутил над ним тень. Его воздвигли на гранитном склоне, и со всех сторон среди петляющих дорог нависали серые здания. Улицы окутывал густой туман, на дверях красовались резные изображения цветов, которые не росли с тех самых пор, как померк свет солнца. На площади стояла подвесная клетка со скелетом внутри, а принадлежал он, судя по табличке, ведьме. В одиноких устьях переулков работали проститутки, колени которых покрывали струпья, а мимо нас ковыляли чумазые шахтеры, угрюмые и пьяные.

Было холодно, сыро и слишком уж тихо.

Я пока еще не знал, в чем дело, но заподозрил неладное.

Справедливый подо мной был неизменно надежен, как скала. Он дышал паром и голову держал высоко поднятой. Однако постепенно извилистые улочки Скайфолла сделались совсем узкими, а ступени ненадежными, пришлось оставить скакунов в городской конюшне и продолжить путь пешком – дальше, сквозь туман, в благородный квартал города.

Серорук шествовал впереди, следом – де Косте. Я замыкал. Местные смотрели на нас в окна, из дверных проемов; кто-то с благоговением, кто-то со страхом, но и те другие, казалось, испытывают…

– Они все пялятся на нас, наставник, – пробормотал я.

– Это из-за проклятия в наших жилах, – ответил Серорук. – С возрастом оно усугубится. Темное начало в нас влечет людей, Львенок, так же, как их влечет к создавшим нас холоднокровкам. – Он глянул на меня искоса. – Уверен, ты еще мальчишкой заметил это.

Я вспомнил, как в деревне меня провожали взглядом девчонки, как запросто они дарили мне поцелуи. Ко мне ли их влекло? Или к твари внутри меня?

– Oui, – проворчал я. – Возможно.

– Чем старше мы становимся, тем сильнее отдаемся своему проклятию и постигаем его дары. – Серорук мотнул головой в сторону местных. – И все же простые смертные всегда чуют в нас хищника, де Леон. Кто-то за это станет тебя ненавидеть, прочие – восхищаться, но никто не оставит тебя без внимания. Долго волк среди овец прятаться не сможет. Однако Господь Всемогущий знает, кто мы есть на самом деле, и за свою службу Его святой церкви в царстве небесном мы получим награду.

Только этим и оставалось утешиться: я был проклят, не знал, в кого превращаюсь, но слова о том, что на все – воля Вседержителя и через Него я обрету спасение, вдохновляли.

– Véris, – ответили мы с Аароном, осеняя себя колесным знамением.

По длинному мощеному мосту наставник перешел в квартал богатых имений. Там на кованых столбах висели подсвечивавшие туман вокруг фонари. Фасады домов напоминали лица незнакомцев, смотрящих перед собой невидящими глазами-окнами.

– Когда будем на месте, ничего не говорите, – предупредил Серорук. – Если в этом городе орудует холоднокровка, у него среди местных могут быть рабы. Прислужники из числа смертных.

Я удивленно моргнул:

– Хотите сказать, что люди по доброй воле служат этим дьяволам?

– Скот, – прорычал Аарон. – Скот, который молится, чтобы в одну ночь стать мясником.

– Зачем пособничать злу? – дивился я. – Холоднокровки же не решают, в кого обратится человек. Не могут предложить бессмертие в награду.

Серорук сердито посмотрел на меня:

– Ты удивишься, де Леон, на какой риск готовы некоторые даже ради малого шанса на вечную жизнь. Путь холоднокровок – искушение. Их сила во тьме, их сила в страхе, но могущество – в людском вожделении. Если испить крови древнего, это замедлит твое старение и избавит от ран, которые иначе сведут в могилу, а главное – само действие вызывает привязанность. Если три ночи подряд пить кровь одного вампира, станешь его рабом. Беспомощным и безропотным. Рабом во всех смыслах. – Он похлопал себя по карману, в котором лежала трубка. – Потому-то мы и курим порошок из их крови, а не пьем ее.

Мы остановились у дверей пышного поместья. Вверху, в хмурых небесах, бдительно приглядывая за хозяином, кружил Лучник. Серорук приспустил высокий воротник и глубоко вздохнул.

– Этот город смердит грехом.

Уголком глаза я следил за наставником: он, может, и был угрюм и зол, но за последние семь месяцев я проникся к нему восхищением. Каждый вечер он бичевал себе спину до крови, каждое утро по часу читал нам Заветы. Его убежденность служила нам маяком, а вера – светлым утешением. Он не судил меня за слабую кровь, и я, видя в нем отца, хотел, чтобы он гордился мной.

Де Косте позвонил в железный колокольчик у ворот. Барчуком, кстати, я восхищался куда меньше. Следовало признать, работал он усердно: вроде и болтал о бесполезности Сан-Мишона, однако в наше дело, похоже, верил искренне. Но со мной обращался как с дерьмом. За все семь месяцев ни разу не назвал меня по имени.

Усердный, не усердный, а я ненавидел его до мозга костей.

Дом, у которого мы остановились, был самым роскошным во всем Скайфолле. Когда-то его дворы, наверное, утопали в пышной зелени, но сегодня у подножья увядших деревьев росли только грибы. В сердце поместья высился величественный особняк: резные колонны да забранные ставнями окна. Всюду висел густой туман.

Сквозь мглу, подсвечивая себе фонарем, к нам вышел невысокий малый в превосходной ливрее и напудренном парике. Остановившись у ворот, он присмотрелся к нам.

– Это дом Алана де Бланше, олдермена Скайфолла? – спросил Серорук.

– Я его смиренный слуга, а кто будете вы, мсье?

Серорук достал пергаментный свиток, и у слуги округлились глаза при виде кровокрасного воска печати с единорогом и пятью скрещенными мечами – герба Александра III, благодетеля Серебряного ордена святой Мишон, властителя державы и помазанника Самого Бога.

– Меня зовут брат Серорук, и я буду говорить с твоим господином.

Пять минут спустя мы уже стояли в большом салоне, держа в руках бокалы шоколадного ликера. Стены украшали произведения искусства, а на страже огромных книжных полок стояли парадные доспехи. Де Косте чувствовал себя как рыба в воде, нисколько не впечатленный, а вот я такой роскоши прежде не встречал: одни только пепельницы могли бы кормить мою семью целый год.

Серорук расшнуровал воротник и снял заношенную треуголку. Меня его холодные черты лица, как всегда, поразили. Мне даже казалось, что если его коснуться, то пальцы ощутят не плоть, но камень. И я следил за ним ястребом, впитывая его действия и слова. Охота началась, и больше всего мне хотелось быть охотником.

– Инициат де Косте, – тихо произнес Серорук. – Когда к нам выйдет хозяин дома, примени к нему дар своей крови. Если он вспылит, погаси его гнев. Если нужно будет приподнять настроение, сделай так.

– Во имя крови, наставник.

– Инициат де Леон… – Серорук обернулся ко мне.

Я приуныл, понимая, что слабокровка тут ничего особого поделать не сможет.

– Ничего не трогай.

Дверь салона открылась, и к нам без церемоний вышел дородный мужчина. Упитанный, лет за сорок; на груди – орнаментированный зеленый кушак олдермена. Однако парика он не носил, несмотря на принятую в среде аристократии моду. Его растрепанные волосы были собраны сзади в тонкий седеющий хвост. Глаза выдавали в нем человека, забывшего вкус сна, а плечи ссутулились под весом некоего сокрытого бремени.

Следом вошел еще один благородный муж, чуть помоложе. На нем было темное облачение с жестким красным воротником, символизирующим перерезанное горло Спасителя. Его густые темные волосы были коротко пострижены под горшок, а на шее висел символ колеса. Приходской священник Скайфолла, догадался я.

Наш наставник снял перчатки и протянул руку.

– Мсье де Бланше, я брат Серорук из Серебряного ордена святой Мишон.

Олдермен пожал ему руку, и в этот момент Серорук накрыл его ладонь своей – той, на которой имелась метка семиконечной звезды. Проверил его серебром, ища следы порчи.

– Весьма рад знакомству, брат, – тонким, как бумага, голосом ответил олдермен.

– Мои ученики, – Серорук кивнул в нашу сторону, – де Косте и де Леон. Мы прибыли по велению самого императора – расследовать слухи о хвори, поразившей божьих людей Скайфолла.

– Хвала Деве-Матери, – тихо произнес священник.

– Так это правда? Ваш город осквернен?

– Наш город проклят, брат, – зло бросил олдермен. – И проклятие уже забрало ярчайшие цветы из нашего сада. Теперь оно угрожает всему, что у нас осталось в этом мире.

Священник тепло положил руку ему на плечо.

– Супруга мсье де Бланше, Клодетт, поражена этим недугом. А также его сын…

Де Бланше не выдержал и залился слезами.

– Мой дорогой Клод…

– Мужайтесь, мсье де Бланше, – утешал его священник.

– Разве не явил я силу титанов, Лафитт? – отрезал олдермен, стряхивая его руку. – Силу, которую отец должен призвать, когда приходится хоронить единственного сына?

Де Бланше, опустив голову, рухнул на обитый бархатом диван. Серорук же обернулся к молодому священнику, мельком глянув на колесо у него на шее.

– Вас зовут Лафитт?

– Oui, брат. Я священник Скайфолла, милостью Господа и верховного понтифика Бене.

– И давно ваш приход страдает от этой болезни, святой отец?

– Юный Клод умер перед самым праздником Святого Гийома, почти два месяца назад. – Лафитт осенил себя колесным знамением. – Дражайшее дитя. Ему было всего десять лет.

– Он умер первым?

– И не последним. После него слегло еще по меньшей мере с десяток лучших горожан, но доходили слухи и из бедняцкого квартала. Хворь выкашивает прибрежные районы. – Молодой священник плотно сжал губы. – Я слышал вот еще о чем: по ночам пропадают люди. Якобы не обошлось без ведовства и теней. Боюсь, наш город проклят, добрый брат.

– И вот болезнь сразила мадам де Бланше?

– Как будто мало мне испытаний, – прошептал олдермен.

– Отведите нас к ней, – распорядился Серорук.

По витой лестнице де Бланше и отец Лафитт проводили нас наверх, в сердце дома. Как ни старался я внимать только Сероруку, роскошь убранства очень сильно поразила меня. В годы после начала мертводня голод разорвал Нордлунд в лоскуты: гибли целые коммуны, города наводняли фермеры и виноградари и прочие – те, чьи источники пропитания и заработка увяли и сгинули, когда свет солнца померк. Пока мы не научились жить по-новому, людей спасло только то, что императрица Изабелла попросила мужа открыть императорские зернохранилища. А этот человек худые времена пережил в сытости, окруженный произведениями искусства, лакированным красным деревом и обширными рядами непрочитанных книг.

Однако все его богатство не спасло сына.

У двойных дверей де Бланше остановился.

– Моя супруга… не совсем в том виде, чтобы принимать гостей.

– Мы слуги Божьи, мсье де Бланше, – ответил Аарон. – Не переживайте.

В голосе де Косте я услышал особую интонацию, заметил в его бледно-голубых глазах хищный блеск – это он пустил в ход дар крови Илон. Среди вампиров Илоны слыли Шептунами и по способности влиять на чужие чувства равных себе не имели. Аарон этот дар унаследовал от вампира-отца, и вот сейчас под воздействием его голоса черты лица де Бланше смягчились. Пробормотав что-то в знак согласия, олдермен отворил двери; Серорук кивнул де Косте и вошел в комнату; я – следом за ним.

Ревущее в камине пламя отбрасывало красноватые отблески. Стеклянные двери балкона были распахнуты, но шторы – задернуты. Мраморная каминная полка. Золотая отделка. Я уловил запахи пота, болезни и сушеных трав. Обложенная горой подушек, на величественной кровати под балдахином восседала женщина на грани смерти.

Ее кожа походила на вощеную бумагу, впалая грудь быстро, точно у раненой птахи, вздымалась и опадала. В комнате было сильно натоплено, однако сорочку на женщине зашнуровали под горлышко, и все равно супругу олдермена, даже под одеялом, трясло.

Серорук пересек комнату и прижал ладонь с семиконечной звездой к ее землистого цвета лбу. Не открывая глаз, женщина громко застонала.

– И давно она так себя чувствует?

– Семь ночей, – ответил де Бланше. – Какие только настойки и лечения я не попробовал, но с каждым днем моей Клодетт становится хуже, как до того нашему Клоду. Боюсь, что скоро моя супруга последует за сыном в могилу. – Сжав дрожащие руки в кулаки, де Бланше обратил взгляд к небу. – Где я нагрешил, коли Ты подвергаешь меня такому наказанию?

Серорук зажег небольшой букетик халезии и поместил его на каминную полку, бормоча молитву и глядя, как он тлеет. Затем достал из бандольера пригоршню мелкой металлической стружки и стал рассыпать ее по полу вокруг кровати, изучая получившийся рисунок.

– Что это, брат? – спросил священник.

– Металлическая стружка. Дивный народец оставляет следы, на которые ни за что не ляжет холодное железо. Скажите, мсье де Бланше, вы не замечали, чтобы ближе к полуночи огни в вашем доме приобретали голубоватый оттенок? Возможно, скисает молоко по утрам или петухи кукарекают на закате?

– Нет, брат.

– Не приходят ли к поместью худородные звери? Черные кошки, крысы и прочие?

– Ничего такого.

Серорук поджал губы. Пока что он исключал прочие варианты: ведовство, фей и прислужников падших.

– Прошу меня простить, мсье, но я должен осмотреть вашу супругу. Боюсь, для вас это будет неприятное зрелище, и я пойму, если вы захотите обождать снаружи.

– На это я не пойду, – приосаниваясь, ответил олдермен.

– Как пожелаете. Только предупреждаю: не вмешивайтесь.

Аарон подошел к олдермену и стал утешать его. В его глазах вновь зажегся хищный блеск, и решимость де Бланше ослабла. Не первый раз я завидовал моим собратьям и дарованным им силам: власть над животными, над умами людей… А я молча стоял, не в силах ничего поделать, разве что таращиться.

Серорук подошел к мадам де Бланше и отогнул воротник ее ночной сорочки. Олдермен подался вперед, священник нахмурился, но никто и слова против не сказал, когда Серорук ощупал горло женщины. Не найдя ничего, он, бормоча себе что-то под нос, осмотрел ее запястья.

Я встал у двери балкона. Как ни хотелось следить за Сероруком, пялиться на спящую женщину в ночном наряде мне показалось неправильным. Тогда я опустил взгляд на пол и там, у своих ног, разглядел на половицах крохотное темное пятнышко.

– Мастер Серорук…

Обернувшись, он посмотрел в указанном направлении.

– Кровь.

Серорук кивнул и, натянув перчатки, без малейших церемоний, разорвал на женщине сорочку.

Отец Лаффит протестующе вскрикнул, олдермен шагнул было к наставнику:

– А вот это…

– Я здесь по приказу самого императора Александра, – отрезал Серорук. – Если природа болезни вашей супруги подтверждает мои опасения, то, быть может, я спасу ее. Для этого, однако, придется рискнуть ее благочестием. Выбирайте, мсье, что вам дороже?

Де Косте похлопал де Бланше по руке – «Все хорошо, мсье», – и разгневанный, ощетинившийся олдермен отступил. То, что этот мужчина еще не взбунтовался, свидетельствовало о мастерстве Аарона. Если бы при мне кто-то раздел мою жену, я бы ему, сука, череп раскроил.

– Инициат де Леон, поднеси свет.

Я послушно поднес светильник и стал держать его над госпожой де Бланше. Серорук развел полы разорванной сорочки и стал изучать землистого цвета тело женщины. Однако стоило ему коснуться ее груди, как олдермен наконец вырвался из-под чар.

– Это возмутительно!

Аарон схватил де Бланше за руку.

– Успокойтесь, мсье.

– Прошу вас, брат, – выступил вперед отец Лафитт, – я вынужден настаивать…

Я обернулся к священнику и велел ему стоять на месте. Олдермен тем временем кричал, призывая слуг, и комната погрузилась в хаос, но вот Серорук проревел:

– СТОЙТЕ!

Наш наставник взглянул на де Бланше и полным презрения голосом сказал:

– Взгляните, мсье.

Де Косте отпустил де Бланше, и тот, оправив кафтан и негодующе хмыкнув, подошел к кровати жены. При свете лампы, что я держал над госпожой де Бланше, Серорук указал на ее правую грудь – и там, у темной ареолы соска мы увидели пару маленьких затянувшихся ранок.

– Есть еще, между ног, – сообщил Серорук. – Едва заметные, но свежие.

– Чумные язвы? – прошептал священник.

– Укусы.

– Что, во имя Господа Всемогущего… – тихо произнес олдермен.

– В Скайфолл наведывались гости, примерно в то же время, когда заболел ваш сын?

– Олдермен с откровенным ужасом неотрывно смотрел на ранки на теле жены, и Серорук щелкнул пальцами.

– Мсье? В город приезжали чужаки?

– Это… эт-то же шахтерский городок, брат. К нам приезжают постоянно…

– Юный Клод не общался с какими-нибудь необычными типами? Странниками, бродячими артистами? С кем-нибудь, кто легко приходит и уходит?

– Определенно нет. Я не позволял сыну якшаться с такими. Он… вроде как проводил время в компании другого мальчика, Лункуа. Его мать занималась делами на окраине города. Он чуть старше Клода, но, вообще, славный и благовоспитанный.

– Лункуа, – повторил Серорук.

– Адриен. – Олдермен кивнул. – Его мать прибыла в Скайфолл, чтобы осмотреть участок у подножья Годсенда. Она из старой семьи элидэнских землеразведчиков. Почти все время проводила за инспекцией земель вокруг города, и потому Адриен часто общался с Клодом. Ее звали Марианна. Восхитительная женщина.

Молодой священник мрачно скрестил руки на груди.

– А вам она восхитительной не показалась, святой отец? – спросил Серорук.

– У меня… сложилось иное о ней мнение, – сказал Лафитт. – Признаю, я ее не встречал.

– Даже на службе?

– Она работала даже по prièdi, – не скрывая неудовольствия, ответил священник. – Мессы никогда не посещала, хотя на кутеж и прочие светские увеселения время находила неизменно.

Серорук взглянул де Бланше прямо в глаза.

– Где вы похоронили сына, мсье?

IV. Дом мертвых

– Де Косте, де Леон, мы втроем осмотрим семейный склеп, – сказал Серорук. – Если мальчик обратился, он все еще птенец. Правда, сейчас он может быть не один, и даже молодой он все еще смертельно опасен. Не теряйте головы и помните пять законов.

Мы вернулись за конями. Сердце у меня билось как после спарринга. Склеп де Бланше располагался в самом сердце городского некрополя; до заката оставалось еще несколько часов, и Серорук решил обследовать могилу. Мы пока не знали, повинен ли маленький Клод в темном кормлении или смертях других горожан, но нам показалось логичным исключить его из списка подозреваемых.

Из седельной сумки Серорук достал усеянный шипами кистень с длинной серебряной цепью.

– Если станет горячо, клинков не обнажать: даже если мальчик обратился, я хочу взять его живьем, а не убить.

– Для чего, наставник? – спросил де Косте.

– Возможно, это пустое, – Серорук взглянул на темное солнце, которое опускалось к горам, – но имя Лункуа на староэлидэнском означает вороненок.

– Герб клана Восс – белый ворон, – тихо проговорил я.

– Говорю же, может статься, подозрения пусты, а может быть и так, что у этой Марианны темное чувство юмора.

Из бандольера Серорук извлек фиал и смазал его содержимым себе руки, лицо и кожаное облачение. Затем передал флакон де Косте, и я заметил на сосуде метку в виде воющего духа.

«Мертводух», отметил я про себя. Чтобы скрыть от нежити наш запах живой плоти.

Я озаботился нашим снаряжением: черный игнис и сосуды со святой водой. Затем проверил, заряжен ли у меня пистолет, и взял у де Косте сосуд с химическим составом. Сам Аарон, помимо бандольера, накинул на грудь отрез серебряной цепи. Он будто стал чуточку выше – затянутый в черную кожу, со сверкающей семиконечной звездой на груди. Не знай я этого избалованного говнюка, сказал бы, что он выглядит почти как убийца вампиров.

– Выступаем. – Серорук вскочил на лошадь. – Закат угодников не ждет.

Скайфолл состоял из ярусов. Те, кто побогаче, жил выше по склону, а бедные – ниже. Некрополь расположился внизу, близ громадного собора. Мы ехали сквозь туман, мимо озлобленных местных и громыхающих по дорогам фургонов. Когда мы пересекали один из каменных мостов, я вообразил реки на севере, подумал о надвигающемся зимосерде и армиях Вечного Короля. Спросил себя, какую роль сыграет Сан-Мишон в борьбе с ними и доведется ли мне поучаствовать в сражении.

Собор представлял собой спиральный шип из мрамора на краю пологого утеса. На бронзовых дверях жутковатый рельеф изображал войну ангелов с падшими. С колокольни доносился звон, и Лучник клекотал в ответ. Мы же по извилистой дороге спустились к подножью утеса и там наконец нашли вход в дома мертвых.

По обычаю в некрополе было устроено два прохода: один смотрел на запад и предназначался для усопших, второй – на восток, служа вратами для живых. В камне были вырезаны крупные рельефные изображения человеческих скелетов с ангельскими крыльями и Девы-Матери с младенцем-Спасителем на руках. Вход венчала кованая арка с цитатой из книги Скорби:

Я есмь дверь, которую отворит каждый. Слово, которое никто не нарушит.

Мы спешились. Я постарался унять нервы, а Серорук закрыл глаза и вытянул в сторону некрополя руку. Что он затеял, подумалось мне, и тут же ответ прибыл сам – в облике паршивых крыс. Принюхиваясь и щурясь на гаснущий свет солнца, они выбежали к нам по ступеням крипт.

– Светлой зари, маленькие владыки.

Наставник опустился перед ними на колени на холодный камень и угостил кусочками еды, которые достал из кармана. А я, глядя, как он общается с этими животными, вновь испытал зависть. Кровь клана Честейн была проклятием, но вместе с тем – чудесным даром говорить с тварями земными и небесными. Я похлопал Справедливого по шее и коротко обнял его, гадая, каково это – знать, что у него в голове. Или откуда я такой.

– Какие новости, маленькие владыки? – спросил Серорук. – Что вас тревожит?

Самая смелая крыса – жирная и корноухая – злобно запищала. Серорук сочувственно покивал ей, словно старый друг за кружкой подогретого пряного вина.

– Печальный рассказ, но мы все наладим.

Наставник поднялся на ноги, и крысы бросились назад, во тьму.

– Они говорят, что в криптах завелись темнотвари. Дурнотвари. – Серорук покачал головой. – Даже нижайшие из Божьих созданий распознают зло нежити. И тут, похоже, больше одной особи.

– Сколько? – спросил я.

– Это же крысы, малец, а не счетоводы. Им ведомо число один, а все, что больше, для них просто больше.

Серорук кивнул самому себе. Теперь он был уверен: за недугом, что поразил этот город, стоят холоднокровки. Я взглянул, как он достает из бандольера фиал с санктусом и отсыпает порошка себе в трубку, и в животе у меня потеплело и затрепетало. В Сан-Мишоне и в дороге мы приобщались к таинству на закате, и оно было частью наших молитв, но давали нам его совсем понемногу, лишь бы унять жажду.

Серорук насыпал дозу щедрее. Видимо, готовился к неприятностям.

Он чиркнул огнивом и протянул трубку де Косте. Барчук затянулся, и каждый его мускул напрягся, а когда он выдыхал облако алого дыма, я заметил, что зубы у него отросли и заострились. Глаза де Косте налились красным. Дальше была моя очередь, и доза санктуса показалась мне ударом боевого молота в грудь; кровь превратилась в огонь. Серорук причастился нечестивым таинством последний, докурив трубку и дрожа всем телом. Когда же он открыл глаза, они приобрели цвет смертоубийства.

Из седельных сумок наставник достал две фляги «Жупела» и откупорил их у каждого из проходов в некрополь. Когда он закончил, обе лестницы лоснились, покрытые маслянистой красной жидкостью, от которой до рези в глазах несло серой.

– Де Косте, стереги закатную дверь, де Леон – рассветную. Если услышите мой рог, значит, кровососы улизнули. Подожгите «Жупел», чтобы отрезать им пути к бегству.

– Во имя крови, наставник, – ответили мы с Аароном.

– Бог с нами в эти дни, мальчики. Стойте твердо и не бойтесь тьмы.

Серорук сбросил пальто и блузу, обнажив торс и руки. Он весь состоял из мускулов, жилистый и твердый, как железо, а изящные линии его эгиды отливали серебром. Накинув бандольер и обмотавшись цепью, Серорук козырнул нам и ступил во мрак.

Жан-Франсуа постучал пером по странице книги, заставив Габриэля прервать рассказ.

– Серьезно? – пробурчал Угодник. – Ты перебиваешь меня в такой момент?

– Коротко, чтобы внести ясность. Это важно. – Историк выгнул заостренную бровь. – Ты всерьез утверждаешь, что воины Ордо Аржен перед боем раздевались по пояс?

Габриэль кивнул.

– Мы называли это «облачиться в серебро». Трупу скромность ни к чему, а если враг способен ударом кулака проломить сталь, то к чему вообще броня?

– А что же рабы? Уж они-то пользуются клинками и прочим примитивным оружием.

– Лакеи нас не тревожили, холоднокровка. Нас волновали хозяева. Отчего люди гибнут в сражениях? Почти все они мрут уже после: убивает не удар клинка или стрела. Убивает кровотечение. Мы были бледнокровками. Мы исцелялись. Так что если разозленный, натренированный раб с отличным острым палашом и представлял угрозу, то она меркла по сравнению с перспективой увидеть собственное сердце в руке у нечестивого подонка, который, сука, вырвал его у тебя из груди.

Не то чтобы эгида делала нас неуязвимыми, она просто служила проводником, через который сила Божья являла себя на поле брани. Свет эгиды выжигает нечисти глаза, а прикосновение к ней опаляет их плоть. Она – как броня из ослепительной веры, которая не дает примериться и безнаказанно ударить по нам как следует. Наши татуировки были подобны лезвиям, и в сражениях с феями, закатными плясунами и холоднокровками нам они требовались все до последней. – Габриэль откинулся на спинку кресла. – Ну, теперь-то можно продолжать рассказ? Или, сука, сам хочешь его поведать?

Жан-Франсуа махнул пером.

– Изволь.

– Ладно.

В общем, Серорук спустился в некрополь, мы с де Косте переглянулись. Сказать было нечего, и Аарон остался у закатной двери, а я поплелся вниз, к рассветной. Устроился в ожидании там.

Чувства бледнокровок и в обычные-то времена остры, а когда в тебе доза санктуса, то весь мир буквально оживает. Я слышал город выше по склону: громыхали по мостовой телеги, упражнялись в соборе хористы, ревел голодный ребенок. В хмуром небе нарезал бесконечные круги Лучник. Смердели покрытые «Жупелом» ступени прохода, но за амбре «Мертводуха» я не слышал собственного запаха. Пояс оттягивал Львиный Коготь. Я снова и снова читал слова, выведенные над калиткой некрополя, цитату из книги Спасителя:

Знай только радость в сердце, благое дитя, ибо в этот день ты средь живых.

В тишине прошло десять минут. Потом двадцать. Я приблизился к проходу, склонив голову набок и прислушиваясь, но изнутри доносилась только слабая капель где-то внизу.

– Что-то он долго! – крикнул я.

Де Косте, нарезавший узкий круг на месте, поднял взгляд.

– Расслабься, пейзан. Серорук – охотник осторожный. Если сам не жив, то и нежить не убьешь.

Я кивнул, но волнение никуда не делось. Я чувствовал себя не у дел, превратившись в тугой клубок нервов и неспокойной энергии. Кошку с длинным хвостом, что забралась в комнату, полную кресел-качалок. В моих жилах горел печально известный огонь северянина…

Из крипты вдруг донесся слабый звук.

– Ты слышал?

– Что?

Я вернулся под арку и прищурился, рассматривая ступени.

– Крик?

– Просто ветер. Расслабь уже свои потроха, батрак трусливый.

– Я только что слышал крик. Вдруг мы нужны Сероруку?

– Серорук охотился во тьме задолго до того, как твой отец присунул свой мертвячий член твоей мамаше. А теперь заткнись, слабокровка. Стой на страже.

Я стиснул зубы и прислушался. Я готов был поклясться, что уловил какой-то звук снизу. Определенно крик, слабый, но… как будто болезненный. В ушах стучало, в голове бушевал кровогимн. Если Серорук сцепился там с одной из этих тварей, а мы просто стоим и ничего не делаем…

И тут я отчетливо расслышал, как вдалеке кричит от боли человек.

– Ты слышал?

Де Косте прищурился.

– Мне кажется…

– Серорук в беде, – сказал я, распутывая кистень. – Надо помочь ему, де Косте.

– Нам надо делать именно то, что он велел. Стой, дьявол тебя побери, на месте, пейзан. В отсутствие Серорука старший – я.

– В пекло, – отозвался, еще раз проверяя пистолет. – Хочешь торчать здесь и ковырять в носу? Бог в помощь, а я не могу бездействовать.

– Де Леон, стой! Серорук велел ждать здесь!

Тут я ощутил, как он давит на меня своей волей, применив дар клана Илон. Но кровогимн в голове звучал громче: санктус да и мое врожденное ослиное упрямство заглушили приказ Аарона. Сжимая в руке кистень и чувствуя, как отдаются в горле удары сердца, я ступил в дом мертвых Скайфолла.

Жан-Франсуа тяжело вздохнул.

– Глупо.

– Oui. Только не забывай, что мне тогда сравнялось всего шестнадцать. В монастыре я пахал не покладая рук, но выпендреж де Косте и зависть к дарам Серорука меня тогда озлобили. Сколько ни изображал я равнодушие, слабая кровь заставлял ощущать себя хуже прочих. Отчаянно хотелось заслужить уважение, и вот я увидел свой шанс.

Я не был совсем дураком и, уходя, подпалил «Жупел». Он загорелся с глухим ревом, и я попятился от сильного жара. Де Косте снова закричал, но я не обратил внимания. Расправив плечи, понесся искать наставника среди могил.

Длинный коридор тянулся во тьму, но мои глаза бледнокровки видели ясно, как днем. Вдоль стен тянулись каменные двери, на которых красовались имена покоящихся за ними мертвых. Бедняки не удостоились могил вовсе: их кости лежали вповалку в пыльных нишах. Да и плиты у меня под ногами оказались надгробиями: было жутковато вот так бежать по трупам. Но я не боялся, и старые кости и мысли о смерти меня не пугали. Пугало тогда лишь одно – как бы не погибнуть, не совершив ничего стоящего.

Я остановился у перекрестка, ведущего в недра некрополя. Под ногами у меня сновали крысы, в воздухе витал запах старой смерти. Я прислушался, но, так ничего и не услышав, выругался себе под нос. Может, у меня просто разыгралось воображение, однако некрополь казался древней самого города.