Текст книги "Если вам дорога жизнь"

– Но уверяю вас… вы просто потратите время.

– Угу… это вы уже говорили, – отозвался Лепски и вышел из кабинета.

Ручка выпала из пальцев Хансена. Страх болезненно расползался по всему телу. Он вспомнил, как двадцать лет назад ему позвонил добрый друг и предупредил: им интересуется полиция и лучше ему уносить из Англии ноги… Он надеялся, что испытать этот ползучий страх ему уже не доведется, и вот опять…

Но это же чувство караулило его на следующее утро, когда он получил письмо, первой строкой в котором стояло: «Если вам дорога жизнь…» Автор письма требовал с него пятьсот долларов, а внизу стояла подпись: «Палач».

Чак вырулил на проселочную дорогу, что вела к одному из многочисленных пляжей на побережье. Этот пляж из-за песчаных дюн был не очень популярным, но и здесь уже стояли машины, а в море купались люди.

Свой «бьюик» Чак запарковал чуть в сторонке. Потом повернулся к Мег: съежившись, она сидела подальше от него. За время короткой поездки к пляжу они не сказали друг другу ни слова.

– Взяла? – спросил он.

Трясущимися руками она открыла сумочку, вытащила из нее конверт и передала ему.

– Ты видела, что там? – спросил он, когда обнаружил, что конверт вскрыт. Потом вытащил пять сотенных купюр. – Блеск! – пробормотал он. – Какие хрустяшки!

Мег всю передернуло.

Из конверта выпорхнуло лежавшее между банкнотами послание от Палача и опустилось на сиденье.

– И это видела?

Мег стиснула кулачки, зажала их между коленями. Слова застряли в горле. Она просто сидела и смотрела на Чака.

– А куда это ты, крошка, ехала? – спросил Чак. – В Майами?

Она кивнула, потом, сделав над собой усилие, сказала:

– Я в это больше не играю! – Свой голос показался ей сиплым карканьем. – С меня хватит! Я никому не скажу! Обещаю! Но с меня хватит!

– Ну конечно. – Чак сложил банкноты и убрал их в карман рубашки. – Такое многим недоумкам приходит в голову… кому-то из них даже везет… Но тебе не повезет, крошка, ручаюсь.

Она смотрела на него горящим, почти безумным взглядом, от бессилия стуча кулачками друг о друга:

– Я же обещаю! Никому ни слова! Только отпусти меня! Ведь у этого индейца мозги совсем стухли. На кой тебе вязаться с чокнутым индейцем? – Она снова воткнула кулачки между коленками и принялась раскачиваться взад-вперед. – Чак! Ты подумай! Давай убежим, а? Ведь он же людей убивает! Чак, послушай меня, а?

С неба вдруг свалился большой красно-белый пляжный мяч, бухнул по крылу машины, перекатился через лобовое стекло.

Чак и Мег от неожиданности отпрянули.

За мячом прибежал худенький загорелый мальчонка в крохотных плавках. Подобрав мяч, он радостно улыбнулся Чаку.

– Извините, мистер, – сказал мальчишка, на секунду замялся, потом предложил: – Стукнуть не хотите?

– Чего бы не стукнуть?

Чак вылез из машины. Взял у мальчика мяч, бросил его перед собой на песок, потом как следует шваркнул его ногой – и мяч взвился высоко в небо. Завизжав от восторга, мальчишка припустил за мячом, летевшим в сторону океана. Чак вернулся в машину.

– Малый симпатяга, – сказал он. – Знаешь, в его годы у меня не было… вообще ни хрена не было.

– С меня хватит! – вскрикнула Мег фальцетом. – Слышишь ты меня? Не могу больше!

Чак подобрал записку Палача и прочитал ее, потом взглянул на Мег.

– А жизнь твоя, крошка, тебе дорога? – спросил он.

Она вся съежилась, словно усохла в своей одежонке, забилась в угол.

– Ты что, совсем не петришь? – продолжал он. – Ладно, он чокнутый. Значит, такая уж ты везучая. Может, и я такой же. Хочешь сниматься – дело твое, но далеко тебе не уйти. Мы с тобой повязаны с полоумным индейцем, а это дело особое. Давай снимайся, только подумай, далеко ли ты от него уйдешь. Ну допустим, доберешься до Майами. Не знаю, правда, как это тебе удастся без денег, но, допустим, туда ты добралась. Да что толку от этого Майами, когда тебе того и гляди в печенку воткнут нож или всадят пулю в башку? – Он постучал пальцем по письму. – Прочитала? Вот и спроси себя: дорога мне жизнь или нет?

Мег рывком приподняла волосы с плеч, не зная, на что решиться.

– Нечего меня запугивать! Пуганая! Все, выхожу из игры!

Чак принялся ковырять в носу.

– Знаешь что? Мне это что-то стало надоедать. Давай… линяй. Вылезай, к чертовой матери, из машины, только я знаю одно…

Она уставилась на него.

– На твой гроб я ни единого цветка не брошу, чтоб мне провалиться!

– Эй, мистер!

Мальчишка вернулся.

Чак улыбнулся ему широкой улыбкой.

– Хотите еще раз звездануть, мистер!

Чак глянул на Мег:

– Проваливай… У меня видишь какое общество.

Он вылез из машины, взял у мальчишки мяч и как следует поддал его ногой. Потом вместе с мальчишкой побежал за ним к воде; мяч ударился о землю, Чак позволил пареньку подобрать его, потом выхватил и снова запулил мяч в сторону океана.

Мег сидела и смотрела на них.

Одинокая, никакой надежды на будущее… что ее ждет впереди? Да и страшно… Она осталась в «бьюике».

Там и застал ее Чак, вдоволь набегавшись с мальчишкой и вернувшись к машине.

На полмили вдоль берега тянулись лавчонки и лотки – городской рынок. Здесь продавали местные дары природы, от бананов и апельсинов до черепах, креветок и даже океанских губок. Над каждым лотком развевался веселый многоцветный навес. Торговали почти сплошь индейцы.

За лотком, заваленным апельсинами, стоял Пок Тохоло. Хозяином лотка был индеец по имени Джупитер Люси.

Люси напоминал резиновый мячик, тугой, веселый и упругий, он на дух не переносил богачей и полицию, но был не настолько глуп, чтобы лезть на рожон. Среди торговцев он был известен как «верный», потому что никогда не задавал вопросов и не лез в чужие дела. Когда к нему подошел Пок и попросился поработать у него за бесплатно, Люси долго раздумывать не стал. Он знал отца Пока. Он знал, что Пок человек вспыльчивый, эдакая взведенная пружина. И понял: раз Пок просится к нему работать за бесплатно, значит ему нужно прикрытие. И Люси без колебаний согласился.

И когда к его лотку в конце концов подошли два вспотевших детектива в штатском, Люси должен был как-то выгородить Пока, объяснить, что он здесь делает.

Детективы прекрасно понимали: их миссия обречена на провал. Они протащились по жаре уже полмили, останавливаясь у каждой лавчонки, у каждого лотка, задавая вопросы и записывая имена, но ни секунды не сомневались, что проверка индейцев – это пустая трата времени.

– Это мой двоюродный, – объяснил Люси насчет Пока, показывая в счастливой улыбке золотые коронки. – Парень что надо… весь в меня. И фамилия у него такая же – Люси. Он – Джо, а я – Джупитер.

Детективы записали имена и двинулись дальше… легче отыскать иголку в стоге сена.

Люси и Пок с улыбкой переглянулись.

А вот Макс Джекоби, которому поручили проверить все пригородные мотели, кое на что наткнулся.

Миссис Берта Харрис к полицейским относилась с предубеждением. Лет тридцать назад ее поймали за руку в магазине самообслуживания, и она до сих пор помнила, как с ней обращался арестовавший ее легавый. И когда к мотелю «Добро пожаловать» подкатил Джекоби, она решила: «Ну уж тебе-то, голубчик, я окажу достойный прием».

Как обычно, она жевала гамбургер. Она предпочитала рецепт старины Сэма: лука больше, чем мяса. Правда, получалась довольно вязкая кашица, но это ее не смущало.

– Мы ищем индейца, – заговорил Джекоби без особой надежды в голосе. – Лет примерно двадцать пять, густые черные волосы, высокий, цветастая рубаха и темные джинсы. – Эту фразу он произнес за день уже раз тридцать и не приблизился к цели ни на шаг, но твердо верил: капля камень точит… Такая уж, настраивал он себя, у полицейских работа. – У вас такой человек не останавливался?

Берта икнула, прикрыв рот рукой.

– Что такое вы сказали?

Джекоби повторил описание.

Берта задумалась, дыша в лицо Джекоби луковыми парами.

– У меня тут жильцов хватает, – сказала она наконец. – Одни приезжают, другие уезжают. Запоминай я каждого, я бы уж целое состояние нажила, как в телевикторине.

– Значит, у вас часто останавливаются индейцы, так? – спросил Джекоби, понимая, что на этой ожиревшей ведьме где сядешь, там и слезешь.

Берта откусила кусок гамбургера, пожевала, поглядела пустым взглядом куда-то мимо Джекоби.

– Нет… не сказала бы.

– Дело-то серьезное. – Голос Джекоби зазвучал тверже. – Мы ищем убийцу. Поэтому спрашиваю еще раз: не останавливался ли у вас молодой индеец?

Мизинцем Берта выковыряла полоску мяса откуда-то из коренного зуба.

– Не слыхала я ничего про ваше убийство. Вы полиция, вот и ищите.

– В третий раз повторяю вопрос: у вас останавливался недавно молодой индеец?

Убийство!

Берту внезапно прошиб пот. И ведь наказала себе: никакой им помощи, этим легавым… Но тут, видно, не до шуток.

– Был такой… останавливался.

Десять минут Джекоби вытягивал из нее описание, но в конце концов он прямо-таки возликовал: сомнений нет, это он!

– А он зарегистрировался?

– У меня все регистрируются, – с достоинством ответила добродетельная Берта и передала ему захватанную книгу.

– Харри Льюкон? Это он?

– Угу.

– А эти двое: мистер и миссис Джек Аллен?

– Симпатичные воробушки. Они приехали вместе с ним.

– Домики четыре и пять… так?

Берта вздохнула:

– Угу.

– Мне надо позвонить, – заявил Джекоби.

– Сколько угодно, – с кислой миной разрешила Берта.

Джекоби позвонил в управление Биглеру. Выслушав его, Биглер обещал немедленно выслать в мотель бригаду из отдела по расследованию убийств.

– А ты, Макс, покрутись там до их приезда… похоже, след верный.

Джекоби повесил трубку.

– Только этого не хватало, – с отвращением пробурчала Берта. – Теперь тут от вашего брата проходу не будет.

Джекоби улыбнулся.

– Это еще слабо сказано, миссис Харрис, – утешил ее он.

В это время дня роскошный бар клуба «Пятьдесят» пустовал.

Лепски застал Боку Тохоло одного. Тот спокойно выкладывал на блюда из граненого стекла оливки, соленый миндаль и тому подобное, готовясь к пиковому времени: посетители нахлынут через пару часов.

Бока Тохоло был маленький щуплый человечек с седеющими волосами, глаза – две бусины черного янтаря. Завидев Лепски, вошедшего в тускло освещенный зал, он поставил банку с соленым миндалем на стойку, лицо его ничего особенного не выражало. Полицейский здесь, в этой святая святых, – не иначе как что-то очень серьезное. Но лично у него совесть была чиста, и в глаза Лепски он посмотрел не таясь и без боязни.

– Вы Тохоло? – спросил Лепски.

– Да, сэр… это я, – спокойно ответил старик.

– Я Лепски… из полицейского управления. – Лепски взобрался на табурет. Локти положил на отполированную стойку бара и изучающе, но без враждебности посмотрел на индейца.

– Понятно, сэр.

– Я разговаривал с мистером Хансеном, – сообщил Лепски. – Похоже, его что-то подводит память. Я думал, мне поможете вы.

Старик наполнил миндалем еще одно блюдо.

После паузы Лепски продолжал:

– Я спросил у мистера Хансена, не работал ли здесь молодой индеец, лет двадцати трех, с густыми черными волосами. Мистер Хансен такого не помнит. А вы?

Тохоло поднял голову:

– Может, вы о моем сыне, сэр?

На такой подарок Лепски не рассчитывал.

– Ваш сын? Он здесь работает?

Старик покачал головой:

– Он мог здесь сделать отличную карьеру. Он прирожденный бармен, мне до него далеко. Прямо талант, но мистер Хансен решил, что он слишком молод, и ему пришлось уехать.

Лепски внимательно посмотрел на старика. От него не укрылась ненависть, застарелой раной открывшаяся в глазах индейца.

– Где ваш сын сейчас, Тохоло?

– Не знаю, сэр. Из города он уехал. Уж четыре-пять месяцев от него ни весточки. Надеюсь, устроился в каком-нибудь приличном баре. На это дело у него прямо талант.

– А он долго здесь проработал, прежде чем мистер Хансен посчитал его слишком молодым?

– Долго ли? Месяца два.

– А еще кто-нибудь, кроме мистера Хансена, считал, что он молод для этой работы?

– Нет, сэр. На моего сына никто не жаловался.

Лепски задумался, погрыз ноготь большого пальца.

– Может, мистер Хансен и ваш сын чего-то не поделили? – спросил он наконец.

– Это не мое дело, сэр.

«Вот где собака зарыта», – подумал Лепски.

– Расскажите о вашем сыне, Тохоло. Почему он не пишет? У вас с ним испортились отношения?

Тохоло посмотрел вниз, на свои темные тонкие руки:

– Мой сын что-то натворил, сэр?

Лепски заколебался. Потом решил: надо выкладывать карты на стол. Хуже не будет. Конечно, у него перед носом могут захлопнуть дверь… А если повезет?

– Вы про Палача слышали?

Старик поднял голову и посмотрел на Лепски:

– Да, сэр.

– Нам известно, что этот убийца – индеец, – сказал Лепски как можно мягче. – Он убил двух членов вашего клуба и приятельницу третьего. У этого человека повредился рассудок. Мы должны найти его, пока он не убил кого-то еще. Мы знаем, что он – молодой. И стараемся выйти на его след. Поэтому я хочу у вас узнать: что за человек ваш сын?

Лицо старика стало мраморно-серым.

– Вы думаете, сэр, это натворил мой сын?

– Я этого не утверждаю. Мы все должны проверить. Пока мы ищем молодого индейца, который хорошо знает личную жизнь членов вашего клуба. Что произошло между Хансеном и вашим сыном?

В растерянности Тохоло поднял стакан и начал его протирать. Лепски увидел: руки его подрагивают.

– Я про это ничего не знаю, сэр. Просто мистер Хансен решил, что для работы здесь мой сын еще молод, вот и все.

– Фотографии сына у вас нет?

Старик замер. Заставил себя поставить стакан на стойку, взять другой.

– Нет, сэр. Мы, индейцы, не любители фотографироваться.

– А как ваш сын уживался с другими членами клуба?

Наблюдая за стариком, Лепски инстинктивно чувствовал: эти вопросы вот-вот сломят Тохоло. Еще чуть-чуть его потрясти – и что-то обязательно высыплется.

– Что? – хрипло переспросил Тохоло.

Лепски повторил вопрос.

Тохоло совсем сжался, будто уменьшился в размерах.

– Я надеялся, сэр, он здесь приживется, но иногда ему приходилось трудно.

Лепски обдумал услышанное.

– Вы хотите сказать, что эти старые чудаки с пухлыми кошельками… иногда действовали на нервы?

Тохоло даже отпрянул:

– Нет, сэр… ничего такого не было. Просто мой сын еще молодой. А молодые… – Он смолк, беспомощно взмахнув рукой.

Лепски стало жаль старика. Кому же охота предавать родного сына?

– А с полицией у него неприятности были?

Черные янтарные глаза расширились.

– Чего не было, сэр, того не было, Господь уберег.

После паузы Лепски спросил:

– А вообще какие-нибудь неприятности?

Тохоло перестал протирать стакан. Поставил его на стойку и посмотрел на него, и таким грустным был этот взгляд, что Лепски стало не по себе. Помолчав, он все-таки повторил вопрос.

– У моего сына нрав не из легких, – хрипло произнес старик. – И дома с ним бывало трудно. Мне даже к доктору пришлось обратиться. Тот поговорил с Поком, но… молодежь нынче такая трудная.

– А кто ваш доктор?

– Мой доктор? – Тохоло поднял голову, словно удивившись вопросу. – Доктор Уанники.

Лепски вытащил блокнот и записал фамилию доктора, потом подался вперед и глянул Тохоло прямо в глаза:

– Ваш сын болен, мистер Тохоло?

Старик, внезапно обмякнув, сел на табурет и прижал руки к лицу.

– Да, помоги Господь его матери и мне… да, наверное.

Глава шестая

Парни из отдела расследования убийств обшаривали два домика в мотеле «Добро пожаловать», а Лепски тем временем газовал назад в управление.

Под ревущей сиреной Лепски ракетой несся по оживленному бульвару, представляя себя великим автогонщиком, а впереди – последний круг. Нагнать страху на все эти «роллсы», «кадиллаки», «бентли», разметать их в разные стороны – это Лепски любил, пусть богачи не забываются. Заслышав его громогласную сирену, водители этих гладеньких, поблескивавших крепостей в панике жались к тротуарам. Победоносным всадником он оставлял позади этих толстосумов с их заплывшими, похожими на сливы лицами, с их безукоризненными шмотками и ухмылялся ухмылкой серого волка. Еще раз подстегнув своего рысака, он промчался мимо серебристого «ролл-са», заметив, что владелеца этой роскоши едва не парализовало от ужаса. «Вот и черт с тобой, – удовлетворенно подумал Лепски, – нужна же мне какая-то разрядка, хоть какая-то компенсация за неблагодарную, монотонную полицейскую работу!»

Ему даже хотелось высунуться в окно и закричать: «Будь здоров, пузатый!» – но он сдержался и пролетел мимо, дальше по бульвару.

Домчавшись до управления, он нырнул в ворота и подлетел к стоянке. Вырубил сирену, отер лицо тыльной стороной ладони и выколупнулся из машины. Побежал через двор и уже начал подниматься по ступенькам, как вдруг понял, до чего же он устал.

Приостановившись, он задумался. Это что же такое получается? Он не был дома пятьдесят восемь часов, не ночевал там две ночи и даже не вспомнил о родной жене? С тех пор как они виделись в последний раз, он, оказывается, вообще спал всего четыре часа – и где? На раскладушке в полицейском управлении.

Покачав головой, он пошел вверх по лестнице. Вошел в дежурную, там сержант Чарли Таннер пропускал через себя бурный поток событий, что каждодневно обрушивались на их форт.

– Чарли! Тебе не пришло в голову позвонить моей жене? – вопросил Лепски, круто тормозя перед столом Таннера.

– О твоей жене разве забудешь? – отозвался Таннер с легкой язвительностью. – Мне и звонить ей не пришлось. Она сама меня затерроризировала. Звони ей скорее, Том. А то к нам из-за нее никто пробиться не может.

– Угу. – Лепски провел пальцами по волосам. – Но ты по голосу как понял: она вся кипит?

Таннер обдумал вопрос, посасывая кончик своей шариковой ручки.

– Не знаю, что ты имеешь в виду под словом «кипит», – сказал он наконец. – А я по голосу представил тигрицу, которой в задницу влетел шмель.

Лепски закрыл глаза, снова открыл:

– Чарли, будь другом, а? Позвони ей, скажи, что я по уши в работе. Сделай такое одолжение.

– Ну уж нет, – решительно отказался Чарли. – Мне мои барабанные перепонки еще дороги!

Лепски фыркнул через нос, да так, что не испугаться могли только люди с очень крепкими нервами.

– Кого волнуют твои барабанные перепонки? Ну-ка звони, нечего тут выпендриваться! Забыл, как я звонил твоей жене да отмазывал тебя? Или еще помнишь?

Таннер сразу скис. Естественно, он помнил жуткую историю, когда он как следует флиртанул с одной блондинкой – ах какая была ягодка! – брак его повис на волоске, и Лепски прикрыл Таннера, спас, внаглую наврав его жене.

– Ну, Том, это шантаж!

– Можешь подавать в суд! – зарычал Лепски. – Звони Кэрролл и умасливай ее! – И он зашагал наверх, в комнату детективов.

Через несколько минут он докладывал капитану Терреллу, рядом сидел Биглер.

– Хорошо, Том, поговорите с этим доктором… как там его? Уанники? Если парень болен, как подозревает его отец, видно, это и есть наша пташка. – Террелл повернулся к Биглеру. – Пошли людей к Тохоло домой. Вдруг там есть фотография, а то и на отпечатки пальцев наткнемся. – Он встал. – Я еду в клуб «Пятьдесят», поговорю там кое с кем.

Спустившись, Лепски уже было прошел мимо дежурной комнаты, но тут увидел Таннера – тот отчаянно махал ему, держа возле уха телефонную трубку.

Лепски подскочил к нему, тормознул каблуками.

– Кто там?

– Твоя жена, – ответил Таннер с перепуганным лицом.

У Лепски засосало под ложечкой. Поколебавшись секунду, он выхватил трубку из руки Таннера.

– Кэрролл? Все никак не найду минуты позвонить, дорогая. Сейчас занят выше головы! Потом перезвоню, ладно? Мне надо лететь сию секунду!

– Лепски!

Голос жены вонзился в мозг Лепски, будто пуля. Он поморщился, потом покорился судьбе.

– Угу… угу… как ты, крошка? Я тут ношусь как угорелый, будто мне вставили… в общем, занят я, понимаешь?

– Лепски! Хватит там стонать, послушай меня!

Лепски облокотился на стол Таннера, ослабил узел галстука.

– Я же тебе сказал… ты извини, но… я, как из дому уехал, спал всего четыре часа. Я… черт возьми! Я делом занят, понимаешь?

– Если бы я хоть секунду сомневалась, что ты был, есть и будешь занят делом, я бы с тобой немедля развелась, – довела до его сведения Кэрролл. – А теперь хватит выступать и дай выступить мне.

Пальцы Лепски едва не продырявили крышку стола Таннера.

– Я тебя слушаю, – выдохнул он.

– Я только что была у Мехитабель Бессинджер.

– Ты ей отдала еще одну бутылку моего виски?

– У тебя только выпивка на уме! Мехитабель знала, что Палач – индеец! Она мне сказала, а я тебе, но ты не изволил прислушаться! Она…

– Погоди… ты и вправду отдала ей вторую бутылку? Ну, мать честная!

– Лепски! Сколько раз я просила тебя не выражаться?

Глаза Лепски так испугали Таннера, что он машинально потянулся к ящичку первой помощи.

– Угу. И что же тебе напророчила эта старая проспиртованная керосинка?

– Не смей ее обзывать. Как не стыдно, все-таки пожилая женщина.

Лепски издал звук, какой издает машина, когда ее пытаются завести при севшем аккумуляторе.

– Что это было? – Даже Кэрролл, привыкшая к разнообразным звукам, издаваемым ее мужем, опешила. – Ты там в норме, Лепски?

– Не знаю.

– Иногда я по-настоящему за тебя беспокоюсь. Надо же уметь сосредоточиться, без этого тебе ни за что не стать сержантом.

Лепски вытер с лица пот.

– Угу… Ты права… Давай… Я уже сосредоточился.

– Слава господи! Так вот, Мехитабель сказала… ты точно слушаешь?

Лепски со злостью бухнул ногой по полу, но попал по другой ноге, да сильно. Он заскакал, как при игре в «классы», а Таннер, все это время не отводивший от него взгляда, выпучил глаза и, пораженный, откинулся на стуле.

– Да, слушаю, – заверил ее Лепски, стоя на одной ноге.

– Она говорит, что вам надо искать Палача среди апельсинов.

– Среди кого? – заорал Лепски.

– Не ори так, это дурной тон. Повторяю: она сказала, что вы должны искать этого человека среди апельсинов. Она видит это в своем магическом кристалле.

– Ах вот как? Значит, среди апельсинов? – Лепски втянул воздух с такой силой, что любой пылесос позеленел бы от зависти. – Ну, это уже кое-что. Твоя подружка бьет без промаха, а? Да сейчас весь рынок провонял апельсинами. Тут и захочешь, да не ошибешься! И за это она хапнула еще одну бутылку моего виски?

– Я тебе передаю ее слова. В первый раз она была права, но ты ей не поверил. Вот тебе вторая наводка. Пошевели мозгами, Лепски.

– Хорошо, крошка, пошевелю. А сейчас мне надо бежать.

– Я же стараюсь, чтобы тебя быстрее повысили.

– Ну ясное дело… угу… спасибо! – Он смолк, потом спросил еще раз: – Так что, эта старая перебродившая бочка выкушала вторую бутылку моего виски?

Последовала долгая пауза, потом ледяным тоном Кэрролл произнесла:

– Знаешь, Лепски, иногда мне кажется, что у тебя миниатюрные мозги. – И на другом конце линии раздались гудки.

Лепски положил трубку и посмотрел на Таннера:

– Чарли, тебе жена никогда не говорила, что у тебя миниатюрные мозги?

Таннер обалдело уставился на него:

– С чего бы это? Да она и слова такого не знает.

– Угу. Везет же некоторым, – подытожил Лепски, сбежал вниз, прыгая через три ступеньки, и ввалился в машину.

Лучи жаркого вечернего солнца нещадно лупили по прибрежному кварталу, отскакивали от полосатых навесов фруктовых лотков. Серьезная торговля закончилась. Между лотками еще ходили приблудные покупатели, надеясь купить фрукты подешевле, но торговый день, как таковой, был закончен.

Джупитер Люси отправился в ближайший бар пропустить кружку пива, оставив у лотка Пока. Расторговались они в этот день удачно, осталось всего несколько ящиков апельсинов.

Из тени вышел Чак. Парни посмотрели друг на друга. Блестящие черные глаза индейца и маленькие бегающие глазки Чака оглядели все вокруг, потом Чак шагнул вперед:

– Хрустяшки у меня: пять сотенных!

– А она как? Нормально?

Чак кивнул.

Пок не спеша принялся взвешивать фунт апельсинов.

– Завтра у нее будет много работы, – сказал он, снимая апельсин с весов и подыскивая другой, поменьше. – Пять вызовов.

Чак всосал в себя воздух.

– Пять вызовов… пять?

– Две с половиной тысячи зеленых. На дне пакета лежит записка, там все сказано: где, как и что.

Чак кивнул. Потом бросил быстрый взгляд направо и налево вдоль берега, удостоверился, что никто за ним не наблюдает, и сунул что-то индейцу в руку.

– Правильно я поделил: триста пятьдесят тебе, сто пятьдесят мне?

– Да.

Чак забрал пакет с апельсинами и ушел.

Вскоре из бара вернулся Люси. Вместе с Поком они стали разбирать лоток.

Завтра – новый день, новые заботы.

Капитану Терреллу повезло: едва он въехал в передний двор клуба «Пятьдесят», как увидел Родни Бразенстайна, тот вылезал из своего «роллса».

Бразенстайн был одним из основателей клуба. Он играл в бридж по первому разряду, но в придачу к этому был перворазрядным адвокатом.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Что вы здесь делаете, Фрэнк? Только не говорите, что решили стать членом этого паноптикума.

– Я, как всегда, за информацией, – отозвался Террелл.

– О-о, лучше меня вам осведомителя не найти. – Бразенстайн улыбнулся. – Идемте, промочим горло.

– Я бы предпочел поговорить в вашей шикарной машине, – возразил Террелл. – Спорить готов, этот, как вы называете, паноптикум не придет в восторг от визита полицейского.

– Возможно, вы правы. – Бразенстайн прошел к своей машине, распахнул дверцу и скользнул за руль.

– Ничего машинка: телевизор… телефон… кондиционер… выпивон… машинка что надо, – прокомментировал Террелл, усаживаясь рядом с Бразенстайном.

– Сами понимаете: положение обязывает. Между нами говоря, мне больше по душе «эвис», – признался Бразенстайн. – Но что поделаешь? Правила игры. Ну, с чем пожаловали, Фрэнк?

Террелл выложил все, как есть.

– Пок Тохоло? Как же, помню: красивый малый, а мартини готовил лучше всех в городе. Но увы, старая мамочка Хансен не захотел держать руки при себе, и парню пришлось уйти.

– Так я и думал, – сказал Террелл. – А как к нему относились другие члены клуба… помимо Хансена?

Бразенстайн пожал плечами:

– Девяносто процентов из них искренне убеждены: если ты не белый, значит – обезьяна. Лично мне индейцы-семинолы нравятся. Но для большинства членов клуба индейцы – обезьяны на побегушках, не более.

– А с миссис Данк Браулер у Тохоло конфликта не было?

– Представьте себе, что был, – припомнил Бразенстайн, и глаза его сузились. – Конечно, это была старая занудная стерва. Ее псина и бридж – больше ничего в этой жизни ее не волновало. Помню, я играл за соседним столом… месяца три назад было дело… может, чуть больше… не важно. Короче, Тохоло подавал напитки, и миссис Браулер велела ему прогулять ее псину. Тохоло сказал, что оставить бар не может. Я все слышал. Может, миссис Браулер ждала от него покорности, не знаю. Короче, она назвала его черномазым.

– Что было дальше?

– Другие трое игравших велели Тохоло выгулять собаку и не забываться… Выбора у него не было, пришлось выгулять.

– Кто были другие игроки?

– Риддл, Маккьюэн и Джефферсон Лейси.

Террелл помрачнел, задумался.

– Похоже, что-то вырисовывается, – сказал он наконец. – Маккьюэн, Риддл с любовницей и миссис Браулер – все мертвы. Я бы хотел поговорить с Джефферсоном Лейси.

Бразенстайн кивнул:

– Пожалуйста. Он у нас слегка на особом положении. У него в клубе – своя комната. Если хотите, я вас представлю.

– Да, так будет лучше.

Но когда Бразенстайн спросил швейцара, здесь ли мистер Лейси, оказалось, что тот с полчаса назад куда-то уехал.

Откуда было знать Бразенстайну и Терреллу, что в эту самую минуту Джефферсон Лейси с перекошенным от страха лицом приклеивал конверт с пятьюстами долларов к днищу телефона-автомата, что находился в будке на железнодорожном вокзале Парадиз-Сити?

Когда Мег вошла в оживленный вестибюль отеля «Эксельсиор», где останавливались туристы рангом пониже, ей было море по колено…

Прошлым вечером Чак сказал ей: завтра утром надо забрать в разных телефонных будках пять конвертов.

– Тут-то и потекут денежки, крошка, – подбадривал ее Чак. – Тут ты и сделаешь великое открытие. Знаешь какое?

Мег сидела на кровати, уставившись в протертый до дыр ковер. Она не ответила.

– У тебя что, крошка, уши заложило?

В голосе его послышалась угроза. Она подняла голову.

– Какое открытие? – безразличным тоном спросила она.

Чак одобрительно кивнул:

– А такое, какое сделал Колумб, или как там его… поймешь, что наткнулась на райские кущи… вытянула лотерейный билет.

Она посмотрела мимо Чака через открытое окно: солнце уже садилось, и розовые облака начинали малиново густеть.

– Это ты, что ли, лотерейный билет? – спросила она.

– Угу. Я самый. – Он ухмыльнулся. – Все бабы в этом мире только и думают, как бы его найти, заветный билетик, а тебе вот подфартило – бухнула в самую десятку! Нашла свой билет… меня!

Мег все смотрела на облака: в лучах умирающего солнца они наливались кровавой краснотой.

– Теперь это так называется? Я рискую, отдаю тебе все деньги, и ты же еще лотерейный билет? – негромко вымолвила она.

Чак закурил новую сигарету.

– Твоя беда в том, что у тебя между ушами ничего нет – так, безвоздушное пространство. Повезло тебе, что меня Бог мозгами не обидел. Завтра зайдешь в пять телефонных будок и в каждой заберешь по пятьсот долларов. Это в сумме сколько набежит? Ну-ка… сосчитай!

– Мне-то что? – вяло откликнулась Мег, пожимая плечами. – Я тут при чем?

Рука Чака мелькнула в воздухе.

Мег полетела на спину поперек кровати, лицо горело: Чак влепил ей пощечину.

– Ну, я жду, – зловеще прошипел он. – Складывай, вспомни, чему в школе учили!

Она коснулась щеки и не мигая посмотрела на него. На побелевшей скуле выступили отпечатки его пальцев.

– Не знаю и знать не хочу, – отрешенно сказала она и прикрыла глаза.

И тут же – вторая оплеуха; голова ее дернулась.

– Так сколько, крошка?

Она лежала, крепко зажмурив глаза, и ее колотила дрожь – что будет дальше?

– Ладно, ладно, если ты такая бестолковая! – презрительно фыркнул Чак. – Ты меня совсем достала своим занудством. Это же надо – никаких честолюбивых помыслов! Ты завтра подснимешь две с половиной тысячи долларов! Понимаешь ты это? Две с половиной тысячи! А потом – делаем отсюда ноги! С такими хрустами нам сам черт не страшен!

Внезапно до нее дошел смысл его слов, замерцал крохотный лучик надежды.

– А он? – спросила Мег, открывая глаза.

– Ага, значит, между ушами у тебя что-то все-таки есть. – Чак помотал головой как бы в восхищении. – Знаешь что? Я слышу от тебя первые умные слова с того самого дня, как я тебя подобрал.

Подобрал?

Мег посмотрела на грязный потолок. Он ее подобрал… будто заблудившуюся кошку или бродячую собаку. А что… кто она, если разобраться… заблудшая…

– Эй, кончай из себя мумию корчить, слушай, что говорю! – сквозь туман донесся голос Чака.

Хорошо лежать вот так, распластавшись на постели, через окно задувает ветерок, ласкает ее горящее лицо. Лежи себе, никаких усилий не требуется. Даже слушать резкий голос Чака и то не надо усилий.

– Этот индеец – полоумный… в башке винтиков не хватает, – продолжал Чак. – Я тебе не рассказывал, а ведь он меня один раз чуть не порешил. В самый первый раз… помнишь? Когда мы пошли купаться.