Текст книги "Гром"

Глава 22

Станция «Центральная» находилась в сердце реконструированной деловой части Вашингтона, недалеко от театра Форда и Белого дома.

Джон направился вниз по 12-й улице, пересек Пенсильвания-авеню. Перед государственной службой внутренних бюджетных поступлений, растянувшись на деревянных рейках скамейки, спал человек. Ветер шелестел засунутыми под одежду газетами. Рядом стояла магазинная тележка, забитая обернутыми в пакеты драгоценностями. Она была привязана к запястью спящего крепким шнурком.

Семиэтажный монолит из серого камня, занимавший целый городской квартал, привел Джона к Конститюшн-авеню. Здание, с греческими колоннами, фризом, украшенным мифологическими сюжетами, производило величественное впечатление.

Двое мужчин и женщина вышли из вращающихся дверей на 13-й улице. Они стояли под медной дощечкой с надписью «ТАМОЖЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ», затягиваясь вызывающим привыкание и смертоносным, однако узаконенным наркотиком.

Прокрутившись через вращающиеся двери, Джон столкнулся с тремя вооруженными маленькими револьверами охранниками, напуганными сообщениями о группах боевиков, засланных латиноамериканскими наркокартелями в отместку за проведенные против них операции. Охранники заставили его нацепить пластиковый значок посетителя, открыть портфель и проверили все металлоискателем. Сопровождающий довел Джона до нужного ему кабинета, расположенного на третьем этаже. Табличка на двери гласила: «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР И ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПО ДЕЛАМ КОНГРЕССА». В кабинете грузный мужчина с бледным лицом разговаривал по телефону. Он жестом предложил Джону сесть.

На стене его кабинета висел диплом юридического факультета Джорджтауна.

«Вечернего факультета?» – подумал Джон.

– Я знаю, чего хочет ваш босс, – пробурчал мужчина в трубку. – Но мы следуем правилам, написанным вашими парнями с Капитолийского холма и из Белого дома… Судьи говорят… отлично, однако… но… да, вы можете надрать нам задницы перед телекамерами, но все эти действия вызовут у наших людей подавленное моральное состояние.

На книжной полке красовался золотой значок таможенного агента.

– Послушайте, не все наши девятнадцать тысяч человек святые или супергерои, однако большинство старается изо всех сил, и все они пострадают от сокращения бюджета. Они помнят слушания о «снижении расходов». Тяжело работать, если тебе не дает покоя мысль, что завтра ты получишь извещение об увольнении.

Рядом со свидетельством о юридической степени этот человек повесил рисунок цветными мелками: желтая бумага, голубая полоса неба над черными контурами домика с красной крышей.

– Да, я знаю, дефицит. Но надо отсекать жир, а не резать глотки.

На фотографии в рамке на столе симпатичная, с пухлым лицом брюнетка, лет на десять моложе своего мужа.

– Что значит жалобы избирателей?.. Мы провели расследование! Бенни не повредил вещь! Если он капнул слюной на ее сумочку в аэропорту, то это была случайность! Черт возьми, в Нью-Орлеане жарко!.. На прошлой неделе эта же собака обнаружила полтора килограмма кокаина… Нет, бешенство абсолютно исключено!.. Да, я понимаю, ваш босс хочет, чтобы его подвергли карантину. Кстати, – сказал представитель таможни при конгрессе служащему с Капитолийского холма, – вы хотите, чтобы мы указали сумму, в которую обойдется налогоплательщикам подготовка ответа на ее жалобу, в тексте самого ответа?

Когда таможенник повесил трубку, Джон представился.

– Ну и в чем дело? – спросил таможенный служащий.

– Вам звонили из…

– О, каждый день у меня уйма звонков. Вчера звонили от сенатора Баумана, предупредили, что вы придете. Это был первый случай, когда я получил указание непосредственно от сенатора.

– Есть какие-нибудь проблемы?

– Не надо делать из меня дурака. Твой приятель звонил несколько недель назад, просил ответить на устный запрос, полученный им от сенатора Баумана. Он наплел нам всякого дерьма, почему Бауман не хочет непосредственно связаться с нами, и почему все это не записано на бумаге, почему мы должны прислать ответ ему, а не сенатору. Но мы поверили ему. В конце концов, разве мы работаем не на одно и то же законное правительство?

– И теперь…

– Теперь ты здесь. А твой напарник мертв.

– Благодарю за сочувствие. Мы похоронили его вчера.

– Газеты писали, что копы квалифицировали это как дорожное происшествие.

– Происшествие с человеческой жертвой.

– Я не был с ним знаком лично, но разговоры по телефону оставили у меня впечатление, что он славный малый.

– Разговоры? Больше одного?

По лицу таможенного служащего скользнула улыбка, подобная клинку, вытащенному из ножен.

– Разве ты не в курсе? – спросил он. – Последний раз я разговаривал с Фрэнком Мэтьюсом на прошлой неделе. Он сказал, что не может ждать, пока все колесики завертятся. Поэтому он заклинал меня выдать хотя бы предварительные данные. Поскольку ваш офис уже был информирован, то нет необходимости передавать наш ответ вам. Единственное, что мы можем сделать, – переслать его сенатору.

– Если вы собираетесь так поступить, – заметил Джон, – то хочу напомнить, что сенатор Бауман требовал нечто иное.

– Не думаешь ли ты, что я стану вытягиваться по стойке смирно перед кем попало только потому, что относительно него звонил сенатор, – заявил таможенный служащий. – Я выполняю свою работу, стараюсь дать им все, что они заслуживают.

– Меня не беспокоит, чего они заслуживают, – сказал Джон. – Я так же, как и вы, выполняю свою работу.

– Правительство всегда готово проявить расторопность ради ваших парней из ЦРУ? – поинтересовался таможенник. – Даже получив формальное одобрение от нашего главного юрисконсульта, я предпринял ряд шагов, расспрашивая тут и там относительно этого дела.

– Кого расспрашивали? – поинтересовался Джон.

Безразлично. Небрежно.

– Официально я дошел даже до офиса нашего директора.

– А неофициально?

– Ну, Вашингтон маленький городок.

– Может, в таком случае нам стоит позвонить сенатору Бауману и рассказать ему, что вы заняты разглашением его дел по всему Вашингтону?

Таможенник нервно побарабанил пальцами по скоросшивателю.

– Зачем сенатору понадобилась эта ерунда?

– Кто знает, почему сенатор хочет то, что он хочет?

– Надо ли понимать, что этот запрос – первый шаг, и в дальнейшем нам грозит парад марширующих во всех направлениях наших людей, исполняющих заказы сенатора Баумана?

– Не знаю, – сказал Джон. Он покачал головой. – Но, между нами говоря, я так не думаю. Вы ведь знаете Баумана.

Таможенник пристально посмотрел на Джона.

Протянул ему папку.

– Мы пошлем копии этого в соответствующие ведомства, – сказал он Джону.

– Прежде чем вы сделаете что-нибудь с запросом сенатора, настоятельно рекомендую вам получить его разрешение – в письменном виде.

Он встал, собираясь уходить.

– Все-таки из-за чего весь этот сыр-бор? – в который раз поинтересовался таможенник.

– Я всего лишь мальчик на побегушках, – ответил Джон.

Ближайшим укромным местом была скамейка в пустынном Музее американской истории на противоположной стороне улицы. Молчаливые охранники не обратили на него никакого внимания, так же, как и немногочисленные посетители музея.

Ответ таможенной службы сенатору Бауману гласил:

«…на ваш запрос, исследование всех записей инспекции таможенной службы показывает, что нашими инспекторами зарегистрирована только одна международная грузоперевозка „Имекс, инк.“ за последние шесть месяцев – седьмого декабря прошлого года, из Балтиморского порта. Наши портовые службы изучили документацию, сопровождавшую перевозку материалов, за экспортом которых должен осуществляться контроль, отправленных от имени „Имекс, инк.“ и предназначавшихся Кувейтской военно-технической корпорации. Материалы были отправлены приписанным к Панамскому порту судном „La Espera“ с перегрузкой в Порт-Саиде, Египет. Форма ДСП-9 на груз службы контроля безопасности торговли при государственном департаменте и в точке выгрузки, а также расписка/подтверждение доставки груза, выданная американским посольством, были проверены и признаны удовлетворяющими всем требованиям. Было сочтено возможным не производить детального досмотра груза, особенно учитывая постоянную нехватку персонала, вызванную непрерывным сокращением финансирования.»

Копии ДСП-9 службы контроля безопасности торговли не прилагалось, но прилагалась копия состоящего из двух предложений письма из американского посольства в Египте. В письме лишь говорилось, что посольство в курсе того, что груз будет переправлен из Египта в Кувейт, и не имеет возражений. Содержание груза точно не известно. Письмо подписал консул посольства: Мартин Синклер.

Тот самый, что звонил Фрэнку по телефону девять дней назад. Джон воспользовался телефоном-автоматом на стене музея. В информационной системе государственного департамента подтвердили, что в их штате состоит Мартин Синклер, и дали его вашингтонский номер телефона.

– Офис помощника госсекретаря Виктора Мартинеса, – ответил на его звонок женский голос.

– Маленький вопрос, – сказал Джон Лэнг. – У меня есть некий документ, предназначенный Мартину Синклеру, а я не знаю его точного служебного адреса.

– Ничего удивительного, – сказала она. – Он перевелся обратно в Вашингтон настолько быстро, что его дело еще не догнало его.

Она назвала ему номер кабинета на втором этаже госдепартамента.

Еще один четвертак помог Джону связаться со знакомым, который работал в госдепартаменте. Джон сказал, что собирается нагрянуть к нему, и попросил заказать пропуск. Тот был озадачен, но согласился: в конце концов, Джон был частью большого «мы».

«Ты слишком занят, чтобы беспокоиться из-за того, что я так и не появился у тебя. Слишком занят, чтобы выяснять у охранников, входил ли я вообще в здание. А в службе безопасности зарегистрируют, что я приходил к тебе, а не к Мартину Синклеру», – подумал Джон.

Здание государственного департамента было выстроено на несколько десятков лет позже, чем громадное, занимавшее целый квартал здание таможни. Госдеп сохранил в своем облике стиль пятидесятых: путаница перегородок, гладкий бетон и литой металл, неоткрывающиеся стеклянные окна с опущенными зелеными венецианскими жалюзи; низкие белые звукоизолирующие потолки в покрытых кафелем коридорах, помеченных желтыми, серыми и синими полосами на стенах; двери из светлого дерева.

Сотрудников, попадавшихся ему навстречу в коридорах, переполняло ощущение собственной значительности, они всем своим видом стремились продемонстрировать занятость; большинство – в костюмах или рубашках, галстуках и подтяжках. Джон мимоходом заметил, как один мужчина передавал другому какой-то документ со словами: «Это должно их расшевелить». Оба мужчины улыбнулись. В одном из коридоров Джон уловил запах попкорна. Он насчитал около десятка женщин, попавшихся навстречу. Почти все они были в деловых костюмах, коричневых или черных, с тщательно причесанными волосами.

У входа в офис заместителя госсекретаря по сельскохозяйственному развитию, проблемам засухи и помощи голодающим Виктора Мартинеса Джон столкнулся с двумя мужчинами лет пятидесяти, выходившими из дверей. Один из них говорил другому: «Отлично, я определенно удовлетворен этим. Я просто представить себе не могу твое лицо во время дачи показаний».

Секретарша в приемной указала на ближайшую дверь и потянулась к телефону, но Джон попросил ее не беспокоиться, потому что его старый друг Мартин ждет его.

Джон легонько постучал в дверь кабинета – больше для секретарши в приемной, чем для того, кто сидел внутри. Джон уже повернул ручку двери, когда из-за двери раздалось:

– Входите.

– Мартин Синклер? – поинтересовался Джон, войдя и закрыв за собой дверь.

– Да. Вы с бумагами от домовладельца?

Мартин Синклер оказался тридцатилетним мужчиной с русыми волосами. На нем была белая рубашка, галстук в полоску. На носу очки в черепаховой оправе.

– Нет. – Джон помахал своим удостоверением. – Я из ЦРУ.

Синклер бросил на него испуганный взгляд. Прошептал сдавленным голосом:

– Оставьте меня в покое!

В офисе лежала гора нераспакованных коробок. Одна полка была забита отчетами, на другой же стояла лишь выцветшая черно-белая фотография, запечатлевшая команду из шести человек на ялике во время университетских гонок. Фотография белокурой жены, держащей на руках улыбающуюся маленькую девочку, висела на стене.

– Я здесь не для того, чтобы доставлять вам неприятности, – сказал Джон.

– Придумай что-нибудь получше.

– Вы…

– Всем известно, кто я.

– Вы были консулом по политическим вопросам при посольстве в Египте.

– В Каире не меньше полудюжины политических консулов.

Джон нахмурился:

– Вы один из нас?

Офицеры разведки ЦРУ часто работали под крышей госдепа.

– Нет, чтоб я сдох.

– Вы подписали расписку/подтверждение…

– Я подписывал кучу писем, это была моя работа.

– …для компании, называвшейся «Имекс», относительно…

– Что это? Какая-то проверка?

– Что?

– Идите к черту. Все вы.

– Все, что я хочу знать, это…

Выражение страдания сменило на лице Синклера исчезнувшую улыбку.

– Чем меньше знаешь, тем дольше проживешь, – заметил он.

– Я больше беспокоюсь за вас, чем за себя.

– Правильно. Вы и тот, другой парень.

– Фрэнк Мэтьюс.

– И я сказал ему то же самое, что сейчас повторяю вам: ничего.

– Он мертв.

Синклер сжался на своем стуле:

– Это меня не касается.

– Зато касается меня. Клиф Джонсон, президент той компании, с бумагами которой вы имели дело, мертв тоже.

Синклер пробормотал дрожащим голосом:

– Столько смертей в этом мире.

– Суровая необходимость диктует…

– Не слишком ли поздно для суровой необходимости?

– Нет.

– Уверен, что да. Скажи своим хозяевам, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Пожалуйста. Мне на вас наплевать. Поэтому скажу одно: катитесь вы к дьяволу. До сих пор я оставался самим собой, и я не хочу изменять своим принципам. Имею я на это право?

– Вы поступаете неразумно.

Мартин Синклер бросил свои очки на стол, встал.

– Если у вас есть какое-нибудь дело к заместителю госсекретаря, то встретимся в его кабинете. Если вы здесь с какой-либо другой целью, то вы зря теряете свое время. Не каждый может позволить себе такую роскошь.

Синклер вышел из своего кабинета.

Через две минуты Джон покинул здание госдепа. Он поймал такси у подъезда, назвал адрес джаз-бара на окраине Джорджтауна.

В такси было сухо и тепло. На водителе были тонкая рубашка, вязаная шапочка и шерстяное кашне. У него были темно-коричневая кожа и густые волосы. На глазах, несмотря на сумрачное небо, черные пластмассовые солнцезащитные очки.

– Сегодня утром было прохладно, – заметил водитель. – Сейчас, правда, немного потеплело.

– Откуда ты? – спросил Джон.

– Пакистан, сэр.

– Из какой местности в Пакистане?

– Лахор.

Картинка железнодорожного вокзала в Лахоре всплыла у Джона в памяти: пыль, женщины, орущие на детей, солдаты с винтовками наперевес и без тени улыбки на лице.

Когда такси остановилось и Джон облокотился на переднее сиденье, чтобы заплатить, он заметил, что нога водителя на педали газа была босой.

В джаз-баре он заказал чизбургер. Следовало немного подкрепиться – это не помешает работе мозга. Завернув за угол, он обнаружил платный телефон.

Набрал вирджинский номер, который он помнил наизусть.

Раздался гудок. Второй. Третий, Щелчок.

Молчание.

Слабое дыхание человека, который выдвинул ящик стола, прижал трубку к уху и ждал. Терпеливо ждал.

– Вы поняли, кто это? – наконец спросил Джон.

– Да, – ответил Харлан Гласс.

– Нам надо поговорить.

– Ты в порядке?

– Сегодня с утра у меня была температура.

– У тебя до сих пор жар?

– Нет. Я принял очень хорошие меры предосторожности.

– Я не люблю телефоны, – сказал Гласс.

Они договорились встретиться в театре мертвых.

Глава 23

Они описали большой круг, прогуливаясь мерным шагом среди гладких белых камней. Холодный ветер шелестел между колоннами. Ряды каменных скамеек были пусты. Никто не выступал с каменной пещеры сцены. Над ними висело безмолвное свинцовое небо.

– Все плохо, – рассказывал Джон Глассу. – На первый взгляд все правдиво, логично. Безопасно. Но истина прячется где-то глубоко подо всем этим.

– По-видимому, ты прав, – согласился Гласс.

– И ощущение такое, как будто весь мир вокруг меня то ли сошел с ума, то ли лжет.

– Да, весь мир против нас, – вздохнул Гласс.

Сквозь колонны были видны голые деревья, лужайки с бурым после зимы дерном и море белых каменных плит.

Мемориальный амфитеатр Арлингтонского кладбища расположился на холме, над могилами президентов и нищих. Пройдет всего несколько недель, и весна привлечет на эти акры могил, тянущиеся вдоль реки, множество людей из Вашингтона и окрестностей. Однако в этот мартовский день, кроме солдат почетного караула, одетых в парадную форму, с примкнутыми к винтовкам штыками, мерно шагающих и щелкающих каблуками, только Джон и Харлан Гласс прогуливались наедине с мертвыми.

– Сильно перепугался этот Мартин Синклер? – поинтересовался Гласс.

– Настолько, что всячески старался уйти от любых вопросов, – ответил Джон.

– Возможно, это пройдет.

– Может быть. Он просто трясся.

– До тех пор, пока мы не найдем способа заставить его страх работать на нас, не следует предпринимать никаких шагов, чтобы не сломать его.

– Я мог…

– Ты мог вызвать у него негативное отношение к нам. – Гласс покачал головой. – С этой минуты оставь его в покое. Мы пустим его в дело, когда придет время. Скоро, но не сейчас.

В своем нейлоновом дождевике Джон порядком продрог. Гласс заметил, что ему холодно:

– Договорились?

– Управление стало для меня ночным кошмаром. Фрэнк натолкнулся на что-то. Что-то, что заставило его… Он погиб, затеяв частное расследование.

– Но с какой целью?

– Цель – это то, ради чего он жил. Разведывательные данные. Правда.

– Если бы еще знать, насколько далеко ему удалось продвинуться?

– Когда его на первый взгляд самые безобидные запросы бесследно исчезли в Лэнгли, какое доверие он мог испытывать к системе, допустившей эти исчезновения? Какие были у вас основания претендовать на его доверие? Фрэнк не мог доверять даже мне, – продолжил Джон. – А ведь мы были партнерами. Одна из основных заповедей шпиона: твой самый большой враг и наиболее вероятный предатель – человек, который ближе всего к тебе. Он хотел обезопасить себя, свое расследование. Но, как видим, эта предосторожность не помогла. Среди прочего мне удалось выяснить, что он сделал фиктивный запрос от имени сенатора Баумана, чтобы открыть официальные двери.

– Глупец! Он мог погореть на этом – его могли привлечь за мошенничество, или подлог, или злоупотребление служебным положением.

– Фрэнк был отнюдь не дурак, – заметил Джон. – Он наверняка отлично понимал, чем рискует, и все рассчитал. Он сделал ставку, во-первых, на чехарду, царящую в делах Баумана из-за того, что он то и дело меняет своих помощников, а во-вторых, на всем известную репутацию чокнутого, заслуженную сенатором. Бауман был самым подходящим кандидатом. И Фрэнк решился действовать через его голову. Полагаю, он все же намеревался рискнуть и попросить меня о помощи, но… не успел.

– И все, что он нам оставил, это Мартин Синклер, «контролировавший» грузоперевозки в Кувейт через Египет. Да еще этот мертвый парень Клиф Джонсон. – Гласс нахмурился. – Невозможно проанализировать данные вне контекста. А теперь все папки с документами Фрэнка находятся у Корна.

– Думаю, Корну было что-то известно еще до смерти Фрэнка, – заметил Джон. – Корн – бывший сотрудник разведки. Фрэнк дернул за цепочку с таможней, и таможня, и разведка – обе являются частью министерства финансов. Кто-то из министерства финансов, возможно, стукнул Корну. Они вряд ли посвятили его во все, но могли прозрачно намекнуть, стараясь прикрыть свой промах. Достаточно, чтобы возбудить его подозрения относительно Фрэнка – и меня, как его напарника, достаточно, чтобы он решил, что мы занимаемся расследованием, не связанным с нашей работой на Капитолийском холме.

– Хитро, – сказал Гласс.

– До сих пор дураков не было.

Под ногами Джона был твердый и холодный мрамор.

– Фрэнк не представлял себе, что дело, в которое он влез, окажется столь серьезным, – сказал Гласс. – Не предполагал, что они зайдут так далеко, что не остановятся даже перед убийством, чтобы замести следы.

С другой стороны амфитеатра, от могилы Неизвестного солдата, раздался звук горна.

– Вы верите мне теперь? – спросил Джон. – Верите, что Фрэнк был убит?

– Одной только веры недостаточно, – ответил Гласс.

Некоторое время они шли молча.

– Фрэнк, должно быть, раздобыл что-то действительно существенное, что заставило их убить его, – сказал Джон.

– Вряд ли, но, должно быть, он подошел близко. Поэтому они убили его. Сможешь разыскать все следы, которые он оставил?

– Вы можете мне помочь? – спросил Джон. – Проверить документы, компьютер…

– Нет. Даже если бы не существовало сотен глаз, наблюдающих за каждым моим движением, даже если бы мы могли доверять нашему собственному управлению… есть смысл продолжать действовать так же, Как действовал Фрэнк. С одним существенным отличием: ты будешь действовать не в одиночку.

– Везде, куда бы я ни пошел, – сказал Джон, – я иду вслед за кем-то или кто-то идет вслед за мной.

– Отдел безопасности Корна? – спросил Гласс. – Или…

– Или. Хотя, возможно, это Корн, возможно, он тоже не ангел.

Гласс нахмурился, продолжая размеренно вышагивать.

– Этот детектив, Гринэ, формально может потребовать допросить тебя в связи со смертью Фрэнка.

– Я думал…

– Что мы заставим его прекратить дело? Служба главного адвоката пытается сделать это, однако… причиной для этого может стать лишь какой-нибудь грубый промах, допущенный полицией. Не хотелось бы, чтобы это дело попало в прессу, которая примется клеймить нас и позволит убийце Фрэнка замести следы и исчезнуть. Избегай этого… детектива Гринэ.

– Поверьте, я стараюсь.

– Теперь плохие новости: Корн затребовал все материалы на тебя из отдела кадров, из оперативного отдела и из управления главного инспектора. Как необработанные данные, так и готовые доклады. Расследование в Гонконге.

Они прошли десяток шагов молча. Джон смотрел на могилы.

– В этих документах нет ничего такого, чего я мог бы стыдиться.

– Определенно ничего порочащего. – Гласс добавил: – В этих документах.

Ветер продувал дождевик Джона насквозь.

– Он получит их?

– Жизнь – это вопрос расчета времени. – Гласс улыбнулся. – Единственная копия документов, связанных с Гонконгом, находится в оперативном отделе. Наши прежние руководители в свое время издали секретные инструкции, запрещающие их вынос. Корн получил разрешение снять копию, но копировальная машина в хранилище, где должна оставаться папка с документами… сломалась. Сегодня пятница. Ты знаешь, какие проблемы с техническими службами, с оплатой сверхурочных. Корн не сможет получить твое дело, скажем, до вторника. Вечера вторника.

– Ему известно, что вы…

– Об этом знаешь только ты.

Гласс пожал плечами.

– Ты должен действовать осторожно, – сказал он Джону.

– В армейской разведке меня научили такому приему: вызвать огонь на себя, дабы противник мог быть обнаружен, – отвечал шпион, которому пришлось в свое время служить в армии.

– Если они достаточно сообразительны, то позволят тебе действовать только до тех пор, пока будут уверены, что они в состоянии контролировать твои действия и то, насколько далеко ты можешь зайти, – сказал Гласс.

Ветер несся над морем надгробных плит.

– Вы будете соблюдать осторожность? – спросил Джон.

– Фактически до тех пор, пока ты не допустишь ошибки, я буду в безопасности. А пока я в безопасности, у тебя есть шанс и мы сможем довести это дело до конца.

Джон склонился над каменными перилами между двумя колоннами. Вдали, за деревьями, текла река, за ней был город.

Ворона разрезала черной линией серое облачное небо.

– Никто не любит тебя, когда ты в нокауте. – Джон криво усмехнулся. – Мой наставник даже уехал из города.

– Ты знаешь, куда отправился Вудруфт? – спросил Гласс.

– Нет.

– Я тоже не знаю.

– Но на вашем уровне вы обязаны! Может… кто-нибудь в оперативном или Корн… вы и я…

– На самом деле это в порядке вещей, что они чего-то не знают про нас, – сказал Гласс. – Просто нынешняя дирекция старается держать центр в неведении настолько, насколько у них хватает смелости. Придерживаясь такой тактики, они могут, опираясь на свою силу, пытаться отхватить от бюджетных ассигнований кусок пожирнее.

– Мне не нравится этот постоянный контроль. Делай так. Думай то. Говори это.

– А кто сказал, что жизнь должна нравиться?

Джон посмотрел на ловкого и цепкого, как бульдог, человека:

– Как далеко они могут держать вас от проводимых операций?

– Они все еще продолжают надеяться на меня, – сказал Гласс. – Думают, что я положусь на свой здравый смысл и вернусь к пастве – как будто я стал в некотором смысле еретиком, согласившись возглавить ЦБТ и стараясь сделать его… Представь себе, у меня есть… там друзья. Возможности, о которых никто не догадывается.

– Почему директор Аллен был столь… уклончив, когда говорил об Ахмеде Нарале?

– Источники информации и методы работы, – сказал Гласс. – Считается, что мы должны охранять их от…

– Но почему такое отношение к Наралу? Так, будто бы его не существует и не существовало. Теперь Аллен утверждает, что Нарал мертв. По их предположению.

– Следовательно, теперь он мертв, – сказал Гласс. – Окончательно.

– Все как-то не так, прямо как в Бейруте в плохие старые дни, – заметил Джон.

– Почему ты сказал это?

– Вы живая легенда.

– Легенды врут.

– Вудруфт рассказывал мне про вас и Джерри Барбера.

Гласс, ничего не ответив, отвел взгляд в сторону.

– Бейрут был базой Нарала. Вудруфт был там. Так же, как и Аллен. Занимались ли они, занимался ли Аллен разработкой Нарала?

– Интересно, ты знаешь, куда идешь? Или просто стреляешь наобум?

– Я стреляю, куда только могу.

– Возможно, это неплохая идея.

Налетел пронизывающий порыв ветра.

– В те времена в Бейруте каждый из нас действовал сам по себе. Как это обычно бывает – делали одно, докладывали совсем другое. Я думаю, тебе это должно быть известно по собственному опыту. Я не сотрудничал с ними. Были только я и… Я и Джерри.

– Сенатор Хандельман вытащил этого Нарала, – сказал Джон. – Аллен начал плясать вокруг да около, сначала на слушаниях, потом с этим списком, который я добывал для Баумана…

– Да, я знаю про твой визит в спецподразделение.

– Хотел бы знать, что скрывается за убийством Нарала.

– Хотел бы знать, почему сенатора Хандельмана это так заботит, – ответил Гласс, и Джон отвел взгляд. – Полагаю, что это затея его помощника. Не того парня, которого ему назначил комитет, а этой дамочки Норс…

– Возможно, – сказал Джон.

– Надо бы это выяснить.

– Как мне это надоело. Наша работа никогда не была легкой. Существует два набора правил для шпионов дядюшки Сэма: за границей – одни, на территории Штатов – другие. Правила внутри этих правил. Границы между двумя мирами, в которых мы вынуждены существовать. Но переходить границы в этом городе, в этом деле…

– Границы стираются ради выгоды и силы.

– Моя работа…

– Твоя работа состоит в том, чтобы выяснить то, что необходимо, оставшись живым и сохранив существующую систему в безопасности.

– Мне не нравится выполнять разведывательные операции на Капитолийском холме, в сенате Соединенных Штатов.

– Полагаю, каждый из нас должен делать то, что мы должны делать. Ради всеобщего блага. Ради Фрэнка. Ради самих себя.

Реактивный лайнер прогрохотал над их головами.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал Джон.

– Какие у тебя планы? – спросил Гласс.

– Одно дело… одно маленькое дельце не дает мне покоя.

– Какое?

Джон покачал головой.

– Ничего существенного, – сказал он. – Это личное.

– Ты уверен, что сейчас время заниматься этим? – спросил Гласс.