Текст книги "Гнев Тиамат"

Если увидят контейнер, поймут, каким способом скрываются подпольщики. И что в заговоре участвуют люди из Союза перевозчиков. Может, это и не финал игры в наперстки, но подсказка такая ясная, что Лакония быстро смекнет, что происходит. А ей тогда конец.

– Только у нас? – спросила Наоми.

– Куда уж больше? У нас – наша проблема. Думай о…

– Нет, – отрезала Наоми. – Мне предложили амнистию, если сдамся. И сразу после – вот такое? Если это не касается и других кораблей, значит, им известно, что я здесь.

Лицо женщины стало пепельным.

– Не знаю. Уточню.

– Поскорее. И раздобудь мне погрузчик. Подумаю, как все это скрыть.

– Да, – кивнула женщина. – И корабельная роль. Мне придется как-то внести в список твое имя… – Это потом, – сказала Наоми.

– Но… – запнувшись, женщина кивнула. – Хорошо. Поняла.

Наоми оглядела контейнер. Теперь, когда приходилось его покинуть, ей стало грустно. Придется все стереть из системы – на случай, если ее захватят. И избавиться от всех вещей. Опять начинать с нуля.

Или отправиться в службу безопасности, объявить о себе и провести остаток жизни рядом с Джимом. Есть настоящую пищу. Может, даже уговорить Дуарте на лучшее, более доброе, менее авторитарное будущее для всего человечества. Если это ловушка, то искусная. Предложить ей выход, пригрозить и начать закручивать гайки. Будь она моложе, запаниковала бы. Уговорила бы себя объявиться. Подписать договор. Так легко, она бы даже убедила себя, что спасает подполье и людей вроде этой женщины. Она не расскажет Дуарте ничего опасного для Сабы и его сети. Она не поставит под угрозу Бобби, Алекса, «Предштормовой».

Она могла представить себе такую Наоми, которая была на это способна. Почти такую же, как сейчас. Моложе, только и всего.

– Эмма, – назвалась женщина. – Нам придется выдать тебя за члена команды, так что запоминай имена.

Я – Эмма Зомороди.

– А меня можешь называть Наоми.

– Я тебя знаю, – сказала Эмма. – Найди-ка такого, кто бы не знал.

Женщина – Эмма – опять всмотрелась в нее, уже пристальней, и отвернулась, качая головой. Страх маской лежал на ее лице. «Это ничего, – захотелось сказать Наоми. – Я знаю, что делаю. Все будет хорошо». Только это было бы ложью.

– Идем, – позвала Наоми. – Времени нет.

Глава 14
Тереза

– Да, – сказала Тереза. – Знаю. Дай, соберусь.

Ондатра коротко взлаяла, словно поняв ее слова. Может, и поняла. У собак бывает большой функциональный словарь. Доктор Кортасар часто об этом напоминал. Для него был очень важным тот факт, что человек – не единственное животное, обладающее сознанием. Тереза в этом никогда и не сомневалась.

Она установила режим комнаты на высшую приватность и сон, притушила свет и заперла двери. Никто ее не потревожит, разве что объявят общую эвакуацию здания. Ондатра молотила хвостом так, что подкашивались задние лапы, а Тереза тем временем переодевалась в простую рубашку и штаны для работы в саду. Без всяких технических устройств и, следовательно, не подключенные к сети дворца. Она запустила какую-то развлекательную программу с приглушенным звуком – словно собралась подремать под старые приключения Каза Пратихары.

В раму ее окна был вделан датчик, предупреждающий сотрудника безопасности. Тереза неделями открывала и закрывала окно, испытывая разные способы избежать его внимания. Что там, электроника? Она пробовала соединить окно и раму медной проволочкой. Предупреждение все равно включалось. Оптика? Она все обыскала в поисках глазка камеры или фотоэлемента и ничего не нашла. Датчик движения? Она пробовала очень медленно открывать окно, за день совсем чуть-чуть. Предупреждение включилось на пятый день. Значит, не датчик движения, и включается только когда между окном и рамой возникает зазор в одиннадцать миллиметров. Интересно.

Оказалось, что устройство магнитное. Маломощный магнит в оконной створке, отодвигаясь слишком далеко от рамы, запускал сигнал тревоги. Тереза заменила его пластмассовой буквой с магнитиком из детской азбуки. Сдвигала ее понемножку, открывая окно, пока не сумела открыть так, чтобы снаружи не показалась охрана.

Сейчас она установила магнитик на нужное место и осторожно высадила наружу Ондатру. Выбралась следом сама и закрыла за собой окно. Ондатра, фыркнув, бросилась по тропинке к краю дворцового участка, и Тереза двинулась следом.

Она слишком давно не видела Тимоти.

Тайный ход она нашла почти год назад. Он скрывался под камнем среди декоративных деревьев. Тереза решила сперва, что подкоп сделало какое-то животное. Один вид местных подземных ос оставлял такие провалы, когда рой вымирал и гнездо обрушивалось. Но оказалось, что это часть сточной системы, нужной, чтобы сад не заливало даже в самый сильный ливень. Ход уводил под стену, окружавшую территорию здания государственного совета, и выходил на небольшое поле за стеной. Умом Тереза сознавала, что нормальная девочка не полезет в дыру с острым мятным запахом разрытой земли и слоем слизи на стенах. Она легко и даже с радостью протиснулась в тоннель и после нескольких мгновений темноты оказалась по ту сторону периметра – и впервые в жизни на свободе.

Она пошла гулять. Исследовать. Делать открытия. Вовлеклась в необходимый для нормального развития подростковый бунт. А главное – она отыскала первого настоящего друга. Они с Ондатрой ходили по протоптанным зверями лесным тропинкам. Костяной олень, земляная свинья, бледная плоскомордая лошадь – никто из них не состоял в родстве с оленями, свиньями, лошадьми системы Сол.

Тереза, засунув руки в карманы, шла по тропинке. Ондатра скакала в пятнах света и тени, облаивала солнечников, высунув язык, улыбалась их ответному шипению. Они очень давно не виделись с Тимоти, и у Терезы накопилось много такого, о чем хотелось поговорить. Всего разом и в голове не удержать.

Сперва росший на краю территории лес сгущался, становилось темнее, а потом уклон пошел вверх. Она заметила, что глубже дышит, и это было приятно. Вскоре тропа вывела из-за деревьев на открытый горный склон. На уроках ей рассказывали, что гора эта создана не природой, а трудами забытой чужой цивилизации. Что-то вроде замка из песка, только такого высокого, что вершина, казалось, уходила в облака. Правда, на вершине Тереза не бывала. Пещера Тимоти располагалась ближе.

В нее вел маленький каньон, начинавшийся неподалеку от поляны, на которой Тереза впервые с ним повстречалась. Ондатра знала дорогу лучше хозяйки. Собака прошла по светлому песку тропинки на месте давно высохшего ручья, оставляя свежие следы широких лап. Пока Тереза пробиралась между кривых деревьев на опушке, собака успела добраться до нужного поворота и залаяла, виляя хвостом.

– Иду-иду, – проворчала Тереза. – Вот надоеда!

Ондатре обидные слова были как с гуся вода – она, прыгая по-щенячьи, понеслась вперед. Тереза потеряла ее из виду, а потом наконец добралась до нависшего уступа песчаниковой скалы и шагнула в глубину пещеры. Почти сразу природный камень уступил место мягкому свечению. Сталактиты свисали со свода блестящими сосульками, а стены выглядели переплетением извивов морских ракушек и геометрических доказательств, сложившихся в архитектуру. Терезе всегда чудилось, что стены меняются, чтобы ее поприветствовать, хотя, конечно, когда ее здесь не было, она их и не видела, так что уверенности никакой.

Мимо волной пролетела стайка крошечных светящихся букашек. Тереза чувствовала себя как под водой. В воздухе стоял густой острый запах, от стен веяло прохладой.

Впереди прошлепали тихие шаги. Не похожие на человеческие, и на шаги Ондатры тоже. И на звериные они не походили – то есть не слишком. Ремонтные дроны были чуть меньше Ондатры, смотрели темными, как будто виноватыми глазками и переступали множеством суставчатых ног. Совершенно нездешние, но ничего более похожего на четвероногих друзей Ондатра не знала и потому взволнованно бегала вокруг, повизгивала и обнюхивала их сзади, как будто там было что нюхать. Покачав головой, Тереза шагнула вперед. Ремонтные дроны издавали странные звуки, силясь угадать, чего хочет Ондатра. Они на удивление точно угадывали общее направление человеческих желаний. А вот настоящая собака сбивала их с толку.

Ремонтные дроны, светящиеся жучки, медлительные червеобразные камнеточцы принадлежали странному пространству между жизнью и не-жизнью. Были созданы разумом, который пути эволюции увели очень далеко от человека. Но ей они вовсе не казались экзотикой. Сколько Тереза себя помнила, они всегда находились рядом, вот точно такие.

– Эй! – позвала Тереза. – Ты тут?

Слова гулким эхом отдались в глубине.

– Привет, Кроха. А я уж гадал, когда ты вернешься.

Та часть пещеры, что принадлежала Тимоти, являла собой еще один фазовый переход. От природы через чужаков к человеку, хотя такое человеческое жилище и было Терезе непривычно. У стены стоял ранец с реактором, толстые желтые кабели тянулись к деревянному стеллажу с опрятными, ухоженными механизмами. Она узнавала среди них дрожжевой инкубатор и аварийный утилизатор замкнутого цикла – видела такие на экскурсиях в первые поселения. В общей сложности их хватало, чтобы на срок более одной человеческой жизни обеспечить Тимоти монашеское существование бежавшего в горы мудреца. Его постель – койка у стены, застеленная одеялом из поликарбонатной ткани, – как будто никогда не сминалась. Он обходился без подушки.

Сам он сидел перед обрезком бревна с ножом в толстой намозоленной лапе. Под ногами скопилась горка тонких завитых стружек – он занимался резьбой. Был он лысым, бледным, с густой косматой белой бородой, широкими плечами и руками, перевитыми веревками мускулов.

Она натолкнулась на него несколько месяцев назад, в одну из первых вылазок. Решила забраться повыше, чтобы сверху посмотреть на здание государственного совета, а он сидел там, запивал обед из побитого керамического водоочистителя. И больше всего походил на просветленного гуру, какие медитировали на горных вершинах в старых комиксах. Будь в его улыбке хоть толика угрозы, Тереза, наверное, испугалась бы. Но угрозы не было, и она не боялась. Да и Ондатра сразу с ним подружилась.

– Прости, – заговорила она, присев на краешек койки. – Занята была. Столько нового приходится учить.

А ты что делаешь?

Тимоти осмотрел незаконченную резьбу.

– Мне бы нужен метчик. Один уже есть, но для тонкой работы грубоват.

– А тебе нельзя накапливать лишние инструменты, – подхватила Тереза.

Это была их общая шутка, и Тимоти ухмыльнулся.

– Что верно, то верно. Так что стряслось?

Тереза подалась вперед. Тимоти, нахмурившись, отложил нож. Не зная, с чего начать, она начала с отцовских планов ее подготовки.

Он умел слушать так, что она чувствовала: он действительно слушает, а не готовит ответ и не ждет, пока она замолчит. Он сосредотачивался на ней – так же, как на дереве, когда резал, или на обеде, когда готовил. Он ее не судил. Он ее не разгадывал. Она никогда не опасалась разочаровать его своими словами.

Ей мечталось, что так мог бы слушать ее отец – если бы не был ее отцом.

Она перескакивала с одного на другое, рассказывала Тимоти про Коннора с Мьюриэль, про встречи и совещания, которые отец ввел в ее расписание. И обо всех будничных тревогах и мыслях, что незаметно для нее складывались воедино, пока не привели к танцующему медведю Холдену и его странным словам: «Смотри на меня», – прозвучавшим так, будто под ними подразумевалось что-то большее…

Когда у нее кончились слова, Тимоти откинулся назад и почесал в бороде. Ондатра свернулась между ними на полу. Она тихо похрапывала, одна нога подергивалась – ей что-то снилось. Два ремонтных дрона общались между собой, низко и мелодично пощелкивая по нисходящей гамме. Выложив все, Тереза сразу почувствовала себя лучше.

– Да, – заговорил, помолчав, Тимоти. – Ну, что тут скажешь, ты не первая, кто чувствует, что капитан из тех щепок, что расколоть непросто. Он так действует на людей. Но раз он советует тебе за ним приглядывать, пожалуй, стоит приглядывать.

Тереза прислонилась к стене, подтянула к себе колени.

– Мне просто хотелось бы понять, отчего он меня так растревожил.

– Он обращался с тобой как с обычным человеком.

– Ты тоже так обращаешься. Мы друзья.

Тимоти поразмыслил.

– Или это оттого, что он считает твоего папу мерзавцем.

– Папа не мерзавец. А Холден убийца. Не ему судить других!

– Папа-то твой таки мерзавец, – философски и буднично заметил Тимоти. – И поубивал он куда больше народу, чем Холден.

– Тут другое дело. Это война. Ему пришлось, потому что иначе некому было бы всех организовать. И мы бы ввалились в следующую стычку неподготовленными. Папа старается всех спасти.

Тимоти поднял палец, показывая, что понял ее мысль.

– Ты мне сейчас объяснила, почему ему можно быть мерзавцем.

– Я не… – начала Тереза и осеклась. Слова Тимоти напомнили ей урок философии и рассуждения Илича о консеквенциализме. «Намерения не существенны. Важен результат».

– Я никого не учу жить, – продолжал между тем Тимоти. – Но если ты ищешь моральных образцов в своей семье, приготовься к разочарованиям.

Тереза захихикала. Она бы ощетинилась, услышав подобные слова от другого, но это был Тимоти. Ему можно.

Хорошо, что она нашла время к нему выбраться.

– Почему ты зовешь его капитаном?

– Потому что он капитан. Капитан Холден.

– Тебе-то он не капитан.

Тимоти так удивился, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову.

– Пожалуй, что и нет, – признал он и после паузы протянул еще медленнее: – Пожалуй, что нет.

– Папа говорит, он боится, – сказала Тереза. – То есть Холден. Не папа.

– Они оба боятся, – уточнил Тимоти, снова взяв в руки нож. – Такие люди всегда боятся. Вот такие, как мы с тобой, не знают страха.

– Ты не знаешь страха?

– Я ничего не боялся с тех пор, как был моложе, чем ты теперь, Кроха. Меня с детства побило.

– И меня тоже. Мама умерла, когда я была совсем маленькой. По-моему, отец не хотел окружать меня женщинами, чтобы я не искала в них замену. У меня все учителя мужчины.

– Я своей тоже не помню, – сказал Тимоти. – Но потом я кое-как собрал себе семью. Неплохую семью для выросшего на улице паренька. Ее хватало – пока она не кончилась. Но что я тебе скажу: каким бы хреновым ни было мое детство, до твоего ему далеко.

– У меня идеальное детство, – сказала Тереза. – Я получаю все, чего захочу. Стоит только пожелать. Со мной все хорошо обращаются. Отец дает мне подготовку и образование, чтобы я могла править миллиардами людей и тысячами планет. Таких преимуществ и возможностей нет ни у кого другого.

Она замолчала, с удивлением уловив ожесточение в собственном голосе.

– Угу, – кивнул Тимоти. – Видимо, потому-то ты и озираешься через плечо всякий раз, как улизнешь со мной повидаться.

* * *

В ту ночь, вернувшись к себе, она не смогла уснуть. Тихие ночные звуки здания государственного совета почему-то стали отвлекать и пугать ее. Даже легкое потрескивание стен, излучавших дневное тепло, представлялось настойчивым постукиванием, словно кто-то добивался ее внимания. Тереза переворачивала подушку прохладной стороной к щеке, ставила тихую успокаивающую музыку. Не помогало. Стоило закрыть глаза и велеть себе засыпать, как через пять минут обнаруживалось, что она лежит с открытыми глазами, увязнув в воображаемом споре с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Далеко за полночь она сдалась.

Ондатра встала вместе с ней и проводила хозяйку из спальни в кабинет, но, когда Тереза села на табурет у конторки, собака свернулась в ногах и захрапела. Пса ничем не смутишь – во всяком случае, надолго. Тереза нашла старый фильм о семье, поселившейся на Луне в доме с привидением, но фильм удерживал от мыслей не лучше подушки. Тереза подумала, не выйти ли прогуляться в сад, но и от этой мысли только рассердилась. А когда поняла, чего ей на самом деле хочется, оказалось, что хочется-то довольно давно. Только признаться в этом было все равно, что признать поражение.

– Доступ к журналам наблюдения, – произнесла она, и система сменила полные призраков коридоры Луны деловым пользовательским интерфейсом. При всем почете и внимании к ее персоне доступ у нее был не ко всем журналам. Например, записи из боксов открывались, наверное, только отцу и доктору Кортасару. Это нормально. Да и она искала сейчас другое. О приватности Холдена никто не побеспокоился. Раз ей захотелось, можно было по смотреть, как он спит.

Она приказала системе собрать все по Холдену за последнюю неделю и включила ускоренный просмотр. Тереза знала, что в здании установлено повсеместное наблюдение, но ей любопытно было, где именно расположены микрообъективы и сколько они могут ухватить, оставаясь невидимыми. Перебирая прогулки Холдена по зданию и садам, она подумала, что могла бы подсмотреть и кое-что еще. Например, за Коннором с Мьюриэль.

На одном из экранов Холден сидел на траве, глядя в сторону горы, где жил Тимоти. При ускоренном просмотре его небрежные жесты и движения выглядели судорожными. Как будто его трясло. А вот рядом с ним появилась Ондатра. А вот и она сама. Ей не понравилось смотреть на себя через камеру. Тереза полагала, что волосы у нее лежали глаже и осанка была лучше. Она невольно шевельнулась на табуретке, выпрямила спину. Холден шлепнулся на траву, потом поднялся с мокрой спиной, а потом они с Ондатрой пропали из кадра. Тереза, забыв про свою осанку, подалась вперед. Холден поерзал на экране, затем поднялся и заспешил прочь. Прокрутка шла в двадцать раз быстрее реальной съемки. Целый его день укладывался в неполный час. Холден за обедом, читает что-то с наладонника. Холден проходит через общую комнату, где собирался ее класс, задерживается поговорить с охранником. Холден в спортзале, занимается на устаревших тренажерах, какие устанавливают на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, с доктором Кортасаром и бутылкой вина…

Она стукнула по управлению, вернув нормальную скорость, и нашла аудиозапись.

– …и медузы, – говорил Кортасар. – Классический пример – Turritopsis dohrnii, но наберется и еще полдюжины. Взрослые особи при стрессе возвращаются к форме колонии полипов. Как если бы взрослый человек обращался в зародыш. Мы используем другую модель, но эта доказывает, что максимальная продолжительность жизни не запрограммирована в организме.

Он щедро отхлебнул из бокала.

– А какую вы используете модель? – спросил Холден.

– Первый толчок к этой работе дали трупы, доставшиеся ремонтным дронам. О реальном бессмертии речь не идет, но новые организмы значительно усовершенствованы. Здесь и открывается возможность прорыва. На этом нам и следует сосредоточиться, невзирая ни на какие жертвы. Здоровые объекты с полностью зафиксированной базой вместо нынешних… полевых наблюдений, – презрительно выговорил он. – Способ добиться более здорового гомеостаза. Да, это сложно, но с научной точки зрения достижимо.

– Значит, противоестественным это не назовешь, – заметил Холден, подливая доктору вина.

– Бессмысленное выражение, – заявил Кортасар. – Человек возник в рамках природы. Все, что мы делаем, естественно. Сама идея, что мы принадлежим к иной категории, – сантименты или религия. С научной точки зрения это несущественно.

– Следовательно, если мы добьемся вечной жизни для всех, это не будет противоестественно? – В голосе Холдена слышалась неподдельная заинтересованность.

Кортасар подался навстречу пленнику, принялся жестикулировать левой рукой, правой взбалтывая вино в бокале.

– Нас ограничивают только наши возможности. Искать личной выгоды – вполне естественно. Вполне естественно добиваться преимуществ для своего потомства, отнимая их у других. Вполне естественно убивать врагов. Это даже не маргинальное поведение. Все это укладывается в среднюю часть колоколообразной кривой.

Тереза обхватила голову руками. Она не сомневалась, что Кортасар пьян. Сама она никогда не испытывала этого состояния, но не раз наблюдала у взрослых такую же размытость внимания и блуждание мысли.

– Однако вы правы, – говорил Кортасар. – Вы именно что правы. Основание должно быть широким. Это верно.

– Бессмертие – игра с высокими ставками, – произнес Холден тоном согласия.

– Да. Пробраться в глубину протомолекулы и всех открытых артефактов – труд на сотни жизней. Допустить смерть исследователей и заменять их другими, менее продвинувшимися в понимании ее природы, – дурная – именно дурная идея. Но это политика. Это путь вперед.

Значит, это наш путь.

– Политика, принятая Дуарте, – вставил Холден.

– Потому что мы – приматы, любой ценой сохраняющие все для продолжения своего рода. Бессмертным может быть только один. Так он сказал. А потом изменил правила. Включил и ее, нашел оправдание. Мол, она – продолжение его самого. Я не злюсь. Такие уж мы организмы. Я не злюсь. Но не в том дело.

– Это хорошо, – кивнул Холден.

– Дело в том, как нам получить хорошие данные. На одного или на многих, все равно. А неудачный план эксперимента? Вот это действительно грех, – мутно тянул Кортасар. – Это тоже не я. Природа постоянно пожирает младенцев.

Холден шевельнулся, взглянул прямо в камеру, словно знал, где скрыт объектив. Словно знал, что она подглядывает. «Смотри на меня». У Терезы мурашки поползли по загривку при мысли, что, даже когда отвел глаза, он продолжал видеть ее так же ясно, как она его.

Она выключила запись, закрыла журнал и вернулась в постель, но не уснула.