Текст книги "Дыхание. Новые факты об утраченном искусстве"

Глава 2
Дыхание через рот

В 8:15 ко мне через боковую дверь пристройки, где я сейчас размещаюсь, врывается Ольсон. «Доброе утро», – кричит он. В носу у него торчат силиконовые шарики. Он одет в тренировочные штаны и толстовку от Abercrombie & Fitch.

Ольсон снял на месяц квартиру через дорогу от моего дома. Это близко, чтобы можно было заскочить ко мне в гости в пижаме, но все же достаточно далеко, чтобы попасться кому-нибудь на глаза по пути и прослыть последним чудаком. Его лицо, когда-то загорелое и веселое, сейчас выглядит исхудавшим и имеет землистый цвет. Он похож на актера Гэри Бьюзи, фотографию которого полиция распространила для розыска. У него такое же отрешенное выражение лица, как и накануне, и та же самая слегка испуганная улыбка.

Сегодня как раз половина первой фазы эксперимента, в течение которой мы должны дышать ртом. И сегодня, как и в любой другой день, утром, в обед и вечером Ольсон садится напротив меня за стол, и мы начинаем цеплять на себя всякие пищащие и жужжащие приспособления, лежащие кучей на столе, надеваем на руки манжеты, прикрепляем к ушам датчики ЭКГ, всовываем термометры в рот и начинаем записывать в таблицы свои физиологические показатели. Они демонстрируют то же, что и в предыдущие дни: дыхание через рот разрушает наше здоровье.

Мое артериальное давление выросло в среднем на 13 пунктов по сравнению с тем, что было до эксперимента, и это позволяет записать меня в гипертоники I степени. Если ничего не предпринимать, то хронически высокое давление, которым вместе со мной страдает одна треть населения США, может вызвать инфаркт, инсульт и другие серьезные проблемы. Вариабельность сердечного ритма говорит о степени сбалансированности нервной системы, и резкое падение этого показателя свидетельствует о том, что мой организм испытывает стресс. При возросшем пульса температура тела снизилась, а ясность мышления вообще находится на глубоком дне. Показатели Ольсона похожи на мои.

Но самое худшее во всем этом – это наше самочувствие, ведь оно ужасное. И с каждым днем становится все хуже. Каждый день в одно и то же время Ольсон заканчивает свой последний тест, стягивает дыхательную маску, встает и засовывает силиконовые затычки чуть глубже в ноздри. Надев футболку, он произносит «Встретимся позже» и выходит из комнаты. Я киваю и смотрю, как он, шаркая шлепанцами, переходит улицу.

Последняя часть испытаний – еда – происходит в одиночестве. На протяжении обеих фаз эксперимента мы будем есть одну и ту же пищу в одно и то же время и при этом записывать показатели содержания сахара в крови. Кроме того, мы должны проходить за день одно и то же количество шагов, чтобы посмотреть, в какой степени дыхание через рот и нос влияют на вес тела и метаболизм. Сегодня моя еда состоит из трех яиц, половинки авокадо, ломтика ржаного хлеба и чашки китайского красного чая. А это значит, что через десять дней я снова буду сидеть на кухне и есть то же самое.

После завтрака я мою посуду, выбрасываю использованные фильтры, полоски для определения рН и стикеры в своей домашней лаборатории и отвечаю на корреспонденцию по электронной почте. Иногда мы с Ольсоном сидим и пытаемся придумать более удобный и эффективный способ затыкания ноздрей: водостойкими затычками для ушей (слишком твердые), губчатыми затычками для ушей (слишком мягкие), зажимами для носа, которыми пользуются пловцы (слишком болезненно), специальными дыхательными масками (удобно, но напоминает что-то из репертуара садо-мазо), туалетной бумагой (пропускает воздух), жвачкой (слишком липкая) и, наконец, клейкой хирургической лентой поверх силиконовых затычек. Она, конечно, вызывает раздражение и создает ощущение удушья, но не столь ужасна, как остальные варианты.

Но большую часть времени мы с Ольсоном на протяжении всех этих пяти дней сидим в одиночестве дома и ненавидим жизнь. Я часто чувствую, что попал в какую-то нелепую комедию, над которой никто не смеется. Это просто непрекращающийся «День сурка», где одни и те же несчастья повторяются раз за разом.

К счастью, сегодня будет что-то новенькое. Мы с Ольсоном собираемся сесть на велосипеды. Нет, речь идет не о велопрогулке на пляж или в тенистый парк «Золотые ворота», а о велотренажерах в соседнем спортивном зале – бетонной коробке, залитой флуоресцентным светом.

Эта идея принадлежит Ольсону. Он на протяжении десяти лет изучал разницу в дыхании носом и ртом при интенсивной физической нагрузке. Он проводил собственные исследования с теми, кто занимался кросс-фитом, работал с тренерами. Он пришел к выводу, что дыхание ртом приводит организм в стрессовое состояние, в результате чего быстрее наступает утомление и снижаются спортивные результаты. Ольсон настоял на том, что в каждой фазе эксперимента мы должны несколько дней посвящать работе на велотренажерах, находясь в аэробной зоне. Сегодня наша встреча в зале намечена на 10:15.

Я надеваю шорты, беру с собой фитнес-трекер, запасной набор силиконовых затычек, бутылку с водой и выхожу через задний двор. Там у забора я встречаю Антонио, с которым мы давно дружны и который время от времени что-то ремонтирует у меня в доме. Прежде чем мне удается ускользнуть, он замечает розовые затычки у меня в носу, бросает свое занятие и подходит посмотреть поближе.

Я знаю Антонио уже 15 лет, и он любит слушать мои истории о далеких странах, где я побывал. Он проявляет неподдельный интерес, и это делает его замечательным слушателем. Все заканчивается тем, что я рассказываю ему, чем мы занимаемся на этой неделе.

«Это плохая идея, – говорит он. – В школе, когда я был маленький, учитель ходил по классу и хлоп-хлоп-хлоп». Для наглядности он шлепает себя ладонью по затылку. «Дышишь ртом – получаешь по голове». Дальше он рассказывает мне, что дышать ртом вредно для здоровья и некрасиво. Поэтому его и всех, с кем он вместе рос у себя в Мексике, приучали дышать носом.

Антонио рассказывает, что его подруга Джанет страдает от хронического насморка и заложенности носа. Ее сын Антонио также постоянно дышит ртом, и у него начинаются все те же проблемы. «Я твержу им, что это плохо, и они стараются так не делать, – говорит он, – но это трудно, парень».

Я уже слышал несколько дней назад похожую историю от одного живущего в Англии индийца по имени Дэвид, когда мы с Ольсоном впервые попытались пробежаться с заткнутыми носами трусцой по мосту «Золотые ворота». Дэвид заметил, что у нас заклеены носы, остановил нас и спросил, что мы делаем. Потом он рассказал нам, что всю жизнь страдает от заложенности носа. «Постоянно то насморк, то просто дышать не могу». Последние 20 лет он уже чего только не капал себе в нос, но все лекарства со временем теряют эффективность. Теперь у него хроническое респираторное заболевание.

Чтобы не выслушивать подобных историй и избежать ненужного внимания, я стал выходить из дома только при крайней необходимости. Не поймите меня неправильно: в Сан-Франциско очень терпимо относятся ко всяким чудакам. Здесь как-то жил один парень, который прогуливался по Хейт-стрит в джинсах с дырой сзади, из которой свешивался хвост – настоящий хвост длиной около 12 сантиметров. И на него почти никто не обращал внимания.

Но когда местные жители видят Ольсона и меня с заткнутыми и заклеенными носами, это для них уже слишком. Где бы мы ни появились, к нам пристают с вопросами и нередко рассказывают длинные жизненные истории про всякие насморки и аллергии и про то, что это плохо кончается.

Я прощаюсь с Антонио, немного глубже натягиваю козырек бейсболки на лоб, чтобы закрыть лицо, и бегу трусцой в тренажерный зал, находящийся в паре кварталов. Там я прохожу мимо женщин, занимающихся на беговых дорожках, и пожилых мужчин на силовых тренажерах. Не могу не отметить, что все они дышат ртом.

Я цепляю на себя записывающие приборы, достаю секундомер, сажусь в седло тренажера, пристегиваю ноги к педалям и отправляюсь в путь.

Этот велосипедный эксперимент представляет собой повторение исследований, проведенных двадцатью годами ранее доктором Джоном Дуйяром, который тренировал атлетов мирового уровня, в том числе звезду тенниса Билли Джин Кинг, нескольких триатлонистов и баскетбольную команду New Jersey Nets. В 1990-е годы Дуйяр пришел к выводу, что дыхание ртом не идет на пользу его подопечным. Чтобы доказать это, он собрал группу профессиональных велогонщиков, снабдил их датчиками, записывающими пульс и частоту дыхания, и посадил на велотренажеры. Через каждые несколько минут Дуйяр повышал сопротивление педалей, заставляя спортсменов тратить все больше энергии.

В первой попытке Дуйяр предлагал спортсменам дышать только ртом. По мере роста нагрузки, как и следовало ожидать, увеличивалась и частота дыхания. К моменту достижения пика нагрузки, при которой мощность педалирования составляла 200 ватт, дыхание у них уже становилось сбивчивым.

Затем Дуйяр повторял эксперимент, но на этот раз спортсмены должны были дышать носом. Когда нагрузка начинала расти, частота дыхания снижалась. На конечной стадии, при нагрузке в 200 ватт, один из испытуемых, у которого при дыхании ртом частота дыхания составляла 47 вдохов в минуту, продемонстрировал при дыхании носом всего 14 вдохов в минуту. У него сохранялся тот же пульс, который был и в начале теста, хотя нагрузка возросла в десять раз.

По данным Дуйяра, у спортсмена, приучившего себя дышать носом, утомляемость снижается вдвое, и он может добиться колоссального прироста выносливости. При дыхании носом атлеты вместо истощения ощущали прилив сил. Все они поклялись себе никогда больше не дышать ртом.

На протяжении следующих 30 минут я повторю протокол эксперимента Дуйяра, но нагрузка будет создаваться не за счет увеличения сопротивления, а за счет пройденной дистанции. Я буду удерживать пульс на отметке 136 ударов в минуту и посмотрю, какую дистанцию смогу преодолеть, дыша только ртом. Мы с Ольсоном вернемся сюда через несколько дней, а потом – еще на следующей неделе, чтобы повторить тот же тест, но уже дыша носом. Эти данные помогут составить общую картину относительно того, как два способа дыхания влияют на выносливость и силу.

Чтобы понять, как и почему Дуйяр в своих экспериментах добивался успеха, необходимо сначала уяснить себе, каким образом организм получает энергию из воздуха и пищи. Существует две возможности: аэробная, с участием кислорода, и анаэробная, в которой кислород не участвует.

Анаэробная энергия создается за счет разложения глюкозы (относящейся к простым сахарам). Этот процесс быстрее и проще. Эта резервная система представляет собой нечто вроде турбоускорителя, к которому мы прибегаем, когда организму не хватает кислорода. Но анаэробная энергия неэффективна и отрицательно воздействует на организм, создавая избыток молочной кислоты. Головокружение, мышечная слабость и потоотделение, которые вы ощущаете после слишком интенсивных усилий в тренажерном зале, – следствие анаэробной перегрузки. Это позволяет понять, почему первые несколько минут интенсивной нагрузки зачастую кажутся самыми тяжелыми. Наши легкие и дыхательная система не справляются с обеспечением тела необходимым количеством кислорода, и организм вынужден пользоваться анаэробным дыханием. Отсюда также становится понятно, почему спустя некоторое время, когда тело разогрелось, нагрузки начинают восприниматься легче. Организм переключается с анаэробного на аэробное дыхание.

Эти два вида энергии производятся различными типами мышечных волокон. Поскольку анаэробное дыхание считается резервной системой, в нашем организме содержится меньше анаэробных мышечных волокон. Если мы будем слишком часто полагаться на эти менее развитые мышцы, они в конечном итоге не выдержат нагрузки. Во время массового наплыва в тренажерные залы после новогодних праздников случается больше травм, чем в любое другое время года, потому что очень многие люди пытаются тренироваться, не соизмеряя свои желания с возможностями. В целом анаэробную энергию можно сравнить со спортивным автомобилем. Он быстр, но неблагоприятно влияет на окружающую среду и непрактичен для дальних поездок.

Вот почему аэробное дыхание так важно. Помните те клетки, которые 2,5 миллиарда лет назад научились потреблять кислород и дали мощный толчок взрывному развитию жизни? В нашем теле их около 37 триллионов. При снабжении клеток кислородом энергетическая эффективность оказывается в 16 раз выше, чем при использовании анаэробного способа. Поэтому и в спорте, и в обычной жизни надо стараться оставаться в этой энергетически эффективной аэробной зоне, где происходит чистое сжигание питательных веществ в кислородной среде.

Но вернемся в тренажерный зал. Я начинаю крутить педали чуть сильнее, дыхание становится глубже, а пульс постепенно увеличивается со 112 до 114 ударов в минуту и продолжает расти. Еще через три минуты разминка окончится, и мне нужно будет поднять пульс до 136 и затем поддерживать его на этом уровне в течение получаса. Эта частота подставляет собой аэробно-анаэробный порог для мужчин моего возраста.

В 1970-х годах Фил Маффетон, один из ведущих тренеров по фитнесу, работавший со спортсменами-олимпийцами, ультрамарафонцами и триатлонистами, обнаружил, что стандартные тренировки могут приносить пользу одним спортсменам и вызывать травмы у других. Дело в том, что люди непохожи друг на друга и могут по-разному реагировать на тренировочные нагрузки. Если сто отжиманий от пола идут одному спортсмену на пользу, то другому они могут причинить вред. Маффетон сделал тренировки индивидуальными, взяв за основу частоту сердечных сокращений спортсменов, благодаря чему они постоянно оставались в определенной аэробной зоне. Это позволяло им сжигать больше жира и быстрее восстанавливаться – день за днем и год за годом.

Найти оптимальную частоту сердечных сокращений при физической нагрузке несложно: отнимите свой возраст от 180. Полученное число – это максимум, при котором организм еще остается в аэробном состоянии. Он может выдерживать длительные нагрузки, если пульс находится ниже этого показателя, но не превышает его. В противном случае организм может слишком надолго уйти в анаэробную зону, и вы вместо прилива сил и бодрости после тренировки будете ощущать усталость, дрожание конечностей и головокружение.

Именно это и происходит сейчас со мной. После получаса усиленного вращения педалей я хватаю воздух открытым ртом и останавливаюсь. Я сильно вспотел, у меня все плывет перед глазами, но проехал я в общей сложности всего 10,36 километра. Я слезаю с тренажера, уступая его Ольсону, и возвращаюсь в свою домашнюю лабораторию, чтобы принять душ, выпить стакан воды и пройти еще несколько тестов.

* * *

За несколько десятилетий до того, как мы с Ольсоном заткнули носы, и еще до того, как Дуйяр устроил свои эксперименты на велотренажере, ученые проводили свои опыты, пытаясь выявить все «за» и «против» дыхания через рот.

В Англии был такой предприимчивый врач Остин Янг, который в 1960-е годы лечил больных, страдавших от хронического кровотечения из носа, зашивая им ноздри. Одна из последовательниц Янга Валери Лунд возродила эту процедуру в 1990-е годы и зашила носы десяткам пациентов. Я неоднократно пытался вступить в контакт с Лунд, чтобы спросить, как чувствовали себя ее дышащие ртом подопечные спустя недели, месяцы и годы после такой операции, но так и не получил ответа. К счастью, его смог дать один американский ортодонт и исследователь норвежского происхождения, который подошел к делу с другой стороны.

Негуманные опыты Эгиля Харволда, проведенные в 1970-е и 1980-е годы, наверняка не получили бы одобрения со стороны Общества защиты животных, да и вообще любого человека, которому небезразлична судьба братьев наших меньших. В своей лаборатории в Сан-Франциско он собрал группу макак-резусов и вставил половине из них силиконовые затычки глубоко в носовые проходы, а вторая половина могла свободно дышать. Подвергнутые этой операции животные не могли вытащить затычки из носа и вынуждены были постоянно дышать ртом.

Следующие шесть месяцев Харволд измерял у животных зубные дуги, углы подбородков, длину лицевой части черепов и другие параметры. У всех обезьян с заблокированными носовыми проходами отмечались схожие изменения: сужение зубных дуг и широко раскрытые челюсти. Затем Харволд повторил эксперимент, но на этот раз увеличил его продолжительность до двух лет. Последствия оказались еще сильнее. Все это время он фиксировал изменения с помощью фотоаппарата.

Снимки оказывают душераздирающее воздействие. И дело не только в том, что жалко бедных обезьян, но и в том, что они ясно отражают то, что происходит с нами самими. Всего через несколько месяцев мы наблюдаем удлинение лица, вялость челюстных мышц, остекленевший безжизненный взгляд.

Оказывается, дыхание ртом производит в теле физические изменения к худшему. При вдохе через рот снижается давление, в результате чего мягкие ткани в задней части ротовой полости теряют упругость и обвисают, сокращая общий объем полости и затрудняя дыхание. Чем больше мы дышим ртом, тем сильнее это побуждает нас дышать ртом.

«Все, что происходит в носу, влияет на то, что происходит во рту, дыхательных путях и легких, – сказал мне Патрик Маккион в телефонном интервью. Это один из самых известных ирландских авторов книг и ведущий мировой эксперт по вопросам носового дыхания. – Не следует отделять одно от другого. Дыхательные пути действуют как одно целое».

Все это не должно вызывать удивления. Когда наступает сезон аллергий, резко учащается число случаев апноэ во сне и жалоб на затрудненное дыхание. У людей заложены носы, они начинают дышать ртом, и происходит сужение дыхательных путей. «Простая физика», – говорит Маккион.

Сон с открытым ртом еще больше усугубляет проблему. Как только мы кладем голову на подушку, мягкие ткани гортани и языка под действием силы тяготения отвисают, еще сильнее перекрывая дыхательные пути. Через некоторое время они приспосабливаются к такому положению, и храп, а вместе с ним и апноэ превращаются в норму.

* * *

Наступает последняя ночь первой фазы эксперимента. Я сижу на кровати, уставившись в окно.

Когда дует океанский бриз – а такое случается почти каждую ночь – тени деревьев и кустов во дворе, на который выходят окна спальни, начинают двигаться, образуя причудливые узоры, словно в калейдоскопе. В какой-то момент они напоминают господина в жилете с иллюстрации к книге Эдварда Гори, в другой – изогнутые лестницы Эшера. Очередной порыв ветра – и эти образы исчезают, возвращаясь к знакомым очертаниям папоротника, бамбука, бугенвиллии.

Все это многословие означает лишь одно: у меня бессонница. Я подложил под спину побольше подушек и наблюдаю за этими картинами вот уже 15, 20, а может быть, и 40 минут. Я бессознательно пытаюсь высморкаться и очистить нос, но это только вызывает боль. Боль сосредоточена в носовых пазухах, и в данном случае я сам виноват в этом.

Каждую ночь на протяжении прошедших полутора недель у меня возникало ощущение, что я задыхаюсь и умираю во сне оттого, что у меня сжимается горло. Впрочем, так оно и есть. Вынужденное дыхание через рот, должно быть, изменило конфигурацию моих дыхательных путей, как и у обезьян Харволда. Для таких изменений нужны не месяцы, а всего лишь несколько дней. Мое состояние ухудшается с каждым вздохом.

Продолжительность храпа увеличилась на 4 820 процентов по сравнению с тем, что было десятью днями раньше. Впервые я начинаю осознавать, что страдаю от обструктивного апноэ во сне. Хуже всего то, что за ночь в среднем бывает до 25 случаев остановки дыхания, а в результате мне настолько не хватает кислорода, что его уровень в крови упал ниже 85 процентов.

Когда содержание кислорода ниже 90 процентов, это значит, что кровь не может разносить его по тканям в достаточном количестве. Если это продолжается слишком долго, это может привести к сердечной недостаточности, депрессии, проблемам с памятью и преждевременной смерти. Что касается храпа и апноэ, то мои показатели пока еще ниже тех, которые требуют медицинского вмешательства, но они постоянно ухудшаются, пока у меня заткнут нос.

Каждое утро мы с Ольсоном слушаем записи, сделанные за прошедшую ночь. Поначалу мы смеялись, но потом нам стало немного страшно, так как услышанные звуки навевают мысли уже не о довольных спящих пьяницах из романов Диккенса, а о людях, которых пытаются задушить.

«Для полноценного сна надо держать рот закрытым», – писал Левинус Лемниус, голландский врач XVI века, который считается одним из первых исследователей такого явления, как храп. Даже в те времена Левинус знал, насколько вредными могут быть затруднения дыхания во сне. «У тех, кто спит с открытыми челюстями, воздух при дыхании проходит во рту в обоих направлениях, высушивая язык и небо, вследствие чего возникает желание смочить их, принимая питье среди ночи».

И со мной это тоже происходит. При дыхании ртом тело теряет на 40 процентов больше воды. Мне это не казалось столь существенным. Я каждую ночь просыпался от ощущения першения и сухости в горле. Можно, конечно, подумать, что такая потеря жидкости уменьшает потребность в мочеиспускании, но, как ни странно, все происходит наоборот.

В фазе самого глубокого восстановительного сна гипофиз – железа размером с горошину в нижней части мозга – вырабатывает гормоны, контролирующие производство адреналина, эндорфинов, гормонов роста и других веществ, включая вазопрессин, который регулирует накопление жидкости в клетках тела. Благодаря этому животные могут спать всю ночь, не испытывая жажды или потребности в освобождении мочевого пузыря.

Но если организму не хватает времени на глубокий сон, что бывает, например, при хроническом апноэ, нарушается нормальная выработка вазопрессина. Почки выделяют воду, которая вызывает позывы к мочеиспусканию и подает сигнал мозгу, что необходимо восполнить дефицит жидкости. У нас появляется чувство жажды и одновременно желание помочиться. Нехватка вазопрессина объясняет не только наличие у меня чувствительного мочевого пузыря, но и постоянную неутолимую жажду, которую я испытываю каждую ночь.

Есть несколько книг, в которых описывается крайне вредное влияние храпа и апноэ на здоровье. В них даются объяснения, каким образом эти явления могут привести к энурезу, синдрому дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ), диабету, высокому артериальному давлению, раку и т. д. Я читал отчет клиники Майо, в котором делался вывод, что хроническая бессонница, которую долгое время считали психологической проблемой, нередко имеет своей причиной расстройства дыхания. Миллионы американцев, которые страдают от бессонницы и смотрят, подобно мне, в окно, телевизор, свои телефоны или в потолок, не могут спать, потому что им трудно дышать.

И, вопреки распространенному мнению, храп даже в малых дозах нельзя считать нормальным явлением, а малейшие проявления апноэ во сне – это риск серьезных расстройств здоровья. Доктор Кристиан Гильемино, который изучает проблемы сна в Стэнфорде, обнаружил, что детям, у которых никогда не было апноэ, но у которых наблюдалось тяжелое дыхание во сне, легкий храп либо «требовались любые дополнительные усилия для дыхания», могут быть свойственны перепады настроения, скачки артериального давления, трудности в учебе и т. п.

Дыхание через рот сказывается и на моих умственных способностях. Недавнее исследование, проведенное в Японии, показало, что у крыс с заблокированными носовыми проходами, которые были вынуждены дышать ртом, образовывалось меньше клеток в мозге, и им требовалось вдвое больше времени для прохождения лабиринта, чем животным из контрольной группы, которые дышали носом. Еще один японский эксперимент, проведенный в 2013 году на людях, позволил сделать вывод, что при дыхании ртом в префронтальную кору – область головного мозга, которая ассоциируется с СДВГ – попадает меньше кислорода, чем при дыхании носом.

На это обращали внимание еще в древнем Китае. «Дыхание, вошедшее через рот, называется „ни-чи“ – обратное дыхание. Оно очень опасно, – говорится в одном отрывке из Дао. – Следи за тем, чтобы не вдыхать воздух через рот».

Ворочаясь в кровати и борясь с желанием в очередной раз сходить в туалет, я пытаюсь сосредоточиться на позитиве и вспоминаю один череп из коллекции Марианны Эванс, который внушает мне такую нужную сейчас надежду.

* * *

Дело было утром. Эванс сидела перед огромным монитором компьютера в административном офисе своей зубоврачебной практики, расположенной примерно в получасе езды от центра Филадельфии. Белые стены и белый кафельный пол придавали помещению футуристический вид, совсем не похожий на цветную рельефную штукатурку, которой облицовывают современные интерьеры зубных кабинетов, в которых мне до сих пор приходилось бывать, с их папоротниками, аквариумами с золотыми рыбками и фотографиями Робера Дуано. Эванс, как выяснилось, вела совершенно непохожую практику.

Она вывела на экран две фотографии. На одной был древний череп из коллекции Мортона, а на другой – маленькая девочка, ее новый пациент. Будем называть ее Джиджи. Судя по фото, Джиджи было около семи лет. Ее зубы торчали из десен вперед, назад – в любых возможных направлениях. У нее были темные круги под глазами и обветренные губы. Рот был открыт, как будто она собиралась попробовать фруктовое мороженое. Она страдала от хронического храпа, синусита и астмы. Кроме того, у нее появилась первые признаки аллергии на продукты, пыль и шерсть домашних животных.

Джиджи выросла в зажиточной семье. Она питалась по всем правилам, много времени проводила на открытом воздухе, прошла полный курс прививок, принимала витамины D и С и ничем не болела в раннем детстве. И все же результат был налицо. «Я вижу такое каждый день, – сказала Эванс. – Каждый раз одно и то же».

Вот к чему мы пришли: у 90 процентов детей наблюдается деформация ротовых и носовых полостей в той или иной степени. Сорок пять процентов взрослых храпят периодически, а четверть населения – постоянно. Двадцать пять процентов взрослого населения США старше 30 лет испытывают удушье из-за ночного апноэ. По некоторым оценкам, их может быть и около 80 процентов, но они прошли мимо внимания врачей. Большинство населения испытывает затруднения дыхания в той или иной форме.

Мы нашли способы сделать чище наши города и взять под контроль или полностью ликвидировать многие болезни, которые убивали наших предков. Мы стали умнее, выше и сильнее. В среднем мы живем в три раза дольше, чем во времена Индустриальной эры. Нашу планету населяет семь с половинной миллиардов человек – в тысячу раз больше, чем 10 тысяч лет назад.

И все же мы утратили связь с одной из наших самых основных и важных биологических функций.

Эванс нарисовала удручающую картину. Как ни печально, я понимал, что она в полной мере относится и ко мне. Я сидел в этой сияющей чистотой комнате, просматривая на экране череду лиц современных людей и сравнивая их с образцами из коллекции Сэмюэла Мортона. Черепа, принадлежавшие, по его выражению, «деградировавшим австралийцам и готтентотам», отличались идеальной формой и совершенными зубами. В какой-то момент я придвинулся ближе к монитору и увидел свое отражение: скошенную челюсть, заложенный распухший нос, слишком маленький рот, в котором не помещались все зубы. Мне показалось что древний череп говорит: «Ну и дураки же вы!» Я готов был поклясться, что на какой-то короткий миг даже разглядел его ухмылку.

Однако Эванс пригласила меня не для того, чтобы посетовать на нынешнее положение дел. Ее наблюдения за деградацией процесса дыхания у современных людей – это лишь отправная точка. Она занялась этой темой и изучала ее на протяжении многих лет за собственный счет, потому что ей руководило желание помочь. Она и ее коллега Кевин Бойд используют сотни проведенных измерений древних черепов, чтобы построить новую модель дыхания для современных людей. Эванс принадлежит ко все расширяющейся группе пульмонавтов, которые исследуют новые способы лечения дыхательных путей, легких и зубов. Их цель состоит в том, что помочь Джиджи, мне и всем остальным вернуться к древним совершенным формам и стать такими, какими мы были до того, как все пошло прахом.

На мониторе компьютера Эванс появилась новая фотография. Это снова была Джиджи, но у нее уже не было темных кругов под глазами, обвислой кожи и опущенных век. Зубы были ровными, а лицо довольным и сияющим. Она снова дышала носом и уже не храпела. Ее аллергии и респираторные проблемы полностью остались в прошлом. Эта фотография была сделана спустя два года после первой. Джиджи совершенно преобразилась.

То же самое происходит и с другими пациентами – как взрослыми, так и детьми – которые вернули себе способность правильно дышать. Их скошенные челюсти и удлиненные лица приобретают прежнюю, более естественную конфигурацию. У них снижается артериальное давление, пропадают депрессии и головные боли.

Обезьяны Харволда тоже поправились. После двух лет вынужденного дыхания ртом их избавили от силиконовых затычек. Пусть и медленно, но животные вновь привыкли дышать носом. И постепенно их лица и дыхательные пути приобрели прежние формы. Челюсти выдвинулись вперед, лица расширились и вернули свои естественные очертания.

Через шесть месяцев после окончания эксперимента обезьяны снова выглядели как обезьяны, потому что вернулись к нормальному дыханию.

Сидя у себя в спальне и наблюдая за игрой теней за окном, я тоже надеюсь, что мне удастся компенсировать вред, причиненный за последние десять дней и прошедшие сорок лет. Я надеюсь, что смогу заново научиться дышать так, как дышали мои предки. Думаю, что это произойдет уже достаточно скоро.

Завтра утром я избавлюсь от затычек.