Текст книги "Дыхание. Новые факты об утраченном искусстве"

Стаф рисовал свою карту на протяжении половины столетия, которую он провел в непрерывных трудах. Но, когда он умер, карта была утеряна. Покинув клинику, он забрал с собой и свой метод лечения.

* * *

Проведя два часа на сеансе по координации дыхания, я вышел из кабинета Мартин и отправился на поезде в международный аэропорт Ньюарка. Пока мы проезжали мимо болот и преодолевали реку Пассаик, я анализировал методы лечения, которые применяются в настоящее время для лечения почти 4 миллионов американцев, больных эмфиземой. В их числе бронходилататоры, стероиды, антибиотики, кислород и оперативные методы, комплекс реабилитационных мер, в которые входят в числе прочего отказ от курения, физические упражнения, правильное питание, дыхательные упражнения.

И ни одного упоминания о Стафе, или о диафрагме как «втором сердце», или о методике полного выдоха. Никто не говорит об увеличении объема легких и правильном дыхании, которые способны обратить вспять болезнь и продлить жизнь. Эмфизема по-прежнему считается неизлечимым заболеванием.

Глава 5
Медленное дыхание

«Не мог бы ты подать мне оксиметр?» – просит Ольсон, сидящий напротив меня за столом в гостиной. Дело происходит вечером пятого дня фазы восстановления. Все последние 30 минут мы измеряли у себя уровень рН, содержание газов в крови, частоту пульса и другие важные параметры. Эту процедуру мы повторяем вот уже в сорок пятый раз за последние две недели.

Хотя мы с Ольсоном чувствуем огромные изменения, которые происходят в нас с переходом на носовое дыхание, монотонность бытия начинает сводить с ума. В определенное время мы едим ту же еду, что и десять дней назад, потеем на велотренажерах в том же спортивном зале и ведем одни и те же разговоры. Сегодня мы обсуждаем любимую тему Ольсона, которой он занимается все последние десять лет. Это значит, что мы уже в который раз рассуждаем про углекислый газ.

Мне сейчас неловко в этом признаваться, но когда я в первый раз брал интервью у Ольсона более года назад, он не казался мне заслуживающим доверия источником. В ходе наших бесед по скайпу он постоянно подчеркивал важность медленного дыхания и посылал мне множество диаграмм и ссылок на научные труды, доказывающие, что неторопливое дыхание успокаивает тело и мысли. Все это не вызывало сомнения.

Но когда он начал говорить про восстанавливающие свойства газа, который мы считаем ядовитым, это вызвало у меня удивление. «Я действительно считаю, что двуокись углерода для нас более важна, чем кислород», – заявил он мне.

Ольсон утверждал, что в наших телах содержится в 100 раз больше углекислого газа, чем кислорода (и это правда) и что большинству из нас следовало бы иметь его побольше (тоже правда). Он сказал, что причиной расцвета жизни во время «кембрийского взрыва» 500 миллионов лет назад был не столько кислород, сколько огромное количество углекислого газа в атмосфере. По его словам, люди, повышая содержание этого токсичного газа в своем организме, могут обострить ум, сжечь лишний жир, а в некоторых случаях и излечиться от болезней.

Спустя некоторое время я заподозрил, что у Ольсона не все дома и что он, мягко говоря, сильно преувеличивает. Я начал считать, что наши долгие беседы – это пустая трата времени.

Ведь двуокись углерода – это отход, образующийся в ходе жизнедеятельности. Он образуется при сжигании дерева и при гниении фруктов. Тренер в секции бокса, которую я посещал, постоянно твердил ученикам, что они должны «глубоко дышать, чтобы выгнать весь углекислый газ из организма». И все считали, что это хороший совет. А сегодня мы чуть ли не каждый день читаем в новостях, что Земля разогревается, потому что в атмосфере скопилось слишком много двуокиси углерода. Гибнут животные, которых убивает этот газ.

Ольсон же доказывал совершенно обратное. Он настаивал, что двуокись углерода полезна, и предостерегал: избыток кислорода в организме может принести больше вреда, чем пользы. «Быстрое и глубокое дыхание – это худший совет, который я могу тебе дать, – говорил он. – Такой способ дыхания вреден, потому что вымывает из организма тот самый углекислый газ».

Эти беседы продолжались несколько месяцев и в конце концов настолько заинтриговали и сбили меня с толку, что я решил слетать в Швецию и провести несколько дней с Ольсоном, чтобы узнать побольше о самом недооцененном газе во вселенной.

* * *

В середине ноября я прилетел в Стокгольм и сел в поезд, который привез меня в промышленное предместье. Сквозь окна гостиничного фойе пробивались косые лучи солнечного света. На небе скапливались угрожающего вида облака, и все вокруг дышало надвигающейся долгой зимой.

Ольсон появился минута в минуту, сел напротив меня и поставил на стол стакан с водой. На нем были линялые джинсы, белые теннисные туфли и отглаженная белая рубашка. На лице у него было написано спокойствие, которое можно увидеть у обезьян, амишей, да и вообще у всех, кто проводит много времени в своем внутреннем мире. Для его речи была характерна мягкость и свойственная всем скандинавам безупречность английского языка без всяких «э-э-э» и запинок.

«Меня ожидал такой же конец, как и моего отца», – сказал Ольсон, водя пальцем по запотевшему стакану. Его отец испытывал хронический стресс, всегда усиленно дышал, из-за чего имел высокое давление и легочное заболевание. Он умер в 68 лет с дыхательной трубкой в горле. «Я знал многих людей, которые умерли по тем же причинам», – сказал Ольсон. Он решил набраться знаний, чтобы быть готовым к тому, что еще может случиться с ним и его семьей.

После долгого трудового дня в компании, занимавшейся программным обеспечением, он шел домой и садился за медицинскую литературу. Он беседовал с врачами, хирургами, тренерами, учеными. В конце концов он продал свой бизнес, избавился от дорогих машин и большого дома, развелся и снял небольшую квартирку. Там он провел шесть лет, нигде не работая. Сидя в одиночестве, он пытался разгадать тайны здоровья, медицины и особенно дыхания и роли двуокиси углерода в организме. «У йогов есть книги о пране, а кроме того, существует богатая медицинская литература, посвященная патологиям, содержанию газов в крови, болезням и искусственной вентиляции легких».

Короче говоря, Ольсон пришел к тому же, что и я, но на несколько лет раньше. Он понял, что существует расхождение между теоретическими знаниями о дыхании и той практической ролью, которую оно играет в нашем теле. Он обнаружил, что ученые уже достаточно хорошо выяснили причины возникновения проблем с дыханием, но уделяли очень мало внимания вопросам развития заболеваний и их предотвращения.

И он был не одинок. Врачи жаловались на создавшееся положение уже десятилетиями. «Область респираторной физиологии развивается во всех направлениях, но большинство физиологов отдают предпочтение таким проблемам, как объем легких, их вентиляция, циркуляция, газообмен, механика дыхания, метаболические проблемы дыхания, контроль за дыхательными процессами, и лишь немногие уделяют внимание мышцам, благодаря которым, собственно, и совершается дыхание», – писал один врач в 1958 году. Ему вторит другой: «Вплоть до семнадцатого века большинство великих врачей и анатомов еще проявляли интерес к дыхательным мышцам и механике дыхания. С тех пор на эти мышцы обращают все меньше внимания, и они остались на ничейной территории между анатомией и физиологией».

Врачи прошлых времен обнаружили то, к чему Ольсон пришел значительно позже: лучший способ профилактики многих проблем со здоровьем, улучшения спортивных достижений и увеличения продолжительности жизни заключается в том, чтобы сосредоточиться на балансе кислорода и углекислого газа в организме. А для этого надо научиться вдыхать и выдыхать медленно.

* * *

Каким образом вдыхание меньшего количества воздуха и повышение содержания двуокиси углерода в крови может увеличить содержание кислорода в наших тканях и органах? Почему «меньше» значит в данном случае «больше»?

Чтобы понять эту противоречивую концепцию, необходимо обратиться к частям тела, расположенным ниже носа и рта, которые представляют собой лишь входные ворота для дыхания. Вся суть 25 тысяч вдохов и выдохов, которые мы делаем каждый день, раскрывается глубже. И чем дальше мы проникнем вслед за воздухом в глубь организма, тем больше удивительных и странных открытий ожидает нас.

Ваше тело, как и все остальные человеческие тела, состоит по сути дела из проходов. Бывают проходы пошире, вроде гортани и придаточных пазух носа, а бывают совсем крошечные – вроде капилляров. Проходы, по которым воздух проникает в ткани легких, очень малы, и их очень много. Если сложить в одну линию все дыхательные пути нашего тела, они протянутся на две с половиной тысячи километров.

Воздух, который вы вдохнули, сначала попадает в гортань, потом минует развилку, где трахея делится на два бронха, ведущие к левому и правому легкому. Далее начинается деление на все более мелкие дыхательные пути, называемые бронхиолами, а в конце его ждут 500 миллионов тупиков, в которых находятся крошечные клубочки – альвеолы.

Далее начинаются сложные процессы, разобраться в которых поможет следующая аналогия.

Предположим, вы решили съездить в круиз по реке, и вот вы видите, как корабль пришвартовывается к пристани. Вы проходите контроль, поднимаетесь на борт, и корабль отплывает. Примерно так же ведут себя молекулы кислорода, попав в альвеолы. Каждая альвеола – это маленькая «пристань», окруженная рекой из плазмы крови, в которой плавают красные кровяные тельца. Когда эти тельца проплывают мимо, молекулы кислорода проходят сквозь мембрану альвеолы и устраиваются на судне.

На корабле есть пассажирские каюты. В красных кровяных тельцах эту роль играют молекулы белка гемоглобина. Кислород присоединяется к гемоглобину и путешествует вместе с ним в глубь тела.

По мере того как кровь проходит через ткани и мышцы, «пассажиры» (молекулы кислорода) постепенно сходят на берег, обеспечивая горючее для голодных клеток. На освободившиеся места садятся другие пассажиры – молекулы двуокиси углерода, которые представляют собой «отходы» обмена веществ, и корабль отправляется в обратный путь к легким.

Кровь темнеет, когда в ней снижается содержание кислорода. Венозная кровь кажется даже чуть синеватой (на самом деле она темно-красная). Артериальная кровь, все еще наполненная кислородом, будет казаться ярко-красной. Именно эти газы придают венам и артериям их отличительные цвета.

В конце концов круизное судно завершает круг и возвращается в порт, откуда и начиналось путешествие – в легкие, где двуокись углерода удаляется из тела через альвеолы, гортань, рот и нос во время выдоха. При следующем вдохе пассажирские места занимают новые молекулы кислорода, и весь процесс повторяется с самого начала.

Каждая здоровая клетка тела получает энергию из кислорода. Весь круиз длится около минуты, а цифры, описывающие процесс, поражают воображение. Внутри каждого из 25 триллионов красных кровяных телец содержится 270 миллионов молекул гемоглобина, каждая из которых связывается с четырьмя молекулами кислорода. Это значит, что каждое красное кровяное тельце в ходе круиза перевозит миллиард молекул кислорода.

Таким образом в самом процессе дыхания и роли двуокиси углерода в газообмене нет ничего противоречивого. Это азы биохимии. Менее известно то значение, которое двуокись углерода играет в похудении. Молекула углекислого газа имеет вес, и выдыхаемый нами воздух весит больше, чем вдыхаемый. Таким образом, похудение осуществляется не только за счет потоотделения и сжигания жира. Мы теряем вес с каждым выдохом.

Из каждых десяти потерянных килограммов восемь с половиной покидают наше тело через легкие, и значительную часть этого веса составляет двуокись углерода в смеси с водяным паром. Остальное выходит из организма с потом или мочой. Этот факт упускают из вида многие врачи, диетологи и другие профессионалы. Легкие – это часть системы регулирования веса тела.

«Все только и твердят о кислороде, – сказал мне Ольсон во время интервью в Стокгольме, – но здоровому организму всегда хватает кислорода независимо от того, делаем мы тридцать вдохов в минуту или только пять!»

На самом деле нашему телу для правильного функционирования не так уж важно, насколько быстро или глубоко мы дышим. Ему требуется не столько свежий воздух, сколько двуокись углерода.

Это обнаружил более века назад в своей копенгагенской лаборатории один датский физиолог с большими мешками под глазами по имени Кристиан Бор. В свои тридцать лет Бор получил уже несколько ученых степеней в области медицины и физиологии и работал в университете Копенгагена. Дыхание было его коньком. Он знал, что кислород представляет собой клеточное горючее и что он переносится гемоглобином. Ему было также известно, что когда кислород поступает в клетку, из нее извлекается двуокись углерода.

Однако Бор не знал, почему происходит эта замена. Почему одни клетки усваивают кислород лучше, чем другие? Что заставляет миллиарды молекул гемоглобина отдавать кислород точно в нужное время и в нужном месте? Как на самом деле происходит дыхание?

Он начал эксперименты. Бор измерял, сколько кислорода потребляют куры, морские свинки, ужи, собаки, лошади и сколько углекислого газа они производят. Кроме того, он помещал кровь в среду, состоявшую из различных смесей газов. Кровь, содержавшая наибольшее количество двуокиси углерода (более кислая), способствовала отделению кислорода от гемоглобина. Таким образом двуокись углерода выступала как бы в роли адвоката в бракоразводном процессе. Она освобождала кислород и давала ему возможность присоединиться к чему-нибудь другому.

Это открытие позволило объяснить, почему мышцы, испытывающие физическую нагрузку, потребляют больше кислорода, чем неиспользуемые. Они просто производят больше углекислого газа, который как бы «притягивает» к себе кислород. Своего рода доставка под заказ на молекулярном уровне. Кроме того, двуокись углерода демонстрирует сосудорасширяющий эффект, чтобы сосуды могли доставлять больше кислорода голодным клеткам. Таким образом, более редкое дыхание позволяло животным производить больше энергии, причем более эффективным путем.

В то же время частое «паническое» дыхание вымывало двуокись углерода из тканей. Всего несколько секунд учащенного дыхания, не вызванного метаболической потребностью, могут снизить снабжение мышц, тканей и органов кровью. У человека в этом случае могут начаться головокружение, судороги, головная боль. Он может даже потерять сознание. Если ткани недостаточно снабжаются кровью продолжительное время, они начинают деградировать.

В 1904 году Бор опубликовал научную работу под названием «Влияние содержания двуокиси углерода в крови на ее способность связываться с кислородом». Она произвела сенсацию в среде ученых и инспирировала множество новых исследований этого во многом недооцененного газа. Вскоре после этого Янделл Хендерсон, директор лаборатории прикладной физиологии Йельского университета, начал собственные эксперименты. Хендерсон также посвятил много лет изучению метаболизма и, подобно Бору, был убежден, что углекислый газ не менее важен для организма, чем витамины.

«Хотя клиницисты по-прежнему с недоверием относятся к этой мысли, кислород не может считаться стимулирующим началом для живых существ, – писал Хендерсон в «Энциклопедии медицины». – Если зажечь огонь в среде чистого кислорода, а не воздуха, горение будет протекать с колоссальной интенсивностью. Но когда человек или животное дышит кислородом или воздухом, обогащенным кислородом, это не значит, что организм потребляет его в большем количестве и что он вырабатывает больше тепла или двуокиси углерода, чем при дыхании обычным воздухом».

Здоровому организму вдыхание чистого кислорода не принесет никакой пользы. Оно не только ничуть не повысит содержание этого газа в тканях и органах, но и, напротив, может вызвать кислородное голодание. Другими словами, чистый кислород, который футболист жадно глотает в перерыве между таймами или пассажир самолета покупает за 50 долларов в «кислородном баре» аэропорта, не пойдут им на пользу. Вдыхание кислорода может повысить его содержание в крови на один-два процента, но он не дойдет до голодающих клеток тела, а просто выйдет наружу с очередным выдохом[2]2
  Хендерсон обнаружил еще сто лет назад, что чистый кислород полезен только тем, кто находится на большой высоте (так как там его содержание в воздухе снижено), или больным людям, которые неспособны поддерживать его необходимый уровень в крови (выше 90 процентов) за счет нормального дыхания. Но даже в случае болезни длительное потребление дополнительного кислорода вредит легким и снижает количество красных кровяных телец, что затрудняет впоследствии получение необходимой дозы кислорода из воздуха.


[Закрыть].

Для доказательства этого утверждения Хендерсон провел большое количество негуманных опытов на собаках, о которых так же тяжело читать, как и об экспериментах Харволда с обезьянами.

Он укладывал собак на лабораторный стол и вставлял им трубку в горло, а морды закрывал резиновой маской. На конце трубки находилась резиновая груша. Это позволяло Хендерсону вручную контролировать количество воздуха, поступающее в организм собаки, и частоту дыхания. Он подсоединил трубку к бутыли с эфиром, который служил в качестве анестезирующего средства в ходе эксперимента. Записывающие приборы фиксировали частоту сердечных сокращений, уровни содержания двуокиси углерода и кислорода, а также другие параметры.

По мере того как Хендерсон все чаще приводил в действие грушу, частота пульса у животных быстро возрастала с 40 до 200 и более ударов в минуту. В конечном итоге артериальная кровь насыщалась кислородом до такой степени, что в ней оставалось очень мало двуокиси углерода, и это приводило к отказу мышц, тканей и органов. У некоторых собак начинались неконтролируемые спазмы, и они впадали в кому. Если Хендерсон продолжал накачивать воздух, организмы собак переполнялись кислородом, но у них возникал дефицит двуокиси углерода, и они погибали.

Собак Хендерсона убивало дыхание.

Выжившим собакам Хендерсон сокращал подачу воздуха, приводя в действие грушу все реже и реже. При этом он наблюдал, что частота пульса сразу же падала до 40 ударов в минуту. Но ускорение или замедление частоты сердечных сокращений зависело не от дыхания как такового, а от количества углекислого газа в крови.

Затем Херденсон принуждал собак дышать немного чаще, чем обычно, что лишь слегка превышало их метаболические потребности. При этом частота пульса умеренно возрастала, а углекислый газ в крови оказывался в небольшом дефиците. Так создавались условия для умеренной гипервентиляции, свойственной многим людям.

Собаки становились возбужденными, дезориентированными. В их поведении появлялась тревожность, глаза были остекленевшими. Таким образом, легкая гипервентиляция вызывала то же состояние, что и высотная болезнь или приступ паники. Для снижения частоты сердечных сокращений до нормальных показателей Хендерсон вводил собакам морфий и другие наркотики. Они оказывали частичное действие, так как, по наблюдениям Хендерсона, помогали повысить содержание двуокиси углерода.

Однако для возвращения животных в нормальное состояние имелся и другой путь: надо было просто дать им возможность дышать медленно. Как только Хендерсон снижал частоту дыхания с 200 вдохов в минуту до нормальной и соответствующей метаболизму собаки, конвульсии, ступор и тревожность исчезали. Животные успокаивались, их мышцы расслаблялись, и они наслаждались покоем.

«Двуокись углерода представляет собой главный гормон для всего организма. Это единственное вещество, производимое всеми видами тканей и воздействующее, по-видимому, на любой орган. – писал впоследствии Хендерсон. – Двуокись углерода – это фактически более фундаментальный компонент живой материи, чем кислород».

* * *

Я провел с Ольсоном в Стокгольме три дня. Мы просмотрели горы таблиц и диаграмм, побеседовали о Боре и Хендерсоне, а также о других прославленных пульмонавтах. К концу поездки я понял, что долгие годы придерживался весьма ограниченных и неправильных взглядов на дыхание. Мне наконец стало понятно, почему Ольсон с такой одержимостью взялся за свои исследования, отказавшись от обеспеченной жизни и поселившись в маленькой квартирке, заваленной работами по биохимии, оборудованием и емкостями с углекислым газом; почему он потратил столько месяцев, записывая, какие изменения производит двуокись углерода в его организме при разных способах дыхания и как она влияет на артериальное давление, энергичность и уровень стресса.

Я понял, почему на его первую конференцию по дыханию, организованную в 2010 году, пришел всего один человек и почему в настоящее время он стал в Швеции кем-то вроде медиа-звезды, собирающей огромные аудитории. Сегодня его улыбающееся и загорелое лицо постоянно мелькает на страницах газет, журналов и телевизионных экранах. В своих интервью он пропагандирует лечебный эффект носового дыхания и заклинает своих слушателей дышать медленнее.

Вернувшись в Сан-Франциско, я продолжал контактировать с Ольсоном. Каждые несколько недель я получал от него по электронной почте или скайпу какую-нибудь информацию о древнем открытии, которое он заново откопал в своей медицинской библиотеке. Он продолжал эксперименты над собой, используя свое тело как доказательство того, какой силой обладает дыхание и на какие чудеса способен «отход жизнедеятельности» – углекислый газ.

Вот почему спустя год после нашей первой встречи Ольсон оказался в моей гостиной в Сан-Франциско с дыхательной маской на лице и датчиком ЭКГ, прикрепленным к уху.

* * *

«Не мог бы ты подать мне оксиметр?» – повторяет Ольсон, сидящий напротив меня.

Мы только что закончили наше послеобеденное тестирование, и Ольсон подключается к прибору, который измеряет содержание двуокиси углерода, аммиака и других веществ в выдыхаемом воздухе и является аналогом алкометра, определяющего наличие алкоголя в крови. Он закрепляет оксиметр на пальце и начинает отсчитывать секунды.

Не знаю, сказалось ли на нас повышенное содержание двуокиси углерода и окиси азота в результате носового дыхания, но мы чувствуем себя сегодня слегка разбитыми. Мало нам было рентгенологических обследований и функциональных дыхательных проб в Стэнфорде, так мы еще набрали оборудования для домашней лаборатории на несколько тысяч долларов. Вот уже две недели мы непрерывно делаем тесты, и это начинает утомлять. Но сегодня что-то новенькое.

Ольсон вытирает руку о свитер и поворачивается так, чтобы я мог видеть показания на приборах. Все жизненно важные параметры в норме: пульс 75, систолическое давление 126, содержание кислорода 97 процентов. Три, два, один — он начинает дышать. Но делает это медленно, очень медленно. Он вдыхает и выдыхает в три раза медленнее, чем среднестатистический американец. Вместо 18 вдохов в минуту он делает шесть, втягивая воздух носом и выпуская через рот. Я наблюдаю, как содержание двуокиси углерода поднимается с 5 до 6 процентов и продолжает расти. Спустя минуту оно уже на 25 процентов выше, чем всего несколько минут назад, и благодаря этому он переходит из вредной для здоровья зоны гипокапнии (пониженного содержания углекислого газа в крови) в зону медицинской нормы. Тем временем его артериальное давление падает на пять пунктов, да и пульс снижается примерно до 65 ударов в минуту.

Единственное, что остается без изменений, – это кислород. С начала и до конца теста, даже несмотря на то, что он дышит втрое реже обычного, уровень кислорода не колеблется: 97 процентов.

Те же обескураживающие результаты мы получили и чуть раньше на этой неделе, проводя занятия на велотренажерах. Начало тренировки, как всегда, было трудным. Наши легкие и вся дыхательная система отчаянно пытались восполнить потребности голодных тканей и мышц. Обычно я в таких случаях открываю рот и начинаю хватать воздух, чтобы утолить потребность в кислороде. Но вот уже несколько дней я заставляю себя дышать спокойнее и медленнее несмотря на то, что кручу педали все быстрее и с большим усилием. У меня возникает ощущение удушья, я чувствую, что лишаю свое тело горючего, но потом я смотрю на оксиметр и в очередной раз убеждаюсь, что как бы медленно я ни дышал и как бы быстро ни крутил педали, уровень кислорода постоянно держится на отметке 97 процентов.

Оказывается, если дышать в нормальном темпе, наши легкие усваивают только около четверти доступного кислорода, содержащегося в воздухе. И большая часть этого кислорода опять выдыхается. Дыша медленнее, мы даем возможность легким усвоить больше кислорода за меньшее количество вдохов.

«Если мы благодаря тренировкам и упорству сможем выдерживать ту же нагрузку, делая всего 14 вдохов в минуту, а не 47, как обычно, то какие у нас могут быть причины не делать этого? – писал Джон Дуйяр, тренер, проводивший эксперименты на велотренажерах еще в 1990-е годы. – Убеждаясь с каждым днем, что можно бегать быстрее без учащения дыхания, вы сможете понять истинное значение слова фитнес».

Я понял, что дыхание в чем-то схоже с греблей. Можно сделать множество коротких и частых гребков, и это приведет вас туда, куда вы направляетесь, но такая техника не идет ни в какой сравнение с эффективностью немногих, но зато размашистых и сильных гребков.

На второй день медленного носового дыхания я на 200 метров перекрыл дистанцию, которую раньше преодолевал, дыша через рот. Во время следующей тренировки я проехал уже на 580 метров дальше, то есть добился 5-процентного прироста по сравнению с фазой дыхания через рот. На пятой тренировке я проехал на 1200 метров больше, затратив ровно столько же времени и энергии, сколько на предыдущей неделе. Это была существенная прибавка. Конечно, до успехов велосипедистов Дуйяра мне было еще далеко, но я приближался к ним.

Во время тренировки я начал экспериментировать с дыханием. Я старался дышать все медленнее и медленнее, пытаясь довести частоту дыхания с привычных двадцати вдохов в минуту до шести. У меня сразу появилось ощущение нехватки воздуха и клаустрофобии. Спустя примерно минуту я взглянул на оксиметр, чтобы посмотреть, сколько кислорода потерял мой страдающий организм.

Оказалось, что содержание кислорода не снизилось за счет медленного дыхания, как можно было бы предположить. Наоборот, оно повысилось.

* * *

И в заключение еще несколько слов о медленном дыхании. Поговорим о молитвах.

Когда буддистские монахи распевают свою самую известную мантру Ом Мани Падме Хум, каждый слог длится шесть секунд, а затем следует шестисекундная пауза для вдоха, после чего все начинается сначала. Традиционный «священный звук вселенной» Ом, используемый в джайнизме и других религиях, тоже длится шесть секунд, после чего следует шестисекундный вдох.

Одна из самых известных мантр в кундалини-йоге – са та на ма – также произносится нараспев в течение шести секунд с шестисекундной паузой для вдоха. Далее можно упомянуть древние индуистские позы, которые называются мудрами. Практика под названием кхечари имеет целью достижение физического и душевного здоровья и преодоление болезней. При этом язык подводится к мягкому небу, чтобы его кончик был направлен в сторону носовой полости. Глубокое и спокойное дыхание в этом положении также длится шесть секунд. Японцы, африканцы, гавайцы, американские индейцы, буддисты, даосисты, христиане – все эти культуры и религии когда-то выработали способы молитвы, для которых характерны одни и те же модели дыхания. И все эти модели оказывают успокаивающий эффект.

В 2001 году ученые из университета итальянского города Павия сформировали группу из двух десятков человек, снабдили их датчиками для измерения некоторых параметров кровообращения, частоты сердечных сокращений и реакций нервной системы и предложили читать буддистские мантры, а также оригинальную латинскую версию цикла молитв по четкам «Аве Мария» (Розарий), половина из которых произносится священником, а половина – прихожанами. Они были поражены, узнав, что среднее количество вдохов на каждый цикл было «почти в точности» одинаково, но чуть чаще, чем у индуистов, даосистов и американских индейцев: 5,5 вдоха в минуту.

Но еще более удивительным оказалось влияние такого дыхания на испытуемых. Пока они придерживались этой модели, улучшалось кровоснабжение мозга, и все системы тела – сердце, кровеносная и нервная системы – работали согласованно, скоординированно и на пике эффективности. В тот момент, когда люди возвращались к спонтанному дыханию или начинали говорить, их сердцебиение становилось немного хаотичнее, а координация всех систем расстраивалась. Но стоило им вновь начать дышать медленно и свободно, как все опять налаживалось.

Спустя десять лет после эксперимента в Павии два известных профессора в Нью-Йорке – Патрисия Гербарг и Ричард Браун – применили ту же модель дыхания (правда, без молитв) к пациентам, которые страдали от тревожных расстройств и депрессий. Некоторым пациентам медленное дыхание давалось с трудом, поэтому Гербарг и Браун порекомендовали для них облегченный вариант, который предусматривал вдох продолжительностью три секунды и выдох примерно такой же продолжительности. По мере того как пациенты осваивались, они начинали дышать медленнее.

Как выяснилось, самым эффективным ритмом дыхания стало случайно сложившееся совпадение продолжительности вдоха и выдоха (по 5,5 секунды) и количество вдохов в минуту – тоже 5,5. Это был тот же самый ритм, как и при чтении молитв по четкам.

Результаты оказались поразительными, даже если пациенты практиковались в медленном дыхании только по пять-десять минут в день. «Я видел, как менялось состояние пациентов за счет регулярных дыхательных упражнений», – рассказывал Браун. Вместе с Гербарг они использовали описанную модель дыхания для восстановления легких пациентов, которые выжили после теракта 11 сентября, но страдали от мучительного хронического кашля, вызванного пылью и газами в развалинах. От этой болезни до сих пор не было лечения, но уже спустя два месяца у пациентов наблюдалось существенное улучшение только за счет медленного дыхания, в котором они практиковались по нескольку раз в день.

Гербарг и Браун написали книги и опубликовали несколько научных статей о восстановительной способности медленного дыхания, которое получило название «резонансного», или «согласованного». Применение метода не требовало каких-то больших усилий, умений или затрат времени. Эти упражнения можно выполнять где и когда угодно. «При этом вы сохраняете полную приватность, – писала Гербарг. – Никто не узнает, что вы упражняетесь».

Это резонансное дыхание во многом напоминало по своему эффекту медитацию для тех, кто не хотел медитировать, или йогу для тех, кому лень было вставать с дивана. Метод обладал исцеляющим воздействием молитвы для людей, не склонных к религии.

Имеет ли значение, длится вдох шесть или пять секунд? Какую роль тут могут сыграть полсекунды? Почему так важно, чтобы продолжительность вдоха составляла около 5,5 секунд?