Текст книги "Исследования семьи: основные понятия"

Забота

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Забота относится как к совокупности чувств, так и видов деятельности и ресурсов, связанных с осуществлением поддерживающих отношений, в диапазоне от близких членов семьи до чужих людей.

ДИСКУССИЯ

Существует сложная связь между понятиями «семья» и «забота», а также между академическими исследованиями ухода и заботы и фамилистикой. Семья часто «по умолчанию» воспринимается как главная территория заботы, включающей отношения любви, поддержки и воспитания. Феминистские авторы, в частности, утверждали, что семья, забота и гендер являются взаимосвязанными параметрами социальной жизни, которые должны рассматриваться по отдельности. Они начали изучать заботу как социально сконструированную, а не «естественную» совокупность видов деятельности, требующих значительного труда и усилий. В обществах Европы и Нового Света вопрос о заботе стал актуальным в связи с развитием социальной политики, наряду с созданием специальных услуг, связанных с оказанием заботы, и признанием роли осуществляющего заботу как в социальных институтах, так и в семье, особенно в контексте старения населения. Неоплачиваемая забота стала одним из основных вопросов в семейной политике, в частности, в отношении цели достижения гендерного равенства в сфере баланса семьи и работы [Lewis, 2006].

Термин «забота» включает в себя как физическую нагрузку, связанную с уходом за кем-либо, так и чувство заботы о ком-либо, которые могут осуществляться в различных сферах (публичной/приватной) и условиях (формальных/неформальных), с разными финансовыми последствиями (оплачиваться/не оплачиваться). Забота также подразумевает моральные обертоны, поскольку содержит в себе элементы переговоров, взаимности (reciprocity) и достоинства, в связи с которыми идентичности «родных людей» подкрепляются либо, наоборот, разрушаются [Finch, Mason, 1993]. Этот термин также может быть политически использован для продвижения определенной повестки. Например, в Великобритании термин «приемный родитель» был заменен на термин «осуществляющий заботу в приемной семье» (foster carer), чтобы подчеркнуть, что это профессиональная роль. Тем не менее «заботящимся» о детях может быть и приемный воспитатель, и няня, и родитель. Забота о детях, таким образом, может означать как (полу)профессиональную роль (подразумевающую «работу»), так и естественную составную часть родительской функции. Услуги по уходу, однако, как правило, предоставляются пожилым людям или людям с ограниченными возможностями, а не детям. Термин «забота» также может иметь различное юридическое значение для детей, позиционируя их как иждивенцев, нуждающихся в заботе и защите, либо как опасных существ, нуждающихся в заботе/попечении и контроле.

Часто предполагается, что забота, как и материнство, является «естественной» чертой женского характера. Теоретизируя понятие «заботы», феминистские авторы показали, что она формируется социально, а также подчеркнули необходимость понимания ее ценности и политических последствий. Политика «заботы сообщества» (community care), например, может служить всего лишь эвфемизмом для «семейной заботы», неявно понимаемой как женская обязанность. «Уход за» и «забота о», различие между которыми отмечалось выше, послужили темой для дискуссии о заботе как деятельности и заботе как отношении: последняя подразумевает чувство ответственности [Tronto, 1993]. Кроме того, гендерный по своей сути смысл заботы влияет на представления о материальной поддержке заботящимся.

Другие авторы анализировали, отличается ли, и если да, то как именно, забота, осуществляемая в домашнем или семейном контексте, от заботы как вида оплачиваемого труда, выполняемого в публичной сфере. Забота, оказываемая в форме оплачиваемой занятости – будь то уход за пожилыми или инвалидами по месту жительства, уход в больницах или забота о маленьких детях, – содержит в себе внутренний конфликт между идеей платного физического труда, с одной стороны, и ожиданиями, вытекающими из представлений о личной вовлеченности, которую подразумевает семейная забота – с другой; это влияет на низкую оплату труда и низкий статус специалистов по уходу. В то же время плата за неформальную заботу может рассматриваться как подрыв ее предполагаемой основы в виде эмоциональных связей.

С семейной заботой ассоциируется не только гендер, но и возрастной статус, класс и этническая принадлежность. Возрастной статус означает, что понятие «сидеть с детьми» рассматривается как анахронизм в большинстве обществ Европы и Нового Света. Кроме того, предполагается, что отношения заботы между взрослым родственниками будут включать в себя элементы взаимности и заслуженности (deservingness), которые не относятся к уходу за детьми. Социальное и материальное неравенство означает, что работа по уходу может распределяться вдоль классовых и расовых линий, например, через «глобальные цепочки заботы» [Hochschild, 2000], когда женщины из развивающихся стран нанимаются ухаживать за детьми в более богатых странах, при этом они отправляют деньги домой, чтобы заплатить другим женщинам, которые заботятся об их собственных детях в их родных странах. Это привлекает внимание к различным социальным условиям, в которых возникают отношения заботы, подрывая представления о семьях как самодостаточных единицах.

Феминистские теоретики разработали также философские подходы к заботе как к основе системы ценностей и этических суждений [Held, 2006] и ключевому аспекту гражданства [Sevenhuijsen, 1998]. Однако существует тонкий баланс между прославлением женской заботливости, считающейся «естественным» для женщин свойством, и раскрытием ценности подобных человеческих качеств и за пределами семейной жизни. Феминистки обратили внимание не только на тяжесть большинства видов работ, связанных с уходом за людьми, но и на те качества, которые необходимы для заботы. Анализ заботы показал, что она требует таких качеств, как внимательность, ответственность, доверие, компетентность и отзывчивость к человеческим слабостям, а также подразумевает особый вид «материнского мышления» (maternal thinking), проявляющийся, в частности, в способности беречь, воспитывать и обучать [Ruddick, 1990]. Забота может также рассматриваться в качестве основы для этического суждения, являющегося контекстным, релятивным, ценным в конкретной ситуации и зависящим от обстоятельств, а не универсальным, абстрактным и формальным. В этом качестве, она представляет собой легитимную основу для политической теории [Sevenhuijsen, 1998] и для социальной жизни в целом, а также для личной жизни.

Однако в последнее время некоторые феминистские представления о заботе были оспорены со стороны постколониальной теории [Raghuram et al., 2009]. Существует также и дискуссия о том, насколько этика заботы может противоречить этике справедливости как в публичной, так и в семейной жизни, например, имеют ли все члены семьи право на равный доступ ко всем семейным ресурсам в плане распределительной справедливости (justice) (хотя применительно к семейной жизни, может быть, больше подходит слово честность – fairness) [Ribbens McCarthy et al., 2003].

Исследования инвалидности также внесли вклад в эту дискуссию [Garland-Thomson, 2006], подчеркнув, что во взаимоотношениях фигура получающего заботу не менее важна, чем фигура заботящегося. Это поднимает вопрос о том, в какой степени отношения заботы однонаправленны и включают в себя власть и подчинение, и не слишком ли проблематично само понятие «заботы», чтобы быть полезным. Забота по определению предполагает фокус на человеческих слабостях и в этом качестве содержит в себе потенциал для злоупотреблений и пренебрежения. Одновременно она указывает на те аспекты, в которых уязвимость и слабость являются частью человеческого существования, так что не существует жесткой границы между заботящимся и объектом заботы. Следовательно, идеи зависимости и независимости могут быть переопределены в направлении идеи взаимозависимости.

Определенные представления о власти встроены в само понятие независимой и автономной личности, доминирующее в постпросвещенческих западных культурах, которое предполагает, что осуществление власти над другим человеком есть нечто противоположное заботе. С этой точки зрения власть предполагает навязывание желаний одного человека другому, в то время как забота понимается, наоборот, как приоритет пожеланий или потребностей другого над своими собственными. Иное понимание личности как внутренне зависимой от других людей приводит к другому понятию власти, в котором забота о ком-то другом может также восприниматься как забота о себе. С этой точки зрения самоопределение личности может быть связано с тем, о ком она заботится, и это может считаться главным признаком любви, а иногда и другим, по отношению к западному, опытом семейной жизни в целом [Kağitçibasi, 2005].

РЕЗЮМЕ

Представления о заботе и семье тесно связаны между собой. Подчеркивание и прославление заботливости как «естественного» женского качества влечет за собой риск того, что может остаться незамеченной ее амбивалентность. Феминистские авторы, в частности, теоретически анализируют разные грани заботы и изучают ее значение для публичной сферы и семейной жизни, не теряя из виду ее неоднозначности. С эмоциональной точки зрения забота может быть источником позитивного, вознаграждающего опыта, а также нежелательным долгом и обязанностями. В качестве деятельности она может восприниматься как связь с другим человеком либо как утомительная тяжелая работа и потенциальная эксплуатация. Международные факторы заботы привлекли к себе внимание в связи с их экономическими, политическими и семейными последствиями. Обсуждается также применимость этики заботы для политических систем и для семейной жизни.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

Дэвид Морган [Morgan, 1996] предлагает дискуссию о том, почему забота и гендер так тесно взаимосвязаны. Финк [Fink, 2004] исследует взаимодействие между заботой, семейной жизнью и социальной политикой. Хелд [Held, 2006] обсуждает этику заботы по отношению к теории морали и обществу. Йейтс [Yeates, 2009] делает обзор глобализации, заботы и ее последствий для семейной жизни и общественного воспроизводства.

Связанные понятия: Разделение труда; Семейная политика; Феминизм; Власть.

Изменения и преемственность в семье

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Вопросы об изменениях и преемственности в семье являются аспектом основных дебатов о господствующих тенденциях и моделях в природе семейной жизни и отношений.

ДИСКУССИЯ

Большая часть современных дискуссий о семье в обществах Европы и Нового Света концентрируется на идее беспрецедентных изменений в семьях со времени индустриализации и в XXI в. Одна точка зрения на изменения семьи связана с тем, что они объясняются как ответ на меняющиеся потребности широких социальных систем, в первую очередь на потребности экономики. Этот подход предполагает, что семьи расположены между микро– и макроуровнями общества, и изменения семьи вызваны масштабными изменениями на макроуровне. С другой стороны, возможно, что накопление индивидуальных и семейных решений оказывает влияние на более широкие социальные процессы, в том числе вызывает экономические изменения. Эта точка зрения лучше всего представлена в исторических исследованиях изменения семьи (см., например: [Davidoff, Hall, 2002]); историки также полагают, что внимательное изучение исторических процессов показывает интерактивный характер связей между сдвигами в семейной жизни и иными формами социальных изменений [Scott, Tilly, 1980]. Другие авторы сосредоточиваются на влиянии «идеациональных сил» в виде идей и верований – часто основанных на представлении о западных семейных формах как наиболее благоприятных для экономического развития, – в результате чего изменения семьи распространяются по всему миру. Такие воображаемые силы могут выступать в форме образования, урбанизации, религии или средств массовой информации [Jayakody et al., 2008]. В то же время давние и постоянные «геокультуры» семейных систем продолжают существовать в различных регионах мира [Therborn, 2004], что говорит об усилении как разнообразия, так и конвергенции по всему миру, поскольку изменения распространяются неравномерно во времени и пространстве. Кроме того, изменения в политической власти и правовом регулировании могут оказать серьезное воздействие на изменения в семье [Abbasi-Shavazi, McDonald, 2008; Therborn, 2004].

Историки предполагают, что в обществах Европы и Нового Света изменения были неотъемлемой частью семейной жизни на протяжении столетий, наряду с устойчивыми сценариями, такими как долгая история общественного беспокойства по поводу самих этих изменений. Озабоченность фиксацией таких изменений может привести к тому, что циклические изменения ошибочно принимаются за линейный прогресс, хотя более старые модели и разделения вновь воспроизводятся в различной форме [Edwards, 2008]. Сам смысл термина «семья», вероятно, изменился исторически, и прошлые жизни ретроспективно определяются через историческую дугу, связывающую прошлые добродетели с сегодняшними проблемами и необходимым развитием для лучшего будущего [Clarke, Fink, 2008]. Обсуждения изменений семьи обычно постулируют переход от традиции к современности, хотя вопрос о том, что такое «традиционное», часто остается открытым. Кроме того, эмпирические данные не всегда поддерживают гипотезы о тех изменениях, которые, как предполагается, были привнесены в семьи в эпоху модерна. Например, родственные сети продолжают играть важную роль – вопреки предполагаемому сдвигу в сторону изолированных нуклеарных семей, возникших по мере продвижения индустриализации. Точно так же распространенное обобщающее суждение о том, что ранняя индустриализация приводит к переходу от расширенных семей в аграрных обществах к урбанизированным нуклеарным семьям, противоречит более детальным историческим свидетельствам.

Современные социологические дебаты об изменении семьи часто включают следующую периодизацию предыдущих исторических периодов: модерн, поздний (или высокий) модерн и постмодерн. Модерн – это термин, используемый для характеристики постпросвещенческих промышленно развитых стран, с капиталистической экономической системой и верой в рациональный прогресс. Индустриальные и модернизационные процессы, описанные как отход от традиционного аграрного общества, в котором экономическая, производственная и семейная жизнь были тесно переплетены, приводят к идеологическому и физическому разделению дома и работы и возникновению идеала семьи в качестве надлежащего пространства для материнства и детства.

Считается, что, по мере того как индустриализация становилась все более интернациональным процессом, изменялся и характер эпохи модерна. Некоторые авторы пишут о «высоком модерне», в результате которого в конце XX – начале XXI в. индустриальные общества находятся в тисках мирового капитализма, с широко распространенными надзором и контролем за гражданами. Другие, однако, квалифицируют такие общества как постмодернистские, для которых характерны неопределенность, дестабилизация и потеря веры в прогресс. Утверждается, что в таких обществах индивиды имеют гораздо более неопределенные представления о том, кто они или какова природа мира. В рамках этого подхода считается, что для эпохи модерна характерна нуклеарная семья с четким гендерным разделением труда, а постмодерн связан с изменчивым набором механизмов, характеризуемых разнообразием в плане форм партнерства и родительства и индивидуализацией стилей жизни. Тем не менее некоторые авторы предполагают, что подобная множественность вариантов семейного устройства говорит вовсе не о свободе выбора и индивидуализации, а о приспособлении семьи к потребностям транснационального капитализма, нуждающегося в дешевой и гибкой рабочей силе, для которого характерна также недостаточная занятость мужчин и вовлечение женщин в уязвимую и плохо оплачиваемую работу.

В более широких общественно-политических дебатах присутствуют три основные интерпретации изменений, имевших место с середины XX в. во многих обществах Европы и Нового Света:

• произошли большие перемены, и это плохо (распад семьи и потеря широкой сети семейной поддержки вызывают нестабильность и беспорядок);

• произошли большие перемены, и это очень хорошо (люди могут свободно развивать индивидуальные стили жизни);

• имеют место и преемственность, и изменения (моральная паника по поводу изменения семьи повторяет те же сюжеты, что и в прошлом, при этом расовые, классовые и гендерные семейные и социальные различия по-прежнему сохраняются).

Социальная политика также может влиять на изменения семьи самым неожиданным образом. Например, различия в снижении уровня рождаемости в разных европейских странах могут быть связаны с различного рода политикой в отношении поддержки работающих матерей, и недавний переход к системе поддержки семьи по модели «работающий взрослый»[2]2
  Adult-worker model – модель социальной политики, исходящей из того, что все взрослые члены семьи работают на оплачиваемой работе. – Примеч. пер.


[Закрыть] может иметь нежелательные последствия, подрывающие коммунальную жизнь и семейную заботу [Lewis, 2003].

Количественные исследования предполагают, что в целом ряде обществ Европы и Нового Света изменения семьи очевидны, в том числе падение уровня брачности, увеличение возраста вступления в брак и деторождения, уменьшение размера семьи и домохозяйства, рост уровня разводов, отделение брака от деторождения, рост доли домохозяйств, состоящих из одиноких матерей, и уменьшение количества многопоколенных домохозяйств [Hantrais, 2004]. Хотя изменения во многих развитых западных странах во второй половине XX в. были быстрыми, более поздние данные свидетельствуют о том, что впоследствии скорость изменений ослабла, если не нивелировалась совсем. Можно также увидеть вариации в изменении семьи между различными странами Европы и Нового Света: некоторые из них претерпели бóльшие изменения, чем другие, и сами модели изменений также различаются. В США, например, подавляющее количество взрослых людей по-прежнему вступают в брак, хотя и в более позднем возрасте, чем в середине ХХ в. [Casper, Bianchi, 2002].

Тем не менее обобщения по поводу изменения семьи сталкиваются со сложными методологическими проблемами, включая вопрос о том, на основании каких категорий могут делаться такие обобщения, каков их смысл и значение для самих людей. Кроме того, такие данные обычно базируются на моделях домохозяйств, в то время как модели собственно семьи могут от них отличаться и сохранять более сильную преемственность. В широком смысле, различные системы культурных ценностей и семейные модели могут сохраняться наряду с изменениями семьи в других отношениях, например, связанных с демографическим переходом и ростом благосостояния [Kağitçibasi, 2007]. Следовательно, оценка масштабов и характера изменений и преемственности в семье требует очень внимательного отношения к накоплению и интерпретации статистики, описывающей состояние населения и домохозяйств.

Помимо дебатов по поводу статистически значимых изменений моделей семьи ведутся и другие споры о смыслах, вкладываемых в семейные узы и отношения, которые значимы для интерпретаций изменений и преемственности в семье. Гидденс [Giddens, 1991; 1992], так же, как и Бек и Бек-Герншейм [Beck, Beck-Gernsheim, 1995; 2002], пишет о радикальных сдвигах в представлениях людей о том, как управлять своими сексуальными и гендерными отношениями и как относиться к своим детям в условиях увеличивающегося пространства выбора и самоопределения, которое иногда рассматривается с точки зрения усиления индивидуализма, или индивидуализации.

Тем не менее есть свидетельства непреходящей важности «семейных» событий и отношений, родственных связей, желания иметь пожизненное партнерство с близким человеком и преданности интересам своих детей [Williams, 2004]. Даже когда форма существования домохозяйства изменяется, паттерны семейных практик могут оставаться неизменными, при этом обязанности родителей относительно своих детей, вероятно, стали даже более укорененными и расширенными.

Семейная жизнь динамична и многогранна, и это добавляет методологических и теоретических трудностей в достижении согласованного взгляда на изменения и преемственность в семье. В зависимости от того, какие задаются вопросы, какие сферы изменения рассматриваются и на каком уровне анализа, возникают самые разные картины, которые к тому же переплетаются с социальными, экономическими, политическими и личностными процессами. Гендер – сам по себе связанный с гетеронормативностью – является ключевым элементом во многих дебатах об изменениях, так как они в первую очередь затрагивают гендерные отношения власти и изменения в женских ролях. Сильные нарвственные убеждения, ценностные суждения и политические позиции могут влиять на выдвигаемые аргументы, и неявные культурные установки могут лежать в основе якобы вполне нейтральных дискуссий (например, по поводу потребности в детях). Если изменения происходят, в дальнейшем возникают еще более сложные вопросы о том, какие из них особенно значимы, по каким причинам и каким образом они происходят.

РЕЗЮМЕ

Теории социальных изменений в промышленно развитых странах Европы и Нового Света предлагают считать эпохой модерна начало индустриализации, а ее более поздние стадии – эпохой высокого модерна или постмодерна, и каждый из этих периодов считается связанным с характерными для него изменениями форм семейной жизни. Анализ степени и характера изменений и преемственности в семье, однако, является чрезвычайно сложным, поскольку на него влияют ценностные суждения и политические дебаты. В то время как некоторые авторы стремятся подчеркнуть значимость изменений, несущих, по их мнению, пользу или вред для общества и отдельных лиц, другие указывают на высокую степень преемственности в семейных отношениях, которая продолжает воспроизводиться во времени.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

Чарльз с соавторами [Charles et al., 2008], Гиллис [Gillies, 2003], Льюис [Lewis, 2003] и Уильямс [Williams, 2004] предлагают свои обзоры литературы по вопросам изменения и преемственности в семье; Чил [Cheal, 1991] обсуждает постмодернистские семьи. Давидофф и соавторы [Davidoff et al., 1999] описывают историческую дискуссию, в то время как Хантрайс [Hantrais, 2004] предлагает обзор последних европейских демографических изменений, а Каспер и Бьянки [Casper, Bianchi, 2002] осуществляют обзор того же, но в контексте США. Терборн [Therborn, 2004] делает обзор изменений в семейном поведении по всему миру в течение XX в., а Джайякоди с соавторами [Jayakody et al., 2008] делают то же с точки зрения господствующих идей.

Связанные понятия: Сравнительные подходы; Демография; Формы семьи; Индивидуализация.