Текст книги "Исследования семьи: основные понятия"

Некоторые исследователи-фамилисты стремятся описать семейную жизнь и отношения в недвусмысленных формулировках, как если бы для ученых было возможно находиться вне этих проблем. Это приводит к риску применения скрытых оценок и ценностных суждений к опыту других людей – как мы показываем в этой книге на примере целого ряда обсуждаемых вопросов. Семья является такой областью, в которой люди чувствуют (возможно, все больше и больше), что на кону находятся их моральные идентичности, и поэтому чувствуют необходимость защищаться от любой потенциальной угрозы своим моральным устоям. Даже там, где ученые-фамилисты стремятся не быть оценочными и понимать опыт членов семьи в их собственных терминах, понятия, которые они используют, могут невольно нести в себе все виды скрытых допущений и суждений. Такие термины, как «неблагополучные» или «здоровые» семьи, или «потребности развития детей», могут казаться объективными понятиями, но на самом деле они опираются на оценочные суждения, которые уходят корнями в конкретные культурные представления. В этой книге мы проливаем свет на подобные представления.

Это не означает, что ученые и специалисты в области семейных отношений должны принять релятивистскую позицию, в которой все семейные практики и образцы трактуются как равно обоснованные в своих культурных контекстах [Hollinger, 2007]. Но мы предлагаем, однако, чтобы исследователи и практики отдавали себе отчет в том, как и когда они могут заявлять свою ценностную позицию. Профессионалы, принимающие трудные решения о воздействии на членов семьи, могут найти эту позицию неудобной. Тем не менее это уважительный и реалистичный подход, возможный благодаря особому вниманию к использованию понятий и теорий, в рамках которых они сформулированы. Мы очень надеемся, что наша книга будет способствовать этому стремлению.

ПОДБОР И ОРГАНИЗАЦИЯ ПОНЯТИЙ

Эта книга рассказывает о том, как понимать ключевые понятия в исследованиях семьи и какие первичные дебаты имеют к ним отношение. Одна из трудностей в изучении семьи заключается в том, что связанные с ней темы кажутся такими знакомыми, что термины и стоящие за ними проблемы воспринимаются как тривиальные и не проблематизируются в общем социальном диалоге. На протяжении всей книги мы стремились «остранить» эти знакомые термины, вскрыть стоящие за ними допущения, чтобы было понятно, насколько их значения могут быть изменчивыми. Многие из этих нюансов бывает трудно заметить не только потому, что семейные отношения можно воспринимать как «естественные», но и потому, что они также могут рассматриваться как часть того, что «было испокон веков». На самом же деле, история семейных исследований формировалась под влиянием феминистских аргументов о том, что в семейной жизни нет ничего «естественного», и существующего, таким образом, вне пределов «общества», но вся она глубоко социальна и связана с политическими проблемами.

Решение о том, какие понятия будут отобраны в этой книге, было нелегким, особенно учитывая, что многие темы тесно связаны между собой. Мы решили эту проблему путем выделения кластеров связанных терминов и более частных понятий, помещая их в статью об одном из ключевых концептов. Такие термины в заголовках отдельных разделов дискуссий выделяются жирным шрифтом. Выделенные жирным шрифтом более частные понятия также можно найти в различных разделах с помощью индекса, помещенного в конце книги. В то же время есть много пересекающихся связей между самими основными понятиями, и самые значительные из них перечислены в виде перекрестных ссылок в конце каждой словарной статьи.

Помимо сложностей определения и отбора ключевых понятий для семейных исследований, еще одно затруднение состояло в том, что ряд важных идей или тем не вошли в число наших основных словарных статей. Тому есть несколько причин.

• Мы просто не можем включить все понятия, которые нам хотелось бы, в формат данной конкретной книги (но читатели могут обратиться к таким работам, как [Crompton et al., 2010; Kamerman, Moss, 2009; Lewis et al., 2009] по поводу семей и баланса жизни и работы; к [Crozier, Reay, 2005; Lareau, 2003] по поводу семей и образования; и [Bianchi et al., 2005; Broome et al., 1998] по поводу семей и вопросов здоровья).

• Некоторые термины не были включены в качестве ключевых понятий, потому что они представляют собой повторяющиеся темы, связанные со многими аспектами семейной жизни. Время, например, – фундаментальный параметр семейного опыта в самых разных формах и само по себе является объектом научного исследования, так же, как и работа, потребление, еда и деньги (см.: [Morgan, 1996]). Поэтому они включены в соответствующие словарные статьи, которые читатель может найти в индексе.

• Некоторые термины существуют на границе между семейными исследованиями и связанными с ними областями, например, понятия, которые занимают центральное место в изучении личного опыта в социальных контекстах, такие как самость, субъективность, идентичность, эмоции или психосоциальное. Читатель может найти ссылку на них в индексе как на понятия второго уровня.

Как мы отмечали ранее, различные национальные и культурные контексты важны в понимании значений и смыслов семьи и семейной жизни. Мы используем выражение «Европа и страны Нового Света» (опираясь на [Therborn, 2004]), для того чтобы обозначить страны континентальной Европы наряду с англоязычными развитыми обществами во всем мире, включая Великобританию, США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Иногда мы также в качестве альтернативы привычно называем их «западными странами» или «Западом», чтобы избежать повторения.

КАК ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЭТОЙ КНИГОЙ

В качестве общего руководства к тому, как лучше всего использовать эту книгу, наиболее очевидным инструментом является содержание. В зависимости от ваших задач вы можете обнаружить, что конкретная словарная статья, посвященная какому-то из ключевых понятий, может обеспечить все, что вам нужно.

Если вы не можете найти того, что вы хотите в содержании, перейдите к индексу и проверьте, есть ли там термин, который вас интересует, и проследите упоминание о нем в основных словарных статьях.

Если вы хотите проследить связь между термином и другими основными понятиями, вы можете обратить внимание на перекрестные ссылки, приведенные в конце каждой статьи, и/или найти выделенные полужирным шрифтом понятия второго уровня в индексе, чтобы увидеть, где они появляются в других словарных статьях.

Более частные понятия не всегда имеют четкое определение и могут быть использованы в разных словарных статьях различными способами – но смысл должен быть понятен из контекста обсуждения, или вы можете воспользоваться списком литературы для дальнейшего чтения, который приводится в конце каждой словарной статьи.

В конце каждой из основных статей вы найдете некоторые рекомендации для дальнейшего чтения. Они предоставят вам материал для более глубокого изучения интересующей вас темы. Семейные исследования – очень динамичное поле, поэтому для того чтобы изучать конкретные темы и вопросы глубоко, полезно составить себе представление о последних книгах и журнальных статьях.

Мы надеемся, что вы получите удовольствие от погружения в семейные исследования.

Бабушки и дедушки

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Бабушки и дедушки, или прародители, – это термин, обозначающий родителей матери или отца конкретного человека. Он связан с отношениями в семьях, включающих в себя три поколения.

ДИСКУССИЯ

Увеличение продолжительности жизни в богатых странах Европы и Нового Света означает, что у детей теперь могут быть живые бабушки и дедушки и в их взрослой жизни, хотя уменьшение размеров семьи означает, что бабушки и дедушки, вероятно, будут иметь меньше внуков [Casper, Bianchi, 2002; Dench, Ogg, 2002]. Эта ситуация часто описывается с помощью термина «вертикальная семья» (bean pole family)[1]1
  Буквально слово beanpole означает жердь – опору для фасоли, гороха или других вьющихся растений. – Примеч. пер.


[Закрыть], т. е. многопоколенная семья с небольшим числом членов в каждом из поколений. О прародителях редко говорится в книгах по семейным исследованиям, хотя эта тема имеет прямое отношение к вопросам семейной родословной и представлениям о природе семейных отношений и родства как в конкретных семьях, так и обществе в целом. Тем не менее форма и качество отношений между бабушками, дедушками и внуками привлекает внимание исследователей, особенно в США.

В современном контексте большая часть эмпирических исследований была связана с объемом ухода за детьми и финансовой поддержки, обеспечиваемых бабушками и дедушками, либо, наоборот, с временными и финансовыми затратами на уход за ними самими. Главная особенность этой поддержки состоит в том, что, хотя некоторые бабушки и дедушки неохотно берут на себя эти заботы, или же не в состоянии связывать себя ими из-за своих обязанностей на работе, большинство прародителей рассматривают материальную и физическую помощь в уходе за внуками как часть своих отношений и эмоциональной связи со своими детьми (родителями своих внуков) и собственно с внуками, а не как одолжение, которое впоследствии должно быть возмещено [Ferguson et al., 2004]. Это говорит о наличии скорее альтруистических обязательств, которые передаются в семьях между поколениями по нисходящей линии, нежели делового взаимодействия. Действительно, миссия бабушек и дедушек подпадает под описание Финчем [Finch, 1989] родственных отношений как асимметричных, в которых чувство любви и привязанности распространяется между поколениями сильнее по нисходящей линии, нежели восходящей.

Исследования в разных культурных контекстах последовательно показывают, что отношения внуков с бабушками и дедушками с возрастом меняются [Van Der Geest, 2004]. В обществах Европы и Нового Света уменьшение контактов с течением времени объясняется растущей независимостью детей от родительской семьи и ее влияния. В других культурных контекстах, таких как Африка, где детство понимается по-другому, изменение этих отношений можно рассматривать в рамках системы, которая поддерживает разное прошлое и будущее при наличии общего настоящего. Процесс старения самих бабушек и дедушек и социальный статус пожилых людей в обществе в целом также, вероятно, имеет значение. В контексте обществ Европы и Нового Света некоторые полагают, что старение и взросление с обеих сторон не обязательно означает, что прародители и внуки будут чувствовать меньшую эмоциональную близость [Ross et al., 2006], в то время как в Гане, например, наоборот, утверждается, что публичная демонстрация уважения к бабушке и дедушке остается обязательной, даже когда эмоциональное содержание отношений, судя по всему, обедняется [Van Der Geest, 2004].

Плотность связей между бабушками и дедушками и их взрослыми детьми часто считают главным фактором, определяющим качество отношений между прародителями и внуками, подчеркивая, что отношения между тремя поколениями опосредованы или вытекают из детско-родительских отношений. Действительно, исследование молодых белых матерей рабочего класса указывает на то, что отношения с их собственными матерями тесно связаны с тем, насколько они считают сами себя заботливыми и умелыми [Duncan et al., 2010]. Изучение практик прародителей после развода их детей, ориентированное на определение количества и качества контактов между бабушками, дедушками и внуками, как правило, показывает, что они во многом продолжают или даже усиливают те отношения с внуками, которые имели место до распада семьи.

Другие важные направления исследований прародительства связаны с полом и родословной (линией родства). Иерархия прародительства была изучена исследователями в контекстах Европы и Нового Света, в результате чего бабушки и дедушки были «ранжированы» по полу и статусу в зависимости от количества и степени близости контактов со своими внуками (пол внуков, однако, при этом не учитывался). В этой иерархии бабушки ранжируются более высоко, чем дедушки, поскольку имеют большую связь со своими внуками, наряду с отмеченной матрифокальной тенденцией, поскольку бабушки по материнской линии принимают более активное участие в уходе за внуками. Таким образом, во главе рейтинга оказываются именно бабушки по материнской, а не по отцовской линии. Родословная и гендерная иерархии объясняются по-разному – либо как вытекающие из отношений бабушек как мам со своими дочерями [Aldous, 1995], либо как связанные с инвестициями в тех потомков, в происхождении которых они генетически более уверены [Laham et al., 2005]. Однако приоритет дедов по отцовской линии, отмечаемый в некоторых культурных контекстах, ставит под сомнение такие грандиозные обобщения [Szinovacz, 1998].

Матрилинейная иерархия также применима и к приемным дедушкам и бабушкам, при этом приемные дедушки оказываются более вовлеченными в отношения с внуками, чем приемные бабушки, поскольку сохраняют связь с родной бабушкой своих приемных внуков [Dench, Ogg, 2002]. Помимо того что прародители в целом могут стать мостом к прошлому в качестве источников семейной истории и наследия [Ross et al., 2006], бабушки также участвуют в домашней жизни своих внуков, а дедушки больше занимаются их физической активностью и появляются с ними в публичной сфере. Эти выводы в основном содержатся в исследованиях прародителей Европы и Нового Света. В отличие от них, в патрифокальных семьях и обществах существуют определенные ограничения в доступе к внукам бабушек и дедушек по материнской линии, хотя иерархии прародительства в этих контекстах специально не исследовались [Szinovacz, 1998].

Другие исследования посвящены составлению типологий и классификаций стилей воспитания внуков – часто они проводятся в рамках психологии детского развития [Ferguson et al., 2004]. В них обычно выясняется степень близости или дистантности отношений, их активная или пассивная природа, а также кто находится в центре внимания. Термины, используемые в этих типологиях и классификациях, могут нести в себе неявные оценки («удаленные» и «пассивные» в сравнении с «сопереживающими» и «поддерживающими») и включают оценочные суждения со стороны предлагающих их исследователей. Они могут также быть в значительной степени основаны на понимании того, кто играет доминирующую и властную роль в обществе, и тем самым маргинализируют или проблематизируют практики прародительства этнических меньшинств и/или рабочего класса, игнорируя стили прародительства, принятые в других культурах [Szinovacz, 1998].

Некоторые исследователи также определили общие нормы или руководящие принципы практик прародительства. К ним относятся обязательства «присутствия» в своей семье, а также требования справедливо обходиться с внуками и стараться никого из них не выделять [Ferguson et al., 2004]. Применительно к нуклеарной семье выделяется также норма автономии и приватности, что означает для дедушек и бабушек необходимость придерживаться тонкого баланса между обеспечением поддержки и помощи, с одной стороны, и соблюдением неявных правил невмешательства, с другой [Ross et al., 2006].

Важно отметить, однако, что такие нормы культурно специфичны и, таким образом, варьируются в обществе во времени, а также в зависимости от принадлежности к социальному классу, определенному этносу и т. д. [Casper, Bianchi, 2002], а также в зависимости от принятых в разных обществах моделей родственных отношений. Исследование практик прародительства в рабочем классе (Великобритания) или у «синих воротничков» (США) после Второй мировой войны показывает, что общепринятой практикой было интенсивное участие, а не соблюдение дистанции, несмотря на мнение некоторых исследователей о том, что здесь играет роль синдром старшего поколения, благодаря которому участие бабушек и дедушек в жизни семьи инфантилизирует уже взрослых родителей [Szinovacz, 1998]. Небольшое количество американских исследований афрокарибских бабушек и дедушек, например, также свидетельствуют о том, что они часто практикуют более авторитарные, подобные детско-родительским, отношения со своими внуками, чем доминирующее белое большинство. Бабушки и дедушки, принадлежащие к этническим меньшинствам, могут также считать себя ответственными за передачу религиозных и культурных традиций и ритуалов, в то время как их внуки, как отмечалось ранее, проявляют к ним демонстративное уважение [Ross et al., 2006].

Помимо фокуса на исследовании собственно бабушек и дедушек, некоторое внимание также было уделено отношениям внуков с прародителями, с акцентом именно на внуках. Большая часть этих работ выдержана в той же логике, что и исследования прародителей, в частности, изучалось влияние статуса родства и гендерной принадлежности на количество контактов с бабушками и дедушками в обществах Европы и Нового Света. Тем не менее наряду с интересом к детям в качестве социальных агентов в обществе в целом и в семьях в частности начинает уделяться внимание тому, как сами дети и молодые люди понимают важность и качество своих отношений с бабушками и дедушками и взаимно обязывающую природу их ухода и поддержки [Ibid.].

Правовой статус бабушек и дедушек также привлекает внимание. Существует некоторое разнообразие в том, какие именно установленные законом права и обязанности имеют бабушки и дедушки по отношению к своим внукам в разных системах семейного права [Ferguson et al., 2004]. Согласно судебной практике европейских и американских институтов, даже если бабушки и дедушки имеют право на доступ к внукам, оно всегда будет оцениваться с точки зрения преобладающих интересов благополучия ребенка, которое рассматривается строго в рамках модели нуклеарной семьи, под родительским контролем. В отличие от потенциально более широкого понимания семьи в юрисдикции, скажем, Южной Африки и Македонии, бабушки и дедушки Европы и Нового Света мыслятся в рамках модели расширенной семьи, которая рассматривает их, в первую очередь, с точки зрения практического ресурса и вклада в социализацию детей; при этом только детско-родительские отношения, составляющие ядро семьи, специально поддерживаются и привилегируются. Доминирующая социальная норма невмешательства со стороны бабушек и дедушек в этих национальных государствах означает, что им вряд ли будут предоставлены возможности общения с внуками, если родители сочтут, что это не в интересах ребенка.

РЕЗЮМЕ

Исследования прародительства зависят как от обществ, в которых они проводятся, так и от форм самого прародительства. В контексте Европы и Нового Света исследования прародительства делают акцент на обязательствах между поколениями, центральной роли детско-родительских отношений и влиянии линий родства и пола. Ученые выделяют различные стили осуществления прародительских практик, и неявные нормы формируют не только восприятие ролей бабушек и дедушек в самих семьях, но и их правовой статус в социальных институтах Европы и Нового Света. Родственные структуры, стили и нормы прародительства различаются между культурами, а также в разные времена.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

Каспер и Бьянки [Casper, Bianchi, 2002] предлагают обсуждение феномена прародительства в США; Фергюсон и его соавторы [Ferguson et al., 2004] – обзор прародительства в Европе и Новом Свете в целом. Жиновач [Szinovacz, 1998] рассказывает о конкретном исследовании прародительства. Специальный выпуск журнала «Africa» (Africa. 2004. Vol. 74. No. 1) посвящен отношениям дедушек, бабушек и внуков в разных африканских странах.

Связанные понятия: Забота; Родство; Социальные различия; Социализация.

Биология

ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Биологические подходы к семейной жизни и использование терминологии кровного родства делают акцент на роли генетической наследственности и мотиваций в том, как люди ведут себя и что они чувствуют по отношению друг к другу.

ДИСКУССИЯ

Термин «биология», как правило, относится к структуре, функции, эволюции и другим аспектам живых организмов. Теории, которые основаны на биологических подходах, различаются в зависимости от того, насколько сильно они подчеркивают определяющую роль биологии и в какой мере они включают в себя или допускают социальные аспекты жизни человека, в том числе касающиеся семьи. Такие теории, как евгеника, социобиология и неодарвинистская эволюционная психология, отличаются друг от друга, но разделяют общее понимание биологии как судьбы, выдвигая, таким образом, на первый план значимость человеческих тел.

Евгеника, выдвинувшаяся на первый план в Западной Европе и США в конце XIX – начале XX в., увидела в генетической наследственности причину укрепления или подрыва потенциала наций. Эта точка зрения была связана с политической стратегией селективной репродукции с целью создания высшей расы и была практически дискредитирована в связи с Холокостом в Европе. В течение XX в. привлекли к себе внимание сначала социобиология, а затем и неодарвинистская эволюционная психология. Эти подходы рассматривают социальное поведение и чувства людей как имеющие биологическое происхождение и связанные с процессами естественного отбора, которые предположительно восходят к временам обществ охотников-собирателей; считается, что именно те гены, которые обеспечили выживание в эту эпоху, стали впоследствии передаваться и создали основу человеческого генофонда. Эволюционно заданное поведение понимается как универсальное во времени и пространстве, потому что естественный отбор работает слишком медленно, чтобы успел обновиться генофонд, унаследованный от охотников-собирателей.

Эти теории, таким образом, пытаются объяснить нынешнюю социальную жизнь, в том числе и семейную, делая акцент на гендерном разделении наемного и домашнего труда; на сексуальном поведении, которое формируется разными биологическими стратегиями мужчин и женщин, направленными на обеспечение выживания максимально многочисленного потомства; на эмоциональной приверженности родителей к своим генетическим детям [Wilson, 1978]. Идея материнского инстинкта, например, выдвигается в качестве объяснения того, что матери ухаживают за своими детьми, защищают их и воспитывают. Соответственно, приемные родители в этой логике подозреваются в том, что с большей степенью вероятности могут плохо обращаться со своими пасынками и падчерицами или даже нанести им смертельный ущерб [Daly, Wilson, 1998].

Опасения по поводу связей между биологическим родительством, соответствующим ему социальным статусом и практиками заботы и эмоциональной близости с детьми с очевидностью проявляются в исследованиях, посвященных биологическому и приемному отцовству. Аскриптивное/приписываемое (или биологическое) отцовство рассматривается как коренящееся в биологических узах, в отличие от достигаемого (социального) отцовства, которое проявляется в близких и заботливых отношениях с детьми, что порождает дискуссию о том, насколько отчимы могут или должны чувствовать своих приемных детей «своими» [Edwards et al., 2002; Marsiglio, 1995]. В отличие от связи с биологическими отцами, не проживающими со своими детьми, биологическая связь между матерями и детьми рассматривается в обществах Европы и Нового Света как настолько «естественная», что матери, которые бросают или отказываются от своих детей, рассматриваются как неестественные [Gustafson, 2005]. Тем не менее матери могут отказываться и на самом деле отказываются от своих детей по разным причинам. Такие ситуации свидетельствуют в пользу аргументов о том, что никакой ген не может предопределить сложное и социально обусловленное поведение.

Биологические подходы связаны с имеющими давнюю историю дебатами на тему «природа против воспитания», в которых сторонники «природы» считают, что именно биология, а не окружающая среда, является ключевым механизмом, определяющим причины человеческого поведения. Одним из способов разрешить эту проблему стали исследования близнецов (однояйцевых и разнояйцевых), воспитывающихся в различных обстоятельствах. Последние работы указывают на сложность взаимодействия между биологией и окружающей средой, а не на определяющую первичность того или другого [Mofi tt et al., 2006], и именно это взаимодействие теперь, как правило, находится в центре внимания исследователей, которые подходят к нему, в частности, путем изучения нейронной деятельности головного мозга и других физиологических измерений. Некоторые исследования указывают на генетически обоснованные различия в том, как люди реагируют на впечатления, обусловленные воспитанием [Belsk y, Pluess, 2010]. Последние направления развития неврологии, нередко использующие опыты на животных, связаны с вопросом о том, насколько функционирование мозговых нейронных сетей может объяснять поведение и личные качества. Авторы популярных книг пытаются применять некоторые исследовательские подходы путем экстраполяции их в качестве потенциальной основы для понимания и коррекции воспитания детей, утверждая на этом основании, что плохое воспитание способствует возникновению и развитию у детей антисоциальных структур мозга [Wilson, 2002].

Подходы, отдающие приоритет биологии и делающие акцент на теории естественного отбора в отношении людей, а также считающие генетическую наследственность ключевым фактором, определяющим жизнь общества в целом и семьи в частности, подвергаются критике. Один из аргументов этой критики основан на том, что социобиология и эволюционная психология искажают правила научного метода. Сторонники биологии как судьбы, как утверждается их оппонентами, выбирают конкретные проявления и функции поведения животных, а не человека, которые подтверждают их аргументы, а затем экстраполируют их на людей. Еще одно направление критики методов, используемых социобиологами и эволюционными психологами, говорит о том, что они строят свои гипотезы лишь на основании предполагаемых «фактов» из жизни обществ охотников-собирателей, а также полагаются на данные неконтролируемых экспериментов, проведенных на малых выборках, а также на вторичной интерпретации разнородных данных. Критики утверждают, что, хотя врожденные биологические тенденции могут быть важными, картина мира, в которой естественный отбор – универсальная причина, а социальная жизнь – лишь ее следствие, является искаженной и упрощенной. В этом детерминистском «мире зазеркальной логики» [Rose, 1980, p. 165] игнорируются сложность и разнообразие семейной жизни и человеческих отношений.

Эти дебаты являются спорными хотя бы потому, что имеют политические последствия и могут применяться в отношении конкретных политических проектов. Например, биологические подходы могут быть использованы, чтобы оправдать консервативный статус кво неравных властных отношений между мужчинами и женщинами, национальностями и классовыми группами. Принципы наследственности и генеалогии исторически также сыграли роль в установлении законных наследников, продвигая политические и экономические привилегии средних классов [Davidoff et al., 1999]. Представления о биологическом родительстве как имеющем первостепенное значение для близких отношений с детьми привело к мнению о том, что ответственность за воспитание и обеспечение детей лежит на биологических родителях, даже если они не живут со своими детьми, и оно институциализировано в семейном законодательстве многих стран.

С точки зрения повседневных представлений в западных обществах биология может играть важную роль в конструкции и понимании смысла семьи. Семейным чертам и сходству, физическим и личностным подобиям и различиям придается значение с самого рождения ребенка и в течение всей жизни: «у нее глаза отца», «у него бабушкин характер». Популярные сейчас исследования истории семьи и родства также мотивируют людей к тому, чтобы понимать свою собственную идентичность через генеалогию. Некоторые считают, что такой поиск связан с потребностью обнаружить хоть какую-то фиксированную связь в неопределенном и индивидуалистическом мире.

Это показывает, каким образом генетическое понимание происхождения может использоваться для того, чтобы обеспечить прочную основу для социальных конструкций отношений, а также их связи с расовыми и национальными формациями (как в идее корней и фиктивного родства [Chamberlain, 1999; Hackstaff, 2009]). Точно так же язык биологических семейных отношений может применяться более широко, чтобы символизировать тесную эмоциональную связь (например, «она мне как мать»). Более формализованные примеры терминологии биологического родства, обозначающие политическую солидарность, включают в себя использование терминов «братья» и «сестры» и «отцы-основатели» – например, термин «сестры» в феминистском движении.

Эти проблемы указывают, насколько биология социально конструируется через культурное понимание и может быть использована для обеспечения иллюзии незыблемости социальных отношений. Антропологи полагают, что в культуре Европы и Нового Света биология воспринимается как «природа», важный феномен, стоящий вне общественной жизни [Strathern, 1992a]. Следовательно, когда разрабатываются новые «факты» в рамках научной парадигмы, такие как возможности тестирования ДНК, чтобы идентифицировать происхождение ребенка, то это считается подтверждением «истины», которая всегда существовала, даже если заинтересованные люди о ней раньше и не догадывались [Carsten, 2004].

В то время как большинство обществ признает различие между связями, которые «даны», или имеют аскриптивный характер, и теми, которые «возникли искусственно», или были достигнуты, в западных странах это различие приравнивается к различию между связями, которые основаны на кровном родстве, и теми, которые были выбраны сознательно [Ibid.]. Антропологические исследования семьи и родства по всему миру раскрывают многообразие культурного понимания человеческой телесности, в том числе биологической репродукции и родительства, а также представлений о том, как связаны биология и родительство (см., например: [Riviere, 1985; Shore, 1992]). Представления об устройстве, актуальности и значимости биологического родительства и генетических связей не являются универсально значимыми.

В современных развитых обществах достижения репродуктивных технологий еще больше осложнили связь между биологией и родительством, вмешиваясь в процессы воспроизводства с целью предотвратить его или, наоборот, облегчить. Методы репродукции включают искусственное оплодотворение (ЭКО), донорство половых клеток и суррогатное материнство. В некоторой степени достижения в репродуктивной технологии позволили создавать семьи без биологической обусловленности, в том числе для однополых пар, хотя гендерные разделения труда и власти, видимо, по-прежнему сохраняются. Это порождает фундаментальные правовые и политические вопросы, касающиеся опеки, заботы и поддержки детей, а также юридических определений материнства и отцовства [Shore, 1992; Strathern, 1992b]. Тем не менее, как было отмечено выше, в то время как технологические знания могут привести к вмешательству в процессы репродуктивного воспроизводства, в западных обществах биологические связи тем не менее сохраняют свое исключительное значение.