Текст книги "Исследования семьи: основные понятия"

Джейн Риббенс Маккарти, Р. Эдвардс
Исследования семьи: основные понятия

Подготовлено в рамках проекта ВШЭ по изданию переводов учебной литературы

Переводчик:

старший научный сотрудник ФНИСЦ РАН

И.Н. Тартаковская

Научный редактор перевода:

доктор социологических наук,

профессор факультета социальных наук НИУ ВШЭ

Е.Ю. Рождественская

Перевод книги «Key Concepts of Family Studies» опубликован Издательским домом Высшей школы экономики

English language edition published by SAGE Publications of London, Thousand Oaks, New Delhi and Singapore

В оформлении обложки использована гравюра «Генеалогическое древо от Адама до Христа»

(Hendrik Leff ert Meyling, Pieter van Loo, Noach van der Meer (II), Abraham van Krevelt «Geslacht Boom van Adam tot Christus»), 1783

* * *

Благодарности

Этот набор ключевых понятий оказался для нас важным начинанием, которому мы были очень привержены, и на всем этом пути мы получали значительную помощь. В частности, мы хотели бы поблагодарить Фиону Харрис, чьи прекрасные редакторские способности помогли нам справиться с тем, что было в начале лишь громоздкой массой заметок. Мы полагаем, что читатели разделят нашу признательность! Кэтрин Риббенс также взяла на себя часть административных задач, связанных с улучшением организации нашей работы с рукописью. Некоторые коллеги любезно согласились обсудить наши идеи и прочитать ряд словарных статей, щедро давая нам воспользоваться своими экспертными знаниями в этой области. Мы выражаем благодарность Энн Барлоу, Грэму Кроу, Меган Дулиттл, Саймону Дункану, Джанет Финк, Фрэнку Фюрстенбергу, Гарри Гульбурну, Хизер Монтгомери, Дэвиду Моргану, Джону Оутсу, Джорджии Филипп, Мэйбл Виктории, Джеффри Уиксу и Марджи Уэзерелл. Наконец, мы хотели бы поблагодарить Криса Рожека и Джая Симана из издательства Sage за терпение.

Предисловие к русскому изданию

Предложенный русскоязычному читателю перевод книги «Исследования семьи: основные понятия» преследует несколько целей, ближних и дальних. Ближайшая прагматика этого увлекательного чтения заключается в том, что в отсутствие единой социологической моноконцепции относительно феномена современной семьи читатель может расширить свой горизонт понимания разнообразных аспектов теоретизирования по поводу семьи, родительства, партнерства, детства и т. д. Формат энциклопедии позволяет решить эту задачу, следуя логике собираемых пазлов. Но представляемое издание можно рассматривать и в более широком контексте современных западных фамилистских исследований. В этом смысле мы знакомимся с актуальными концептуальными идеями, питающими фамилистику сегодня, с их рецепцией и результатами эмпирического зондирования.

Предлагая эту книгу русскоязычному читателю, который интересуется социологией семьи, но не избалован обилием отечественных теоретических и обширных эмпирических исследований семьи и партнерства, мы бы хотели обрисовать этот международный и междисциплинарный контекст современной фамилистики как фактор восприятия этой книги. Если аттестовать актуальное состояние эмпирической социологии семьи, то прежде всего следует сказать о растущей междисциплинарности в последние годы. Смешение оптик социологии, психологии, экономики, социальной политики, педагогики, антропологии, этнографии, биологии открывает возможность исследования различных аспектов фамилистских проблем и валидизации данных с разных точек зрения. Междисциплинарный перекресток, помимо явного методологического приращения, создает, однако, и проблемы. Одна из очевидных – разрыв между иллюзией феномена семьи как элементарной единицы порядка близости и солидарности, как ее понимают социологи на теоретическом уровне еще со времен Э. Дюркгейма, и тем сложным синтетическим единством, которое объединяет ее гетерогенные эмпирически обнаруживаемые составляющие – брак/партнерство и родительство/усыновление/бездетность. Нестабильность браков и текучий характер партнерств ставят под угрозу не только отношения партнеров, но и отношения родителей и детей, возвращая императивом на теоретический уровень необходимость размышлять о растущем диссонансе между этими двумя структурами отношений.

Таким образом, наряду с успешным для развития дисциплины импульсом междициплинарности, можно тем не менее наблюдать определенный застой во взаимодействии между теоретическими изысканиями в сфере фамилистики и эмпирическими исследованиями. Если исследование семьи понимать в широком смысле, включая теоретические и эмпирические исследования, можно увидеть, что явно преобладает доля последних. Чисто теоретические усилия стали редкими в семейной социологии, которая своими эмпирическими исследованиями обеспечивает существенные импульсы для практики, семейной политики, семейного консультирования и публичного дискурса. Теории меньше стало и на практике, и в политике. Более того, ввиду обширных эмпирических данных претензия на теорию все чаще воспринимается как сомнительная спекуляция. Парсоновские времена, когда «большие теории», нацеленные на объяснение воспроизводства социального порядка, были непосредственно связаны с социально-политическими интересами, безвозвратно прошли. После 80-х годов прошлого века, когда инновационные исследовательские программы, такие как экономика домашних хозяйств (Г. Беккер и др.) или конструктивистский подход П. Бергера и Т. Лукмана, значительно продвинули эмпирические исследовательские усилия, многие теоретические вопросы законсервировались, например, разделение домашнего труда по полу, женская трудовая занятость, мотивация рождаемости у образованных слоев и т. д. Слабый резонанс имеют фамилистские исследования и в политике, которая более склонна извлекать консервативные идеи из прошлого. Поэтому современные фамилистские дебаты формулируют запрос на более интенсивную теоретизацию и ее связь с эмпирикой. В этом направлении развиваются дискуссии о том, как расширить, например, привлечение лонгитюдных данных в исследованиях семьи, поскольку признается, что феномен семьи глубоко связан с темпоральностью, изменчив в меняющемся социально-экономическом и социально-политическом контексте. И хотя в настоящее время в домохозяйствах регулярно проводится ряд панельных и ретроспективных исследований (российские примеры – волны РиДМиЖ, РЛМС), усилия здесь должны быть еще более интенсивными, чтобы способствовать развитию теории в контексте динамически выстроенных объяснений. Другой сюжет дискуссий о стимуляции связи теории и эмпирики привлекает внимание к малым семейным подгруппам. Так, исследователя часто интересуют явления, которые представлены редко, например, описание и объяснение развития новых семейных форм. Они стартуют с небольшого числа новых семейных типов в популяции. Простые случайные выборки не позволяют их идентифицировать вследствие слишком небольшого числа случаев в подгруппе. В свою очередь, теории могут предсказывать конкретные контексты происхождения таких типов, но они не могут быть протестированы, поскольку независимая переменная не имеет дисперсии. Эти соображения приводят к выводу о том, что исследования в области семьи могут иметь перспективу при более широком рассмотрении малых подгрупп. В дискуссии также заметна точка зрения о привлечении экспериментальных методов, поскольку многие явления, интересные для фамилистов, эмпирически мало доступны. Исследовательское взаимодействие иногда значительно затрудняет наблюдение. Например, исследователь может быть заинтересован в фактических переговорах партнеров в семейном контексте, а не в ретроспективном их обзоре в интервью постфактум. И хотя психология семьи традиционно использует экспериментальную базу в своей эмпирической программе, да и экономика развернулась лицом к эксперименту, использование экспериментальных методов по-прежнему является исключением в социологии вообще и в семейной социологии в частности. Возможно, одна из причин этого – масштаб обобщения на небольших экспериментальных выборках. Наконец, еще одна перспектива – привлечение имитационных исследований и моделирования как условие разработки и тестирования теорий. Однако для того чтобы иметь возможность прогнозировать долгосрочные процессы для сложных социальных систем, анализ должен быть более всеобъемлющим. Это дает возможность наблюдать за развитием абстрактных, но сложных социальных систем с одновременным изменением нескольких параметров.

Возможности, упомянутые выше, для связи эмпирических исследований с разработкой и проверкой теории не составляют исчерпывающего списка и, безусловно, могут быть дополнены дальнейшими инновационными предложениями. В любом случае, однако, их следует рассматривать как призыв к сближению эмпиризма и теории, к развитию теории семьи на эмпирической основе.

Если проинвентаризировать популярность тех или иных теоретических ресурсов фамилистики в Европе, пролистывая учебники и словари по социологии семьи, то мы обнаружим по сути три теоретических направления: теорию индивидуализации, теорию структурно-функциональной дифференциации и теорию рационального выбора. Фактически эти теории не были разработаны в формате теории семьи, но они затрагивают феномен семьи. Основная идея теории индивидуализации (Н. Элиас, У. Бек и Э. Бек-Герншейм, З. Бауман, Ч. Тэйлор и Э. Гидденс) – автономизация семьи, поскольку процесс индивидуализации оказывается тесно связан с рефлексивной модернизацией, глобализацией, детрадиционализацией в смысле отказа от доминанты патриархальных ценностей. Индивидуализация обычно понимается как проблема для семьи: растущий индивидуализм заставляет индивидов жить в одиночестве, больше не связывать себя, отделяться быстрее, больше концентрироваться на своей индивидуальной работе, чем на семье. Теория структурно-функциональной дифференциации после классиков, и особенно Т. Парсонса и Н. Лумана, также оказала сильное влияние на теорию в социологии семьи, хотя и менее впечатляюще по сравнению с исследованиями индивидуализации. Структурно-функциональная дифференциация призвана объяснить механизм перехода от традиционного общества к обществу модерна и описывает возрастающую потребность в индивидуализации и самореализации. Так, Н. Смелзер концепту-ализирует структурную дифференциацию семьи в процессе ее упрощения, когда происходит переход от расширенной семьи к нуклеарной с ослаблением влияния и контроля со стороны старших родственников. Встречные проблемы раскоординирования брака и родительства как эффекта структурно-функциональной дифференциации осложняют понимание отношений между различными аспектами семьи – семьей, отношениями партнеров и родителей с детьми, близостью, неприкосновенностью частной жизни. Теория рационального выбора (Г. Беккер, Х. Лейбенштейн и др.), которая была задумана как теория действий, открытая для рассмотрения структурных ограничений, задается вопросами: Каким образом определенные ограничения мешают людям действовать рационально? Каковы непреднамеренные последствия действий? Однако критика этого подхода, основанного на рациональном выборе в соответствии с калькуляцией затрат и выгод, ставит под сомнение социологическую ценность этой теории, излишне рационализируя контекст семьи.

Хотя структурный функционализм парсонсовского образца по-прежнему упоминается как один из пяти или шести наиболее важных подходов во многих словарях и учебниках, он не играл ведущей роли в течение длительного времени. Тем не менее тезисы о том, что «семья», или фиксированная структура семьи, больше не существует и что имеется плюрализм семейных форм, по-прежнему ссылаются на классическую модель нуклеарной семьи. Вопрос о преимуществах семейного образа жизни и ценностей не исчез из повестки, сюжет о функциях семьи не устарел, но показал в дискуссиях резко усеченный их объем. Но то, что было утрачено с концептуальным забвением подхода Т. Парсона, – это связь трех уровней: макроструктуры (культура, экономика, общество), семьи как системы взаимодействия и структуры личности. И в современных дискуссиях о роли теории в социологии семьи есть явная ностальгия по этому утраченному масштабу теоретизирования. Очевидно, что и другой теоретический ресурс – символический интеракционизм – также влиятелен сегодня, поскольку социологию интимности и теорию привязанности, социальную психологию брака, хотя и критически, включают сегодня в социологию семьи. Но сокращение феномена семьи до формата личных отношений или форм взаимодействия было бы концептуально неадекватным для социологии.

Наконец, нет никаких сомнений в том, что феминизм и гендерные исследования послужили важными импульсами для теории семьи. Но их теоретический интерес большей частью не был направлен на семью, а иногда и радикально против нее, в целом феминистские исследования семьи относительно редки. Их главный фокус – критика патриархата и пересборка гендерных конструкций на иных эмансипаторных основаниях. Сюжет гендерного разделения труда теперь концептуально обсуждается не в рамках критики патриархата, а с помощью категорий равенства и партнерства, хотя это и не объясняет происхождение гендерной ассиметрии в деятельности домохозяйств.

В институциональном аспекте в семейной социологии идет процесс внутренней дисциплинарной дифференциации, который усилился с 1980-х годов прошлого века. Детство, ювенильный возраст, гендер, маскулинность, отцовство, социализация, биография – эти сферы анализа редко встречаются в семейной социологии, поскольку с начала 1990-х годов преобладал исследовательский фокус на проблемах семьи как социального феномена. Помимо этого, тезис о плюрализации форм семейной жизни и отходе от классической нуклеарной семьи привел к концентрации на демографически легко идентифицируемых явлениях: Сколько насчитывается «нормальных» семей, сколько одиночек, сколько однополых семей? Каковы соответствующие демографические переменные для объяснения изменений в росте разводимости? При такой демографизации семейной социологии определенные области систематически игнорировались как теоретически, так и эмпирически: сексуальность, любовь, эмоции, телесность, а также внутрисемейный дискурс и коммуникация.

Что же впереди, каково будущее дисциплины? Какие темы выходят на авансцену? Одна из широко обсуждаемых тенденций – дальнейшая фрагментация родительства, в частности, отцовства. Еще один новый аспект – это дигитализация семейного бюджета, социальные последствия которой пока неясны.

Исследователи старения обеспокоены будущим феномена заботы. Семья постмодерна остается смутной идеей, и дальнейшее развитие тренда на индивидуализацию также неоднозначно. Новые вызовы приходят в фамилистику и извне, со стороны других наук. Успехи в таких областях как исследования мозга, генетика, молекулярная биология и т. д., также влияют на тему семейных и частных форм жизни. Повторная натурализация частной жизни, возврат к природе и опрощение образа жизни, биологизация семейных и гендерных ролей могла бы определять дебаты следующих лет и десятилетий. В этом направлении теоретическим дискурсам, особенно социально-конструктивистским, построенным на критике эссенциализма, придется развернуть новую страницу в концептуальных построениях. Эти вызовы во многом спровоцированы публичными дискуссиями об очередных открытиях в социобиологии, генетике, нейропсихологии и т. д., которые разрушают прежнюю монополию психологии и социологии на понимание таких феноменов, как любовь, сексуальность и выбор партнеров, развитие ребенка, отношения матери и ребенка, гендерные различия, физико-эмоциональные характеристики человека, размер тела или продолжительность жизни.

Секс, тело, сексуальность, любовь, рождение, здоровье, старение и смерть – это центральные интерфейсы между природой и культурой, на которых сегодня происходит развертывание конфликта между социологией/культурологией и биологией/науками о жизни. Эти интерфейсы являются предметом исследований семьи самыми различными способами. Таким образом, семейная социология может играть центральную роль в будущем, если ей удастся объединить эти многочисленные специальные области исследований под знаком мультидисциплинарной семейной социологии и синхронизировать это объединение со своими теоретическими усилиями.

Елена Рождественская

Введение

Семейные исследования – обширная и увлекательная область научного интереса. Мы надеемся предложить в этой книге содержательный обзор ключевых понятий, благодаря которым можно исследовать жизнь семьи, а также обозначить четкие вехи основных дебатов, связанных с многими из этих понятий, и очертить круг научной литературы. Семейные исследования, однако, не так легко поддаются академическому определению, не в последнюю очередь потому, что сам центральный термин «семья» давно стал предметом серьезных споров и разногласий.

Хотя смысл самого слова по-прежнему широко очевиден и редко подвергается сомнению в повседневной жизни, а также в политических дебатах и профессиональных практиках, исследователи могут задуматься, как использовать его, или даже использовать ли его вообще. Многие ученые все с бóльшей осторожностью используют означающее «семья», поскольку оно связано со стереотипами, которые не учитывают и маргинализируют многообразие реалий различных форм семейной жизни, не вписывающихся в подразумеваемую модель гетеросексуальной нуклеарной семьи с двумя родителями – кормильцем мужем и отцом и занимающейся хозяйством женой и матерью. Семейные исследования предлагают множество ответов на эти сложные вопросы.

• Некоторые исследователи продолжают использовать термин «семья», никак его не проблематизируя, часто на практике подразумевая взаимосвязанные вопросы совместного проживания, тесных связей, основанных на кровных или брачных отношениях, и ухода за детьми. Разговор о «семье», таким образом, скорее всего, будет представлять собой обсуждение общих моделей и структур, может быть, сравнение их в разных обществах, или изучение того, как институт «семьи» соотносится с другими основными социальными институтами, такими как экономика, занятость или образовательные системы.

Есть много вопросов социальной жизни, для обсуждения которых, видимо, необходимо понятие «семья» как объект, который существует и может быть изучен. Точно так же политики, вероятно, ощущают потребность в четкой модели или критериях того, что такое «семья», в целях разработки законодательства и общих правил.

• Другое решение заключается в том, чтобы использовать этот термин во множественном числе – по отношению к «семьям». Это означает признание разнообразия жизни и отношений, которые могут быть отнесены к «семейным», и эта перспектива широко применяется в исследованиях семьи.

• Еще одно решение состоит в том, чтобы использовать слово «семья» как прилагательное, как в выражении «семейная жизнь», или даже в качестве глагола, в смысле «семейничать – делать семью» [Morgan, 2003]. Это уводит нас от мысли, что «семья» является существительным – объектом, который может быть поименован, и приводит к предположению, что это описательный термин, который применяется к широкому спектру опытов и взаимодействий и к различным аспектам жизни.

• Еще один подход состоит в том, чтобы превратить все эти трудности в источник новых вопросов, рассматривая это слово с точки зрения того, как используется термин «семья», в каких контекстах и с какими последствиями. Такую цель перед собой ставили различные эмпирические исследования (см. обзор в: [Ribbens McCarthy, 2008]). Это образ мышления также открывает возможность того, что «семья» может быть найдена во всех видах социальных сред, а не только в домашней сфере.

• Некоторые авторы находят понятие «семьи» настолько ограничительным и политически заряженным, что они предпочитают вообще использовать другие термины, такие как «интимность», или более общие понятия, в рамках которых «семья» рассматривается как одна из форм жизни наряду с другими отношениями и опытами, которые могут быть описаны с помощью такого выражения, как «личная жизнь» [Smart, 2007].

В качестве области науки семейные исследования наиболее признаны и лучше всего организованы с академической точки зрения в США, по сравнению со многими другими странами, и большинство учебников, которые мы рассматриваем, написаны американскими авторами (см., например: [Boss et al., 2009; Coleman, Ganong, 2004; Collins, Coltrane, 2001; Lloyd et al., 2009]). Это не означает, что поле семейных исследований не признается в качестве самостоятельной дисциплины в других странах. Независимо от степени признания, представители научных сообществ во всем мире осуществляют важную работу в этой области, хотя могут быть и некоторые культурно обусловленные различия в акцентах.

Кроме теоретизирования о смысле самого термина «семья» и о том, как он может быть использован, семейные исследования в целом охватывают взаимосвязанный набор тем, в том числе:

• партнерство и родительство;

• формы домохозяйств и демографические тенденции;

• организация повседневной жизни и принятие решений, в том числе по поводу обеспечения ресурсами;

• воспитание и другие формы заботы;

• близкие отношения и их динамика в контексте различных аспектов возраста, поколения, пола и сексуальности;

• родство и отношения внутри сообществ;

• частная жизнь и ее взаимосвязь с другими областями социальной жизни, такими как образование, здравоохранение и занятость;

• различные аспекты социальной политики, законодательства и профессиональных практик, связанных с этими темами;

• разнообразие, неравенство;

• кросс-культурные и глобальные проблемы.

Последняя тема поднимает еще один вопрос о том, насколько глубоко любую из этих тем можно изучать, применяя одни и те же понятия в разных глобальных, социальных и исторических контекстах. Это указывает на необходимость сравнительных, антропологических и исторических перспектив. Другие ключевые дисциплины, которые вносят вклад в семейные исследования, – это социология, психология, демография, социальная география, юридические исследования и экономика, определенную заинтересованность проявляют также политические науки и религиоведение [Karraker, Grochowski, 2006]. Но в каждой дисциплине – свои собственные наборы понятий, и даже там, где используются одни и те же термины, они не всегда имеют одинаковые значения. Истинная междисциплинарность не всегда достигается просто и, говоря по правде, не всегда бывает желательна. Кроме того, различные дисциплины используют разные подходы к тому, что подразумевается под «семьей» и как она осмысляется. В психологии, например, в центре внимания обычно находятся отношения в диадах (например, матери и ребенка или братьев и сестер), а не более обширные сети отношений, которые могли бы быть рассмотрены в качестве «семьи».

В самом деле, нам, как авторам этой книги, важно объяснить, что наши собственные основные дисциплины – социология и социальная политика, и наша теоретическая и эмпирическая задачи заключаются в том, чтобы изучить, как «семья» понимается людьми в их повседневной жизни, например, как родители понимают свои повседневные жизненные практики и строят отношения вокруг ухода за детьми. Наша работа также на протяжении многих лет связана с феминистской перспективой. Мы рассматриваем связи между феминистскими подходами, с одной стороны, и семейными исследованиями как дисциплинарным полем, с другой стороны, как имеющие важнейшее значение для актуализации этой темы и ставящие новые вопросы, которые ранее рассматривались как лежащие вне сферы социальных наук. Действительно, феминистские ученые-фамилисты недавно приветствовали прогресс в «продолжающемся слиянии феминизма и семейных исследований в феминистские исследования семьи, в которых нельзя представить себе изучение семьи без учета феминистских подходов» [Allen, 2009, p. 3–4]. В то же время каждый из нас опирается в своей работе на данные большинства социальных наук, и мы также в этой книге опирались на них, привлекали их настолько широко, насколько это возможно. В этом и заключается наш проект по развитию более широкого диалога и более глубокого понимания семейной жизни.

Важнейшим аспектом семейных исследований является рассмотрение методов изучения, лежащих в основе нашей базы знаний. Мы напрямую не рассматриваем методы исследования в своих словарных статьях, но они в них постоянно присутствуют как специальная тема.

Те, кто более подробно интересуется методами исследования, могут дополнительно обратиться к работе «Основные понятия в социальных исследованиях» («Key Concepts in Social Research» [Payne, Payne, 2004]). Тексты, которые специально посвящены методам исследования в фамилистике, включают в себя работы [Mason, 2002; Ribbens, Edwards, 1998; Greenstein, 2006]. Читатели могут также обратиться к веб-сайту «Реальные жизни» («Real Lives» – ‹  http://www.reallifemethods.ac.uk ›), который является частью Национального центра по методам научных исследований в экономических и социальных науках при Британском Совете, а также к интернет-ресурсу для количественных методов в исследованиях семьи (‹  http://blog.lib.umn.edu/vonko002/research›), созданному на базе Университета Миннесоты в США. Опять же, могут быть различия в традициях использования различных методов исследования, а также в способах доказательных объяснений между разными дисциплинами – например, выборочные контролируемые тесты считаются особенно важными для доказательства причинно-следственной связи в некоторых отраслях психологии. Подходы к методам в семейных исследованиях также изменились с течением времени. Количественные методы – например, опросы, анкетирование, статистический анализ больших массивов данных – были особенно влиятельны в некоторых контекстах, но качественные методы – например, нарративные подходы, биографические интервью, этнография – также в настоящее время признаются полезными и надежными методами семейных исследований. Как качественные, так и количественные методы могут иметь лонгитюдный или ретроспективный дизайн, чтобы изучить, как меняется жизнь семьи с течением времени. И многие исследователи семьи также подчеркивают необходимость рефлексии по поводу своего понимания семейной жизни, чтобы отдавать себе отчет в том, как оно влияет на избранный методологический подход и полученные выводы [Allen, 2000; Ribbens, Edwards, 1998].

Еще один аспект семейных исследований связан с тем, что «уровень» и контекст анализа, а также характер выводов и степень обобщения могут меняться в зависимости от дисциплины. Даже в рамках социологии некоторые ученые-фамилисты работают на уровне широких обобщений, например, изучая, как институт семьи организован в различных обществах, в то время как другие могут сосредоточиться на детальном исследовании повседневного жизненного опыта и на том, как он понимается участниками и, по-видимому, формируется под влиянием возможностей и ограничений в разных местах и обстоятельствах. Семейные исследования интересны еще и потому, что они могут использовать разные формы анализа, хотя в связи с этим часто возникает вопрос, связаны ли эти разные уровни анализа между собой, и если да, то как именно. Действительно, иногда семьи рассматриваются как основной способ включения отдельных людей и небольших групп в более широкие социальные модели. Семейные исследования, таким образом, охватывают широкий круг вопросов, например, тонкости личного опыта и близких отношений, вплоть до внутренней психической жизни; связи международных экономических систем с глобальными структурами миграции, занятости и заботы; отношения между конкретными родителями и детьми, проживающими в определенных населенных пунктах; и как национальные и международные правовые системы определяют права гражданства в зависимости от семейных связей. Всем этим определяются как сложные, так и увлекательные аспекты изучения семей.

ОЦЕНКИ, НЕЯСНОСТИ И ПРАКТИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО

Термин «семья» используется не только учеными, он также сильно окрашен человеческими эмоциями [Ribbens McCarthy, 2010], а также присутствует в политической риторике. С приверженностью этому понятию могут быть связаны глубоко скрытые желания и стремления, из-за чего некоторые авторы, например, описывают «семью» как «фантазию» [Mackinnon, 2006] или «перегруженный объект желания» [Walkover, 1992]. Тем не менее ее можно считать «хорошо подкрепленной иллюзией», так как она сильно институциализирована государством [Bourdieu, 1996] и является объектом идеологических манипуляций со стороны политиков [Bernardes, 1985], причем научные трактовки семейных исследований во многих обществах также подвержены этой идеологической ангажированности [Zvinkliene, 1996].

Ученым-фамилистам трудно адекватно взаимодействовать с эмоциональными особенностями семейной жизни и семейных отношений, охватывающими широкий спектр от любви до ненависти, от доброты и альтруизма до насилия и злоупотреблений. Часть этих трудностей связана с тем, что фактические семейные переживания могут быть двусмысленными и изменчивыми, включающими глубокие парадоксы, связанные с такими темами, как власть и любовь, или забота и угнетение, и сопутствующие им чувства могут быть очень амбивалентными. Одно и то же действие, скажем, приготовление еды, может в одном случае (или даже одновременно) восприниматься как практическое выражение заботы, в другом – как форма досуга и общения, и в третьем – как вид эксплуатируемого труда.

Эти вопросы также важны для специалистов, работающих с семьями, в том числе социальных работников, врачей, работников общественного здравоохранения, педагогов, а также иногда специалистов по управлению человеческими ресурсами. Важные вопросы поднимаются и в связи с тем, как семейные исследования в качестве академической области соотносятся с профессиональными вмешательствами и политическими решениями. Начиная с 1920 г. некоторые специалисты придерживались тех позиций, что социальные науки должны способствовать пониманию семейных отношений и, следовательно, влиять на качество семейной жизни и общества в целом [Karraker, Grochowski, 2006]. Но взгляды на то, насколько близкими должны быть эти отношения, могут существенно различаться: например, должны ли ученые-фамилисты и специалисты-практики в области семьи работать вместе, или академическое исследование будет скомпрометировано столь близким сотрудничеством? Многое будет зависеть от цели конкретного исследовательского проекта. Этот вопрос перекликается с поднимавшимся выше вопросом о том, как специалисты в области семьи, а также исследователи, должны относиться к своему личному опыту и чувствам по поводу семейной жизни.