Текст книги "Тайные судьбы"

Тесс всегда сожалела, что была единственным ребенком. Но, видимо, одиночество было ее уделом с момента зачатия и до сегодняшнего дня. С каждым годом она чувствовала себя все более одинокой и все более ответственной за собственную судьбу. Ей исполнился двадцать один год, и по закону она уже была взрослой. Во всяком случае, настолько взрослой, чтобы обходиться без родителей. Слишком взрослой, чтобы считать себя сиротой. И такой испуганной и беспомощной, что рассталась со своим ребенком, который теперь был бы ее семьей.

Но по крайней мере у нее оставалась Делл. Делл была ее другом.

И Марина. Удивительно, но Марина тоже стала ее другом. Однако Тесс всегда помнила, что после окончания колледжа Марина уедет в ту далекую страну, куда зовет ее долг. И еще была Чарли. Чарли, которая считала Тесс своим другом. Чарли, не подозревавшая о поступке себялюбивой и неисправимой Тесс, поступке, который мог стоить Чарли жизни.

Тесс увидела поворот на дорогу, ведущую в Нортгемптон, и подумала, пригласят ли ее Чарли и Питер на свою свадьбу и какую причину она, Тесс, выдумает для отказа.

Автобус подъехал к станции, Тесс прислонилась головой к окну и вздохнула. Она надеялась, что ей хватит сил, чтобы сойти с автобуса и добраться до общежития.

– Мисс, – позвал ее водитель. – Приехали, Нортгемптон.

Тесс с трудом поднялась и пошла по проходу. Уже спускаясь по ступенькам, она увидела в открытую дверь Марину и Чарли. Они ждали ее. Тесс споткнулась и чуть не упала.

– Что, вы не могли придумать ничего лучшего, чем вечером в пятницу ошиваться на автобусной остановке?

Марина протянула руки и заключила Тесс в крепкие объятия. За ее плечом Тесс видела Чарли, которая ждала своей очереди. Она была основательно закутана, но даже вязаный шарф, прикрывавший голову, не мог скрыть шрама, которому было уже два года. Тесс закрыла глаза и снова прижала к себе Марину, оттягивая нежелательную встречу с Чарли.

По пути домой Чарли предложила зайти купить пиццу. Тесс кивнула, и они зашагали к Мейн-стрит. Молча кивать – это было все, на что была способна Тесс, она не хотела говорить, не хотела отвечать на вопросы.

В маленькой душной пиццерии Тесс стало плохо от тесноты и шума. Она почувствовала, что у нее подгибаются колени, и ухватилась за Марину.

– Вы, девушки, идите домой, а я позабочусь о пицце, – сказал Николас и быстро подхватил Тесс под локоть. Тесс удивилась, услышав его голос. Она теперь часто забывала о присутствии телохранителя, о чем три года назад, когда за ними тенью следовал Виктор, не могла и мечтать.

На улице холодный ветер снова ударил в лицо Тесс. В Сан-Франциско было влажно, но куда теплее. Она подняла воротник пальто и наклонила голову, думая о том, холодно ли было родителям, когда они сделали свой последний вздох, и знали ли они, что он последний.

Они шли вверх по холму, и Тесс спрашивала себя, много ли здесь переменилось с тех пор, как ее мать, дебютантка Салли Спунер из семьи тех самых известных Спунеров, впервые приехала сюда. Догадывалась ли она еще до того, как встретила Джозефа Ричардса из Сан-Франциско, что когда-нибудь выйдет замуж за влиятельного человека с деньгами. Тесс грела руки в карманах и пыталась представить, как была одета ее мать тогда, в 1951 году. Обязательно белые перчатки. И нитка жемчуга на шее.

Внезапно Тесс обожгла мысль о том, как была одета мать, когда разбился самолет.

Боль возникла где-то в животе, и Тесс прижала к нему руки. Молнией вспыхнул вопрос: а что, если аборт не удался? Может, она еще беременна... Может быть...

Она вдруг вспомнила, что с тех пор у нее уже были месячные. Даже два раза.

Тесс еще сильнее прижала руки к животу. Надо надеяться, что ее не стошнит прямо на улице, на глазах у Марины и Чарли. «Чарли», – повторила она про себя и бросила тайный взгляд на бывшую подругу, похитившую у нее мужчину, за которого она собиралась замуж. Да, похитившую. Как океан похитил у нее Салли и Джозефа Ричардсов.

Тесс не могла больше сделать ни шагу. Не могла вздохнуть. Она закрыла лицо руками и опустилась на тротуар.

– Что с тобой, Тесс? – спросила Чарли, наклоняясь к ней. – Господи, Тесс, тебе плохо?

Тротуар был холодным, как лед. И очень жестким. И все же сидеть было легче, чем идти.

– Может, нам подождать здесь Николаса? – предложила Марина.

Тесс молчала.

– Нет, – ответила Чарли. – Мы сами ей поможем. Вставай, Тесс, мы уже почти дома

«Мы уже почти дома». Тесс потрясла головой.

– Как это ужасно, Тесс, – шептала Чарли и гладила ее по волосам. – Мы так тебя жалеем.

Подумать только, Чарли О’Брайан ее жалеет! Отчего бы это? Оттого, что она такая несчастная и у нее нет парня? Оттого, что теперь она сирота? А может быть, потому, что у нее прелестное личико?

Бешенство охватило Тесс. Она оттолкнула Чарли и быстро поднялась с тротуара. Это было уже не бешенство, а безумие.

– Мне не нужна твоя чертова жалость! – выкрикнула она, обращаясь к Чарли, и посмотрела на Марину: – И твоя тоже. Мне не нужна ваша чертова жалость и ваша вонючая пицца.

Она повернулась и зашагала по Грин-стрит к общежитию, а они с открытыми ртами остались стоять на тротуаре.

В общежитии Тесс решительно направилась прямо к себе в комнату. Она с грохотом закрыла дверь, заперла ее и опустила жалюзи. Она упала на постель, которую кто-то убрал в ее отсутствие. Тесс окинула взглядом комнату и поняла, что тут кто-то приложил руку. Слишком все прибрано, слишком все аккуратно. Она встала и выдвинула ящик комода. Засунула руку внутрь и выбросила наружу его содержимое, расшвыряла по комнате майки и свитера.

– Это моя вонючая комната! – заорала она, не обращаясь ни к кому в частности. – И это мое дело, как я ее содержу!

Ее взгляд остановился на картинке с пейзажем Италии. Италии, где какой-то тип использовал ее и тоже, наверное, испытывал к ней жалость. Джорджино, сладкоречивая сволочь с ласковыми руками, он пожалел американскую уродину, да и сам не остался внакладе.

– К черту тебя тоже! – закричала она, обращаясь к пейзажу, и сорвала его со стены. И почему она была такой дурой? Почему Тесс Ричардс рассчитывала на какое-то другое чувство, кроме жалости? Тесс Ричардс, девушка, у которой такое прелестное личико.

Она резко обернулась и увидела на подоконнике свою изумрудно-зеленую вазу, вазу, которая была свидетельством ее принадлежности к этому миру, свидетельством того, что в нем найдется место и для нее. Но тот маленький свет надежды, слабый огонек, горевший в ее душе, теперь потух. Его задул неожиданный порыв ветра, и осталась черная холодная пустота.

Холод. Темнота. Пустота.

Тесс бросилась к окну, схватила вазу и швырнула ее о стену. Она разбилась на множество осколков, разлетелась, как ее мечты, фонтаном зеленых и золотистых брызг.

Слезы хлынули у нее из глаз. Тесс смотрела на осколки будущего, лежащие у ее ног, бесполезные, изуродованные, мертвые. Мертвые, как ее ребенок. Мертвые, как ее отец и мать на дне океана, бесполезные, изуродованные, как она.

Тесс подняла с пола неровный осколок, завернула рукав свитера и провела острым стеклом по запястью.

Она услышала, как кто-то изо всех сил колотит в дверь. Звуки доносились издалека, как тогда голоса на похоронах. Потом послышались крики.

– Тесс! Тесс, открой эту проклятую дверь!

И снова стук.

Тесс лежала на полу, сжавшись в комок, и улыбалась. Она знала, что им до нее не добраться. Дверь заперта на замок. Она хотела повернуться на спину, но почувствовала на полу что-то теплое и липкое.

– Тесс, открой дверь!

Раздался громкий треск, и в комнату ворвались Чарли и Марина.

– Боже мой! – воскликнула Марина.

– О Господи! – подхватила Чарли и прикрыла рот рукой.

Тесс отрешенно наблюдала за ними, словно это были кадры кинофильма, словно ее подруги разыгрывали перед ней пьесу.

– Боже мой, что ты наделала! – ужаснулась Марина.

Тесс проследила за ее взглядом. «Как много крови», – мелькнуло у нее в голове.

Чарли попыталась приподнять Тесс.

– Мы должны отвезти ее в больницу, – сказала она.

– Нет, – отвергла предложение Марина, отбрасывая назад длинные черные волосы.

Тесс было знакомо это выражение на ее лице. Марина думала. Марина рассматривала разные варианты.

– Если мы отвезем ее в больницу, все узнают. Ее могут исключить из колледжа.

– Марина! – закричала Чарли. – Она перерезала себе вены! Ее надо отправить в больницу.

– Если ее исключат, ей некуда будет деваться. Мы отвезем ее к Делл, – решила Марина. – Николас нам поможет.

– Николас покупает пиццу.

– Тесс, ты можешь подняться? – спросила Марина.

Тесс смотрела на Марину. Темные глаза Марины, казалось, были еще темнее, еще больше, чем обычно. Может ли она встать? Что за вопрос, конечно. Она пока еще не инвалид.

Тесс с трудом поднялась, оттолкнув руку Чарли. У нее снова закружилась голова.

– Чарли, дай мне пару полотенец, – приказала Марина. – Мы должны остановить кровотечение.

– Милая Тесс, что же ты натворила? – сказала Марина и обняла ее за плечи.

Тесс посмотрела на Марину. «Что я натворила? Зачем спрашивать, разве и так не видно?»

Тесс не помнила, как они вывели ее из общежития, она помнила только, что Чарли поддерживала ее с одной стороны, а Марина – с другой. Они встретили Николаса на улице. Тесс подумала, как это нехорошо, что он бросил пиццу прямо на тротуар. Как это расточительно, неэкономно. Николас подхватил ее на руки, а она закрыла глаза и уткнулась носом в его мягкое пальто. Как приятно было оказаться под защитой чьих-то рук. Чувствовать себя в полной безопасности.

Тесс проснулась на незнакомой узкой кровати, под простыней и тонким одеялом, слегка пахнущими затхлостью. В комнате было холодно. Она чувствовала, как пульсирует рана на запястье. Хотела повернуться на бок, но что-то ей мешало. Тесс открыла глаза и увидела перед собой красные щеки и улыбающееся лицо тряпичной куклы.

– Она проснулась.

Голос принадлежал Чарли.

К кровати подошла Делл с озабоченным лицом.

– Слава Богу, Тесс, теперь все в порядке.

Тесс закрыла глаза. Она чувствовала прикосновение теплой руки к своему лбу.

– Это я, Делл. Девочки привезли тебя сюда.

«Девочки, я знаю, – вспомнила Тесс. – Чарли и Марина».

– Ты скоро выздоровеешь.

– Я не хочу выздоравливать, – ответила Тесс. – Я хочу умереть.

Рука гладила ее по голове.

– Ты не умрешь, – сказала Делл. – Тебе еще очень далеко до смерти.

Тесс лежала не двигаясь, желая, чтобы все поскорее ушли. Все, пожалуй, за исключением Делл.

– Они все еще здесь? – спросила Тесс, не открывая глаз.

– Чарли и Марина здесь, а Николас в соседней комнате.

– Марина пусть останется.

– А Чарли?

Тесс почувствовала, что слезы скопились у нее в уголках глаз. Она прикрыла лицо тряпичной куклой.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила Чарли совсем рядом с постелью.

– Это моя вина, – сказала Тесс, неуверенная, что произнесла слова вслух.

– Какая вина?

Значит, она все-таки произнесла их вслух. Теперь Чарли знала. Теперь все всё знали. Не открывая глаз и прижимая к себе куклу, Тесс повернулась на бок, подальше от голосов.

– Вилли, – сказала она тихо. – Я сказала Вилли Бенсону, где тебя искать.

– О чем ты говоришь? – спросила Делл.

– Я сказала Вилли, где он может найти Чарли. Я хотела, чтобы он ее попугал. Я была на нее очень зла.

– Из-за Питера? – спросила Делл.

– Ты была зла на меня из-за Питера? – повторила Чарли.

Тесс еле слышно застонала.

– Боже мой.

Это был голос Марины.

– Почему вы не оставили меня в моей комнате, – сказала Тесс. – Почему вы не дали мне умереть?

Кто-то сел на кровать, и матрас прогнулся под тяжестью тела. Тесс хотелось ногами столкнуть человека с кровати, кем бы он ни был.

– Ты была зла на меня из-за Питера и сказала Вилли, где он может найти меня?

Это опять был голос Чарли, но такой далекий, словно он доносился из-за стены.

– Да, – подтвердила Тесс. – Он считал тебя такой хорошенькой. Я только хотела, чтобы он тебя попугал. Я хотела, чтобы тебе стало страшно.

В комнате царила тишина. Чья-то рука коснулась спины Тесс и начала ее гладить.

– Господи, Тесс, значит, мы причинили тебе боль?

– Но не такую сильную, как я тебе, – ответила Тесс. – Не такую, какую причинил тебе Вилли Бенсон.

– Вилли мне ничего не сделал, – возразила Чарли. – Разве ты не помнишь, что это был несчастный случай? Я упала.

Тесс впилась пальцами в податливое набитое тряпками туловище куклы и громко безудержно зарыдала, выплакивая накопившееся за два года страдание.

– Не могу поверить, что ты решилась на такое.

Теперь это был голос Марины, очень строгий и с сильным акцентом.

– Не могу поверить, что ты поступила так со своей подругой.

Тесс услышала быстрые сердитые шаги и звук закрывающейся двери. Она услышала, как принцесса спускалась по лестнице из маленькой квартирки Делл над ее магазином.

Чарли опять начала гладить ее по спине.

– Все в порядке, Тесс, – успокаивала она подругу. – Не обращай внимания на Марину. Я бы, наверное, тоже так поступила. У тебя нет причин кончать жизнь самоубийством. – Чарли совсем близко придвинулась к Тесс. – Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты жила.

– Почему? На что я тебе сдалась?

– Потому что я люблю тебя, Тесс. Когда я сюда приехала, ты стала моей первой подругой. Ты одна обращала на меня внимание. Ты знала, что я не такая, как остальные девушки в колледже, что я учусь на стипендию, но тебе было на это наплевать. Ты все равно оставалась мне другом.

Рыдания слились в единый хор, слезы смешались.

– Так ты останешься моим другом? – молила Чарли. – Ты будешь жить?

Тесс кивнула.

– А ты простишь меня? – спросила она еле слышно.

– Конечно, я тебя прощаю.

– А вот Марина не простила.

– Марина – принцесса, – резюмировала Чарли. – Она живет по другим законам.

Глава 12

Марина приказала Николасу, чтобы он оставил ее в покое. Она шла по улице, и зимний ветер раздувал полы ее незастегнутого пальто, обжигая холодом тело под платьем. Но ей было все равно. Одно было важно: друг предал друга, а принцессе с самого детства внушали, что предательство не должно оставаться безнаказанным.

Марина шла к общежитию напрямик, через покрытые снегом газоны, минуя расчищенные дорожки и тротуары. Подойдя к Моррис-хаусу, она подняла голову и посмотрела на окно комнаты Тесс на четвертом этаже. Марина была полна яростного презрения к девушке, которая чуть не погубила подругу ради своих эгоистических целей и теперь использовала сочувствие друзей, чтобы получить прощение за свой мерзкий поступок.

Марина повернулась и опять напрямик через снег направилась в сторону библиотеки. Она жалела, что они с Чарли не оставили Тесс умирать в ее комнате.

В залах библиотеки царила тишина, благословенная тишина, способствующая раздумью. Марина спустилась вниз в архив, где редко бывали студенты и где ее никто не мог побеспокоить.

Она села за отдельный стол и, засунув руки в карманы, уставилась на книжные полки перед собой.

Марина не могла поверить, что Тесс подвела одну из своих лучших подруг. Она не могла поверить, что Тесс, надежная, отзывчивая, всегда готовая прийти на помощь, предала Чарли. Совершила предательство из-за любви.

Пошла бы она сама на предательство, если бы Чарли украла у нее Виктора? Марина закрыла глаза. Ей трудно было восстановить в памяти образ Виктора, ведь это было так давно. И все-таки она его любила, разве не так? Виктор тоже стал предателем. Он предал не только ее любовь, но и свою страну. Теперь, прячась в горах, он организовал заговор против короля, против Марины, против своей родины Новокии. «Предатели имеют множество обличий», – подумала Марина.

– Марина! – позвал негромкий голос за ее спиной.

Марина обернулась и увидела Эдварда Джеймса, того самого профессора, что преподавал ей государственное управление на первом курсе. Его шея была закутана клетчатым шерстяным шарфом, усы, теперь уже с проседью, блестели от растаявшего на них снега.

– Кто бы мог подумать, – сказал он и без приглашения сел на соседний стул, – что принцесса может плакать настоящими слезами.

Марина быстро вытерла глаза. Она не знала, откуда появились эти слезы, не заметила, что они текут по ее лицу.

– Я могу вам помочь? – спросил профессор.

Марина покачала головой. Ей было неприятно, что он видит ее плачущей. Надо было, сохраняя приличия, немедленно встать и уйти. Эдвард Джеймс никогда не входил в число ее любимых преподавателей, и ей менее всего хотелось, чтобы он был свидетелем ее растерянности.

– Может быть, у вас что-то не ладится с учебой? – настаивал профессор.

Марина опять молча покачала головой, опасаясь, что стоит ей заговорить, как слезы снова потекут из глаз. И почему он не оставит ее в покое?

– Вы далеко от дома, возможно, вы скучаете по родной стране? Надеюсь, у вас там все в порядке?

Марина кивнула. Профессор поставил локоть на стол и подпер щеку ладонью. Казалось, от его загорелой, обветренной кожи исходил холодный запах мороза.

Марина общалась с ним только на занятиях, и теперь ее удивили его дружеская манера держаться и искренний тон. Новая мысль родилась у нее в голове: «Предатели, они повсюду».

– Тогда, видимо, – продолжал профессор Джеймс с некоторой озабоченностью, – ваша проблема связана с противоположным полом. Определенно какие-то неприятности в отношениях с молодыми людьми.

Его дерзость поразила Марину, но в его словах не было злости. Она бросила на него быстрый взгляд. Он улыбался теплой, сочувственной улыбкой.

– Нет, – твердо произнесла Марина, – никаких проблем с молодыми людьми.

Его серые глаза испытующе смотрели на нее.

– Вот и хорошо. У такой красивой женщины не должно быть подобных проблем.

Марина знала, что ей следует быть настороже, что надо помнить об опасности. Но он был обаятелен. «Обаятельный, – предупредила она себя, – а значит, и потенциально опасный». И все же ей нравились его открытость и прямота.

– Это связано с моей подругой, – услышала она собственный голос. – Я узнала о ней нечто, что... что меня огорчает.

– Она студентка?

– Да.

Эдвард Джеймс встал.

– Тогда я вам помогу. Скажу сразу, у меня нет возможности на время отправить вас домой, чтобы вылечить тоску по родине. Я также не слишком разбираюсь в сердечных делах молодежи, потому что давно женат.

Марина невольно улыбнулась.

– Но когда речь идет о студентках нашего колледжа, – продолжал он, – то я могу написать о них целую книгу. И даже не одну. Как насчет того, чтобы выпить со мной кофе и побеседовать о печальном случае с вашей подругой?

Марина знала, что ей следует отказаться. Она знала, что Николас будет волноваться, вернувшись к себе в квартиру на Грин-стрит и обнаружив, что жалюзи на ее окне не опущены до конца; она знала, что должна вернуться в общежитие и лечь спать. Она также знала, что играет с огнем. Но что-то в Эдварде Джеймсе привлекало ее. Может быть, сейчас Марина больше всего нуждалась в объективном мнении незаинтересованного человека, который помог бы ей понять, почему друг предает друга, когда в мире и без того достаточно жестокости.

Кроме того, думала она, глядя в дружелюбные серые глаза Эдварда Джеймса, он определенно не опасен. Марина отодвинула стул.

– Пожалуй, я выпила бы чего-нибудь горячего, – сказала она. – А то я немного замерзла.

Они пошли в маленькое тихое кафе на Вест-стрит, куда, по его словам, профессор Джеймс заходил часто, так как это место не жаловали студентки колледжа, называя его «городской забегаловкой». Марине, однако, было хорошо известно это кафе и его кабины с жесткими диванчиками и отделанными под мрамор столами: они с Николасом давно облюбовали это заведение.

– Удивляюсь, что мы с вами здесь никогда не встречались, – заметил профессор Джеймс, придерживая для Марины дверь. – Будем считать, что мне не повезло.

Профессор выбрал самую дальнюю пустую кабину.

Они сели, и тут же подошла официантка с написанным от руки меню в пластиковой обложке.

– Тушеная говядина уже кончилась, но еще есть минестроне.

– Мне, пожалуйста, горячий шоколад, – попросила Марина.

– А мне только кофе.

Марина терла руки, чтобы согреть их. Мимолетное сомнение возникло и тут же исчезло. Что она здесь делает? Почему она с Эдвардом Джеймсом, которого когда-то боялась, потому что он мог поставить ей плохую оценку? Она вспомнила, с каким серьезным и строгим видом он читал свои лекции, но сейчас перед ней был совершенно другой человек.

– А теперь рассказывайте, – приказал он, снимая шарф и пальто.

Марина с удивлением увидела, что на нем фланелевая рубашка в красную, синюю и черную клетку. Наверное, рубашку ему купила жена. Марине было интересно, сколько ему лет и есть ли у него дети. Но она остановила себя: зачем ей знать все это?

– Так чем же вас так сильно огорчила ваша подруга?

В его тоне не было ни строгости, ни насмешки, а только сочувствие и доброжелательность.

– Не знаю, так ли велико ее преступление, но она скрывала его целых два года, – сказала Марина. – А может быть, дело вовсе не в этом, а в том, что один человек предал другого.

– Она предала вас?

– И меня тоже, – кивнула Марина. – Она предала мою подругу, значит, предала и меня. Она предала мою веру в нее.

Официантка поставила перед ними две дымящиеся кружки. Когда она ушла, Эдвард сказал:

– Очень печально, но мы делаем все, чтобы причинить боль другому.

Марина удивилась, что он так просто и ясно выразил ее мысль.

– Эта девушка, она что, несчастна? Или что-то ее гнетет?

Марина рассматривала мелкие морщинки вокруг его дружелюбных серых глаз. Именно они делали Эдварда Джеймса таким привлекательным. Эти морщинки свидетельствовали о многих годах раздумий и, возможно, страданий.

– Мне она не казалась несчастной, – ответила Марина. – И вот только сейчас я поняла, что она очень несчастна.

Марина не стала рассказывать ему, что Тесс пыталась покончить с собой; она не знала, можно ли доверить ему такую тайну. «Ну вот, опять о том же, – подумала она. – Опять о доверии». Она отвела в сторону глаза. Как Марина ни сердилась на Тесс, она не хотела, чтобы ее исключили или, хуже того, поместили в клинику. Хотя на первый взгляд Марине это было совсем безразлично.

– По-видимому, вам очень дорога ваша подруга, – сказал профессор.

Марина отпила глоток горячего шоколада и обожгла язык. Она поставила на стол кружку и обхватила ее ладонями. На ее пальце больше не было кольца с сапфиром и бриллиантами, кольца, которое она с такой готовностью положила на алтарь дружбы. Дружбы с человеком, ставшим потом жертвой предательства. Никогда прежде Марина не радовалась так, как когда отдала кольцо семье Чарли. Но тут она вспомнила о Тесс, скорчившейся на полу в луже крови. И поняла, что, наверное, Тесс тоже чувствовала себя преданной. Преданной Чарли, когда та начала встречаться с Питером.

– Да, – подтвердила Марина, – она мне очень дорога. Как вы догадались?

– Потому что человек не может заставить нас страдать, если он нам безразличен.

– Наверное, из вас бы вышел хороший преподаватель философии, – улыбнулась Марина.

Эдвард Джеймс рассмеялся. У него был негромкий сердечный смех, в нем слышалось еще что-то, чего Марина раньше не замечала.

– У меня есть особая причина для этой встречи, – вдруг быстро перевел он разговор на другую тему. – Целых три года я хотел поговорить с вами о Новокии. Эта страна меня очень интересует. Помимо философии, моя страсть – государственное управление. Расскажите мне о Новокии. Я знаю только, что там монархия.

Монархия. Внезапно Марина вновь ощутила опасность. Она вспомнила о предательстве Виктора. Виктор подружился с Делл Брукс. А что, если он был знаком и с профессором Джеймсом? Марина вспомнила о группе здесь, в Нортгемптоне, в которую входил Виктор. Он тогда называл ее членов социалистами. «Все для блага народа».

Она быстро окинула взглядом маленькое кафе. Ей хотелось бежать отсюда.

– Вы не на экзамене, Марина, – рассмеялся профессор. – Я не поставлю вам «неуд» за неправильный ответ.

Марина с вызовом отбросила назад волосы, черт с ним, с профессором Джеймсом. Довольно для одного вечера мыслей о недоверии и предательстве, их хватит на целую жизнь. Если ему нужна только информация, он может отправляться обратно в библиотеку. Если же обман кроется в его сердце, то ее бегство ничего не решит. Лучше уж расхваливать свою страну и показать, что заговорщики ей не страшны.

– Новокия – очень красивая страна, – начала Марина. – Нам удалось сохранить свою независимость, мой отец говорит, что мы слишком малы, чтобы стать серьезной добычей для соседа. Что есть более лакомые куски.

– К примеру, Чехословакия или Румыния.

– Совершенно верно, – согласилась Марина. – Да и географически мы расположены скорее как Финляндия. У нас есть прекрасные горы и очень зеленые пастбища. Но по размеру мы лишь немногим больше Монако.

– Одним словом, Новокия – это совсем малышка, – заметил Эдвард.

Марина отпила еще глоток из кружки и почувствовала, как исчезает холодный ужас, поселившийся в ее душе после признания Тесс.

– Прелестная малышка, – уточнил Эдвард.

– Очень, – подтвердила Марина. – И еще в Новокии чудесные люди. Народ, который мы с отцом очень любим.

– Придет день, и вы будете им править.

– Да, – вздохнула Марина.

– Вас это пугает?

– Очень.

Марина удивилась своим словам, она никогда никому не говорила о своем страхе. Ей не следует быть такой откровенной.

– Управлять страной – это огромная ответственность, – кивнул Эдвард Джеймс. – Кто угодно может испугаться.

Марина увидела возможность перейти в наступление.

– Виктор Коу не испугался, – объявила она, глядя прямо в глаза профессору.

Он ничуть не смутился.

– Это кто? – спросил он.

– Некто не стоящий внимания.

Она улыбнулась, думая о том, что ее подозрительность превратилась в болезнь. Эдвард Джеймс уже много лет преподавал в Смитовском колледже, и будь он одним из шпионов Виктора или его помощником, то не сидел бы все это время здесь после отъезда Виктора, а занялся бы более серьезными делами, чем скучная работа и однообразная жизнь, когда надо каждый вечер возвращаться домой к жене.

– Наверное, трудно быть принцессой.

– Да, – ответила Марина и снова взглянула в его теплые глаза. – Очень трудно. Нелегко быть собой. Иногда мне трудно понять, кто я такая.

Он кивнул.

– Между нами целая пропасть, и все же, мне кажется, я знаю, что вы хотите сказать. Мне тоже бывает трудно быть самим собой. Существую я сам и существует отдельно «профессор», которого я показываю ученикам.

Марина кивнула, раздумывая о том, кто сейчас перед ней, – профессор или совсем другой человек. Пожалуй, последнее. Таким он ей нравился больше. Значительно больше.

Несколько дней спустя, когда Марина вечером после ужина возвращалась к себе в комнату, она заметила под дверью Тесс узкую полоску света. Она остановилась и некоторое время смотрела на дверь и эту светящуюся полоску. Она чувствовала, что ей необходимо поговорить с Тесс.

Тесс была ее другом. Бескорыстным другом, который никогда ничего не требовал от принцессы и который никогда не подчеркивал, что Марина не такая, как другие, не отталкивал ее. Марина улыбнулась, вспомнив, что на Тесс не произвел никакого впечатления ее королевский титул и что она упорно называла Ником очень воспитанного и сдержанного Николаса.

По правде говоря, Марине недоставало Тесс.

«Человек не может заставить нас страдать, если он нам безразличен», – сказал профессор Джеймс. Если Чарли простила Тесс, то, уж конечно, она может сделать то же самое.

Марина подошла к двери и тихонько постучала. Никто не отозвался. Она представила себе, что Тесс опять лежит на полу, чуть дыша, в луже крови, и, подавив внезапный ужас, постучала сильнее.

– Войдите, – отозвался спокойный голос.

Марина с облегчением вздохнула и открыла дверь. Тесс не лежала на полу, она сидела за столом с открытой книгой перед глазами и с наушниками на голове.

– Привет, – сказала Марина.

– Привет, – откликнулась Тесс; она медленно сняла наушники и выключила плейер.

Марина села на кровать и огляделась вокруг: в комнате был необычайный порядок. Но изумрудной вазы на подоконнике, конечно, не было. Ее уже никогда не вернуть. Как не вернуть и родителей Тесс. Марина не могла себе представить жизнь без отца и матери. Она вспомнила о тех страданиях, что выпали на долю Тесс, о чем она, Марина, в своей слепоте совсем забыла.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Марина.

– Ничего. Лучше.

Марина кивнула. Она не знала, с чего начать. Она не знала, как выразить свое раскаяние. Марина посмотрела на запястье Тесс.

– Как оно, заживает?

– Это-то? – удивилась Тесс и подняла кверху забинтованную руку. – Чего спрашивать? Делл следовало послушаться своих родителей. Из нее мог выйти отличный хирург.

– Я рада, – опять кивнула Марина.

Тесс захлопнула книгу.

– Ты мне хочешь что-то сказать, Марина?

– Да.

Господи, как это трудно, и все потому, что Тесс была ей небезразлична.

– Тесс, – начала Марина, – прости меня.

Камень свалился с ее души, главное было сделано.

– Простить? За что? За то, что ты спасла мне жизнь?

– Нет. Пожалуйста, не надо смеяться. Прости меня за то, что я обидела тебя, когда мы были у Делл. Прости, что я так рассердилась, когда узнала о твоем поступке.

– Ты имеешь в виду Вилли Бенсона? – уточнила Тесс.

– Да.

– Я ведь тоже сожалею об этом, – вздохнула Тесс. – С тех самых пор, как это случилось.

– Ты столько времени держала эту муку в себе.

– Я не думала, что Вилли причинит ей вред.

– А я? Как поступила я? Чарли простила тебя немедленно, но не я. У принцессы особые, более высокие требования. Такие, что до них никто не дотягивает. Как бы там ни было, я прошу у тебя прощения. Давай снова будем друзьями. Ты согласна?

– На мой взгляд, мы всегда оставались друзьями. К тому же, – продолжала Тесс, – ничего не изменилось. Мне по-прежнему нужны все мои друзья. Сейчас даже больше, чем прежде.

Марина кивнула.

– Что ты теперь будешь делать, Тесс? Теперь, когда нет родителей?

Тесс смотрела на окно, на то место, где когда-то стояла зеленая ваза, символ ее будущего.

– Я не знаю. Делл говорит, я должна жить одним сегодняшним днем. Я попробую. На День благодарения буду здесь. Делл обещала зажарить огромную индейку. Ее племянник Джо Лайонс, ты его знаешь, полицейский, тоже придет, с родителями. Я его терпеть не могу, но что поделаешь. – Тесс пожала плечами. – Это, конечно, не родной дом, но все-таки...

– А по-моему, это замечательно, – заметила Марина.

В коридоре дважды прозвонил и замолчал телефон. Марина вспомнила, что если кто и звонил Тесс, так только ее мать, всегда справлявшаяся, «все ли в порядке у моей девочки». Тесс часто шутила по этому поводу. И вот теперь ни звонков, ни шуток. Сердце у Марины невольно сжалось.

– А как насчет тебя? – спросила Тесс. – Почему бы тебе не присоединиться к нам? Делл ведь не такой уж плохой человек. Когда ты с ней поближе познакомишься, она тебе даже понравится.