Текст книги "Милый недруг"

Вернусь в тюрьму в будущий понедельник, в шесть часов вечера.

Уважающая Вас

С. Мак-Брайд.

P.S. Надеюсь, Вы простите мою откровенность, но Вы совсем не тот тип доктора, который мне нравится. Я люблю краснощеких, кругленьких, улыбающихся врачей.

Приют Джона Грайера,

9-е июня.

Дорогая Джуди!

Вы ужасная семья для впечатлительной молодой девицы. Как можете вы требовать от меня, чтобы я вернулась и довольствовалась приютской жизнью после того, как видела такую семейную гармонию, как домашний очаг Пендльтонов?

Всю дорогу в поезде, вместо того, чтобы заниматься двумя романами, четырьмя журналами и коробкой шоколада, которыми твой муж так заботливо снабдил меня, я производила мысленный смотр знакомых молодых людей, в надежде найти среди них такого же милого, как Джервис. И нашла! (Еще милее, кажется.) С сегодняшнего дня он – отмеченная жертва, обреченная добыча.

Мне будет страшно тяжело отказаться от приюта после всех волнений, которых он мне стоил, но если вы не собираетесь перевести его в столицу, я не вижу иного выхода.

Поезд ужасно опоздал. Мы сидели и дымили на какой-то боковой линии в то время, как два скорых и один товарный пролетели мимо. Думаю, у нас что-нибудь сломалось, и пришлось чинить локомотив. Машинист был спокоен, но скрытен.

Я вышла на нашей маленькой станции, единственная из всего поезда, в половине восьмого. Было абсолютно темно, и шел дождь, а я была без зонтика и в моей драгоценной новой шляпе. Никакой Тернфельд не встретил меня; не было даже ни одного извозчика. Правда, я не телеграфировала точно, когда приеду, но немножко обиделась. Мне казалось, все-таки, что сто тринадцать сирот будут стоять в ряд на платформе с цветами и песнями. Как раз в ту минуту, когда я сказала станционному служащему, что присмотрю за телеграфным аппаратом, пока он сбегает через дорогу в кафе и вызовет такси, из-за угла показались два прожектора, направленные прямо на меня. Они остановились за девять дюймов до того, как меня переехать, и я услышала голос доктора.

– Так, так, мисс Салли Мак-Брайд! Пора уж вам вернуться и избавить меня от ваших ребятишек.

Нет, ты подумай, он приезжал на станцию три раза на всякий случай! Он сунул меня, мою новую шляпу, чемодан, книги, шоколад и все остальное под непромокаемую крышу автомобиля, и мы отправились. Право, у меня было такое чувство, точно я снова вернулась домой, и мне стало ужасно грустно, что придется когда-нибудь уехать. Мысленно, видишь ли, я уже подала в отставку, уложила вещи и удрала. Мысль о том, что ты где-нибудь не на всю жизнь, порождает такое неприятное чувство… Вот почему пробные браки не удаются. Чтобы добиться успеха в каком-нибудь деле, надо чувствовать, что это – бесповоротно, навсегда; только тогда вложишь в него всю душу и все помыслы.

Просто удивительно, какая куча новостей может набраться за четыре дня! Доктор буквально не закрывал рта и все-таки не успел рассказать всего, что мне хотелось знать. Между прочим, он сообщил, что Сэди Кэт провела два дня в лазарете; его диагнозы – полбанки варенья из крыжовника и Бог знает сколько пряников. В мое отсутствие ее поставили мыть посуду в кладовой, и соприкосновение с экзотической роскошью сломило хрупкую добродетель.

Кроме того, наша кухарка Салли и наш работник Ной вступили на стезю взаимоистребительной войны. Все началось с небольшого спора по поводу плиты, усугубленного ведром горячей воды, которое Салли вылила в окно с необычайной для женщины меткостью прицела. Видишь, каким исключительным, редким характером должна обладать заведующая! Ей приходится соединять в себе качества няньки с качествами полицейского.

Доктор успел рассказать половину, как мы уже подъехали к дому. Благодаря тому, что он встречал меня три раза, он еще не обедал, и я предложила ему приютское гостеприимство. Я хотела пригласить Бетси и мистера Уизерспуна, и у нас состоялось бы распорядительное заседание, на котором мы могли бы наладить все заброшенные дела.

Доктор принял приглашение с лестной для меня готовностью. Он любит обедать вне семейного склепа.

Но Бетси, как оказалось, улетела домой, чтобы повидать приехавшую в гости бабушку, а Перси играл в бридж в деревне. Этот джентльмен очень редко выходит по вечерам, и я рада, что у него есть хоть какое-то развлечение.

Кончилось тем, что мы с доктором обедали tete-a-tete[26]26
  наедине (фр.)


[Закрыть]. Было около восьми часов, а наш обеденный час – 6.30, но импровизированный обед оказался таким, какого, я уверена, миссис Мак-Гурк никогда ему не подавала. Салли, желавшая внушить мне сознание своей бесценности, превзошла самое себя. После обеда мы пили кофе у камина в моем уютном синем кабинете, а снаружи выл ветер и хлопали ставни.

Мы провели вечер очень дружно. Впервые со времени нашего знакомства я почувствовала в этом человеке новую нотку. В нем есть что-то необыкновенно привлекательное, надо только ближе узнать его; но узнавание это требует изрядного количества времени. Я никогда не встречала такого необъяснимого существа. Все время, что я с ним разговариваю, я чувствую, что в прямой линии его рта и за полузакрытыми глазами тлеет скрытый огонь. Уверена ли ты, что он не совершил злодеяния? Судя по виду, совершил.

И надо прибавить, что доктор, если захочет, может быть совсем неплохим собеседником. У него вся шотландская литература на кончике языка.

Ты только послушай! Между чашечками кофе (он пьет слишком много кофе для медика) мой гость заметил невзначай, что их семья знала Стивенсона и часто бывала у него, на Хэриот-роу, 17. Естественно, я весь вечер приставала к нему, не знал ли он часом Шелли или кого еще.

Когда я приступила к этому письму, у меня отнюдь не было намерения наполнять его описанием недавно открытых достоинств Робина Мак-Рэя; но я виновата перед ним. Вчера вечером он был так мил и общителен, что я весь день сегодня терзаюсь угрызениями совести, вспоминая, как беспощадно высмеивала его перед тобою и Джервисом. Право, я сама не совсем верила во все эти гадости, которые говорила. Раз в месяц наш доктор бывает очаровательно мил и сговорчив.

Петрушка только что заходил и потерял при этом трех малюсеньких жаб. Сэди Кэт вытащила одну из-под книжной этажерки, а две других ускакали, и я ужасно боюсь, что они притаились в моей постели. Хотелось бы, чтобы мыши, змеи, жабы и дождевые черви не были так портативны! Никогда не знаешь, что творится в кармане у ребенка, вполне респектабельного на вид.

Я чудесно провела время в Casa[27]27
  Дом (ит., исп.)


[Закрыть] Пендльтон. Не забуду, что вы обещали скоро отдать визит.

Твоя, как всегда,

Салли.

P.S. Я оставила под кроватью голубые ночные туфли. Попроси Мэри завернуть их и прислать мне. Только, пожалуйста, води ее руку, когда она будет писать адрес. Она пишет мою фамилию «Макберд».

Вторник.

Милый недруг!

Как я вам уже говорила, я оставила в нью-йоркском агентстве заявление насчет няньки, приблизительно такого содержания:

«Требуется нянька достаточных размеров, чтобы поместить на коленях семнадцать младенцев».

Она приехала сегодня утром, и фигура у нее сногсшибательная!

У нее такой живот, что нам придется прикреплять младенцев французскими булавками, чтобы они не соскальзывали с колен.

Передайте, пожалуйста, Сэди Кэт журнал. Я прочту его сегодня и верну завтра.

Существовала ли когда-нибудь более понятливая и послушная ученица, чем

Салли Мак-Брайд?

Четверг.

Дорогая Джуди!

Я провела последние три дня, бурно подготавливая те нововведения, которые мы задумали в Нью-Йорке. Ваше слово – закон. Введена общественная банка с печеньем.

Заказаны также восемьдесят ящиков для игрушек. Какая чудесная мысль, чтобы у каждого ребенка был свой собственный ящик! Это приучит их к порядку и самостоятельности, каждому придется самому заботиться о целости и сохранности своих игрушек. Бедная Джуди! Ты гораздо глубже понимаешь сокровенные желания, таящиеся в их сердечках, чем я, при всем моем усердии.

Мы делаем все что можем, чтобы вводить как можно меньше стесняющих правил, но что до этих ящиков, есть один пункт, в котором я буду твердой, как скала: дети не должны держать ни мышей, ни жаб, ни дождевых червей.

Не могу тебе сказать, как я рада, что жалованье Бетси будет увеличено и что она останется у нас надолго. Высокородный С.У. недоволен. Он навел справки и узнал, что ее семья в состоянии заботиться о ней.

– Вы ведь не даете юридических советов бесплатно, – сказала я ему. – Почему же она должна даром служить?

– Это благотворительная работа.

– Значит, за работу, которую делают для собственной пользы, надо платить, а за работу на пользу общества – нет?

– Чепуха! – ответил он. – Она женщина, и ее семья должна ее содержать.

Это открыло дорогу всевозможным доводам и спорам, в которые я пускаться не намерена, и потому спросила его, устроить ли на склоне, ведущем к воротам, настоящий газон или же просто покос. Он любит, чтобы с ним советовались, и я балую его по мелочам. Понимаешь, я следую хитрому совету доктора:

«Попечители – как скрипичные струны, их надо крепко натягивать. Угождайте им, а делайте по-своему». Этот приют развил во мне необыкновенное чувство такта! Я была бы идеальной женой политика.

Четверг вечером.

Вот тебе новость. Я временно поместила Петрушку к двум очаровательным старым девам, которые давно уже подумывали, не взять ли ребенка, но никак не могли решиться. Наконец, на прошлой неделе, они приехали и заявили, что хотели бы взять ребенка на месяц и посмотреть, что получится.

Им хотелось, конечно, получить куколку в розовом и белом, происходящую из лучшей семьи Америки. Я дала им понять, что девочку из такой семьи сумеет воспитать всякий, а настоящий подвиг – воспитать сына итальянского шарманщика и ирландской прачки. Его неаполитанская наследственность (художественные способности) даст, может быть, чудесные результаты, если он попадет в подходящую обстановку, которая заглушит все сорные травы.

В предложении этом был вызов, и обе они увлеклись. Они согласились взять его на месяц и приложить все силы, накопленные за много лет, чтобы впоследствии он подошел какой-нибудь приличной семье. У обеих есть и чувство юмора, и энергичный характер, а то я не решилась бы предложить им Петрушку. В самом деле, я думаю, это единственный способ приручить нашего пожирателя пламени. Они дадут ему любовь, ласку и внимание – все, чего он был лишен в своей нелепой маленькой жизни.

Они живут в очаровательном старом доме с итальянским садом и мебелью, собранной со всех концов света. Вообще-то святотатство впускать этого дикого субъекта в такое собрание драгоценностей. Но он уже больше месяца ничего не разбивал, и я думаю, что его итальянская душа отзовется на всю эту красоту.

Я предупредила их, чтобы они не пугались никаких ругательств, которые могут сорваться с его хорошеньких уст.

Вчера он уехал в роскошной машине. Ну, и рада же я распрощаться с нашим хулиганчиком! Он поглощает чуть ли не половину моих сил.

Пятница.

Кулон прибыл сегодня. Большое спасибо! Право, ты не должна была покупать мне другой. Хозяйка не может отвечать за все вещи, которые небрежные гости теряют в ее доме. Он слишком красив для моей цепочки. Я все думаю, не проткнуть ли мне нос на манер сенегальцев, чтобы носить мое новое сокровище там, где оно совсем уж на виду.

Надо сказать, наш Перси подарил нам несколько очень разумных идей. Он основал «Банк Джона Грайера» и все разработал весьма профессионально, но это непостижимо для нематематического ума. Все старшие дети получают настоящие чековые книжки и по пяти долларов в неделю за работу, как то: хождение в школу, приготовление уроков, помощь по хозяйству. Потом они платят приюту (чеком) за содержание и одежду, что поглощает как раз пять долларов. Это похоже на заколдованный круг, но на самом деле весьма воспитательно: они узнают ценность денег прежде, чем вступят в меркантильный мир. Кто особенно отличится в занятиях или в какой-нибудь работе, будет получать больше. У меня просто голова идет кругом при одной мысли обо всей этой бухгалтерии, но Перси уверяет, что это сущие пустяки. Книги будут вести наши премированные математики, и это воспитает их для ответственных постов. Если Джервис услышит, что где-нибудь нужны банковские служащие, дайте мне знать; через год у меня будут высококвалифицированные председатель правления, кассир и бухгалтер.

Суббота.

Наш доктор не любит, когда я его называю «недругом». Это оскорбляет его чувство, или его достоинство, или что-то в этом роде. Но так как я упорствую и продолжаю его так называть, он решил отомстить мне и изобрел для меня прозвище. Он называет меня «мисс Мак-Бред» и сияет от гордости, что достиг таких высот остроумия.

Мы с ним придумали новую игру: он говорит по-шотландски, а я отвечаю по-ирландски. Темы наших разговоров не покажутся тебе фривольными, но, уверяю тебя, для человека с таким чувством собственного достоинства, как наш доктор, это просто распутство какое-то. Со времени моего приезда он в божественном настроении, ни единого сердитого слова. Я начинаю думать, что мне удастся перевоспитать его, как Петрушку.

Это письмо, пожалуй, достаточно длинно даже для тебя. Я писала его кусочками три дня кряду, как только мне случалось проходить мимо письменного стола.

Твоя, как всегда,

Салли.

P.S. Я не особенно высокого мнения о твоем хваленом средстве для волос. Либо аптекарь неправильно его приготовил, либо Джейн применила его с недостаточной воздержанностью. Сегодня утром я оказалась приклеенной к подушке.

Приют Джона Грайера,

суббота.

Милый Гордон!

Получила Ваше письмо от четверга и нахожу его весьма неразумным. Конечно, я не «стараюсь понемножку избавиться от Вас»; это не в моем духе. Если я действительно захочу избавиться от Вас, то сразу и со страшным треском. Но, честное слово, я не заметила, что прошло уже три недели со времени моего последнего письма. Пожалуйста, простите!

Кроме того, милостивый государь, я должна привлечь Вас к ответственности. Вы были в Нью-Йорке на прошлой неделе и не заехали повидать нас. Вы думали, что мы не узнаем об этом, но мы узнали, и мы оскорблены.

Хотите бюллетень моего дня? Написала ежемесячный доклад для попечительского собрания. Проверила счета. Завтракала с агентом «Государственного союза благотворительных учреждений». Просмотрела меню на ближайшие десять дней. Продиктовала пять писем к семьям, в которых живут наши дети. Навестила нашу маленькую слабоумную Лоретту Хиггинс (простите, забыла, что Вы не любите, когда я говорю о слабоумных), которая живет в симпатичной семье, где приучается работать. Вернулась к чаю и провела совещание с доктором о том, отправить ли ребенка с туберкулезными железками в санаторий. Прочла статью о маленьких домиках, автор против скопления беспризорных детей в одном большом здании. (Нам страшно нужны домики! Не могли бы Вы прислать нам несколько штук в виде Рождественского подарка?) А теперь, в девять часов, я сонно принимаюсь за письмо к Вам. Много ли Вы знаете светских девиц, которые могли бы похвастать таким полезным днем?

Ах да, забыла сказать, что я выкроила десять минут из утренних занятий счетоводством, чтобы ввести в обязанности новую кухарку. У нашей Салли Джонстон-Вашингтон, которая стряпала, как ангел, был ужасный, ужасный характер, и она запугала бедного истопника до того, что он подал в отставку. Мы не могли обойтись без Ноя. Он полезней для заведения, чем заведующая, и потому Салли Джонстон-Вашингтон больше нет.

Когда я спросила новую кухарку, как ее зовут, она ответила: «Сюзанна-Эстелла, но друзья зовут меня Душкой». Душка готовила сегодня обед, и должна сказать, что ее кулинарное искусство далеко не так совершенно, как Саллино. Я страшно огорчена, что Вы не навестили нас, пока Салли была еще здесь. Вы бы уехали с высоким мнением о моих хозяйственных способностях.

* * *

В этом месте меня одолела сонливость, и я продолжаю двумя днями позже.

Бедный, заброшенный Гордон! Я только что вспомнила, что мы даже не поблагодарили Вас за глину для лепки, присланную две недели тому назад, а между тем, это такой необыкновенно разумный подарок, что мне следовало бы выразить мою признательность телеграммой. Как только я открыла ящик и увидела всю эту приятную липкую замазку, я тут же засела и создала статую Сингапура. Дети любят это занятие, и, конечно, очень хорошо поощрять ручной труд.

По внимательном изучении американской истории я вывела, что для будущего президента важнее всего с раннего детства выполнять домашнюю работу, и самую разную.

Поэтому я распределила ежедневную работу на сто конвертиков, и дети проходят попеременно через множество непривычных занятий. Разумеется, они все делают плохо, потому что едва успеют научиться, как сейчас же переходят на другое. Было бы значительно легче последовать безнравственному обычаю миссис Липпет и обречь каждого ребенка на жизнь по затверженной рутине; но когда мной овладевает искушение, я вспоминаю печальный образ Флоренс Генти, чистившей семь лет дверные ручки всего нашего заведения – и сурово толкаю детей вперед. Каждый раз, что я думаю о миссис Липпет, меня берет злость. У нее была точно та же точка зрения, как у многих наших политиков – ни малейшего представления об общественной пользе. В приюте Джона Грайера ее занимало одно: ее собственное жалованье.

Среда.

Как Вы думаете, какую новую отрасль образования ввела я? Манеры за столом!

Я и представления не имела, какая это возня – научить детей есть и пить. Их любимый способ – наклонить мордочку к кружке и лакать молоко, как котята. Хорошие манеры – не светская условность, как, по-видимому, предполагала миссис Липпет; они предполагают самообуздание и умение считаться с другими. Так что моим детям придется их усвоить.

Эта женщина никогда не позволяла им разговаривать за столом, и мне ужасно трудно вытянуть из них больше, чем несколько слов, произнесенных испуганным шепотом. И вот я установила обычай: весь штат, включая меня, сидит с ними и направляет беседу на веселое и возвышенное. Кроме того, у нас есть маленький воспитательный стол, где малышей посменно подвергают строгой дрессировке. Вот вам образчик наших поучительных бесед:

«Да, Том, Наполеон Бонапарт был великий человек – локти со стола! Он умел сосредотачиваться на том, чего хотел добиться, – не хватай хлеб, Сюзи; попроси вежливо, и Кэрри передаст тебе. Но именно он показывает, что эгоизм, то есть забота о самом себе, не считающаяся с другими, приводит в конце концов к несчастью, и – Том, держи рот закрытым, когда жуешь! – и после битвы при Ватерлоо – не трогай Сэдино печенье! – его падение было тем стремительнее, что – Сэди Кэт, уйди из-за стола! Все равно, что он сделал, – леди никогда не бьет джентльмена!»

* * *

Прошло еще два дня. Это такое же путаное письмо, какие я пишу Джуди. По крайней мере, мой милый. Вы не можете жаловаться, что я не думала о Вас эту неделю. Я знаю. Вы терпеть не можете, чтобы Вам рассказывали о приюте, но я не виновата: приют – это все, что я знаю. У меня нет и пяти минут в день, чтобы прочесть газету. Большой внешний мир ушел от меня. Все мои интересы – внутри этой маленькой железной ограды.

Сейчас я С. Мак-Брайд,

заведующая приютом

Джона Грайера.

Четверг.

Милый недруг!

«Время – только река, в которой я ужу рыбу». Правда, звучит очень философски, отвлеченно и возвышенно? Это слова Торо[28]28
  Торо, Генри Дэвид (1817-1862) – американский натуралист и мыслитель, поборник «простой жизни», написавший книгу «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854)


[Закрыть], которого я сейчас усердно читаю. Как видите, я восстала против Вашей литературы и взялась опять за свою собственную. Последние два вечера я посвятила «Уолдену», книге, как нельзя более отдаленной от проблемы беспризорных детей.

Читали ли Вы когда-нибудь Генри Дэвида Торо? А Вам бы следовало прочесть, Вы нашли бы в нем родственную душу. Послушайте только: «Общество слишком ничтожно. Мы встречаемся после очень коротких перерывов, так что не успеваем приобретать друг для друга новые ценности. Было бы лучше, если бы на каждую квадратную милю приходилось по одному дому». Вот, должно быть, приятный, общительный сосед! Он мне во многих отношениях напоминает доктора Мак-Рэя.

Пишу, чтобы сообщить Вам, что к нам приехал агент по размещению детей. Он собирается пристроить четверых. Один из них – Таммас Кихоу. Как Вы думаете, рискнуть нам? Место, которое он имеет в виду, – ферма в такой части Коннектикута, где запрещены спиртные напитки. Ему придется много работать, чтобы оплатить свое содержание, а жить он будет у фермера. Звучит как будто вполне приемлемо, правда? Не можем же мы вечно держать его здесь! Все равно, в один прекрасный день придется выпустить его в мир, запруженный виски.

Мне очень жаль оторвать Вас от веселого трактата о Dementia Precox[29]29
  Раннее слабоумие (лат.)


[Закрыть], но я была бы Вам обязана, если бы Вы зашли сегодня в восемь часов потолковать с агентом.

Искренне Ваша

С. Мак-Брайд.

17-е июня.

Дорогая Джуди!

Бетси выкинула ужасно непорядочную штуку с одними родителями. Они приехали к нам из Огайо на собственной машине с двоякой целью – посмотреть места и выбрать себе дочку. Их считают передовыми гражданами своего города, название которого я не могу припомнить, но это очень важный город. Там есть электричество и газ, и мистер Передовой Гражданин – главный акционер обоих заводов. Одним мановением руки он мог бы погрузить во тьму весь город, но, к счастью, он добрый человек и не сделает ничего такого даже в том случае, если они откажутся снова выбрать его городским головою. Он живет в кирпичном доме с аспидной кровлей и двумя башнями, а во дворе у него олень, фонтан и много симпатичных тенистых деревьев. (Он носит фотографию своего дома в кармане.) Они милые, добродушные, мягкосердечные, улыбающиеся люди и чуть-чуть слишком толсты; как видишь, идеал родителей.

А у нас как раз имелась идеальная дочка, только они приехали без предупреждения, и она была в бумазейной ночной рубашке, а мордочка у нее была грязная. Они осмотрели Каролину, и она им не очень понравилась. Но они вежливо поблагодарили и сказали, что будут иметь ее в виду. Прежде чем решиться, они хотят осмотреть Нью-йоркский сиротский дом. Мы отлично знали: если они увидят эту прекрасную коллекцию детей, для нашей маленькой Каролины не будет никакой надежды.

Тут Бетси показала себя на высоте положения. Она любезно пригласила их заехать в тот же день на чашку чая к ее родителям и посмотреть на одну из наших сироток, которая гостит у ее маленькой племянницы. Мистер и миссис Первые Граждане не получают в наших краях того количества приглашений, какое им причитается, и они простодушно обрадовались маленькому светскому развлечению. Только они уехали обратно в гостиницу, Бетси вызвала машину и полетела с Каролиной к себе домой. Она нарядила ее в лучшее, розовое с белым, вышитое платьице малютки-племянницы, в ее же шляпу из ирландских кружев, розовые носочки и белые туфельки и живописно усадила на газон под раскидистым буком. Няня в белом переднике, тоже взятая в долг у племянницы, поила ее молоком и забавляла веселыми пестрыми игрушками. Когда предполагаемые родители приехали, наша Каролина, сытая и довольная, встретила их, воркуя от восторга. Как только их взгляд упал на нее, они пришли в восхищение и возгорелись желанием увезти ее с собой. В их ненаблюдательный ум не вкралось и подозрения, что этот прелестный розовый бутон – утренняя замазуля. Итак, все говорит за то, что, по выполнении некоторых формальностей, малютка вырастет в передовую гражданку.

Право, пора уж нам заняться жгучим вопросом о новых платьях для наших девочек.

С совершеннейшим

почтением остаюсь,

милостивая государыня,

Ваша преданнейшая

и покорнейшая

Салли Мак-Брайд.

19-е июня.

Милая моя Джуди!

Послушай о великом новшестве, которое обрадует твое сердце.

ДОЛОЙ СИНИЙ СИТЕЦ!

Чувствуя, что эта аристократическая местность может дать немало нашему приюту, я стала вращаться в сельских светских кругах и вчера за званым завтраком подцепила очаровательную вдову, которая носит прелестные простенькие платья собственного изобретения. Она призналась мне, что мечтает стать портнихой и предпочла бы родиться не в готовой сорочке, а с иголкой в руке. Она говорит, что не может видеть плохо одетой девочки – ей сразу хочется ее переодеть. Слыхала ли ты что-нибудь более a propos[30]30
  кстати (фр.)


[Закрыть]? С той минуты, как она раскрыла рот, она была отмеченной жертвой.

– Я могу показать вам пятьдесят девять плохо одетых девочек, – сказала я, – а вы поезжайте со мною, придумайте им новые платья и сделайте их красивыми.

Она запротестовала, но напрасно. Я повела ее к ее же машине, втолкнула туда и шепнула шоферу: «Приют Джона Грайера». Первая обитательница, на которую упал наш взор, была Сэди Кэт, только что, вероятно, обнимавшая бочку с патокой. В дополнение к липкости, один чулок спустился, передник был застегнут криво, и одна косичка расплелась. Как всегда, без малейшего стеснения, она приветствовала нас веселой улыбкой и протянула гостье липкую лапку.

– Вот! – вскричала я в восторге. – Видите, как вы нам нужны! Что вы можете сделать, чтобы превратить Сэди Кэт в красавицу?

– Вымыть ее, – ответила миссис Ливермор.

Сэди Кэт отправили в ванную. Когда она помылась, причесалась и подняла чулки на должную высоту, я вернула ее для вторичного осмотра. Миссис Ливермор принялась поворачивать ее во все стороны и внимательно изучать.

Сэди, в сущности, красавица и есть – дикая, смуглая цыганочка. У нее такой вид, словно она только что из свежих, овеянных ветром ирландских пустошей. Но этой ужасной казенной одеждой мы делали все, чтобы отнять у нее право на красоту.

По пятиминутном созерцании миссис Ливермор подняла глаза на меня.

– Да, милая, – сказала она, – я вам нужна.

И тут же мы составили план. Она будет главой Комитета одежды. Она должна выбрать себе в помощь трех подруг, и, вместе с лучшими швейками из наших девочек, нашей учительницей шитья и пятью швейными машинами, они переделают нашу внешность. А благодетели – мы, ибо даем миссис Ливермор профессию, которой Провидение ее лишило! Не умно ли с моей стороны найти ее? Я проснулась сегодня с рассветом и захлебывалась от радости.

У меня еще куча новостей – я могла бы написать целых два тома, – но я хочу послать это письмо через мистера Уизерспуна, который, в невероятно высоком воротничке и в чернейшем из вечерних костюмов, собирается в деревенский клуб на бал. Я велела ему выбрать для танцев самую милую девушку и попросить ее прийти, чтобы рассказывать моим детям сказки.

Просто ужасно, какой я становлюсь интриганкой! Все время, что я разговариваю с кем-нибудь, я думаю про себя: «Какую пользу можешь ты принести моему приюту?»

Есть серьезная опасность: нынешняя заведующая так увлечется своей работой, что никогда не захочет отсюда уйти. Иногда я представляю себе ее седовласой старой дамой, разъезжающей по приюту в кресле на колесиках, но все еще цепко управляющей четвертым поколением сирот.

ПОЖАЛУЙСТА, увольте ее до этого!

Твоя Салли.

Пятница.

Дорогая Джуди!

Вчера утром, без малейшего предупреждения, к нам подъехал извозчик со станции, выгрузил на крыльцо двух мужчин, двух маленьких мальчиков, малютку-девочку, лошадь-качалку, плюшевого мишку – и уехал.

Мужчины оказались художниками, а малыши – детьми другого художника, умершего три недели тому назад. Они привезли нам этих крошек, потому что им показалось, что «Джон Грайер» звучит весьма солидно и респектабельно. Ни на минуту в их неделовые головы не приходила мысль, что требуются какие-нибудь формальности.

Я объяснила им, что у нас нет мест, но они казались такими беспомощными и растерянными, что я попросила их присесть, пока я придумаю какой-нибудь выход. Детей я отправила в детскую, чтобы им дали хлеба и молока, и выслушала их историю. Эти художники обладают губительным даром красноречия – а, может, это был просто смех девочки – словом, прежде чем они кончили свой рассказ, малютки были нашими.

Никогда я не видела более солнечного создания, чем маленькая Аллегра (нам не часто попадаются такие необыкновенные имена и такие необыкновенные дети). Ей три года, она говорит потешным детским языком и все время хохочет. Трагедия, через которую она только что прошла, не затронула ее. Но Дон и Клиффорд, крепкие мальчуганы пяти и семи лет, смотрят серьезными, испуганными глазами на жестокость жизни.

Мать была учительница в детском саду. Она вышла замуж за художника, у которого были пыл, талант и несколько тюбиков краски. Друзья говорят, что талант был, но, конечно, ему пришлось променять его на плату молочнику. Жили они в рахитичной старой студии, стряпали за ширмой, а дети спали на полках.

Но в этой жизни была и счастливая сторона – бездна любви, много друзей, нуждающихся, но талантливых и с высокими идеалами. Мальчуганы своей нежностью и чуткостью ясно свидетельствуют об этой светлой стороне. У них такая манера держаться, какой никогда не будет у многих из моих детей, несмотря на весь хороший тон, который я им прививаю.

Мать умерла в больнице через несколько дней после рождения Аллегры. Отец боролся еще два года, заботясь о своем выводке и лихорадочно хватаясь за все заказы – рекламы, вывески, что угодно, – лишь бы как-нибудь протянуть.

Три недели тому назад он умер в больнице от переутомления, забот и воспаления легких. Его друзья забрали малюток, продали все из студии, что не было заложено, уплатили долги и стали искать самый лучший приют, какой только можно. И – Господи, помилуй! Они напали на нас.

Я оставила этих двух художников к завтраку, – они очень приятные, в мягких шляпах и широких галстуках, с измученными молодыми лицами – и отправила их обратно в Нью-Йорк, обещая, что окажу этой маленькой семье самое родительское внимание.

И вот они здесь: девочка в детской, мальчики в детском саду, четыре больших ящика, набитые картинами, – в погребе, чемодан с письмами отца и матери – на чердаке. В лицах этих детей есть что-то неуловимое, какая-то одухотворенность, их неотъемлемое наследство.

Я не могу выкинуть их из головы. Всю ночь я выдумывала, что с ними будет. С мальчиками дело обстоит просто: они кончили университет, при содействии мистера Пендльтона, и выбрали себе почтенные профессии. Но для Аллегры я ничего не могу придумать. Конечно, лучше всего, если бы нашлись добрые приемные родители, которые бы заняли место настоящих, похищенных у нее судьбой; но, с другой стороны, жестоко оторвать ее от братьев. Их любовь просто трогательна. Понимаешь, они воспитали сестру. Их смех можно услышать только в те минуты, когда она выкинет что-нибудь смешное. Бедные малыши страшно тоскуют по отцу. Вчера вечером я застала пятилетнего Дона, когда он рыдал в постельке, потому что «не может сказать папочке спокойной ночи».

Но Аллегра[31]31
  Веселая (ит.)


[Закрыть] верна своему имени. Она – самая счастливая барышня, какую мне приходилось видеть. Бедный отец делал для нее все что мог, а она, неблагодарная, уже забыла о его существовании.