Текст книги "Цветы подо льдом"

– Вы ведь хотите этого?

Он наклонился вперед и стал целовать ее, забирая обжигающим ртом ее язык. Она как одержимая неистово возвращала ему поцелуи, будто что-то заставляло ее цепляться за другую жизнь, в которой энергии было больше, чем у нее. Неведомый вампир высосал из нее всю кровь, и поэтому ей теперь требовалась подпитка.

Сердце Доминика чуть не разорвалось. Он чувствовал уколы сострадания, и все же не мог отказаться от того, что ему предлагалось. Ему предстояло обнаружить свою уязвимость, предстать перед ней с обнаженной душой.

Наконец он отнял губы и, проведя языком вдоль мочки, выдохнул Кэтрионе прямо в ухо:

– Мне будет приятно.

Она подтолкнула его к кровати и опустилась на колени. Он упал на спину и широко раскинул ноги, его мужская плоть смело выступила вперед, отдаваясь ее прикосновению. Кэтриона провела руками по его груди и животу. Она поглаживала их снова и снова, будто впервые увидела, как он прекрасен. Потом легонько поцеловала его в соски, вызывая в нем жар и дрожь. Желание моментально заставило его напрячься. Заметив эту резкую перемену, она сомкнула пальцы вокруг мощной пружины и робко поцеловала.

Он громко застонал, не в силах сдержать охвативший его восторг: скрытое пламя вырвалось наружу и заполонило все вокруг них. Доминик дотянулся до нее и, пройдясь по изгибам тела, погладил горячий лобок. Она продолжила свои ласки. Теперь он лежал неподвижно и сладострастно стонал.

– Я правильно делаю это? – прошептала она.

– Боже мой! Вы не можете ошибиться, даже если захотите!

– А что еще? – Она пробежала пальцами по двум шарикам. Это было ужасно щекотно. – Могу я сделать лучше?

– Языком, – сказал он. – Обведите под краешком. Да, вот так! Еще!

Он держал себя в жестких рамках, боясь переступить опасный рубеж, и как ни хотелось ему продлить экстаз, но наконец – пока не стало слишком поздно – он поднял ее и крепко поцеловал в губы.

– Ну, теперь мой черед.

Доминик отодвинул Кэтриону от себя и заглянул ей в лицо. Горе, иступленное, сводящее с ума, все еще горело в ее глазах.

– Возьмите меня, – сказала она. – Любым способом, каким вам нравится. Можете полностью меня уничтожить, теперь мне все равно.

– Это я уничтожен. Вы думаете, я не понимаю этого?

Он впился в нее языком и терзал до тех пор, пока она не вскрикнула. Тогда он опустился в бархатную темноту, в ту ночь, где прятала свою звезду Ева. Страсть забурлила еще сильнее, и гибкие руки снова обхватили его. Ее пальцы двигались у него по спине, ноги обвились вокруг его поясницы. Кожа его, липкая от пота, сплавилась с ее телом, когда он раз за разом вторгался в мягкое гостеприимство лона.

Куда девались все его навыки и опыт, где техника, которой он учился у искусных шлюх? Не сегодня. Не сейчас. Он был свиреп и ненасытен, выкладываясь до предела в угоду ее неутолимой жажде. Это была борьба, и он вел себя как завоеватель, отчаявшийся покорить мир иным путем, презревший риск снискать проклятие. Ночь сражения подвигала его к грани безумия, иссушая душу и ум, подталкивая к пропасти такой страсти, какой он до сих пор не ведал.

К моменту приближения высшей точки Доминик был так изнурен, что едва успел выскочить из нее. Он уже почти потерял на это всякую надежду, к своему неимоверному стыду и тревоге, так как, выбираясь из глубины, оказался не способен подавлять сверхмощные спазмы. И все-таки он сумел справиться с ними. Она содрогнулась под ним, в стонах и рыданиях, и ногти ее впились в него так сильно, что на коже выступила кровь. Он был подавлен полностью и окончательно.

В рамке окна виднелась единственная звезда, и его глаза остановились на ней. Он лежал, держа в объятиях свою возлюбленную, и не отпускал ее долго-долго, пока она не уснула как мертвая.

Доминик проснулся совершенно обессиленный и, зажмурившись от яркого солнца, не сразу обнаружил, что кровать пуста и дверь заперта. Он подергал ручку, но никто не откликнулся. Его взгляд скользнул по каменным стенам. Толстые – пушкой не прошибешь. Черт бы ее побрал, будь она неладна – попользовалась и заперла как узника!

Голый, он прошел к окну и выглянул. Стояло дивное летнее утро. Вдали узкими струйками, похожими на пальцы, медленно поднимались светлые клубы дыма, они смешивались с туманом и казались темно-голубыми на фоне лавандовых гор. Недалеко от этого места вздымался более плотный черный столб.

Еще один источник дыма находился за поворотом, где в долине приютился Ачнадрочейд – первое поселение Макноррина, в котором они с Кэтрионой побывали накануне.

Доминик опустил кулак на твердый камень рядом с окном. Знала ли она о катастрофе уже этой ночью, пока похищала душу из его тела, и если да, зачем утаила от него страшную правду? Или, пока он спал, она успела сбегать и узнать эту ужасающую, ожидаемую ею новость? Ей сказали: «Иди быстрее! Они подожгли Ачнадрочейд!» – и она убежала.

Доминик бросился к своей одежде – уже изрядно потрепанной рубахе и килту Фрезеров, громко выкрикивая замысловатые ругательства. Он вынул свой нож и, стащив с кровати простыни, начал методично резать их на полосы. Несомненно, Кэтриона знала, что он может это сделать. Тогда почему она не унесла постельное белье?

Через пару минут в руках у него была самодельная веревка. Он быстро привязал один конец к остову железной кровати, придвинул кровать к окну и втиснул в проем, после чего выбросил другой конец веревки в сад.

Шум долетал из Ачнадрочейда словно крик чаек с моря: громкие стенания женщин, пронзительный плач детей и надрывный лай собак заглушали друг друга. К этому многоголосию добавлялись зловещие звуки, от которых кровь стыла в жилах: удары дубинок обрушивались на мягкую беззащитную плоть матерей и детей. Мужчины по-прежнему оставались в холмах.

Среди тех, кто участвовал в столкновении, была Кэтриона – она заперла его спящего и ушла сражаться одна против отряда шерифа!

Доминик вскарабкался по склону и побежал вдоль обрыва над речкой. Наконец в поле его зрения показалась деревня. Женщины высыпали из домов и пытались заблокировать дорогу, как они делали это днем раньше; некоторые стояли сложив руки на груди, другие прижимали к себе детей. Деревня в полном составе встала на защиту своих домов. Но в этот раз солдаты без раздумий пошли в атаку. Женщины закрывали головы руками, загораживали телами своих детей, однако их, не щадя, избивали прикладами мушкетов, кулаками и сапогами.

Чудовищная жестокость! Доминик чувствовал, как желчь подступает к горлу. Он не впервые наблюдал подобные зверства: безмозглые порочные изверги, жаждущие крови, наказывали за непослушание запуганных людей. То, что сейчас делали солдаты, являлось откровенным попранием закона.

Уже немолодая женщина осела под градом ударов; ее чистая белая косынка порвалась, и из-под нее вывалились пряди седых волос. Доминик узнал Дейрдру Фрезер – они встречались накануне вечером в Дуначене. Кованый сапог вдавился ей в грудь, другой ударил в висок. Женщина упала на землю.

Дети с плачем и криками бежали прочь от этой бойни. Мальчик лет десяти нес на закорках маленького братишку и тянул за руку младшую сестру. Девочка рыдала, ее мягкие открытые губы были похожи на розу. Мальчик со своей ношей спешил к ревущим водам Рейлэка.

Тем временем отряд разделился, и часть его двинулась по дворам. Солдаты переходили от дома к дому, и повсюду, где они прошли, пламя начинало трещать в вересковых крышах, а из окон и дверей валил густой дым. Некоторые женщины пытались вытаскивать мебель, но было уже слишком поздно: книги, сервизы из китайского фарфора, прекрасные шторы – все, чем люди пользовались в своей повседневной жизни, превратилось в пищу ревущего монстра.

Мейрид Макноррин – та, что флиртовала с Домиником на вечеринке, – перелезла с коровника на крышу своего дома. Она легла на кровлю и распластала руки подобно крыльям орла, парящего над кручей. Женщина, ходившая на восьмом месяце беременности, бросала вызов людям с факелами. Доминик, зная, что она немного понимает английский, крикнул издалека, чтобы она слезала, но все было тщетно. В это время Флетчер, подъехав к дому, полоснул женщину длинным кнутом. Она соскользнула с крыши, и находившийся поблизости солдат стащил ее за лодыжку. Когда дом загорелся, Мейрид без сил опустилась на землю; согнувшись пополам над своим большим животом, задыхаясь и кашляя от дыма, она сидела у стены своего сада и рыдала.

Доминик понимал, что где-то здесь, в этой свалке, находилась Кэтриона и она тоже могла стать жертвой гнусного бесчинства; он помнил об этом с первой минуты, когда, спустившись с крутого берега, бежал по горящей деревне. Но первым делом он должен был спасти детей, которые, войдя в реку, держались вместе в пенящихся водах. Преодолевая встречное течение, Доминик добрался до старшего, забрал у него сестренку и закинул себе на шею, а мальчика зажал под мышкой. Малыш больно схватил Доминика за волосы своими маленькими пальчиками и прильнул к его шее. Доминик стал переходить вброд ледяную воду. Выйдя на берег, он отнес детей к полосе саженцев и усадил возле молодых сосен.

– Оставайся здесь, – сказал он старшему брату. – Ваша мать потом найдет вас.

– Они избили ее. – Мальчик рыдал, его лицо исказило страдание. – Они ударили ее в грудь, порвали платье и волокли за волосы. Она умерла.

– Нет-нет, не бойся. Солдаты могли ранить ее, но она будет жить. – Доминик присел на корточки и посмотрел мальчику в лицо. Слава Богу, что тот понимал английский. – Сейчас ты должен успокоить братишку и сестру. Никогда не теряй надежды, пока у тебя нет фактов.

Мальчик утер нос и притянул к себе плачущих ребятишек.

Доминик оставил детей и бросился обратно – туда, где бушевало пламя и вздымались тяжелые клубы дыма, где на каждом углу шла кровавая борьба и женщины бежали от своих преследователей, пытаясь укрыться между домами. Доминик на ходу раздавал удары солдатам направо и налево кулаками и рукояткой пистолета.

– Побойтесь Бога! – кричал он. – Вы воюете с женщинами!

Никто не реагировал ни на его призывы, ни на его присутствие. Доминик понимал, что стать на пути стада безмозглых баранов не умнее, чем пытаться отвратить удар молнии, но у него просто не было другого выхода, и он помчался дальше, крича:

– Побойтесь Бога! Это же женщины! Они безоружны!

Обежав угол соседнего дома, Доминик увидел Флетчера: сидя на лошади и нещадно бранясь, тот засовывал в карман свой пистолет. Пуля прочертила бороздку вдоль улицы. Собака успела убежать, не пострадав. Слава Богу, что не женщина – не Кэтриона.

– Чертовы трусы! Прочь с дороги! – кричал Флетчер. – Оставьте свои дома! Вы все будете арестованы, если не подчинитесь! Закон на моей стороне.

– Нет у тебя никакого закона, Флетчер! – уверенно выкрикнул чей-то высокий голос. – Нет и быть не может! Чтоб дом твой рухнул и сам ты сгинул! Но не клинок пронзит тебя и не пуля. Тяжелые камни сдвинутся со своих мест и низвергнутся на твою голову. И каждый колокол зазвонит сам по себе, вынося тебе приговор. Будь ты проклят, Джерроу Флетчер!

Это вещала Изабель Макноррин. Все вокруг превратилось в остров молчания. Старая женщина стояла неподвижно, ее глаза, открытые и спокойные, будто видели что-то невидимое для других. Доминик ощутил невольную дрожь, услышав эти страшные пророчества.

– Ты сумасшедшая старая ведьма! – засмеялся Флетчер и повернул лошадь. – Плевал я на твое проклятие. Я умру в своей постели и совсем не так скоро, как ты думаешь!

– Ты не умрешь в постели, Джерроу Флетчер! – снова крикнул пронзительный старческий голос. – И не лежать тебе в ней долго, и не спать спокойно! Проклятие висит над тобой. Могила твоя уже выкопана, однако не явился еще человек, который обозначит день и час. Но этот человек идет!

Изабель Макноррин повернулась и пошла прочь с прямой спиной, в белоснежной льняной панаме, сверкающей на седых волосах. Доминик смотрел вслед женщине, пока она не скрылась за густыми клубами дыма.

Продолжая искать Кэтриону, он забежал за угол коровника и понял, что оказался в ловушке. Стена коровника одновременно служила оградой небольшого загона для скота. С противоположной стороны находилась стена дома, а сзади естественной преградой служила обнажившаяся горная порода. Когда он повернулся, чтобы убежать, его увидели нагрянувшие со стороны дома солдаты.

– Смотрите-ка, кого мы поймали! – крикнул один из них. Доминик узнал акцент северной Англии.

Солдат важно прошествовал к Доминику с наведенным на него мушкетом и, обращаясь через плечо к своим товарищам, сказал:

– Похоже, это он бил наших. Где мистер Флетчер?

Доминик отбросил в сторону свой пистолет и принял боевую стойку.

– Итак, вы собираетесь стрелять в меня, сэр? – спокойно сказал он. – Совершенно хладнокровно, в безоружного?

– Отдай нож, – сказал солдат. – Я знаю, все ваши парни носят ножи в стельках. Вытаскивай, и чтоб без баловства, не то я прошибу тебе дырку в башке.

Доминик вытащил нож и швырнул его на булыжники, затем отошел к стене и поднял руки, подумав, что если изобразить падение, можно поднять нож, который лежал в пределах досягаемости.

Солдат ухмыльнулся:

– Можете идти, ребята, он никуда не денется. Сейчас на него наденут кандалы – и в Инвернесс.

Когда остальные повернулись уходить, солдат сплюнул и оглянулся на Доминика:

– Ну что, вашим парням не нравится, когда их держат взаперти? Вдали от ваших драгоценных гор!

Где-то совсем близко зацокали копыта.

– Хорошо, хорошо! – ощерился Джерроу Флетчер из седла. – Отлично сработано, Смит. Закидывал крючок на мелкую рыбешку, а выудил кита!

– Мистер Флетчер... – Доминик закашлялся, так как ветер хлестнул черным дымом ему в лицо. – Вы не считаете, что это уже слишком даже для вас?

Флетчер подался вперед.

– Я выполняю свою работу, мистер Уиндхэм. Эти люди находятся на чужой территории, и они больше не владеют этой землей. Им были посланы уведомления освободить ее, как того требует закон. Если они не подчиняются, мы не виноваты, что приходится выгонять их силой. Мы вправе использовать необходимые средства. Они – преступники. Любой, кто будет оказывать сопротивление, может быть арестован. Смит правильно сказал насчет Инвернесса, но вы не будете сидеть вместе со всеми. У вас будет отдельное место, вам оно понравится. Я приготовил для вас черную дыру получше, чем городская тюрьма.

Черная дыра, разверзшиеся врата ада. Руки в цепях за спиной и непрерывное жестокое избиение, а в итоге – медленная смерть в темноте!

– Мне понравится, – сказал Доминик. Голос его был холоден и даже насмешлив, но под гладью спокойствия бились волны паники. – Вы лично будете избивать меня или, чтобы не пачкать руки, используете этого милого паренька из Ливерпуля?

Флетчер спрыгнул с лошади и вскинул пистолет.

– Вы так безразличны к своей судьбе, мистер Уиндхэм? Может быть, вы не верите мне и думаете, что у меня не наберется достаточно доказательств для вашего задержания? А если вам предъявят обвинение в убийстве?

Он поднял с булыжного пола пистолет и нож Доминика. Пистолет он положил к себе в карман, а когда Смит чуть посторонился, неожиданно всадил нож ему в грудь. Губы солдата задрожали; он выронил мушкет и, схватившись за торчащую в груди рукоятку, упал лицом вперед.

Доминик не двинулся с места.

– Вы, Доминик Уиндхэм, арестованы за убийство этого человека, – торжествующе сказал Флетчер. – Кроме того, вы уклонились от ареста в Ноттингеме, и вас ждет виселица.

Но вы не сразу задохнетесь в петле. Вам придется пережить некоторое количество неприятных и унизительных моментов, прежде чем я передам вас в руки правосудия.

– В этом я не сомневаюсь. – Отблески пламени танцевали на стволе пистолета. Доминик не удивился бы, если б Флетчер прямо сейчас выстрелил в него. Возможно, в колено или в пах, чтобы оставить калекой. Он поднял глаза на своего врага и улыбнулся: – Я не тороплюсь. Смерть через повешение еще никто не провозглашал достойным концом.

Глава 15

Кэтриона оттащила Дейрдру Фрезер с дороги, чтобы ее не зашибли лошади. Женщина громко стонала.

– Тише, – мягко сказала Кэтриона, – лежите и не тревожьтесь за своих малышей – они в безопасном месте.

Дейрдра с трудом открыла глаза.

– Не день, а истинное проклятие!

– Тсс! – улыбнулась ей Кэтриона. – Кругом солдаты, а вы шумите. Но ничего, им этот день выйдет боком. После такой работы все они придут домой без ног.

Женщина тоже улыбнулась в ответ и прикрыла глаза.

Кэтриона встала. Она знала, что Доминик здесь, видела, как мелькал его темный плед, как блестели его золотистые волосы, когда он следом за детьми вошел в поток, видела, как он вынес их из воды и усадил на берегу. Потом она украдкой наблюдала, как он бежал, подобно дервишу, через горящую деревню. Еще она видела, как прошлой ночью, обнаженный и беспомощный, он бился в тисках экстаза, как переносил ее вместе с собой в Тир-нан-Ог и как заставил забыть на минуту обо всех трудностях.

Но он был – о, сумасбродный глупец! – еще и солдатом, и ему нужно было воевать. Они могли убить его! У нее сжалось сердце от ужаса. Не просто так она радовалась вместе со всеми, что мужчины Макноррина сейчас находились в холмах: если б кто-то из них воспротивился закону, потакающему этому насилию, его уничтожили бы на месте.

Где-то прогремел выстрел, и мимо нее пронеслась собака Мейрид. О Боже! Доминик! Может, кто-то выпустил пулю из мушкета в его непокорное смелое сердце?

Она бросилась в ту сторону. Навстречу бежали женщины, некоторые из них были в крови, их фартуки, платья и скромные белые панамы были порваны и перепачканы землей. Те, кто мог, спешили перебраться через Рейлэк и уйти в холмы. Она задыхалась от едкого черного дыма, ее душили слезы. Сквозь рев пламени до нее донеслось: «Но не клинок пронзит тебя и не пуля. Тяжелые камни сдвинутся со своих мест и низвергнутся на твою голову. И каждый колокол зазвонит сам по себе, вынося тебе приговор! Будь ты проклят, Джерроу Флетчер!» Она узнала голос Изабель. Женщина произносила эти слова по-английски.

Кэтриона юркнула за тлеющий коровник и остановилась затаив дыхание. Если ее сейчас обнаружат, она будет арестована. Вряд ли ей удастся незаметно проникнуть в Дуначен, ведь дорогу контролируют солдаты. А здесь, в пылающей деревне, – Доминик, и его тоже могут поймать. Тогда он попадет в тюрьму, а это для него страшнее всего на свете.

Совсем рядом происходил какой-то разговор. Она вдруг услышала, как Джерроу Флетчер сказал что-то и как ему стал отвечать Доминик. Голос Доминика был спокоен, слова слетали с языка как крошечные осколки льда, падающие в горящий очаг.

«Не сомневаюсь. Я не тороплюсь. Смерть через повешение еще никто не провозглашал достойным концом».

Жив! Слезы брызнули фонтаном и обожгли ей щеки. Черт бы побрал этого человека вместе с его английскими замашками! Она повернула за угол и увидела Доминика – пружинистого, сильного, золотистого, как само солнце. Он смотрел в лицо своему врагу, отделенный от него телом мертвого солдата. Пистолет Флетчера медленно опустился.

– По крайней мере получите отсрочку от эшафота.

Кэтриона закричала что-то по-гэльски и, подобрав булыжник, бросила его во Флетчера. Тот повернулся, и камень угодил ему в висок. Флетчер упал как подкошенный. Оружие выстрелило, но этот выстрел только поцарапал камни у него за спиной.

Задыхаясь, она глотала горячие слезы, от которых в горле образовался сгусток. Перед глазами все плыло, и лицо Доминика никак не попадало в фокус.

– Уходите отсюда, глупый человек! Ну что вы замерли как лунатик! – Она согнулась и села возле стены, обхватив голову руками, боясь упасть от слабости. – Вам нужно уходить в холмы, иначе они арестуют вас и повесят как собаку.

– Это я должен увести вас, прежде чем вы попадете к ним в лапы, – услышала она мягкий, насмешливый голос возле своего уха. – Признайтесь лучше, какие адские слова вы кричали Флетчеру?

Она посмотрела в бездонную зелень его глаз и ответила:

– Колдовское проклятие: «Чтобы тебя пронзила боль!»

Доминик обеими руками поднял ее лицо, наклонился и, поцеловав в губы, обжег ее горячим пламенем. Потом он снова прислонился к стене:

– Изабель тоже его ругала и предсказала ему необычную смерть.

– Я слышала, – сказала Кэтриона. – Не сомневайся, оно сбудется.

– Я бы предпочел услышать, что его повесят за его преступления. – Доминик взял ее руку, и их пальцы переплелись. – Давайте поскорее уйдем от этого чертова места.

Они вместе пробежали мимо горящего коровника и, петляя между домами, скрылись под густыми кронами деревьев, среди желтого ракитника. Кэтриона отыскивала дорогу, увлекая Доминика все дальше в холмы, пока Ачнадрочейд не превратился в едва заметное пятно На горизонте.

Кэтриона задумчиво произнесла что-то по-гэльски. Доминик, лежа на спине подле нее, повернул голову.

– Ну вот опять! Мне и английский-то ваш понять непросто.

Она посмотрела отсутствующим взором и, спохватившись, пояснила:

– Это означает: «Доброе имя потерять легче, чем заслужить снова». Ведь это не вы закололи того солдата?

– Нет. Это сделал Флетчер. Только не думайте, что я не убил бы его, если б потребовалось.

– О, безумное создание! Нельзя этого делать!

– Хорошо, я бы не стал. Я бы убежал от рядового Смита, не лишая его жизни.

– Все равно теперь ваше имя будет обесчещено. Они оповестят весь Россшир, и за вами начнут охотиться. Вы боялись темницы, но это будет хуже, чем тюрьма. За убийство отправляют на эшафот.

– Тсс, – зашипел Доминик, пригибая ее к папоротнику. – Сюда скачут.

Кэтриона опустилась рядом с ним на хрустящие коричневые стебли, оставшиеся еще с прошлого года, прячась за вновь отросшими ветвями. Она лежала под молодыми зелеными листьями, сходящимися над головой, остро чувствуя рядом тепло его тела, вспоминая его вкус, запах и свои ощущения под звездами в башне Дуначена.

Стук копыт приближался. Сквозь изгибы густой поросли папоротника она видела черные ноги и коричневые животы лошадей, солдатские сапоги в железных стременах и сверкающую сталь шпор. Она прильнула к Доминику и затаила дыхание, пока всадники не проскакали мимо.

– Нам нужно где-то спрятаться на время, – прошептал Доминик.

– Следуйте за мной!

Не рискуя подняться, Кэтриона поползла на животе по папоротниковому ложу. Извиваясь и скользя, как змея, она добралась до берега какой-то речушки со склоненными над водой рябинами. В этих местах она знала каждое дерево и каждый камень. Здесь она играла ребенком, здесь однажды рассадила колено, и здесь Калем учил ее быстро вынимать нож и бесшумно ползать по-пластунски. Таким извилистым путем они попадали на лужайку возле реки, оставаясь под покровом деревьев невидимыми для тех, кто находился наверху.

Они шли вверх вдоль русла, мимо водопада и круч с внезапно падающими камнями, уходя от погони.

– Ну, вот, – сказала она наконец, – здесь можно спрятаться.

Доминик остановился и окинул взглядом усеянный цветами луг, оканчивавшийся входом в каменистую пещеру. Отверстие было загорожено дроком, и если бы Кэтриона не вывела их абсолютно точно, пещеру можно было и не заметить, зато от ее входа хорошо были видны и речушка, и луг, и выступающие за ними окутанные туманом скалы.

– Пещера Калема? – негромко спросил Доминик.

– Да. Входите.

Под ногами было сухо. Против одной из стен виднелись заросли папоротника. Кэтриона наклонилась и пригнула его рукой, прежде чем сесть. Расправив свои юбки над выпирающими стеблями, она устроилась поудобнее и обхватила колени ладонями.

Доминик остался возле входа и внимательно оглядывал окрестности. Солнце и скользящие облака бросали на него попеременно то свет, то тень, золотя его блестящие волосы и тут же пятная их ржавчиной. Он стоял высокий, в килте, покачивающемся вокруг тела, и при этом выглядел как заправский горец. Кэтрионе приходилось постоянно напоминать себе, что это англичанин, брат английского лорда, и что не нужно слишком упиваться этим гибким мужским телом и дотрагиваться до него.

– Почему горы наделены таким магическим свойством? – тихо спросил он.

– Я не знаю. Для нас, гэлов, существуют и другие магические места. Они находятся за теми дальними морями на западе.

– Магические, но не священные. Древнегреческие боги жили на Олимпе. Интересно, все боги с начала сотворения мира селились в горах?

– В те времена здесь не было богов.

Доминик, соглашаясь, кивнул.

– Только горы. Я законченный скептик, но, право же, эти места мне кажутся священными.

Облака побежали быстрее, подгоняемые холодным ветром. Где-то прогремел гром, словно небесный исполин прочищал горло.

– Так я прощена? – спросила Кэтриона и прикусила губу, запоздало подумав о том, что лучше бы эти слова остались непроизнесенными.

С грациозностью гимнаста он опустился на папоротник возле нее и заглянул ей в глаза.

– Прощены? За то, что подарили мне самую сладостную ночь в моей жизни? Или за то, что потом заперли в комнате, чтобы уберечь меня от смерти? Кэтриона, мы найдем Эндрю и избавим Глен-Рейлэк от Ратли и Флетчера, верьте мне.

Она отвернулась, чтобы он не мог прочесть отчаяние в ее глазах. Правда ворочалась внутри нее, просясь наружу, но она не могла этого допустить, не могла открыть ему то, что сама уже давно знала. Сохраняя тайну, она чувствовала себя виноватой. Все в ней кричало и требовало отпущения греха. Ей хотелось сказать Доминику: «Прости, прости меня, любовь моя, за то, что я использовала тебя. За то, что после этого я буду вынуждена отвергнуть тебя. Но если бы ты узнал правду, ты покинул бы меня тотчас же, а я нуждаюсь в тебе. Твое тепло спасает меня ото льда в сердце. Потерпи хотя бы еще немного, прежде чем мы расстанемся навсегда».

Она снова взглянула на него.

– Вы же видите, здесь мы не добыли никаких доказательств, зато теперь вы не можете ехать дальше. Вас объявят в розыск. Они снова обвинят вас в убийстве, и на этот раз Флетчер представит свидетелей.

Доминик сел и стал пристально смотреть через луг на колокольчики, танцующие под набегающим ветерком.

– У этих цветов невероятно тонкие стебли, – сказал он.

– Они сильнее, чем кажутся.

– Правда? – Зелень его глаз отсвечивала подобно обманчивой улыбке болотной трясины.

– Не надо, – сказала Кэтриона, вскакивая на ноги, – не смотрите на меня так. Я такая же женщина, как и все. Точно такая же, как ваши любовницы, с которыми вы наслаждались в Лондоне. Как все городские леди. Это просто преходящее влечение, зов тела. Ничего другого между нами нет и никогда не будет. И вы должны принять все как есть!

Он отвел глаза.

– Итак, вы возвращаете меня к нашей сделке? О Боже, а я, сумасшедший, хочу вас даже сейчас. Ужасно хочу, черт побери! Но что вы все время утаиваете от меня, Кэтриона?

Вина вспыхнула вновь, обжигая кожу.

– Зачем вы спрашиваете?

– Сам не знаю зачем, потому что уверен – ответа не будет. Кэтриона, если я сейчас поманю вас, вы придете ко мне в объятия?

Жжение распространилось вглубь, побежало огнем в крови, сплавляя чувство вины с вожделением. Она хотела, чтобы он наказал ее.

– Разве осталось еще куда-то пойти... после вчерашней ночи?

Ямочки заиграли у него на щеках, когда он вновь обратил на нее свой взор.

– Нам нужно исследовать другую сторону страсти, любимая. Я поведу вас туда, куда должен был повести той ночью, если бы у вас не было других забот.

Предательское тепло разлилось у нее между ног. Страсть зрела, как распускающийся цветок, готовый открыть перед ним свои лепестки.

– Я сдержу свое слово и не стану отказывать вам. Но то, куда вы хотите вести меня... это что-то из области греховного?

Доминик улыбнулся:

– Неужто мы позволяем себе что-то дурное, чтобы считать это греховным? – Он дотянулся до нее и поймал ее за руку. – Нет, любимая, я поведу вас в нежность. Я хочу подать вам помощь в трудные для вас минуты, и коль сердце мое преисполнено желанием, это никоим образом не будет данью нашей сделке, а только даром.

– Я не хочу никаких даров, – сказала Кэтриона, – и вам не стоит растрачивать на меня свое сердце.

– О, это уже и так давно произошло.

– И все-таки я беспокоюсь. – Она вырвала у него руку и углубилась в пещеру. – Зачем вам это нужно? Послушайте, я желаю просто быть вашей наложницей. Покажите, что для этого нужно делать!

Доминик вскочил и пошел за ней. Она ловко увернулась, желая рассердить его, чтобы он унизил ее и тем самым заставил заплатить за двуличие.

– Почему вы требуете этого?

– Вы – мужчина, о котором шушукается весь Лондон, мужчина, заставивший рыдать свою жену, вынудивший ее искать спасения у матери. – Распаляясь, Кэтриона продолжала дразнить его. – Мужчина, обученный альковному искусству изощренными российскими шлюхами. Генриетта боялась вас. Она с ужасом рассказывала мне в Эдинбурге, что вы вытворяли с ней в брачную ночь. Все было грязно и отвратительно. «Есть вещи, описывать которые слишком унизительно» – не ваши ли это слова? Я – ваша любовница! Учите меня! Покажите мне, что и как делать!

Доминик схватил ее и держал крепко, словно ребенка. Слезы катились по ее лицу, когда он прижимал ее к своей теплой груди, бормоча в ухо:

– Это были не мои слова. Так думала Генриетта.

Гнев и отчаяние ушли как вода в песок. Кэтриона прильнула к нему, позволяя слезам растворить все ее тревоги, заставляя понимать только, как она устала. Она была слишком слабой, чтобы продолжать бороться с ним, – силы ее настолько истощились, что она пала духом.

Когда она успокоилась, Доминик постелил свой толстый плед и уложил ее на пружинящее папоротниковое ложе. Нежно целуя, он осторожно раздел ее. Губы как пушинка легко прошлись по правой половине тела, от колена по внутренней поверхности бедра, животу и груди до уха. Неспособная выносить эти медленные танцы, она была давно готова к вторжению, и когда он скользнул внутрь, у нее вырвался вздох облегчения.

– Научите меня чему-нибудь еще, – прошептала она, упиваясь подарком нежности. – Чему-нибудь действительно новому.

– Почувствуйте меня. – Доминик лежал на ней тихо, не двигаясь. – Почувствуйте меня внутри себя.

Она сосредоточилась на ощущениях. Плоть, погрузившаяся в нее, совершала легкие толчки синхронно с биением ее сердца.

– А! Я чувствую! Вы делаете это нарочно? Как вам удается?

– Очень просто. – Сдавленный смех раздался возле ее уха. – Практика.

– А я могу делать то же?

– Попробуйте.

Доминик по-прежнему не двигался, закрепившись над ней на своих сильных руках, пока она заставляла работать внутренние мышцы. Когда у нее вдруг получилось, спазмы последовали один за другим, сжимая его кольцом. Но сегодня он лучше владел собой. В этот раз было больше ласк.

Он резко нагнулся и поцеловал ее. Пока он медленно покачивался вперед-назад, она наловчилась захватывать его при каждом движении.