Текст книги "Цветы подо льдом"

Глава 10

– Вам нравится очаровывать этих лакеев? – спросила Кэтриона, когда они остались вдвоем.

Они стояли во дворе гостиницы, расположившейся неподалеку от английской границы. Мимо неслись экипажи, грохоча колесами по булыжнику. Стучали копыта лошадей. Но Кэтриона ничего не замечала. Она не знала, где он провел ночь, однако утром Доминик явился отдохнувший и посвежевший: парик на месте, ливрея вычищена. Несомненно, маркиз тайно помогал своему другу.

– Я ведь не зря был офицером, – небрежно напомнил Доминик. – Как видите, за годы службы я научился находить общий язык с людьми.

Непонятно, какая нечистая сила побуждала ее бросать ему вызов, даже сейчас, когда он не давал для этого повода.

– Брат лорда снисходит до увеселения слуг! Я воспринимаю это как своего рода пренебрежение ко мне. Остается только сожалеть, что вы так доброжелательны к ним и допускаете вольности по отношению ко мне.

– Кэтриона, о чем вы говорите? – Зеленые глаза Доминика сузились.

Она оглянулась на двор, переполненный спешащими конюхами, носильщиками с грузом на согнутых спинах, шествующими позади благородных лордов и леди.

– Я говорю о том, что существуют разные миры. Люди, живущие в них, неизбежно соприкасаются друг с другом, так же как листья опадают в общую канаву. Но дубовый и березовый лист никогда не встретишь на одной и той же ветке.

– Однако их можно встретить в одном и том же лесу, – возразил Доминик.

Она перевела на него глаза.

– О, в наше время шотландские березы чаще бывают одиноки. Дуб, о котором я говорю, растет на английской земле.

– Мне бы хотелось думать, – шепнул ей на ухо Доминик, – что вас это огорчает.

Она отвернулась и поставила ногу на подножку экипажа. Через несколько часов поездка закончится, и нужно радоваться, что они больше никогда не увидятся.

Было довольно темно, когда они прибыли на небольшой постоялый двор вблизи Эдинбурга. Со своим караваном экипажей и свитой слуг маркиз путешествовал уже семнадцать часов. Уставшие мужчины слегка пошатывались, войдя в гостиничный двор, горничные зевая пробирались за ними, и только Доминик легко прыгал по булыжнику, обнаруживая необычайную гибкость и ловкость. Это при его-то росте! Маркиз тоже казался неутомимым: краем глаза Кэтриона видела, как он держал жену за руку, помогая ей вылезти из кареты, затем вел ее в гостиницу, двигаясь с изяществом танцора. Франс для него была тем же, чем вино для кубка.

Поразительная пара! Кэтриона даже перестала дышать. Неужели после чревоугодия она впала в грех, самый постыдный и сжигающий? Зависть пожирает человека, гложет его сердце, причем медленно и долго, прежде чем превратит его в пустую оболочку. Кэтриона вовсе не хотела маркиза для самой себя, но, Боже, как она завидовала его жене, завидовала ее уверенности, ее привлекательности, ее умиротворенности. Довольство, казалось, так глубоко вошло в эту женщину, что никакие ветра не могли смутить ее покой. Это спокойствие зиждилось на ее уверенности в том, что она любима мужчиной и что сама она любит его больше жизни.

– Не вешай голову, парень, – сказал бодрый голос за спиной. – Давай я помогу тебе.

Кэтриона взглянула на Доминика и почувствовала, как к глазам подступают горячие слезы. Черты его лица виднелись как в тумане. Неожиданно силы оставили ее – она покачнулась и схватилась за косяк двери, испугавшись, что сейчас расплачется. Это было бы отвратительно.

– Да твой дружок засыпает на ходу! – крикнул Доминику кто-то из слуг.

Несмотря на усталость, остальные мужчины засмеялись. Доминик отставил картонные коробки.

– Не беспокойтесь, ребята! Сейчас я его доставлю. – Он схватил Кэтриону за запястья и забросил себе на плечо. – Спрячьте лицо в воротник, – прошипел он ей, – и слегка побрыкайтесь.

Частицы пудры с его парика осыпались ей на лицо и с прорвавшимися слезами попали в нос. Она чихнула, и Доминик тряхнул ее отнюдь не мягко, а затем под несмолкавший смех мужчин понес в гостиницу.

В отведенной для них клетушке в мансарде он усадил Кэтриону на одну из кроватей, снял с нее парик и убрал с ее лба влажные волосы. Она проглотила слезы и, засопев, уткнула лицо в подушку.

– Я вас хорошо понимаю, – сочувственно сказал он. – Черт побери, я испытываю то же самое. Найджел и Франс – два диких лебедя, созданные друг для друга, – это то, чего хочет каждый, но редко находит.

– Нет, это не то, чего хочет каждый! – пробурчала она в подушку. – Есть более важные вещи.

– Будь я проклят, если в этом мире есть что-то более важное, чем любовь! Спокойной ночи, дорогая. – Доминик повернулся к двери.

Кэтриона сидела пристыженная тем, что обнаружила свою слабость, из-за чего ему пришлось защищать ее перед другими мужчинами. Если б он не проявил находчивости, ее бы разоблачили немедленно, и все их планы пошли бы насмарку.

– Куда вы идете? – спросила она. Доминик рассмеялся:

– Куда-нибудь, где есть кровать. Говорят, все горничные в этой гостинице шлюхи.

Он спал в экипаже Найджела среди ковров и мехов. Легендарные меха России, будь они неладны! Чертыхаясь, он втиснулся в узкую карету, улегся на сиденье и закрыл глаза, но образы из прошлого всплывали в мозгу помимо его воли.

Он увидел себя в своем лондонском кабинете весной пятнадцатого года. Это было ровно год назад. Они с Найджелом вспоминали Россию – и одну женщину. Доминик ясно слышал свой голос: «Поскольку сначала она была моей любовницей, мне думается, я имею право спрашивать».

Его друг, откинувшись в кресле, не спеша отвечал. Он рассказывал о великолепии Москвы, о красоте и продажности женщины, которую они оба любили. Прекрасная и порочная княгиня Екатерина. Женщина, изменившая его жизнь, а после его отъезда из России перешедшая прямо в постель к Найджелу.

Доминик не возмущался. После московского блеска, искушенный опытной шлюхой, он вернулся домой, чтобы жениться на невинной девушке. Правда, это бракосочетание считалось делом давно решенным и расторгнуть помолвку было невозможно, но он этого и сам не хотел. Он повел Генриетту к алтарю, желая положить к ее ногам свое сердце, веря в ее чистую любовь.

И вот четыре года спустя он стал вдовцом – осколком брака, который в действительности никогда не существовал, но который Доминик пытался воскресить, возвращаясь из Франции. В короткие отрезки времени, отпущенные солдату между битвами, он каждый раз отправлялся на север, в Эдинбург, для встречи со сбежавшей женой.

Он не часто вспоминал о Екатерине, хотя причиной тому была не она сама, а то, что из-за нее он попал в тюрьму. Нити того парижского ареста весной, перед Ватерлоо, тянулись из России. Это она, его бывшая любовница, велела приковать его цепями в подвале и подвергнуть пыткам. Это она угрожала убить Найджела.

Доминик повернулся на другой бок, подогнув колено, и снова чертыхнулся. Утром они будут в Эдинбурге, в месте, куда так стремилась Кэтриона, – в приюте «Души милосердия».

Приют находился в новой части города, на Куин-стрит. Белый фасад большого дома блестел как свежевыпавший снег солнечным утром. Доминику пришлось снять лакейскую одежду: только как муж Генриетты он мог требовать принадлежащие ей вещи. На деньги, одолженные у Найджела, он купил себе новую одежду и с радостью смыл с волос отвратительно пахнущую пудру.

Его проводили в уже знакомую приемную с зелено-розовыми обоями и позолоченными стульями. Он вспомнил утро, когда они со Стэнстедом долго сидели здесь. Это было в победное лето четырнадцатого года, перед Ватерлоо, в перерыве между кампаниями.

Генриетта отказывалась видеться с ним, за исключением одного раза, тогда как Розмари приходила каждый день. Появляясь в этой комнате, она с улыбкой протягивала руку мужу и незаметно поглядывала через плечо на Доминика. Поразительная глупость! Он так и не понял, зачем Розмари увезла Генриетту. И почему именно в Эдинбург? Это было сделано задолго до известной сделки, и все годы Доминик надеялся, что в конце концов вернет свою жену обратно.

Розмари, высокая, темноволосая, ворвалась как шквал, шурша ворохом юбок. Определенно, она унаследовала темперамент от матери-итальянки. Жена Стэнстеда ничуть не изменилась: кожа вокруг ее подбородка и на щеках выглядела бледной как алебастр по контрасту с красными дразнящими губами.

Доминик элегантно поклонился, и Розмари энергично закивала в ответ.

– Наконец-то! Я могу ехать через час. Мне не потребуется много...

– Леди Стэнстед, прошу вас, не надо! Я приехал не за вами.

Улыбка медленно сползала с ее лица.

– Что вы сказали?

– То, что вы слышали. Я приехал не за вами.

Она повернулась и, пройдя через гостиную с высокими потолками, остановилась у одного из больших окон.

– Вы не знаете, чем я жертвовала, чего мне стоила эта минута! О Боже! Вы отвергаете меня?

– Мы уже давно перешагнули через это. Я пытался быть вежливым, насколько это возможно, но я не люблю вас и никогда не полюблю.

Розмари опустилась на стул.

– Это потому, что вы любили Генриетту, – дрожащим голосом проговорила она сквозь слезы.

– Я был обязан любить ее, леди Стэнстед, – поправил Доминик. – Она являлась моей женой.

Темная головка печально склонилась на грудь.

– Вы с ней никогда не были мужем и женой!

Услышав эти слов, Доминик даже немного растерялся.

– Вы заблуждаетесь. Вам кажется, что вы влюблены, но вы не знаете меня. Вы вышли замуж за достойного мужчину, который в один прекрасный день станет герцогом. Я молю Бога, чтобы вы оставили неуместный интерес ко мне и дали шанс своему мужу. Стэнстед смелее и лучше, чем вы себе представляете.

– Это он-то? – Темные колечки волос игриво взлетели вверх, когда Розмари вскинула голову. – Ха!

У Доминика запершило в горле. Он хотел засмеяться, хотя это было бы совсем не к месту.

– Ваш муж успешно влез на церковную крышу и оставил свой носовой платок на верхушке шпиля. Я полагаю, сейчас, когда Генриетты нет в живых, это не совсем подходящая тема, но вы должны знать. Стэнстед боялся, но так или иначе, он сделал это, что в моем понимании является истинным примером храбрости.

Розмари встала. От волнения ее грудь высоко вздымалась.

– Вы приехали сюда лишь для того, чтобы сказать мне это?

– Я приехал за вещами Генриетты.

Она как слепая подняла на него невидящие глаза.

– Даже теперь, когда Генриетта умерла, вы по-прежнему с ней?

– Мне очень жаль огорчать вас, леди Стэнстед, – сказал Доминик, – но если б мы могли приказывать нашим сердцам, несомненно, я приказал бы своему чувствовать то, что хочется вам. Увы, любовь совершенно нам неподвластна – она является к нам как гром среди ясного неба.

– А те письма, что я писала вам? Неужели все мои старания напрасны? – Карие глаза расширились еще больше. – Вы влюблены в кого-то еще, не так ли?

Доминик хотел было возразить, но тут одна мысль поразила его как вспышка молнии. «Я влюблен? О Боже! Боже!»

– Черт побери! – невольно вырвалось у него. – Какое вам дело до моих чувств? Мои личные дела вас не касаются. Будьте любезны, покажите мне тот сундук.

– С какой стати? Почему я должна помогать вам? Что я получу взамен? Скажите по крайней мере, что мой вид вызывает в вас страсть, или хотя бы поцелуйте меня.

– Какой, к черту, поцелуй без души? – Доминик был вконец раздосадован. – Позвольте мне взглянуть на сундук.

Не говоря ни слова, Розмари указала на тянувшийся от лестницы коридор с рядом дверей, выкрашенных белой краской, а потом, вынув из-за пояса ключ, швырнула его Доминику.

«Я влюбился в кого-то еще».

– Там все ее вещи?

– Да, все. Идите в ту дверь, но не думайте, что победили. Может, вы и доказали, что не способны любить меня, но вы ничего не добились. Я не вернусь к Стэнстеду!

– Он влез на крышу, – упрямо сказал Доминик. – Теперь дело за вами. Мы же договаривались. Пусть Генриетта мертва, он-то жив. Разве не вы давали мне слово?

Доминик повернулся, и его каблуки звонко застучали по каменным ступеням.

Когда он отпер сундук и откинул крышку, внутренний голос неожиданно предупредил его об опасности. Шелка и кружева, перчатки и чулки – вся одежда напоминала один разноцветный клубок, как будто какая-то большая мышь свила себе здесь гнездо. Похоже, кто-то уже порылся в вещах Генриетты.

Услышав позади себе шорох, Доминик круто обернулся. Из двери на него смотрело дуло пистолета.

– Вы приехали слишком поздно, майор Уиндхэм, – сказал мужской голос. – Я уже изъял ее бумаги. – Мужчина похлопал себя по нагрудному карману, а затем, указав рукой в сторону сундука Генриетты, добавил: – Разумеется, если вам хочется забрать эту мишуру, можете не стесняться.

Доминик закрыл сундук и сел на крышку, все еще сжимая правой рукой врезавшийся в ладонь ключ. Трость с вкладной шпагой, единственное средство для самозащиты, стояла прислоненная к стене. Чего ради было брать с собой оружие, находясь в самом сердце города средь бела дня! Зато теперь он оказался один, с голыми руками против врага, вооруженного пистолетом!

– Ну что ж, ваш хозяин победил. – Доминик разжал руку. Ключ со звоном упал на пол. – Что вам еще поручено, мистер Флетчер? Убить меня?

Справа над окном бронзой было выведено какое-то воззвание; краска облупилась, поэтому буквы стали неразборчивы. Дом высотой в восемь этажей с коньком и выступающими дымовыми трубами заканчивался у самого неба. Кэтриона, посмотрев наверх, прошла через узкие ворота и оказалась на отгороженной площадке возле здания собора. Она посещала миссис Макки еще до смерти Генриетты и тогда впервые увидела Эндрю: у него были ярко-голубые глаза и густые черные волосы. Воистину ребенок Макноррина, подумала она. Малыш, оскорбленный, что его показывают чужим людям, вопил и вырывался из рук няньки, но после того как Кэтриона вручила ему конфету, заулыбался. Леди Стэнстед дала ей денег и попросила купить для него сладостей.

Кэтриона поднялась на лестничную площадку и постучала в дверь.

Никто не ответил.

Она постучала сильнее. Снова ничего, кроме тишины. Толстые каменные стены старинного здания приглушали все звуки суматошной Хай-стрит. Во внутренних двориках Старого города время, казалось, текло вспять; попадая сюда, человек невольно делал шаг в прошлое и забывал о современном мире. Но молчание внутри этого дома было слишком неестественно.

Кэтриона повернула ручку.

Скрипнули петли, и дверь широко распахнулась. Из пустой комнаты докатилось гулкое эхо. Затаив дыхание Кэтри-она ступила внутрь...

– Так он влюблен в нее? – спросила Франс, заглядываясь на морских птиц, с криками кружащих над пристанями Лейта.

Найджел кивнул:

– Я так думаю. Кэтриона – замечательная девушка, и она прекрасно выглядит в брюках. Доминику пора забыть Генриетту и найти себе женщину, которая любит мужчин.

Франс удивленно подняла глаза:

– А разве Генриетта не любила мужчин?

– Позже я расскажу тебе. – Найджел мягко дотронулся до руки жены. – Черт подери, нам нужно садиться на этот корабль и отправляться в Париж, так что Доминику придется выпутываться самому.

– Да, я понимаю, – согласилась Франс. – Как это сделали мы с тобой.

Она подняла глаза на мужа, и он, улыбнувшись, нежно поцеловал ее.

– Итак, мы хотим знать, что мне поручено? – Джерроу Флетчер стоял на пороге небольшой кладовки со вскинутым пистолетом и смотрел не мигая на Доминика. – Отсрочить ваш приезд и обеспечить неприкосновенность имущества вашей жены. Вы удовлетворены?

Доминик опустился возле стены и, прислонившись к ней, вытянул ноги. «Неприкосновенность имущества вашей жены».

– Значит, нападение в Шервуде было всего лишь трюком? Вы хотели задержать меня, и это едва не стоило мне жизни, а мой кучер и пара нанятых вами убийц погибли.

Флетчер пожал плечами.

– Это не относится к делу. Несчастный случай. Они оказались слишком глупы и перестреляли друг друга.

Доминик незаметно пробегал глазами по каменным стенам и высокому окну, оценивая ситуацию.

– Хотел бы я знать, черт побери, как вам это удалось? Чем вы убедили «души милосердия» обеспечить вам доступ к сундуку? Леди Стэнстед весьма усердно берегла ключ.

Флетчер улыбнулся:

– Ключ был украден и потом возвращен на место. Я подкупил горничную. Вы бы и сами прибегли к этому способу.

– Конечно, – согласился Доминик. – Жаль, что мне пришлось задержаться в пути, иначе бы сундук был мой. Почему мне в голову не пришло, что кому-то еще понадобится его содержимое? Так вы нашли то, что искали?

Опять эта проклятая улыбка. Несколько лет назад на Пиренеях с такой же отвратительной улыбкой этот негодяй убивал французского офицера.

Флетчер похлопал себя по карману.

– Все здесь, майор. На редкость скучной маленькой потаскушкой была ваша жена, вы не находите? Зато, должен вам признаться, я глубоко тронут вашими любовными письмами...

Когда Флетчер снова протянул руку к бумагам, Доминик вскочил, бросился к нему и ударил в живот. Флетчер всхрапнул и согнулся пополам, пистолет со стуком упал на пол. Доминик ударил Флетчера еще раз; тот обмяк и упал без сознания.

Подтянув неподвижное тело к стене, Доминик стал расстегивать надетый на Флетчере пиджак. Вытащив из него связку бумаг, он бегло взглянул на свои письма к Генриетте. Должен ли он утешаться, что она по крайней мере их сохранила? Швырнув письма на пол, он быстро перебрал остальные бумаги. Никаких дневников, написанных Сарой, молодой женой старого Макноррина, и никаких документов, подтверждающих рождение ее ребенка, – ровным счетом ничего, что могло помочь маленькому Эндрю и уберечь Глен-Рейлэк от Ратли.

Вынув свою трутницу, Доминик высек искру и поджег стопку с письмами. Затем он отпихнул в сторону одежду Генриетты и, опрокинув сундук, начал отдирать обшивку.

Высохший клей крошился под пальцами и рассыпался в пыль. Подкладка отстала, но за ней тоже ничего не оказалось.

Если верить Розмари, других вещей после Генриетты не осталось, а значит, поиски, с которыми Кэтриона связывала свои планы, ни к чему не привели. Он не оправдал ее надежд, равно как раньше обманул ожидания Генриетты.

После недолгих размышлений Доминик сложил надушенные перчатки и кружева Генриетты туда, где они лежали прежде, и вышел на улицу. Почему, черт подери, он не выехал раньше? Надо было явиться сюда еще ночью – ничего не случилось бы, если б он поднял «души милосердия» с их постелей!

Прогулка до Старого города оказалась довольно долгой. Пройдя ряд современных площадей и кривых улочек с однообразными фасадами, Доминик остановился у края глубокой долины посмотреть на обмелевший Hop-Лох. На другой стороне озера стоял Эдинбургский замок, под ним как попало расположились дома, хранившие воспоминания о средневековье и еще более древних временах. Справа от замка, возле дороги на Аейт, возвышался похожий на пирамиду Кэлтон-Хилл. Дальше начиналось море. Ветер, раздувавший паруса многочисленных кораблей, с ревом устремлялся в город, вздымая дамские юбки на Северном мосту. В это время Найджел и Франс должны были отплыть в Париж. Доминик не знал, как благодарить Всевышнего за таких друзей! Найджел не только довез их с Кэтрионой до Эдинбурга, но еще незамедлительно и щедро ссудил Доминика деньгами.

Северный мост привел его к Хай-стрит. За ней шла Ройял-майл, соединяющая замок с дворцом Святого Распятия. Через Пушечные ворота Доминик вышел к товарным складам – на них еще сохранились старинные надписи над окнами, затем нырнул в проход вблизи того места, куда ушла Кэтриона. Где-то здесь жила миссис Макки – во всяком случае, по этому адресу он держал с ней связь. Что ж, если не удалось добыть бумаги с доказательствами, нужно сделать хоть что-то. На худой конец он сможет хотя бы обеспечить ребенка.

Шум улиц постепенно замирал. Доминик остановился, увидев изящный изгиб шеи под остриженными волосами, – Кэтриона, одетая под мальчика, сидела на ступеньках у двери: глаза ее были опущены, плечи вздрагивали. При звуке его шагов она подняла глаза, и лицо ее озарилось надеждой.

– Вы достали бумаги Сары?

Доминик отрицательно покачал головой.

– К сожалению, нет.

Кэтриона снова съежилась, и на мгновение ему показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Однако вместо этого она неожиданно распрямилась, встала и повернулась к Доминику:

– Пойдемте в дом, здесь невозможно разговаривать.

Доминик последовал за Кэтрионой наверх и, как только они вошли в небольшую темную комнату, сразу понял, что гостиной, несомненно, давно не пользовались. На месте углей в очаге остался холодный пепел, на полке, в углу, лежали аккуратно сложенные оплывшие свечи.

Итак, Кэтриона приехала сюда, чтобы не застать ни огня, ни няни, ни ребенка.

Скрип закрывшейся за ними двери, словно отголосок дьявольского смеха, нарушил безмолвие дома.

Почему они покинули эту квартиру? Спугнуло ли няню предупреждение об опасности, или у миссис Макки были на это собственные причины? Вряд ли Ратли мог прямо угрожать мальчику, но, возможно, он посчитал нелишним отправить женщине депешу, в которой не сообщал ничего конкретного, а просто написал, что ожидается ряд непредвиденных обстоятельств.

Кэтриона бросила шляпу на стол и принялась нервно расхаживать по комнате.

– Миссис Макки уехала на север и забрала Эндрю с собой. У нее дом в Сазерленде, где она родилась. Так говорят соседи.

– Сазерленд? Где это?

– К северу от Инвернесса. При полном бездорожье на то, чтобы добраться туда, уйдет несколько дней.

Видимо, миссис Макки учла его предостережение. Тогда, чем скорее они доберутся до Инвернесса, тем лучше.

Кэтриона остановилась и, склонив голову к оконной раме, пробежала пальцами по стеклу.

– Почему вы не достали бумаги?

– Там их не было. Я обыскал все вещи Генриетты и не нашел ничего, – сказал Доминик. – Никаких документов, указывающих на отцовство Эндрю. Если даже они и были, их в этом месте больше нет – человек Ратли побывал там раньше меня.

– Человек Ратли?

– Джерроу Флетчер. Сейчас он лежит на полу без сознания. Нападение в Шервуде было не просто личным мщением – они боялись, что мы первыми прибудем в Эдинбург.

– Значит, герцог знает об Эндрю?

– Да, и теперь он удостоверится, что Эндрю не может претендовать на наследство. Если бумаги все-таки были, но Флетчер их уничтожил, он должен известить герцога о своем успехе, поэтому ни Ратли, ни его люди больше не станут никому угрожать. Наше дело – заняться ребенком. Нам остается только отправиться в Сазерленд.

– Нам? – Кэтриона стукнула кулаком по оконной раме. – Я больше не нуждаюсь в вашей помощи. С этой минуты я продолжаю поиски одна.

– В самом деле? Будь я проклят, если позволю вам сделать это без меня.

Она ожесточенно замахала руками:

– О, упрямый человек! Как я устала от вас! Оставьте меня в покое! С меня довольно!

Слова резанули слух, как щелчок кнута. Нахлынувшая ярость затмила разум.

– С вас довольно?! – вскричал он, взбешенный. – Слишком поздно, Кэтриона!

Двумя широкими шагами Доминик достиг окна, схватил ее за плечо и круто развернул к себе.

– Не думайте, что вы так просто отделаетесь от меня, Кэтриона Макноррин! – сказал он, вынуждая ее смотреть ему в глаза. – Теперь нас связывает гораздо большее, чем этот сумасшедший поиск вслепую. Черт возьми, почему вы не хотите признать это? Потому что вам обязательно нужно делать все наперекор и по-другому вы просто не можете? Послушайте, все образуется: я заберу ребенка к себе, мальчик не будет ни в чем нуждаться и получит хорошее воспитание, как надлежит племяннику графа.

– Но Глен-Рейлэк...

– Разве эта долина так много значит для вас?

Кэтриона отстранилась от него.

– Она для меня – все! Вы бессердечный человек, Доминик Уиндхэм! Вам этого никогда не понять.

– А разве вы не можете объяснить? Почему вы не хотите просто сказать, что происходит на самом деле?

Она вынула носовой платок и вытерла глаза.

– Потому что вы англичанин. Если перед вами возникает опасность, вы бездумно бросаетесь ей навстречу, а когда случается трагедия, то бессильны что-либо сделать. Нам не стоит продолжать это дело вместе. Я не жду от вас для себя ничего, кроме разбитого сердца. Мне легче будет справиться одной. Вот почему я не хочу, чтобы вы мне помогали.

Черт бы ее побрал! Неужели она действительно думала, что ей удастся так просто с ним расстаться? Он видел в ней то же, что и в ее брате, – такую же непримиримость и романтический порыв. Для Доминика с его англосаксонским складом ума на первых порах знакомства с Калемом это было почти непостижимо. Позже, когда они подружились, ему многое стало ясно. Эти качества являлись источником замечательного мужества северян перед лицом катастрофы и объясняли важные вехи в их истории.

Как бы то ни было, он не собирался рассказывать Кэтрионе, что отъезд миссис Макки инспирирован его письмами.

– Что же теперь будет с нами? – добродушно-грубоватым тоном сказал он. – Вы ведь тоже уезжаете с неудовлетворенным любопытством. Вам не хочется закончить то, что мы начали в Шервуде?

Она подняла подбородок и прикусила губу:

– Почему вы думаете, что я и теперь этого хочу?

– Потому что мы испытываем влечение друг к другу. При всей вашей скрытности, я думаю, в этом вы честны. С тех пор как мы впервые встретились в Лондоне, нас связывает общее желание. Оно пожирает нас, как огонь из пасти дракона. Коль скоро вы намерены оставить меня из-за моей неудачи, я бы мог напоследок сделать для вас еще одну вещь... Чтобы вы не уехали отсюда девственницей.

– Я уже не девственница, – со смущенным видом сказала Кэтриона.

Он погладил ее волосы. Кожа у виска почувствовала тепло – такое же приятное, как с внутренней стороны бедра, и желание взмыло словно волна. Может, он, как дракон, дышал огнем?

Доминик невозмутимо продолжил:

– Нет, вы девственница. Не физически, но в душе. Вы хотели стать женщиной? Теперь у вас есть шанс. Я не смог достать вам бумаги для Эндрю, но это я могу обеспечить.

– И вы думаете таким способом удержать меня? Ради этого вы хотите ехать со мной на край света? – Кэтриона неуверенно засмеялась. – Но вы не сможете получить то и другое, майор Уиндхэм, – мое тело и мою душу. Вон там, – она показала жестом на закрытую дверь, – есть небольшая кровать. Если мы сейчас совершим это, вы позволите мне уехать отсюда одной? – Она с мальчишеским задором сунула руки в карманы.

Итак, ему снова предлагалась война. Однако желание, неожиданно вспыхнувшее в нем, стерло все другие заботы.

– Ну что ж, если таково ваше требование.

– И тогда вы не будете меня преследовать?

Он предусмотрительно обхватил ее за талию, чтобы она не могла вырваться.

– Если вы полностью подчинитесь мне, проявите терпимость к моей испорченности и не откажете мне ни в чем, тогда я даю вам слово, что не буду вас преследовать.

У нее затрепетали ноздри, шея и щеки расцветились красными пятнами.

– Вы думаете, испугать меня, как Генриетту? – сказала она, глядя на него расширившимися глазами.

Желание охватило его внезапно. От предвкушения удовольствия в паху возникла пульсация. Ему вдруг явилось прекрасное видение: ее нагая грудь, живот и темнеющие под ним волосы, скрывающие женскую влагу и тепло.

– Я ничего не сделаю без вашего согласия. Я буду трогать вас повсюду, и это будет вам приятно. Но если вы не выполните соглашения, я поеду с вами на север разыскивать Эндрю, а потом объявлю всем, что он сын Генриетты, и заберу его к себе.

– Очень хорошо. – Она вскинула руки и пропустила пальцы сквозь свои короткие волосы. – Если это произойдет, я признаю свое поражение. Я никогда не отказываюсь от своих слов. Да, раз уж мы начали, надо доводить дело до конца. Что ж, показывайте, как выглядит грех, не ограничивающийся потерей невинности, и пусть это доставит вам радость.

– О, я постараюсь не разочаровать вас! – Он с поклоном взял ее руку и не спеша повел за собой.