Текст книги "Цветы подо льдом"

– Переведите, – прошептал он, когда она произнесла что-то по-гэльски.

Кэтриона открыла глаза.

– Я спросила: «Вам так нравится больше?»

Доминик снова расхохотался. Он трясся всем телом, и его смех передавался ей.

– Что касается этого дела, нет такой вещи, которая бы мне не нравилась! А теперь – тихо, обращайте внимание на нюансы. Давайте почувствуем себя настоящими любовниками.

На этот раз у нее все было иначе. Ощущения рождались медленно и плавно из той откровенности, из той глубокой прочувствованности, что сопровождала взаимный обмен ласками. В дарованной ей нежности ощущались деликатность и умудренность. Доминик был подобен солнцу, чье тепло утопало в ее теле, расплавляя его, смешиваясь с ним. Он разрушил ее защитную броню и проник глубоко в душу, растворяя ее страхи, превращая их в страсть, как тающий лед в ручейки. Конвульсии стали неукротимы и так глубоки, что у нее зазвенело в голове. Ей захотелось плакать; она обвила руками его гладкую мускулистую спину и не отпускала, крепко держа его в своем теле. Это был ее звездный час, последнее мгновение!

Молчаливый, сосредоточенный, он ждал, когда настанет желанное для нее расслабление. И тогда он выскочил, чтобы ненароком не сотворить ей дитя. Обвив ее руками, он вплотную притянул ее к себе и так держал. Она лежала притихшая, прислушиваясь, как бьется его сердце.

«Вы влюбитесь... – вспомнила она. – Ваше сердце будет разбито».

Увы и ах! Она уже влюбилась, а ее сердце было разбито давно! Но Доминик должен уехать в Англию – в противном случае Джерроу Флетчер увидит его в Инвернессе, на виселице, а еще прежде будет истязать его в темнице. Итак, он уедет, и тогда их будут разделять более ста миль, и для нее не останется ничего, кроме как сесть на корабль и плыть на запад. Судьба перенесет ее за океан, где не будет «Страны молодости», а останется лишь вдребезги разбившееся сердце.

Внезапный порыв ветра принес холод. Доминик сел и укутал ее своим пледом, чтобы посвежевший воздух не кусал ее обнаженную кожу. Температура в пещере резко падала, хотя снаружи по-прежнему голубело небо.

– Боже праведный, снег! – воскликнул он.

Окруженная теплом, она смотрела, как за входом в пещеру дрожит воздух и плывут белые хлопья. Крошечные снежные сугробы вбивались серебристыми клинышками между вереском и цветами.

– Снег не пролежит долго, – сказала она. – Земля еще не успела остыть.

Ветер неожиданно переменился, и взбудораженные хлопья начали покрывать колокольчики, пока каждый из голубых чепчиков не склонился к земле. Тонкие стебельки перегнулись пополам. Снег быстро таял, и в наполовину исчезнувших заносах блестели кристаллики льда.

Доминик поцеловал ее в макушку.

– Когда Калем однажды рассказал мне о таком снегопаде, я принял это за шутку.

– О, это не такое уж необычное явление в наших горах. Природа чувствует, когда цветы получают слишком много солнца, и тогда она насылает на них снег и лед, чтобы спрятать их в кружевных покоях.

– Подобно старой даме, оберегающей свое лицо?

– Если хотите. – Кэтриона нежилась, тая от прикосновения его рук, пусть даже на очень короткое время защищающих ее от пустоты.

От снега на земле осталась лишь легкая наледь не более чем в четверть дюйма. Пока она медленно исчезала, каждый блестящий кристаллик мигал всеми цветами радуги. Колокольчики один за другим сбрасывали свое холодное бремя и расправлялись как пружинки. Наконец небо заблестело и засияло яркими красками. Через весь голубой свод, словно эхо драгоценных камней изо льда, перекинулась огромная волшебная арка.

– Радуга! – В голосе Доминика зазвучало благоговение. – Божье обещание надежды. Мне кажется, я мог бы полюбить эту землю. Вы слышите меня, Кэтриона?

Тревога прервала ее блаженство.

– Вы должны возвращаться в Англию. Поезжайте туда, где не будет опасности, не то вас арестуют, и вы исчезнете в неизвестности в каком-нибудь подполе.

– Вы отказываетесь от надежды? – вкрадчиво спросил Доминик, поддразнивая ее. – Может, нам навсегда остаться в этой пещере?

– Здесь тоже нет ничего вечного для нас. Я скоро покину эти горы и уеду в Канаду.

– Я могу поехать с вами.

– О, безумный человек! Те дикие места не для вас. Нет, нет, возвращайтесь скорее в Лондон, в ваши клубы, к вашим женщинам...

Доминик сидел рядом с ней, сильный, ничуть не боящийся холода, и прижимал ее к себе.

– Вы думаете, я навеки обручен с моей лондонской жизнью?

Он попал в самую точку. Другой правды не могло быть.

– Я представляю себе, что для вас значат образование, культура, политика и все, к чему вы привыкли. Вы – брат английского лорда, и вас привлекают все блага цивилизации, не так ли?

– Да, – честно признался он.

– Когда Макноррины будут вынуждены эмигрировать, им придется начинать все с нуля – осваивать дикие пастбища, заново создавать фермы и охранять их от индейцев. Ничего, кроме тяжелого труда, не ждет наших мужчин. Там не будет времени для поддержания культуры, даже своей собственной. Наши книги останутся здесь. Нам негде будет собраться для пения или чтения стихов. У нас не будет помещений для школ, и наши дети вырастут дикарями. А что вы знаете о земледелии, уходе за домашним скотом?

– Ничего. Но вам не нужно уезжать. Вы можете поехать со мной в Англию.

– А они пусть отправляются на новые земли без меня? Это будет предательством по отношению к моему клану, я не могу себе этого позволить.

– Я вас понимаю. – Доминик поднял ее руку и поцеловал. – Хорошо, не будем ничего обсуждать наперед. Давайте сейчас поцелуемся и попрощаемся.

– Что? Вы уже уезжаете?

Доминик загадочно улыбнулся:

– Меня сильно раздражает Джерроу Флетчер. Я хочу поехать в Инвернесс и заняться им.

Кэтриона вывернулась из его рук и посмотрела ему в лицо.

– Не смейте этого делать!

– Это необходимо, поверьте мне. Возвращайтесь в Дуначен – люди Ачнадрочейда сейчас нуждаются в помощи, и кроме того, вы должны быть там еще по одной причине: вдруг миссис Макки привезет туда Эндрю? Вам нужно устроить Изабель, самой принять ванну и переодеться. Если они придут и станут спрашивать вас, говорите, что вы не покидали башню, и ни в чем не сознавайтесь. Ведите себя как леди. Если вы будете держаться надменно – в конце концов дочь Ратли ваша тетя! – они от вас отстанут.

Кэтриона отвернулась, но тут же снова взглянула на него.

– Вам нельзя ехать в Инвернесс. Они обвинят вас в убийстве.

– Это меня не остановит. – Доминик встал и взял свои вещи.

Кэтриона схватила его за рукав.

– Не делайте этого, Доминик!

Зеленые глаза были неумолимы.

– Разве вы можете позволить Флетчеру истреблять по частям эти долины, потому что беспокоитесь за мою жизнь? Вы хотите увидеть, как завтра станут сжигать другие деревни, а Глен-Рейлэк выметут подчистую? К концу недели здесь может не остаться ни одного жителя, а я буду сидеть и прятаться!

– Нас выгонят в любом случае...

– Но еще не сегодня. Без Флетчера они не придут. – Доминик заключил ее в объятия, словно добиваясь этим ее согласия. – Ради Бога, поймите две важные вещи. Одно дело – герцог с его стремлением извлечь побольше прибыли, и совсем другое – Флетчер. Ратли мог распорядиться отдать Глен-Рейлэк в новую аренду под выпас овец, но вряд ли с такой головокружительной поспешностью и тем более с причинением таких серьезных разрушений. А вот Флетчер движим жаждой мщения. Я могу задержать его в Инвернессе и оттянуть время для Макнорринов. К сожалению, это все, что сейчас удастся сделать.

– Вы пожертвуете собой напрасно! Если вас закроют в подвале, разве это спасет Глен-Рейлэк?

– Пусть сперва попробуют!

– Закроют, если поймают. Вам нельзя туда ехать – это слишком большой риск!

Доминик наклонился и поцеловал ее.

– Я везучий. Время, Кэтриона, только время может спасти вашу долину. У меня еще осталась одна монета на покупки!

Кэтриона вырвалась, ничего не видя сквозь слезы, не в состоянии выказать глубину своего отчаяния. Она задыхалась от правды, которой он еще не знал.

– Раз так, поезжайте! Идите навстречу погибели, безумный глупец!

Доминик ничего не сказал в ответ. Он остановился у выхода и с минуту смотрел на Бен-Уайвис, возвышающийся далеко над горизонтом, а затем повернулся и, подмигнув ей напоследок, легко зашагал по склону в своем развевающемся килте, как настоящий шотландец. «У него длинные сильные ноги, маленькие ягодицы, как две булочки – да будет ему известно! – и поджарый живот. На такой фигуре и килт будет сидеть по всем правилам!»

Да, в нем все было правильно... Но жребий велел им разлучиться. Видно, ей на роду было написано вечно следовать чувству долга. Она любила этого мужчину таким, каким он был, но никогда не забывала, кто он. Поэтому она не могла позволить ему уехать в необжитые места, где он бы только загубил себя. Если он расстанется со своими привычками, в нем будет накапливаться недовольство, и в конце концов этот человек возненавидит ее.

Доминик приехал в Инвернесс ночью. Чтобы не платить пошлину, он перешел Несс вброд и через спящий город прокрался в гостиницу. Незаметно вскарабкавшись на карниз, он проник в свою комнату и убедился, что его чемодан из Лондона уже доставлен. Что ж, отлично!

На завтрак Доминик заказал яичницу и силой заставил себя поесть. Несмотря на недавнюю браваду, он был далеко не уверен, что его не схватят и не бросят в темный погреб, где ему предстоит встреча с Флетчером. Обвинение, выдвинутое в Ноттингеме, могло всплыть снова; теперь к нему прибавится еще одно в связи со смертью солдата. Вероятно, кто-то уже обнаружил Флетчера, лежащего без сознания рядом с трупом Смита, и доложил властям – а какое заключение сделают стражи закона, можно не сомневаться!

Расклад получался не в его пользу: два обвинения в убийстве, последнее с настоящими свидетелями, плюс неважнецкая репутация. В Лондоне его знают как распутника, не так давно видели пьяного и полуголого, осквернившего храм по легкомыслию. Если дело дойдет до суда, Флетчер, несомненно, все обернет в свою пользу, представив доказательства неуемности и неуравновешенности характера обвиняемого. Потом – приговор и ожидание казни. О помиловании нечего и мечтать – кто захочет заступиться за грешника, погубившего свою невинную жену, а впоследствии заколовшего ножом ополченца? Убийство солдата, исполнявшего свои служебные обязанности, не будет иметь никаких оправданий, поэтому на снисхождение рассчитывать нечего.

В комнату постучали, и Доминик отпер дверь.

Алан Фрезер, войдя, стянул с головы синюю шляпу.

– Парень передал мне ваше послание. Вам повезло, что мы с ним не разминулись по дороге: мне в любом случае нужно было попасть в Инвернесс.

– Виски с вами, я надеюсь? Может, присядете? – Доминик показал на стул. – Вы завтракали?

– Завтракал, и я не останусь. – Алан полез во внутренний карман пиджака и достал бутылку. – Это вам. Отменная штука!

– О да! – Доминик улыбнулся: – И спасибо за вещи. – Он подал Алану узел с пожитками, ставшими ненужными после пробега по вереску. – Поблагодарите от меня вашу матушку за килт и плед. Правда, я боюсь, одежда вашего отца немного потеряла в качестве...

– Не страшно. Нет ничего, что нельзя было бы починить. – Алан похлопал Доминика по спине и засмеялся. – Ну что ж, переделаем вас обратно в... англичанина, хотя приятно было сознавать, что вы на некоторое время все же приобщились к нам.

Кэтриона помчалась в замок, оплот ее предков. Главная башня Дуначена выдержала не одну осаду и в 1463 году помогла Ду Макноррину выстоять в противоборстве с Фрезерами. Теперь никто из Макнорринов, кроме одного младенца, больше не имел права оставаться здесь. Как только все люди будут изгнаны, замок превратят в охотничий домик. Законный наследник, ее маленький кузен Томас, может быть, даже не станет здесь жить. Он будет воспитываться матерью и дедом как англичанин, и его шотландское поместье окажется невостребованным. Со временем в опустевших долинах не услышишь ничего, кроме свиста ветра, и не встретишь никого, кроме осторожно крадущихся красных оленей да белых овец, которые займут место жителей.

И все же она не могла забыть безумного англичанина, облегчившего ее неотступное горе. Безусловно, он не должен отправляться в изгнание вместе с ней: ему следует вернуться в Англию, в то общество, к которому он принадлежит.

Но не окажется ли он прежде в тюрьме? Не посадит ли его Флетчер тайно в какую-нибудь темницу? О Боже! «Я боюсь когда-нибудь снова оказаться запертым в подвале. Вы можете подумать, что это в некотором роде страх темноты...»

В Дуначен привезли Дейрдру Фрезер и еще нескольких женщин – побитых и с переломами. У Дейрдры началась лихорадка, и она впала в забытье. Трое ее детей терпеливо ждали, когда она придет в себя, они сидели возле старой Изабель Макноррин, слушая ее рассказы и песни. Кэтриона отдала столовую для завтраков под детскую комнату, большой холл превратила в лазарет. Она сама ухаживала за Дейрдрой, боясь, что женщина не успеет поправиться. Предписание о выселении могло прийти в любой день. Жители других деревень тоже приняли часть беженцев из Ачнадочейда и продолжали заниматься своими делами, пока их самих не потревожили. Казалось, все шло своим чередом, но внутри каждого гнездился страх.

Страх. Он стал ее постоянным спутником. Она боялась Флетчера. Доминик сказал перед уходом: «Я могу задержать его в Инвернессе и оттянуть время для Макнорринов. К сожалению, сейчас это все, что можно сделать».

А она думала, он не герой! Храни его, Пресвятая Дева! Какую жертву приносит он сейчас ради чужих для него людей? Флетчер обещал доставить ему «некоторое количество неприятных и унизительных моментов», но это слишком мягко сказано. Наверняка он собирался предпринять что-то более страшное. Этот человек способен был выдумать самую дьявольскую пытку!

На следующий день Дейрдра открыла глаза. Увидев Кэтриону, она, улыбнувшись, спросила:

– Где Калем?

– Погиб под Ватерлоо год назад, и вы прекрасно это знаете.

– И то правда! – согласилась Дейрдра. – Это у меня в голове немного помутилось, но сейчас все встало на свои места.

Кэтриона теперь была свободна и могла отправиться за Домиником. Она оделась во все лучшее и села на прекрасную сильную лошадь с дамским седлом. В сопровождении небольшой свиты слуг она въехала в город как королева.

Сердце ее громко стучало, когда она вошла в гостиницу.

– Мне нужно видеть Доминика Уиндхэма. Майор был дружен с моим братом. В каком номере...

– О, вы не слышали? – прервал ее владелец. Она сжала хлыст в руках.

– Что? Уехал обратно в Англию?

– Только не он! Весь город только о нем и говорит. Два дня назад он вышел на свою утреннюю прогулку и увидел на улице вот такой плакат.

Мужчина кивнул на прилавок. Кэтриона развернула скатанный листок и прочитала. – Обвинение в убийстве? – сказала она, сама изумляясь тому, как спокойно звучит ее голос. – Майор переоделся в шотландского горца и заколол кинжалом солдата?

Хозяин ухмыльнулся:

– Майор был вне себя от ярости, когда увидел это объявление. Он сорвал его и помчался по городу собирать остальные, а потом отнес весь ворох прокурору и потребовал объяснений. Магистрат в полном составе собирается сегодня в городской тюрьме на слушания – майор сам настоял на этом! Это привлечет внимания не меньше, чем популярное шоу. Все горожане и туристы ринулись туда. Я думал, вы тоже приехали на представление.

– А когда начало?

Хозяин гостиницы посмотрел на часы.

– О, с минуты на минуту!

Чувствуя, что близка к безумию, Кэтриона выбежала из холла. Она помчалась обратно по Кастл-стрит к Маркет-кросс, небольшой площади с разрушенным распятием и Клачнакуддином, древним камнем, которому жители придавали мистическое значение. За ним виднелись мрачный приземистый остов и высокая пирамидальная крыша. Городская тюрьма находилась на углу Кирк-стрит и Бридж-стрит. Кэтриона содрогнулась при виде старинного здания, прикрытого сзади серией аркад. Стены внутри помещения, видимо, никогда не красились, судейские комнаты подолгу не убирались, а арестанты содержались в отвратительных условиях. Вместо двора для прогулок людей выводили в расположенную за камерами галерею из неотесанного камня.

Неужели Доминик будет помещен в одну из этих грязных клеток и погибнет в безвестности?

Слушание проходило наверху. Толпа расступилась, и Кэтриона прошла вперед. В дальнем конце зала разместилось жюри. Офицеры военной полиции и члены магистрата занимали длинную скамью. Чувствовалось, что сидеть на ней очень неудобно. Государственный обвинитель, представитель от королевства, озадаченно поглаживал свою длинную прокурорскую челюсть.

Перед комиссией широкими шагами расхаживал взад-вперед высокий мужчина. Это был Доминик. Кэтриона с изумлением уставилась на него.

Он был в ярком пиджаке прекрасного голубого сукна и экстравагантного покроя; накрахмаленные кончики воротничка его сорочки торчали вверх, белый шейный платок из плотной льняной ткани, весь в затейливых складках, топорщился под подбородком. Бледно-голубые брюки, видимо из трикотажной ткани, обрисовывали каждую мышцу на бедрах. Очень чистый цвет, но на редкость маркий – такую непрактичность мог позволить себе только лондонский денди, отметила Кэтриона.

Прическа его тоже изменилась: Доминик подкоротил волосы и, по-видимому, намазал их кремом, уложив завитушками возле ушей. Он был невероятно бледен, ни дать ни взять вылощенный фат, только что прибывший из Лондона.

Кэтриона испытала безудержную радость. Он жив! Он стоит здесь и ничуть не напуган!

– Вы должны согласиться, милорды, – говорил тем временем Доминик, подкрепляя слова выразительными жестами, – что обвинения этого человека абсурдны!

Флетчер с каменным лицом, ссутулив плечи, сидел на стуле сбоку от скамьи.

– Я спрашиваю вас, джентльмены, возможно ли это? – продолжал обвиняемый, четко расставляя акценты. С интонациями чистокровного англичанина, аристократа до последнего дюйма, он был невероятно хорош. – Зачем бы я, брат лорда Уиндраша, стал скитаться по задворкам в одеянии шотландского горца и убивать совершенно незнакомых мне людей? Не подумайте, что я не уважаю национальную одежду – я даже восхищаюсь ею, когда она надета на простых людях или на солдатах. Но неужели вы допускаете, что я мог надеть подобные вещи на себя? У меня великолепный гардероб, и он меня полностью устраивает. – В голосе Доминика прозвучали капризные нотки. – Поверьте, я слежу за своей внешностью и никогда не показался бы в неподобающем виде перед шотландцами, дабы не стать предметом насмешек. Такие дикие шутки могли прийти в голову только этому человеку. – Он показал на Флетчера.

Тот тяжело поднялся со стула.

– У меня есть дюжина свидетелей, и любой из них подтвердит, что видел вас в килте и гетрах. И вы были последним, кто оставался наедине со Смитом.

– Меня видели? – Доминик повернулся и наставил на Флетчера монокль на длинной ручке. Он держал его в руке, обтянутой перчаткой, всматриваясь через единственную линзу в лицо своего оппонента. – Если меня видели, тогда забирайте меня в тюрьму и собирайте суд! – Доминик демонстративно дернул плечами и снова повернулся к скамье: – Милорды, почему бы вам не опросить кого-нибудь из независимых свидетелей, слову которых можно доверять? Может, таковые найдутся среди присутствующих? В таком случае давайте их выслушаем.

Судебные исполнители, несомненно, и сами того желали. Офицер полиции окинул зал взглядом.

– Есть кто-нибудь, кто видел в холмах этого мужчину?

– Я. – Алан Фрезер в своем килте выступил вперед, высокий и горделивый. – И могу сказать вам, милорды, когда я встретил этого человека, на нем были английские брюки. Он промок как цуцик и ужасно сокрушался по поводу своего вида.

– И вы дали ему килт, – сказал Флетчер. Он повернулся к членам магистрата: – Это его плед носил Уиндхэм. Возможно, этот мужчина дал ему и килт.

– О, тогда вы принимаете меня за очень щедрого человека, – немедленно возразил Алан. – У меня только один килт и один плед. И тот, и другой для собственных нужд. Если бы я отдал их этому англичанину, то предстал бы сейчас перед вами с голым задом. Представляю, какой скандал в этом случае вызвало бы мое появление среди благородных дам!

В зале раздался взрыв хохота.

Офицер полиции вытер пот со лба и обратился к Доминику:

– Вы можете нам поклясться, что не носили шотландской одежды на прошлой неделе?

– В самом деле не носил. – Доминик сложил монокль и, опустив его в карман, вновь продемонстрировал свое высочайшее артистическое дарование. Исследуя свой манжет и, очевидно, заметив на нем крошечную пылинку, он виртуозно стряхнул ее и со снисходительной улыбкой спросил офицера: – Неужели вы способны такое представить?

– Значит, вы не убивали солдата в Ачнадрочейде? – последовал вопрос от доверенного лица. Мужчина резко наклонился вперед и повторил: – Вы можете поклясться, что не убивали?

– Могу и готов это сделать прямо сейчас, сэр. Клянусь честью, я никого не убивал. Боже милостивый! Неужто все английские туристы встречают в Шотландии подобное обхождение? Если так, то я предсказываю, что ваши гостиницы и отели скоро могут понести большие убытки.

Кэтриона осталась очень довольна его ответом – она знала, что один из членов магистрата сам владел гостиницей. Флетчер недовольно запротестовал:

– Он не отвечает на...

Офицер жестом заставил его замолчать.

– Это не судебный процесс, мистер Флетчер! Майор Уиндхэм сам настоял на слушании. Вряд ли следует рассматривать это как действие виновного человека. Мы собрались здесь, чтобы обсудить переданное им заявление и выслушать его доводы. Если у вас есть неопровержимые доказательства, вы должны представить их доверенному лицу в соответствующей форме и в положенное время.

– У меня полно свидетелей, которые видели его в Ачнадрочейде! – вскричал Флетчер. – Я приведу их.

– Я полагаю, с меня достаточно ваших посулов, мистер Флетчер, – сказал Доминик. – Ведите ваших свидетелей, и пусть они поклянутся, что видели собственными глазами, как я ударил этого несчастного человека. Под присягой, сэр! Они честные солдаты. Посмотрим, как они поклянутся, когда мы встретимся лицом к лицу. Признают ли они во мне того свирепого шотландца, которого, по вашим словам, видели в Ачнадрочейде? Я думаю, нет!

– Они поклянутся! Поклянутся, черт побери!

Доминик поднял бровь.

– В самом деле? Как вы, однако, самоуверенны! Я уповаю на Бога, чтобы он отвел вас от подкупа. Сам Веллингтон осведомлен, что между нами была ссора, и если вы подговорите солдат, у меня будет прекрасное доказательство того, что вы сводите со мной личные счеты.

«О, это еще лучше, – снова обрадовалась Кэтриона. – Так держать!» В душе у нее появилась робкая надежда.

– У вас добрые отношения с его светлостью? – спросил один из членов магистрата с легким благоговением.

– Я льщу себя мыслью, что нас с ним связывает дружба, – высокомерно ответил Доминик.

Доверенное лицо и офицер полиции тихо посовещались о чем-то.

– Я не считаю, – сказал первый, – что показаниям любого из свидетелей мистера Флетчера можно будет верить. Нам следует прислушаться к сообщению майора Уиндхэма – указанные им обстоятельства относительно возможной мести существенны для дела.

Флетчер вскочил.

– У меня есть достоверная улика! Это его нож, я же сказал вам!

Офицер постучал по столу.

– Если вы не сядете, мистер Флетчер, и не успокоитесь, мы удалим вас со слушаний! Нож, обнаруженный в теле рядового Смита, типичный «сгейн ду». Невероятно, чтобы такое оружие принадлежало английскому джентльмену.

Флетчер вытер рот носовым платком и упорно продолжал твердить свое:

– Хорошо, но есть еще незакрытое Ноттингемское дело. Уиндхэм разыскивается также в связи с убийством своего кучера. Выходит, то предписание на объявление в розыск и арест тоже сфабриковано? Что это – случайное совпадение?

Офицер вздохнул и посмотрел на Доминика.

– Что скажете, сэр? Вы действительно были в Шервуде в указанный день? И верно ли, что ваш кучер погиб там при подозрительных обстоятельствах?

Кэтриона проглотила тяжелый ком, вставший в горле. Доминик был в Шервуде, и кучер в самом деле погиб. Никто не поверил бы сказке о стремительно несущейся карете, ванне в ледяном озере... и о том, что случилось позже под холодными звездами, когда Доминик впервые обжег ее настоящим пламенем. Если он сейчас подтвердит что-то из той безумной ночи, не навредит ли он себе? Не поставит ли под сомнение вопрос о случайном совпадении? В Ноттингеме и здесь, в Инвернессе, оба раза его подозревают в убийстве. Сможет ли он при таком раскладе опровергнуть ложные обвинения?

До сей минуты он действительно лгал, но не более, чем Алан Фрезер, однако она точно знала, что дальше лгать он не станет. При соответствующей постановке вопроса Доминик будет вынужден отвечать прямо, и в конечном счете на него могут возложить вину за оба убийства. Тогда будет начат судебный процесс, но выиграть его не будет никакого шанса – поэтому Доминик и решил с самого начала избрать иной путь. Только возбудив предварительное расследование, он мог выступать на данных слушаниях – правда, всего лишь несколько минут – в качестве истца, однако это таило в себе большой риск! Если все-таки в уме офицера возникнет хоть малейшее подозрение, обвинения будут предъявлены, и суд состоится. Тогда Флетчер снова представит свои доказательства и сможет увидеть Доминика повешенным.

– Ну так как, сэр? – настаивал офицер. – Выходит, негодяй, что внешне так похож на вас, точно таким же образом одурачил власти Ноттингема. Что вы можете на это сказать?

– О, дайте я скажу! – крикнул неожиданно объявившийся новый свидетель. – О каком числе идет речь?

Все головы повернулись на голос. Из конца зала вперед пробирался молодой человек. Кэтриона попыталась разглядеть его лицо и вдруг узнала его – он был в Лондоне, когда она впервые увидела Доминика возле церковной двери после рискованного восхождения на крышу.

Молодой человек кивнул Доминику и поклонился членам магистрата.

– Лорд Лекомб, к вашим услугам. Так случилось, что я знаю ответ на этот вопрос и добровольно готов поклясться, что буду говорить правду. В тот день майор Уиндхэм находился еще в Сент-Джеймсе. У меня была причина посетить его апартаменты по поводу одного пустякового дела – у нас с ним состоялось небольшое пари. Тогда-то я и обнаружил, что майор Уиндхэм болен. Лорд Стэнстед, сын герцога Ратли и особо близкий друг майора, подтвердит то же, как и любой другой в Лондоне может поручиться за достоверность моих слов. Я рад засвидетельствовать сей факт, в чем и клянусь своей честью!

– Вы действительно были больны в тот день? – Офицер выжидающе посмотрел на Доминика, который, снова достав свой монокль, преспокойно рассматривал картину на стене, изображавшую оленя в окружении диких скал.

– Замечательная работа, милорды, – небрежно обронил он. – Ах да, об этом деле... Насколько я помню, сперва у меня была весьма неприятная одышка. Потом я промерз чуть не до костей и трясся от холода, а еще позже произошло нечто невероятное – я ощущал, что в крови горит неиссякающий огонь – таков был мой бред.

Кэтриона едва не подавилась от смеха и спрятала лицо в ладонях, чтобы не выдать себя.

– Что за чушь! – Флетчер поморщился. – Это просто чепуха. Уиндхэм был в Ноттингеме уже на следующий день!

– Тогда, значит, я развил фантастическую скорость! Я мог разве что прилететь туда за столь короткое время.

– А что, на воздушном шаре это вполне возможно, – помявшись, сказал Флетчер.

В зале снова раздался хохот.

– Господи, это было бы замечательное приключение! – восторженно воскликнул Доминик.

– Джентльмены, я полагаю, мы попусту тратим время. – Офицер перегнулся вперед и сурово сказал Флетчеру: – Я уверен, вы намеренно провоцируете публичный интерес к себе, только и всего. Теперь вы не можете не согласиться, сэр, что случай совершенно ясный – в нем сыграла роль ошибочная идентификация. У лорда Лекомба нет никаких причин обманывать нас – я лично знаком с ним и знаю его как безупречно, честного человека. Несомненно, и лорд Стэнстед его поддержал бы, находись он здесь. Продолжайте искать вашего злодея в холмах всеми способами, и, когда найдете, мы поставим точку. А сейчас, я полагаю, мы должны отвести подозрения от майора Уиндхэма.

Флетчер затрясся от ярости. Он встал и, показывая пальцем на Доминика, сказал:

– Вы слушали только его и не давали мне говорить! Я не привел своего свидетеля и...

– Мистер Флетчер! – резко одернул его представитель власти со своего места. – Довольно! Своими уведомлениями о розыске вы причинили неудобство всему Инвернессу. Родной брат графа приезжает из Англии с визитом и повсюду встречает призывы к аресту! Давайте поскорее похороним это недоразумение.

– Я не согласен! – сказал Доминик. Он подошел к Флетчеру и с преувеличенной брезгливостью посмотрел на него с высоты своего роста. Благодаря столь выразительной мине вид его стал еще более грозным. – Мое доброе имя было публично опорочено. Я надеюсь, вы извинитесь, сэр?

Флетчер зарычал как бешеный пес.

– Не буду! Пусть лопнут мои глаза!

Доминик вздохнул и, медленно стянув свою белоснежную перчатку, с силой стегнул Флетчера по лицу.

– Тогда я требую удовлетворения и надеюсь, что ваши друзья соблаговолят связаться со мной в самое ближайшее время.