Текст книги "Грипп. В поисках смертельного вируса"

Джина Колата
Грипп. В поисках смертельного вируса

Gina Kolata

FLU

THE STORY OF THE GREAT INFLUENZA

PANDEMIC OF 1918 AND THE SEARCH

FOR THE VIRUS THAT CAUSED IT

Перевод с английского И.Л. Моничева

Компьютерный дизайн Э.Э. Кунтыш

Печатается с разрешения автора и литературного агентства Brockman, Inc.

© Gina Kolata, 1999

© Перевод. И.Л. Моничев, 2013

© Издание на русском языке AST Publishers, 2013

Пролог

Если кто-то и должен был знать все о гриппе 1918 года, то именно я.

Мало того что микробиология была моей специализацией в колледже, я еще и посещала занятия по вирусологии. Кроме того, я уделяла повышенное внимание истории и с особым интересом прослушала курс о важнейших событиях, происшедших в XX столетии. Но хотя мы подробно разбирали на семинарах историю Первой мировой войны, о гриппе 1918 года не было сказано ни слова. Всю свою дальнейшую карьеру я посвятила написанию статей о медицине и различного рода заболеваниях сначала для журнала «Сайенс», а потом для газеты «Нью-Йорк таймс» и даже писала что-то о гриппе. Но темы пандемии 1918 года не касалась никогда.

И сейчас, оглядываясь в прошлое, я до сих пор не пойму причин подобного невежества. Ведь в сравнении с эпидемией 1918 года любая другая напасть за последние сто лет выглядит сущим пустяком. Болезнь была столь смертоносна, что, случись она в наши дни, от нее в течение всего лишь одного года погибло бы больше людей, чем от сердечнососудистых заболеваний, всех видов рака, инсультов, хронических легочных недугов, СПИДа и Альцгеймера, вместе взятых. Эта эпидемия повлияла на ход исторических событий в конце Первой мировой войны и за один год убила больше американцев, чем пали на полях сражений Первой и Второй мировых войн, в Корее и во Вьетнаме.

Грипп 1918 года затронул даже мою семью, как и семью моего мужа. Помню, отец настаивал на том, чтобы мы слушались нашего старого доктора, который пережил тот грипп и в результате пришел к выводу, что любое респираторное заболевание следует лечить исключительно с помощью эритромицина. Ребенком я принимала этот антибиотик каждый раз, когда у меня поднималась температура, хотя в большинстве случаев он оказывался совершенно бесполезен даже при обычных простудах. Но я, конечно же, не могла тогда понимать прямой связи между страхом, пережитым доктором в 1918 году, и его слепой верой в чудо-лекарство, разработанное несколько десятилетий спустя. Только став взрослой и разобравшись в последствиях чрезмерных доз антибиотиков, я со знанием дела развенчала отцовского доктора, показав всю иррациональность его метода.

Что до семьи мужа, то именно грипп определил судьбу ее членов. Мать моего мужа была еще совсем девчонкой, когда ее отец умер от вирусной инфекции, оставив супругу одну с четырьмя детьми на руках. Но тем не менее ни муж, ни я сама не осознавали до конца, что же на самом деле случилось с его дедом. Свекровь неизменно держалась версии, что ее отец скончался от воспаления легких, которое подхватил, работая в литейном цехе.

Теперь мне кажется более чем странным, что до определенного момента я не отдавала себе отчета в том, какая страшная эпидемия промчалась по всему миру в 1918 году, оставляя за собой горе и смерть, прикоснувшись своими ледяными пальцами практически к каждой семье. Но поняла я и другое: в своем невежестве я была далеко не одинока. Грипп 1918 года – одна из величайших загадок в истории – забыт даже профессиональными историками, которые часто не уделяют внимания вехам в развитии науки и техники, но почти никогда не обходят молчанием смертоносные эпидемии.

Для меня прозрение наступило в 1997 году, когда по заданию «Нью-Йорк таймс» я написала рецензию на удивительную статью, опубликованную в журнале «Сайенс». Эта работа, в которой описывались первые попытки воссоздать генетический код того вируса, открывала также путь к пониманию медицинской головоломки, не менее захватывающей, чем сама по себе история гриппа 1918 года. В ней смешались наука и политика, причем как в своих неприглядных, так и в наиболее выдающихся проявлениях. В этой истории говорилось о вирусе, который стал самым страшным убийцей, известным человечеству. И об ученых, для которых охота за вирусом стала предметом одержимости. А какая же история о разгадке тайны обходится без гениальных озарений и неожиданных поворотов сюжета?

Эту историю просто необходимо было поведать широкой публике не только как увлекательную, полную драматизма сагу, но и ради тех выводов, на которые она наталкивает. Решение этой загадки, вполне вероятно, поможет ученым спасти человечество, если этот вирус или нечто ему подобное снова нанесет удар по нашей планете.

1. Зловещий год

«Это детективная история. 80 лет назад в мире орудовал массовый убийца, правосудие над которым так и не свершилось. И все, что мы делаем до сих пор, – это пытаемся разыскать преступника».

Джеффри Таубенбергер, молекулярный патологоанатом

Когда в промозглые осенние дни началась эпидемия, сразу же пронесся слух, что это в ходе войны применили новое ужасное оружие. Болезнетворные бациллы якобы внедряла в таблетки аспирина немецкая фармацевтическая компания «Байер». Примешь пилюлю от головной боли – микробы расползутся по всему телу. И пиши пропало!

Нет, возражали другие, эпидемию занес в США немецкий корабль, который тайно, под прикрытием темноты прокрался в гавань Бостона и распылил микробы над городом. Эпидемия же началась в Бостоне, не так ли? Нашлась и свидетельница – пожилая дама якобы видела над портом грязное облако, которое ветром унесло в сторону доков.

Нет-нет! Это немецкая подводная лодка проникла к берегу в районе Бостона и высадила агентов, каждого из которых снабдили пузырьком с заразой. Они распространили ее потом в театрах и во время многочисленных митингов и мероприятий по сбору средств в поддержку нашей доблестной армии. Такую версию выдвинул подполковник Филипп С. Доун – начальник санитарной службы флота гражданских судов, переоборудованных в военных целях. А уж кому все знать, как не ему! Интервью с ним и опубликовала на первой полосе газета «Филадельфия инкваирер».

Уже скоро эпидемия проникла повсюду. Никто не мог чувствовать себя в безопасности.

В первую очередь жертвами становились молодые и здоровые. Еще сегодня вы ощущаете себя прекрасно – полным сил и неуязвимым для болячек. Вы энергично работаете в своей конторе. Или вяжете теплый шарф, чтобы отправить отважному солдату, который сражается на войне, «которая покончит со всеми войнами». Или же вы сами солдат-новобранец, который явился в лагерь для боевой подготовки, впервые в жизни оставив родной дом и семью.

Но затем вы вдруг ощущаете тупую головную боль. У вас могут воспалиться глаза. Появляется дрожь во всем теле, и вы спешите лечь в постель, чтобы свернуться в клубок. Но никакие одеяла не помогают согреться. Вы впадаете в беспокойный сон, в котором вам являются отвратительные кошмары, которые делаются все бредовее по мере того, как у вас продолжает подниматься температура. А выйдя на время из забытья, наполовину очнувшись, вы чувствуете боль в мышцах, гулкие удары пульса в голове, и неожиданно до вас начинает доходить, что, пока вы всем своим существом еще пытаетесь выкрикнуть немое «нет!», ваш организм шаг за шагом неумолимо приближается к смерти.

Это может занять несколько дней или всего несколько часов, но остановить развитие болезни не может уже ничто. Доктора и медсестры уже научились замечать приметы. Ваше лицо темнеет и становится коричневато-пурпурным. Вы начинаете харкать кровью. У вас чернеют стопы ног. И затем, когда конец приближается, каждый вдох уже дается с трудом. Окрашенная кровью слюна пузырится во рту. И вы умираете, то есть практически тонете, потому что ваши легкие наполняются красноватой жидкостью.

И когда врач проведет вскрытие, он обратит внимание, что ваши легкие отяжелели и разбухли, пропитавшись жидкостью насквозь, сделавшись бесполезными, как порезанная на куски печень.

Эпидемия 1918 года была названа гриппом, или инфлюэнцей, но с подобным гриппом человечество еще никогда не сталкивалось. Это больше напоминало сбывшееся библейское пророчество, нечто из «Откровения»[1]1
  «Откровение Иоанна Богослова» – название последней книги Нового Завета, известной также как «Апокалипсис».


[Закрыть], где говорится, что мир поразит сначала война, потом голод, а со снятием четвертой печати с книги, предсказывающей будущее, явится «конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад (будет) следовать за ним».

Мор начался в сентябре, а когда миновал, полмиллиона американцев легли в могилы. Но зараза распространилась и в самые отдаленные концы света. Некоторые поселения эскимосов потеряли девять жителей из десяти, то есть были практически полностью уничтожены. Погибли 20 процентов обитателей Западного Самоа. Но где бы он ни появлялся, вирус в первую очередь атаковал необычную для подобных случаев группу населения – молодых людей, которые, как правило, почти не подвержены инфекциям. График смертности напоминал букву W, верхние точки которой приходились на младенцев и малышей до пяти лет от роду, на семидесятилетних стариков и на людей в возрасте от 20 до 40 лет.

Дети становились сиротами, семьи распадались. Некоторые из тех, кто выжил, называли это небывалым в их жизни ужасом, о котором они зареклись даже упоминать впредь. Другие же пытались избавиться от воспоминаний, считая эпидемию просто одним из многих кошмаров, принесенных военным временем, вроде «окопной войны» или горчичного газа – иприта. Напасть пришла, когда мир уже и без того устал от войны. Она пронеслась по миру за несколько месяцев и закончилась вместе с войной. Исчезла она так же таинственно, как и появилась. И когда все осталось позади, оказалось, что человечество пережило болезнь, которая в считанные месяцы убила больше людей, чем любое другое заболевание в мировой истории.

Задумываясь о смертоносных инфекциях, мы в первую очередь вспоминаем о таких жутких заболеваниях, как СПИД, Эбола, сибирская язва и, конечно же, чума, издавна прозванная «Черной смертью». Нам представляются леденящие душу картины симптомов – гнойные язвы и ручьи крови из каждого органа. Или молодые люди, еще недавно обладавшие телами атлетов, превратившиеся в ходячие скелеты, передвигающиеся по улицам на иссохших конечностях, опираясь на костыли, сотрясаясь от озноба. А с некоторых пор нас беспокоит возможность биологической войны, оружием в которой могут стать искусственно созданные вирусы на основе комбинаций оспы и сибирской язвы или же оспы и Эболы. Мы также подозреваем, что загрязнение окружающей среды могло привести к тому, что где-то в одной из зон экологического бедствия как раз сейчас вызревает новая инфекция, которая готова в любой момент распространиться по планете, уничтожив всех нас.

Но простой грипп? Он же никогда не числился в списке смертельных напастей. Он представляется нам чем-то вполне заурядным и безобидным. Грипп посещает нас ежегодно, и каждый рано или поздно им заболевает. И если уж вы его подхватили, по-настоящему эффективных лекарств не существует. Но только кого это волнует? Почти все и так быстро выздоравливают, за исключением редких тяжелых случаев. Эта болезнь просто причиняет нам неудобства, когда примерно с неделю мы плохо себя чувствуем, и всего-то. Инфлюэнца не грозит смертью почти никому. И уж точно тем, кто молод и полон сил, у кого нет ни малейших причин опасаться ранней смерти и заболеваний.

Даже само название «инфлюэнца» содержит, как правило, намек на сезонный характер болезни. Слово это италь янское, и, согласно распространенной версии, его впервые применил сам к себе один заболевший итальянец в середине XVIII века. «Influenza di freddo» – так описал он причину своего недуга. В переводе: «Влияние холода».

Правда, и избежать гриппа считается практически невозможным. Он словно носится в воздухе, и мы мало что можем сделать, чтобы избежать инфекции. «Я знаю, как не заразиться СПИДом, – говорит Альфред Кросби, один из историков гриппа 1918 года, – но я понятия не имею, как не подцепить грипп».

И вероятно, именно потому, что грипп казался чем-то настолько обыденным, мир оказался не готов к потрясениям 1918 года. Это как сюжет из фантастического фильма ужасов, когда нормальный человек вдруг превращается в монстра-убийцу.

При появлении первых случаев врачи даже не хотели признавать это гриппом. «Нам казалось, что это какая-то новая болезнь», – говорили они. Одни стали сначала называть ее бронхопневмонией, другие предпочитали термин «эпидемическая респираторная инфекция». Высказывались предположения, что это разновидность холеры или тифа, лихорадки денге или ботулизма. Но большинство все же считали, что это просто пока не распознанное заболевание, чреватое пандемией. И даже те, кто сразу назвал его гриппом, оговаривались, что слово надо бы закавычить.

Один из способов рассказать историю гриппа 1918 года – это просто перечислить цифры и факты, то есть привести информацию, которая производит столь ошеломляющий эффект и мощное воздействие на умы, что может кому-то даже показаться неправдоподобной.

Сколько же всего заболело?

Более 25 процентов гражданского населения США.

А что же военнослужащие – те самые молодые и сильные мужчины, которые стали излюбленной мишенью вируса?

По данным военно-морского флота, в 1918 году гриппом переболело 40 процентов личного состава. Армия приводила приблизительную цифру в 36 процентов.

Каково было общее число умерших во всем мире?

Оценки рознятся от двадцати до более ста миллионов человек, но правды мы уже не узнаем никогда. Во многих странах, где свирепствовала эпидемия, статистика смертности не велась вообще, но даже в таких развитых государствах, как Соединенные Штаты, попытки подсчитывать число жертв осложнялись отсутствием методики тестирования, которая подтверждала бы, что человек умер именно от гриппа. Но даже если ориентироваться на самую низкую из приводимых цифр, количество погибших не может не потрясать. Для сравнения – к 1997 году СПИД унес 11,7 миллиона жизней. В Первую мировую войну в ходе боевых действий были убиты 9,2 миллиона человек, а общее число погибших составило 15 миллионов. На фронтах Второй мировой войны пали 15,9 миллиона. Историк Кросби заметил по этому поводу, что каково бы ни было в действительности общее число жертв гриппа 1918 года, неоспоримо одно: этот вирус «за сопоставимый период времени убил больше человеческих существ, чем любая другая болезнь за всю мировую историю».

Каков был уровень смертности?

Он в двадцать пять раз превышал смертность от обычных разновидностей инфлюэнцы. Этот грипп погубил 2,5 процента заболевших, тогда как от обычного гриппа умирает всего лишь 0,1 процента заразившихся. А поскольку в тот год инфекция охватила пятую часть всего населения земного шара, включая 28 процентов американцев, то число смертей просто ошеломляет. Количество умерших было так велико, что в 1918 году средняя продолжительность жизни в США сократилась сразу на 12 лет. Если бы подобный мор случился сейчас, сведя в могилу такой же процент американского населения, погибли бы полтора миллиона американцев.

Но одни лишь сухие цифры не в состоянии передать всего того ужаса и горя, в которые мир был повергнут в 1918 году, страха, ставшего частью повседневной жизни практически всех народов, каждого города и поселка, от огромных мегаполисов до захолустных хуторов.

И для многих, включая меня, все это стало абсолютным откровением. Например, известный историк Кросби – дружелюбный и по-медвежьи огромный, с белыми как снег волосами и короткой кустистой бородкой – однажды слонялся по библиотеке Университета штата Вашингтон, разглядывая полки с различного рода ежегодными альманахами. Подчиняясь безотчетному порыву, он взял ежегодник за 1917 год и посмотрел, какой была тогда средняя продолжительность жизни в США. Он запомнил, что она равнялась примерно 51 году. Потом сравнил эту цифру с показателями 1919 года. Статистика оказалась примерно такой же. И только потом ему пришло в голову проверить 1918 год. Продолжительность жизни составила всего 39 лет, рассказывает он. «Что за чертовщина? – подумал я. – Средняя продолжительность жизни упала до уровня пятидесятилетней давности». А потом до него дошло, чем это могло объясняться – эпидемией гриппа, которую пережил его собственный отец, никогда не делившийся с сыном подробностями. «Когда пытаешься общаться с людьми, которые через это прошли, они почему-то считают, что беда постигла исключительно их квартал или район», – отмечает Кросби. По странным причинам лишь немногие осознавали огромный масштаб и умопомрачительный охват, которые приняла эпидемия. Тогда Кросби подал заявку на стипендию Национального института здравоохранения, чтобы изучать пандемию 1918 года, и скоро стал лучшим в мире специалистом по этому полузабытому историческому явлению.

Тем не менее никто в точности не знает, где зародился грипп 1918 года и как именно этот штамм превратился в массового убийцу. Известно только, что он проявился сначала как самый обычный грипп, но потом претерпел трансформацию. Люди начали заражаться им еще весной 1918 года, мучились от озноба и высокой температуры около трех дней, но почти никто не умирал. Затем он исчез, чтобы осенью обрушиться вновь с мощью цунами.

Оглядываясь назад, медицинские эксперты теперь считают, что грипп 1918 года имел две стадии. Первая оказалась настолько заурядной, что о ней быстро забыли. Тогда еще никто не строил догадок о губительной эпидемии или о бактериологической войне. Но когда пришла вторая волна – это было нечто чудовищное, мало напоминавшее ту болезнь, которая была давно известна как инфлюэнца.

История начала первой стадии теряется во мраке времени. Это оказалось предупреждением, важность которого стала понятна лишь много позже. Болезнь воспринималась как пустяк в сравнении с горестями и разрушениями, принесенными полыхавшей в Европе войной. Но одному из первых городов, куда наведался грипп, даже эта стадия нанесла серьезный ущерб, потому что, не будучи пока смертоносным, недуг оказался очень заразным.

В феврале туристический сезон в Сан-Себастьяне в самом разгаре. Этот солнечный курорт на севере Испании казался бесконечно далеким от упорных и кровавых боев, которые сотрясали соседнюю Францию, до границы с которой – рукой подать. Зимний Сан-Себастьян был лучшим местом, чтобы забыть о сырых и холодных окопах, о рукопашных схватках с врагом по пояс в грязи. Здесь не велись постоянные разговоры об иприте, ядовитые зеленые облака которого немцы стали использовать как свое новое оружие. Каждый мог найти отдохновение в нейтральной стране, где дни стояли теплые, а ночи – мягкие и пронизанные ароматами цветов. Словом, ничто не напоминало здесь о той Европе, что была уже бесконечно истерзана «войной за то, чтобы навсегда покончить с войнами».

А потом в город пришел грипп. Казалось, беспокоиться не о чем. Всего три дня с высокой температурой, мигренью и болью во всем теле, а потом – выздоровление. Проблема же заключалась в том, как быстро болезнь распространялась. Почти каждый, кто вступал в контакт с инфицированным, буквально через два дня заболевал сам. И недуг поражал даже молодых и здоровых людей, а не только стариков и детей, которые, как правило, всегда становились первыми жертвами инфлюэнцы в прошлом.

Что предпринять? Если мир узнает об эпидемии в СанСебастьяне, на туристическом сезоне можно будет поставить крест. Кому захочется поехать отдыхать туда, где он сразу же сляжет с гриппом? Быть может, вспышку болезни удастся скрыть? – надеялись городские власти. Но напрасно – слухами земля полнится, и уже скоро туристы стали избегать Сан-Себастьян.

Примерно в то же время инфекция проникла в солдатские ряды, хотя никто пока не знал, каким образом. В марте от гриппа начали страдать бойцы 15-й американской кавалерийской бригады, переброшенной в Европу.

Прошло два месяца, и стало складываться впечатление, что эпидемия охватила всех. В Испании больных насчитывалось восемь миллионов, включая короля Альфонсо XIII. С гриппом слегла треть населения Мадрида, и многие правительственные учреждения вынуждены были закрыться. Перестали ходить даже трамваи. Но не надо думать, что первая волна гриппа накрыла только Испанию – она прокатилась по миру очень широко.

По свидетельству участников событий, в войсках ее прозвали «трехдневной лихоманкой». Один из них, Джон Акер, сержант 107-го обоза боеприпасов при 32-й дивизии Американских экспедиционных сил, в апреле отправил из Франции письмо, в котором сообщал: «Ее тут величают «трехдневной лихоманкой», но этим никого не обманешь, потому что иногда она тянется неделю или даже дольше. Заболевание наступает внезапно, и у больного температура подскакивает так, что ртуть едва не пробивает верхушку градусника, лицо краснеет, каждая косточка начинает болеть, а голова просто раскалывается. Так продолжается дня три-четыре, а потом, основательно пропотев, пациент выздоравливает, хотя «похмелье» может еще ощущаться неделю-другую».

Но во всем мире, к ужасу и возмущению самих испанцев, болезнь получила наименование испанского гриппа, или просто «испанки». Хотя той же весной 1918 года эпидемия распространилась в других европейских странах, в США и в Азии. Скорее всего название закрепилось по одной простой причине: поскольку Испания не воевала, газетные сообщения не подвергались там жесткой цензуре, как в государствах – участниках боевых действий. И потому разгул гриппа в Испании не удалось удержать в тайне в отличие от других европейских держав.

Как бы то ни было, но подлинные масштабы бедствия так и остались не выясненными до конца. В то время еще никто не требовал присылать властям донесения обо всех случаях заболевания гриппом – такая практика стала обязательной в США только после (и как последствие) второго этапа гриппа 1918 года. И уж тем более в военное время всем казалось пустой тратой времени и бумаги вести статистику того, что считалось лишь обычным недомоганием. Поэтому доклады о проявлениях раннего гриппа писались лишь эпизодически, и авторами их были в основном врачи, практиковавшие в тюрьмах, в военных лагерях и на некоторых оборонных предприятиях, где попросту фиксировали число «прогулов по болезни». Не предпринималось ни малейших попыток хоть как-то систематизировать эти данные, чтобы проследить развитие эпидемии.

Сохранилось, например, донесение, что только в марте более тысячи рабочих заводов «Форд мотор компани» не вышли на работу по причине гриппа. 500 из 1900 заключенных тюрьмы Сан-Квентин переболели им в апреле и мае. 4 мая эпидемия добралась до Кэмп-Фанстона (ныне Форт-Райли) в Канзасе, где проходили подготовку 20 000 рекрутов. В течение мая и июня болезнь прокатилась по доброй дюжине армейских лагерей в США, но это никого не насторожило. В конце концов, разве не естественно было ожидать возникновения очагов простуды и гриппа в местах, где в тесноте жили тысячи мужчин, легко передавая инфекцию друг другу?

В апреле 1918 года грипп ударил по Франции, где от него наряду с британскими, американскими и французскими военнослужащими пострадало гражданское население. Месяцем позже инфекция пересекла пролив и проявила себя в Англии, где ее не избежал и сам король Георг V. Пик английской эпидемии пришелся на июнь, когда болезнь уже обнаружила себя в Китае и Японии. В Азии ее тоже легкомысленно окрестили «трехдневным недугом» или «борцовской лихорадкой».

Неудивительно, что массовая заболеваемость отразилась даже на ходе боевых действий. Солдат на фронтах Первой мировой грипп поражал в таких количествах, что некоторые командиры жаловались на совершенную невозможность проводить какие-либо операции.

В мае корабли «великого флота» короля Георга три недели попросту не могли выйти в море, поскольку 10 313 моряков числились заболевшими. На 30 июня командование 29-й дивизии британской армии планировало атаку на Ла Беке, но отложило ее из-за повальной эпидемии гриппа.

Генерал Эрих фон Людендорф, возглавлявший наиболее прославленные наступательные операции немцев, жаловался, что грипп или «фламандская лихорадка», как его называли в Германии, нарушила все его планы. Мало того, что солдатам на фронте приходилось страдать от голода, холода и сырости, прокладывая себе путь по полям, покрытым таким слоем грязи, что в ней тонули даже танки, жаловался Людендорф, так теперь на их головы свалился еще и грипп, который ослаблял бойцов физически и подавлял морально. Именно грипп, утверждал он, стал одним из факторов провала его июльского наступления – блестящего плана, осуществление которого почти гарантировало победу Германии в этой войне.

Раздражали его и постоянные жалобы подчиненных на последствия гриппа. «Не было ничего тоскливее, чем каждое утро выслушивать доклады начальников штабов, называвших число заболевших и плакавшихся по поводу слабости своих дивизий».

И все же, хотя эпидемия охватила той весной почти всю планету, оставались огромные территории, совершенно ею не затронутые. Большая часть Африки, почти вся Латинская Америка и Канада тогда не пострадали совсем. А с приходом лета даже в тех странах, где грипп распространился шире всего, наступила передышка. Казалось, что грипп исчез бесследно и навсегда.

Но прошло всего несколько месяцев, и он вернулся, чтобы отомстить за легкомысленное к себе отношение.

Он снова атаковал весь мир, но начал с тех мест, где до тех пор практически не знали, что это такое. Вторая волна пандемии 1918 года оставалась все такой же заразной. Но на этот раз она была еще и убийственной. Ее путь позже удалось отследить, когда демографы установили регионы с необычно высоким уровнем смертности среди взрослых, но еще очень молодых людей. Как отмечал историк медицины и географ из Университета Северной Каролины Джеральд Пайл, к августу заболевание «оставило свой черный след среди населения Индостана, ЮгоВосточной Азии, Японии, Китая, значительной части Карибского бассейна и в некоторых странах Центральной и Южной Америки».

И хотя при этом примерно 20 процентов жертв переносили инфекцию легко и вскоре полностью выздоравливали, у остальных развивалось одно из двух поистине ужасных заболеваний. Первую категорию составляли пациенты, которых болезнь сводила в могилу очень быстро, потому что их легкие наполнялись жидкостью, все больше затруднявшей дыхание. Они умирали всего за несколько дней или даже часов в лихорадочном бреду от высокой температуры, жадно ловя ртами воздух и под конец впадая в беспамятство. У второй категории начало заболевания протекало как обычный грипп с ознобом, жаром, мышечными болями, но без видимой угрозы для жизни. И лишь на четвертый или пятый день бактерии все же находили путь к их уже поврежденным легким и вызывали пневмонию, от которой люди либо умирали, либо оправлялись мучительно и долго.

В США вторая стадия гриппа пришла через Бостон, зародившись сначала среди экипажа одного из судов, пришвартовавшихся в августе к причалу «Содружества наций» местного порта. По иронии судьбы матросы были всего лишь транзитниками, участниками широкомасштабных перевозок солдат туда, где шла война, изменившая повседневную жизнь каждого.

К тому времени война в той или иной степени затронула уже всю страну. Ни один мужчина не хотел оставаться в стороне, и слово «уклонист» превратилось в самое тяжкое из оскорблений. Четверть дееспособных американцев записались в добровольцы, а остававшиеся дома жили с чувством стыда, сконфуженно объясняя всем, что их не взяли на фронт только по состоянию здоровья. Женщины видели свою миссию в том, чтобы ежедневно посещать раненых в госпиталях, а также собирать корзины с цветами и сладостями или перевязочный материал для войск, отправлявшихся за границу.

А потом вдруг заболели моряки в Бостоне.

28 августа с гриппом слегли восемь матросов. На следующий день их стало 58. Еще через три дня число возросло до 81. Спустя неделю насчитывалось 119 случаев, и именно тогда в городскую больницу поступил первый пациент из штатских.

И смерть не заставила себя ждать слишком долго. 8 сентября от гриппа в Бостоне умерли сразу трое: военный моряк, матрос торгового флота и представитель гражданского населения.

В тот же день грипп проник в Форт-Девенс, расположенный всего в тридцати милях от Бостона в том же штате Массачусетс.

И всего лишь за ночь Форт-Девенс превратился в место, где воцарился подлинный ад. Один из приписанных к этому военному лагерю докторов написал приятелю письмо, исполненное отчаяния при виде вышедшей из-под контроля эпидемии. Письмо датировано 29 сентября 1918 года и подписано только именем – Рой. Фамилия этого человека и его дальнейшая судьба остались никому не известными. Письмо же было обнаружено только через 60 лет в каком-то сундуке в Детройте, а в декабре 1979 года опубликовано в «Британском медицинском журнале», куда его переслал шотландский врач Н.Р. Грист из Университета Глазго, разглядевший в этом послании грозное предостережение.

Рой писал: «Лагерь в Девенсе находится рядом с Бостоном, и в нем живут примерно 50 тысяч человек – или, вернее будет сказать, жили до того, как разразилась эта страшная эпидемия». Грипп был занесен в лагерь четырьмя неделями ранее, добавлял он, «и распространился так ужасающе быстро, что личный состав полностью деморализован, а вся подготовительная программа полностью приостановлена до нормализации обстановки. Наложен строжайший запрет на любые контакты рекрутов между собой».

Начало заболевания внешне напоминает обычную инфлюэнцу, пояснял Рой. Но когда солдат доставляют в местный военный госпиталь, «у них скоротечно развивается самый зловещий вид воспаления легких из всех известных медицинской науке. Через два часа после прибытия у них на скулах выступают красноватые пятна, а еще через несколько часов можно наблюдать, как цианоз начинает распространяться от ушей по всему лицу до такой степени, что белого мужчину невозможно потом отличить от негра.

После этого скоро наступает смерть. Дыхание становится все более затрудненным, и пациент умирает от удушья. Это ужасно. Можно перенести вид смерти одного, двух или даже двадцати человек, но эти бедняги дохнут как мухи, и подобное зрелище просто сводит с ума. В среднем мы регистрируем сейчас примерно сто летальных исходов в день, но их число продолжает расти».

В проблему превратилось само по себе избавление от скопившихся трупов. «Пришлось пустить спецпоезда, чтобы вывозить мертвых, – писал Рой. – Гробов не подвозили несколько дней, а тела все скапливались, и, заходя в морг (он как раз позади моей палаты), мы не раз могли созерцать несчастных мальчиков, уложенных длинными рядами. Такого не увидишь даже после самого яростного боя во Франции. Потом под морги освободили самые большие казармы, и едва ли кто-то мог бы остаться равнодушным, если бы ему довелось пройти вдоль трупов, облаченных в мундиры и складированных штабелями по двое. Нам в помощь до сих пор никого не прислали, и потому мы встаем в половине шестого утра, работаем без перерывов до половины десятого вечера и идем отсыпаться, чтобы назавтра все повторилось».