Текст книги "Грипп. В поисках смертельного вируса"

Но прежде всего Хултин решил осторожно прощупать почву в университете. Он встретился со своим факультетским куратором Альбертом Макки – вирусологом и по совместительству преподавателем микробиологии, который тоже присутствовал на обеде с Хэйлом. Не вдаваясь пока в детали плана, Хултин просто спросил Макки, запомнились ли ему слова Хэйла. Оказалось, что запомнились, и куратор посчитал это весьма любопытной идеей. Тогда Хултин (о, как же небрежно он задал этот вопрос!) неожиданно спросил: «А что, если я возьмусь за такой проект?» По воспоминаниям Хултина, его куратор вообще был человеком, который никогда без причины не отвергал ни один предложенный проект, и он ответил: «Конечно. Почему бы тебе не обдумать все хорошенько?»

Два дня спустя Хултин снова явился в кабинет Макки, чтобы изложить свой план в подробностях. «Я рассказал ему, что у меня есть друг, который знает практически всех жителей полуострова Сьюард. Поведал историю о том, как мы там работали вместе», – вспоминал Хултин. Еще более заинтригованный Макки дал разрешение начать разработку проекта, чтобы подготовить обоснование, весомо показывающее его значимость и осуществимость.

Первым шагом, естественно, стало письмо, адресованное Гейсту, в котором Хултин излагал идею поисков в вечной мерзлоте останков жертв гриппа 1918 года и спрашивал совета, как заручиться списками погибших тогда людей. Хултин догадывался, что обращаться следовало к христианским миссионерам, но нуждался в помощи, чтобы определить, к кому из них именно.

Ответ от Гейста пришел очень скоро. Он предлагал свое содействие и обещал предоставить имена и адреса. В своих письмах к миссионерам Хултин мог смело ссылаться на него.

На это ушла вся зима. По вечерам Хултин сидел дома и писал свои обращения. Постепенно стали прибывать ответы на них. Некоторые миссионеры писали, что никаких списков у них не сохранилось. Напасть 1918 года обрушилась неожиданно, погубив в некоторых деревнях до девяноста процентов эскимосов, но не пощадила она и сотрудников христианских миссий. А у тех, кто выжил, не оставалось времени на записи. У них были более насущные заботы: похоронить умерших и позаботиться об осиротевших детях. О ведении статистики смертности не приходилось в таких условиях и думать.

Ведя переписку с миссионерами, Хултин параллельно собирал информацию о вечной мерзлоте на Аляске. В этом ему очень помог зять главы отделения микробиологии Роджера Портера, который был конгрессменом и получил для Хултина доступ к армейским метеорологическим архивам, где хранились сводки температур воздуха и поверхности земли по замерам, делавшимся ежемесячно много десятилетий подряд. «Имея такие подробные данные, я мог сам обозначить на картах зоны вечной мерзлоты», – говорил Хултин.

В итоге, сложив все детали мозаики вместе, он смог разработать план. «Сначала мне стали известны все миссии, сохранившие списки погибших. Потом я сопоставил их расположение с картой зон вечной мерзлоты и понял, что поиски можно вести только в трех местах. Это были всего лишь три поселения, где имелись списки умерших от гриппа, а тела погребли в вечной мерзлоте».

К этому моменту уже прошел целый год, и наступила пора обеспечить финансирование экспедиции на Аляску. В марте Хултин подал заявку в Национальный институт здравоохранения с просьбой выделить на свой проект необходимые средства. «Миновал месяц, но ответа я не получил», – жаловался он. Потом прошел еще месяц и еще один. Молчание. Тогда письмо в институт направил Роджер Портер, интересуясь причиной проволочки с ответом. На это последовала отписка в том смысле, что за грантами обращаются многие ученые, и заявка Хултина будет рассмотрена, и решение принято, когда подойдет его очередь.

Рассерженный Портер связался с зятем-конгрессменом, чтобы тот установил истинную причину задержки. И вот тут-то и выяснилось, что армейские медики с подачи чиновников Национального института здравоохранения присвоили идею Хултина, планируя собственную экс педицию на Аляску с точно такой же целью. Разница заключалась в том, что армейская операция был засекречена под кодовым названием «Проект Джордж» и, как потом установил Хултин, на ее осуществление из бюджета выделялось 300 тысяч долларов. Однако неприятное открытие, что его идею так беззастенчиво украли, только усилило стремление Хултина осуществить свой план и обставить в этой игре армейских наглецов.

«Как только выяснились эти подробности, – вспоминал он, – Роджер Портер направился прямиком в финансовый отдел Университета Айовы и запросил 10 тысяч долларов на наше предприятие. Деньги ему выдали незамедлительно, и уже через пару дней мы были в пути. Прекрасно понимая, что при своих необъятных ресурсах военные могут попасть на Аляску очень быстро, мы должны были тем не менее опередить их».

Группа состояла из Хултина, Макки и Джека Лэйтона – патологоанатома Университета Айовы. Встречу с Гейстом назначили в Фэрбэнксе. Совместными усилиями эти люди надеялись взять образцы тканей из замороженных тел жертв гриппа 1918 года и доставить в свою лабораторию его живой вирус.

Из Айовы в Фэрбэнкс группа летела через Сан-Франциско и Сиэтл. При себе у них были термосы с широкими горлышками, наполненные сухим льдом. Ученые надеялись поместить взятые образцы в термосы и в замороженном виде привезти домой.

Они прибыли в Фэрбэнкс в начале июня и остановились в том же университетском общежитии, что по-прежнему стоило им пятьдесят центов за ночь. Было решено, что на разведку отправится Хултин, который сначала сам посетит все три места, где все еще существовала возможность обнаружить тела жертв гриппа сохранившимися в вечной мерзлоте. Если ему удастся найти не тронутые тленом тела, он телеграммой вызовет на подмогу остальных. В отдаленные деревни его доставит пилот на легком одномоторном самолете.

Однако стоило им оказаться в Фэрбэнксе, как небо затянули темно-серые тучи и пошел дождь. Их расстройству не было предела. В такую погоду даже легкий самолет не смог бы приземлиться на узкую прибрежную полосу. Оставалось надеяться, что дождь кончится, и молиться, чтобы это случилось как можно скорее.

Но с неба продолжало лить, причем не только в Фэрбэнксе, но и почти по всей Аляске. День за днем наша четверка болталась по городу, не зная, как убить время. И каждое утро они просыпались под стук капель дождя по крыше. Дороги окончательно развезло, тундра превратилась в сплошное болото. Дождь и не думал прекращаться.

А однажды утром они обнаружили новую проблему. Планировалось, что образцы замороженных легочных тканей они смогут доставить в Айову в сухом льду, которым были наполнены стерильные сосуды-термосы. Но ожидание погоды затянулось, и лед начал постепенно испаряться.

«Чем дольше мы ждали, тем легче на вес становились наши термосы, – рассказывал Хултин. – Прошло всего около двух недель, и от сухого льда почти ничего не осталось. А попробуйте-ка найти сухой лед на Аляске! Задача не из легких».

Они стали искать возможного поставщика, но безуспешно. Затем ломали себе головы, существует ли другой способ доставки образцов домой в замороженном виде, но ничего не могли придумать.

«Нам уже казалось, что надвигается катастрофа, – вспоминал Хултин, который затем сам нашел неожиданное решение проблемы. – Помню, я сидел в глубокой подавленности. А потом вдруг вспомнил, что огнетушители на углекислом газе при использовании выпускают струю белого вещества, которое и было сухим льдом, но в форме мелкого порошка».

От радости он чуть не заорал в голос, настолько все оказалось просто. И выход из положения выглядел идеальным. Его товарищи тоже заметно приободрились, и все вместе они отправились в ближайшую пожарную часть, чтобы узнать, где достать огнетушители. Там им дали адрес магазина, в котором их можно было приобрести в любом количестве. Нужно купить как можно больше, решили они, но так, чтобы иметь возможность доставить их через тундру. Они обзавелись шестью. Все были небольшие, за исключением одного – огромного и весившего почти тридцать фунтов. По крайней мере от одной проблемы они таким образом избавились.

Но только к концу второй недели тучи над Фэрбэнксом рассеялись, и установилась ясная, даже солнечная погода. Хултин сумел наконец отправиться на поиски уцелевших в мерзлоте жертв гриппа 1918 года.

Позднее он описывал это как «одно из самых сложных дел, какими пришлось заниматься в жизни».

Хултин совершил перелет в Ном – портовый город и самый первый населенный пункт на Аляске, пораженный эпидемией 1918 года. Там было все необходимое: вечная мерзлота, крупная лютеранская миссия с аккуратно ведшимся регистром смертей и кладбище, где осенью 1918 года хоронили погибших от гриппа людей. «По крайней мере на бумаге все выглядело многообещающе», – отмечал Хултин.

Но при первом же взгляде на кладбище ему пришлось испытать глубокое разочарование.

«Описание погоста, которое мне доводилось читать, совершенно не походило на картину, открывшуюся моим глазам», – рассказывал он. Через Ном протекала река, и за тридцать четыре года со времени эпидемии ее русло так сильно отклонилось в сторону, что подошло вплотную к массовому захоронению. Край кладбища оказался берегом реки, и шансы, что земля там оставалась промерзшей, равнялись практически нулю. «Для проверки я выкопал яму рядом с могилой. Вечной мерзлоты как не бывало», – вспоминал Хултин. Ему не оставалось ничего, кроме как двигаться дальше.

Позже Хултин узнал, что «секретная» армейская группа тоже побывала на кладбище в Номе через десять дней после него. Они прибыли с помпой на транспортных самолетах ВВС, доставив даже дизельные генераторы для работы морозильных камер, и разбили целый лагерь. А потом принялись копать. Но и им не потребовалось много времени, чтобы обнаружить – от жертв инфлюэнцы 1918 года в этом месте остались лишь бесполезные для науки скелеты. Как только растаяла вечная мерзлота, тела начали разлагаться, и на них не было уже никаких тканей, в которых мог бы затаиться вирус.

Одним из участников той армейской экспедиции был Морис Хиллман, известный вирусолог, который позднее возглавил Институт Мерка в Уэст-Пойнте, штат Пенсильвания, – исследовательский центр, принадлежавший фармацевтическому гиганту «Мерк и Ко». А в то время Хиллман работал в армейском Институте Уолтера Рида в Вашингтоне, где его основной задачей было изучение пандемии гриппа 1918 года с целью предотвращения ее возможного повторения. Он отправился в Ном, и его воспоминания сходны с тем, что описывал Хултин:

«Тела находились на той стадии разложения, что обнаружить в них живой вирус не представлялось возможным, – писал Хиллман, не слишком, впрочем, удивленный. – Что такое «вечная мерзлота»? Она вполне описывается этими двумя словами и представляет собой навсегда промерзшую землю. Но периодически происходят оттепели, и одним летом почва может оттаять на два фута, а следующим – уже на шесть или даже восемь футов. А за такой долгий период времени сменилось несколько циклов теплой погоды. К тому же жертв не обязательно должны были захоронить на большой глубине, где вечная мерзлота присутствует всегда. И в этом заключалась для нас основная проблема».

Армейской экспедиции поневоле пришлось обосноваться в Номе, где только и можно было разместить громоздкие генераторы для холодильников. У Хултина такого ограничения не было, поскольку он собирался сохранить взятые образцы в портативных термосах с сухим льдом. А потому, пока военные все еще ковырялись в Номе, Хултин уже вылетел к следующей точке – небольшому городку Уэйлс, самому западному поселению Американского континента, отделенному от Сибири лишь Беринговым проливом.

Взлетев из Нома при низкой облачности и погодных условиях, которые выглядели все более и более неблагоприятными, пилот следовал вдоль береговой линии, держа машину всего в нескольких сотнях футов над землей. И по мере того как туман сгущался, лететь приходилось все ниже и ниже. Через сорок минут после вылета из Нома летчик начал высматривать известный ему наземный ориентир – хижину на вершине берегового утеса.

«Мы делали заход за заходом, но он по-прежнему не мог разглядеть хижины, принужденный каждый раз пролетать все ближе к краю скалы, – вспоминал Хултин. – И конечно же, в результате мы чуть не врезались в этот домик. В последний момент пилот резко взял штурвал на себя, чем спас жизни нам обоим. Мы разминулись с крышей в каких-нибудь пятнадцати или двадцати футах. Причем сам летчик испытал такое потрясение, что тут же развернулся и направил самолет обратно в Ном, несмотря на плотный слой тумана и необходимость держаться совсем низко над берегом».

На следующий день они предприняли новую попытку. Туман рассеялся, и Хултин мог сполна насладиться великолепными видами. Но на этот раз на подлете к Уэйлсу мотор самолета вдруг начал чихать, а потом окончательно заглох.

«Наступила тишина, которую трудно описать иначе как тревожную, – рассказывал Хултин. – Но пилот заверил меня, что мы сейчас приземлимся и он приладит провод, который, по всей вероятности, слетел со свечи зажигания. Как я понял, ему это было не впервой, и он умел устранять такие неисправности. Казалось бы, в подобный момент мне полагалось испугаться, но я наслушался таких историй о приключениях летчиков, что приобрел несокрушимую уверенность в их способности выбраться из любой переделки. Поэтому я лишь осторожно поинтересовался, в каком именно месте он собирался совершить посадку. В округе же, насколько хватало глаз, не было видно ничего, кроме неприветливых темных скал. «Где-то поблизости должно быть замерзшее озеро», – сказал пилот. И точно – вскоре даже я мог видеть небольшую белую точку в двух тысячах футов у себя под ногами. Когда же самолет вошел в вираж, двигатель неожиданно завелся. «Отлично! Провод сам снова лег в нужное место», – обрадовался мой ас, но стоило ему выровнять машину и снова лечь на курс, как мотор фыркнул и заглох опять. Нужно ли объяснять, как долго тянулись для меня те последние примерно двадцать минут до момента, когда мы все же приземлились на пляже Уэйлса?»

Этот поселок сильно пострадал от эпидемии 1918 года, которая нагрянула сюда вскоре после того, как поразила Ном. Причем историю проникновения заболевания сюда излагали в нескольких версиях. Согласно одной из них, маленький мальчик умер, когда гостил у приятеля в соседней деревне. Отец отправился за телом и привез его в Уэйлс на собачьей упряжке в ноябре 1918 года. Причиной смерти паренька стал, разумеется, грипп, и, по мнению многих, именно так вирус попал в Уэйлс.

По другой легенде, почтальон, доставлявший сюда корреспонденцию из Нома, в пути заболел и умер. Растерявшиеся после потери хозяина собаки подняли громкий лай. Его через какое-то время услышали охотники, отыскали почтовые нарты и доставили в Уэйлс вместе с инфекцией.

Впрочем, оба эти варианта всегда представлялись Хултину маловероятными. Тело человека, умершего несколько дней назад, едва ли могло стать источником заболевания, распространявшегося воздушно-капельным путем. Только в 1998 году ему довелось услышать историю, которая показалась похожей на правду. Он тогда снова посетил поселение Бревиг на Аляске, выступив перед местными жителями с лекцией о гриппе. Когда он закончил, из зрительного зала к нему подошла женщина, рассказавшая, что выросла она в Уэйлсе и была праправнучкой того самого легендарного почтальона. Он действительно доставлял письма из Нома на собачьей упряжке и, по ее словам, однажды в пути заболел. Ему тем не менее удалось добраться до Уэйлса, где он умер только на следующий день. А всего неделей позже 178 из 396 обитателей поселка тоже были мертвы, став жертвами гриппа.

Но когда Хултин впервые прибыл в Уэйлс летом 1951 года, он знал только, что болезнь ударила по деревне со всей жестокостью. Он увидел крест, установленный над братской могилой, в которой лежали 178 умерших. И захоронили их в вечной мерзлоте на положенной глубине в шесть футов. Однако могила, первоначально располагавшаяся вдали от океана, теперь оказалась практически на крутом берегу над пляжем. За прошедшие годы волны сильно подмыли берег, и, глядя, как на обрыв падают теплые лучи солнца, Хултин сразу понял, что вечной мерзлоты не осталось и здесь. Чтобы подтвердить свою догадку, он начал копать. Земля легко поддавалась лопате. Это была еще одна неудача.

Теперь его последней надеждой оставался Бревиг. Только там еще был шанс обнаружить замороженные тела погибших от гриппа 1918 года людей.

Но для начала он столкнулся с другой проблемой. Покинуть Уэйлс сразу оказалось задачей невыполнимой, потому что со стороны Берингова пролива поднялся штормовой ветер и пилот никак не мог взлететь, разогнавшись по мягкому, расположенному в наклонной плоскости песку пляжа. Хултину и летчику пришлось задержаться там на несколько дней, томясь от нетерпения продолжить путь. Хултин в своем вечном поиске новой информации занимал себя разговорами с эскимосами, с интересом заглядывая в их крытые дерном жилища, опорами стен которых служили китовые ребра.

Когда же непогода чересчур затянулась, пилот все же отважился рискнуть и вылететь из поселка. Прямо на песке он прочертил трассу для взлета – извилистую траекторию, обходившую участки, где песок был особенно податлив. Потом они забрались в кабину, и летчик объяснил Хултину, что может произойти. «Мы наберем максимально возможную скорость, а потом повернем прямо навстречу ветру. Скорость должна оказаться достаточной, чтобы после некоторой ее потери на вираже нас подхватил встречный поток воздуха и поднял выше. В худшем случае мы всего лишь плюхнемся в воду, но эскимосы будут рядом, чтобы вытащить нас на берег».

И летчик выполнил намеченное – разогнал аэроплан, повернул против ветра и начал мучительно медленный подъем. Самолет шел так низко, что шасси несколько раз задели верхушки волн. «Я отлично слышал эти звуки: шлеп, шлеп, шлеп», – вспоминал Хултин. Но авантюра увенчалась успехом, и они направились в сторону Бревига.

Береговая полоса у самого Бревига была такой узкой и неровной, что приземлиться там не удалось. Аэроплану пришлось сесть в районе более крупного поселка Теллер, находившегося в шести милях оттуда, где песок на пляже оказался более плотно спрессованным. Их встретили эскимосы и доставили Хултина на лодке из моржовых шкур через пролив непосредственно в Теллер. Судно было в пятнадцать футов длиной и в шесть шириной. Оборудованное подвесным мотором, оно брало на борт до семи человек.

«Оттуда я добрался до Бревига и представился главе миссии по имени Отис Ли, – продолжал свой рассказ Хултин. – Он не ожидал моего появления, поскольку предупредить его не было никакой возможности. Так что я просто свалился как снег на голову. Но человеком он оказался весьма дружелюбным, и я поселился вместе с ним и его женой в старом здании миссии». Это была деревянная постройка, возведенная на вечной мерзлоте, но исходившее от дома тепло постепенно смягчило почву, и он основательно просел – в нем даже полы были заметно неровными.

Хултину не терпелось взглянуть на братскую могилу в Бревиге, и когда он наконец увидел ее – тридцати футов в длину, помеченную крестами с обеих сторон, – то сразу понял, что обнаружил место, где вечная мерзлота должна была сохраниться. А значит, появлялся долгожданный шанс найти по-прежнему замороженные тела жертв гриппа 1918 года.

В ноябре 1918 года из 80 человек взрослого населения Бревига 72 умерли от инфлюэнцы. Погибших оказалось так много, что даже их похороны превратились в большую проблему. Целых два месяца смерзшиеся трупы оставались непогребенными, являя собой безмолвную демонстрацию яростной мощи вируса. Даже если бы в округе нашлось достаточное число здоровых мужчин, чтобы вырыть могилу, это оказалось бы непосильной задачей. Вечная мерзлота была крепка как камень. И тогда территориальная администрация Аляски наняла бригаду шахтеров-золотодобытчиков из Нома, располагавших необходимым оборудованием. По условиям заключенного договора могиле надлежало иметь глубину как минимум шесть футов.

В Бревиг шахтеры прибыли только в январе 1919 года, привезя с собой парогенератор – машину, превращавшую воду в горячий пар, который затем направлялся в нужное место по специальной трубе. Рабочие, кроме того, вбили в мерзлоту дополнительные трубки, с помощью которых оттаивали участок за участком, где после этого можно было начинать копать. Когда могилу вырыли, в нее поместили все 72 трупа, забросали сверху землей и пометили двумя крестами.

А основное двухэтажное здание христианской миссии, в котором было шесть комнат, превратили в приют для сирот из Бревига и других окрестных деревень. Вскоре там нашли пристанище более сотни детишек, чьи родители так неожиданно для всех погибли от гриппа 1918 года.

* * *

Но для Хултина Бревиг в 1951 году казался тем самым местом, которое он так долго искал. Исполненный надежд, он обратился к Отису Ли за поддержкой.

«Я сказал Ли, что мне необходимо разрешение, чтобы взяться за работу, – рассказывал Хултин. – Тогда он созвал поселковый совет, сообщив его членам, зачем я приехал и насколько важна моя задача. Среди них оказались трое выживших в 1918 году», то есть трое их тех восьми человек, которых грипп не убил. «Через переводчика я попросил каждого из них вспомнить, что они пережили в ноябре 1918 года. Они выполнили мою просьбу, после чего я сказал: “Теперь появилась возможность сделать так, чтобы такое никогда больше не повторилось. Но для этого вы должны мне помочь. Если вы позволите мне вскрыть могилу, я постараюсь найти нужные образцы. А как только у нас появится вирус, мы сможем создать вакцину. И если болезнь посетит вас снова, она будет вам уже не страшна. Никто больше от нее не умрет”».

Совет дал Хултину разрешение, и на следующий день он начал работу с помощью кирки и лопаты.

«Я начал с самого центра могилы, но, углубившись всего на три фута, уперся в вечную мерзлоту».

Хултин на личном опыте убедился, как тяжело копать промороженный грунт. Он работал один, а почва оказалась так тверда, что кирка беспомощно отскакивала от нее. Лопата была и вовсе бесполезна. Эскимосы наблюдали со стороны, но помощи не предлагали. Хултин обдумал возникшую проблему и понял, что сможет проникнуть глубже, только если сумеет прогреть почву и заставит ее немного оттаять. А единственным методом добиться этого был костер. Тогда он собрал на берегу обломки плавника, добавил все куски дерева и ветки, какие только смог найти, и развел огонь. Через какое-то время пламя действительно смягчило землю, и это позволило Хултину углубиться на два дюйма. Он развел костер опять, и снова два дюйма мерзлоты поддались под его напором.

Затем в работе Хултина появилось нечто вроде системы. Он разводил костер на одном краю будущей ямы и прогревал там почву. А потом вгрызался на пару дюймов, пока другой костер оттаивал землю на противоположном краю. Так он и переходил туда и обратно, с одного края на другой. Отверстие в земле стало постепенно расти и через какое-то время уже действительно напоминало яму, а не чуть заметное углубление. Но затем снова возникли осложнения.

«По мере того как я уходил в почву все глубже, появилась необходимость обеспечивать доступ внутрь воздуха и отводить в сторону дым», – рассказывал он. Для горения костру был необходим приток кислорода, а дым мешал работать. Но и это оказалось еще не все. Пламя теперь отогревало почву не только снизу, но и по бокам ямы, откуда начинала обильно капать вода, которая норовила погасить костер. И чем глубже он зарывался, тем более разреженным становился воздух в яме, и костры горели все хуже и хуже.

Но Хултина было уже не остановить никаким трудностям. Пламя то и дело гасло. Он ковырялся в грязи и глинистой слизи. Дым ел глаза и заполнял легкие. Но он упрямо рыл, работая по шестнадцать – восемнадцать часов в сутки, сполна используя достоинства полярного лета, когда солнце практически вообще не заходит. Ему потребовалось четыре дня, чтобы яма достигла шести футов в длину, трех в ширину и шести в глубину. И внезапно он обнаружил жертву эпидемии.

Первое, что он увидел, была голова с черными, заплетенными в косички волосами и ярко-красными бантами. «Это была девочка лет шести или, быть может, десяти», – запомнилось Хултину. На ней было серебристо-серое платьице, в котором она и умерла. «Я еще немного очистил голову, чтобы оценить степень ее сохранности, но потом остановился». Хултин понял, что настало время вызвать из Фэрбэнкса остальных членов группы и продолжать работу с их помощью.

Они прибыли через два дня. Им тоже пришлось приземлиться в Теллере в шести милях от нужного места. С собой у них были все шесть огнетушителей, включая и большой. Хултин явился встречать их и, как самый молодой член команды, вызвался тащить огромный огнетушитель по тундре на себе. Задача оказалась не из легких. От недавно прошедшего дождя почва напоминала пропитанную водой губку. К тому же за лето в тундре обильно разрослись мох и трава, затрудняя движение даже налегке. А огнетушитель был громоздкий и неудобный для переноски. Хултин соорудил нечто вроде деревянного каркаса, как для рюкзака, и, взвалив огнетушитель на спину, медленно пошел вперед, с каждым шагом чуть ли не по колено проваливаясь в травяной ковер. «Я шел и утопал, шел и утопал под тяжестью треклятого огнетушителя. Едва ли мне было когда-нибудь еще так тяжело», – признавался он потом.

Но тут на помощь пришел Отис Ли. Миссионер привязал к своему трактору лодку-плоскодонку и догнал путешественников на полдороге. Разместив их самих и все оборудование в лодке, он быстро дотащил ее на буксире до Бревига.

Четверо мужчин нашли себе пристанище в единственном классе деревенской школы, где спали на уложенных на пол надувных матрацах. На следующее утро, едва проснувшись, они отправились к захоронению и все вместе принялись копать. Им повезло. Внезапно установилась идеальная погода – солнечная и теплая. Воздух сам по себе прогревал мерзлоту, и ученым больше не пришлось разводить костров. Кирками и лопатами они теперь быстро расширили зону раскопок до двадцати пяти футов в длину и семи в глубину. После тела девочки удалось обнаружить еще четыре хорошо сохранившихся трупа. На этом решили остановиться. «Материала у нас было теперь больше чем достаточно», – заключил Хултин. Настала пора взять у мертвецов образцы тканей легких. Если вирус еще можно было найти в принципе, искать его следовало прежде всего там.

Таким образом, наша научная группа готовилась взрезать замороженные тела, в которых все еще мог таиться самый смертоносный из известных ученым вирусов. А между тем они вполне могли выпустить на свободу и пустить гулять по миру новую пандемию гриппа. Они ведь понятия не имели, в каком виде обнаружат вирус. Впрочем, цель экспедиции в том и заключалась, чтобы оживить его.

В то время еще не существовало ни национальных, ни международных органов, которые бы диктовали правила безопасности при проведении подобных манипуляций со смертельно опасными инфекциями. Не были разработаны юридические и этические нормы, которые могли бы защитить эскимосов Бревига да и весь остальной мир от потенциальной катастрофы. Наши герои действовали на свой страх и риск. Их интересовала только наука. Вместо того чтобы беспокоиться, как бы не подхватить от трупов смертельную заразу, они волновались лишь о том, что сами могут занести в могилу посторонние вирусы или бактерии. При этом Хултин считал опасность «минимальной», потому что они очень осторожно делали срезы тканей замороженных легких и помещали их в стерильные контейнеры. «Нам казалось, что по-настоящему рискованный этап наступит позже, уже при работе в лаборатории», – добавлял он.

Когда они очищали тела в глубине могилы, то надевали перчатки и медицинские маски, прикрывавшие рты и носы, а потом стерилизовали хирургические инструменты, чтобы не загрязнить взятые образцы. Эскимосов же вообще попросили держаться на это время подальше от захоронения. Но этим меры предосторожности и ограничивались. Они упрямо делали свою работу в радостной уверенности, что на практике осуществляют эксперимент, гипотетически предложенный Хэйлом. Они думали только о том, как взять образцы и доставить в Айову, где их можно будет изучить в лабораторных условиях.

«Напомню, что в 1951 году я был все еще студентом, – объяснял потом Хултин. – Я мало что знал о распространении инфекций, но чувствовал себя спокойно. В конце концов, с нами был профессор-вирусолог, который в случае чего защитил бы нас. Конечно, мы предостерегались в соответствии с принятыми в то время стандартами, но совершенно не опасались заразиться сами. Не помню, чтобы мы хотя бы секунду колебались, прежде чем приступить к вскрытию». Макки, добавлял Хултин, «уже лет двадцать имел дело с вирусами гриппа и другими микроорганизмами, но и он нисколько не опасался».

И хотя меры предосторожности, которые ученые использовали в 1951 году, выглядят сейчас примитивными, «тогда мы едва ли могли сделать больше». И только много лет спустя Хултин содрогнулся от ужаса, впервые поняв: «Нам надо было гораздо больше беспокоиться о том, чтобы снова не выпустить джинна пандемии из бутылки».

У них ушло два с половиной дня на полную очистку четырех тел от грязи. Приступив к вскрытию, они первым делом перерезали ребра с помощью инструмента, напоминавшего обычные садовые ножницы. Потом вскрыли грудину, чтобы обнажить легкие. Только там и мог сохраниться вирус. «Мы вырезали кубики размером примерно в два дюйма из легких каждого, – рассказывал Хултин. – Взять более крупные образцы нам помешало ограниченное число контейнеров для перевозки» – стерилизованных термосов с плотными крышками, рассчитанных на восемь унций каждый. Вырезанный кусочек ткани аккуратно помещали в сосуд, а потом обрабатывали струей из огнетушителя, чтобы поддерживать в замороженном состоянии.

Когда с этим было покончено, они снова засыпали могилу и телеграфировали своему пилоту, чтобы он забрал их из Теллера и доставил в Ном. Оттуда им предстояло добраться до Анкориджа, чтобы еще с несколькими пересадками попасть домой. На следующий день появился Ли со своим трактором и плоскодонкой, чтобы доставить членов экспедиции к месту посадки аэроплана.

Хултин пребывал в превосходном настроении. В пути до Анкориджа все вызывало у него восхищение. «Мне хорошо запомнился перелет из Нома в Анкоридж. Мы прошли совсем рядом с горой Мак-Кинли. Дело было ближе к закату. Слой облаков стелился абсолютно плоско, но солнце еще светило поверх него, и пик Мак-Кинли возвышался над облаками во всем великолепии. Это было завораживающее зрелище».