Текст книги "Ради твоей улыбки"

Вид у него, однако, был вовсе не свирепый. Элинор предпочла бы увидеть, что его снедает ревность.

Николас взял ее руку из ладони Люсьена и поцеловал.

– На ум приходит выражение «лучше поздно, чем никогда». Вы оставили танец для своего мужа? – спросил он.

– Конечно, – ответила Элинор. – Следующий – ваш. Люсьен не станет возражать – ведь так, маркиз?

– Разумеется, стану, моя прелесть. Но как я могу с ним состязаться? – Люсьен сделал жест, который больше походил на воинственное приветствие.

Элинор пришло в голову, что с появлением Николаса маркиз остался без партнерши, но она не сомневалась, что прелестная мисс Суиннеймер, открытие нынешнего светского сезона, безжалостно бросит ради него своего обожателя. Да и кто откажется от возможности потанцевать с наследником герцогского титула?

Зазвучала музыка, и Элинор присела перед мужем в реверансе, однако ее взгляд был устремлен на маркиза.

– Мне следует ревновать? – беспечно спросил Николас.

– Это будет довольно забавно, – столь же беззаботно ответила Элинор и закружилась в танце, оставив ему толковать эту фразу, как он сам пожелает.

* * *

Лорд Мидлторп между тем оставался ее верным и преданным другом. Ей было так просто с ним, что она только обрадовалась, когда однажды он навестил ее.

– Френсис! Как удачно! Пообедаете со мной?

– Нет… Или, пожалуй, да, – сбивчиво сказал он. – Я чертовски голоден и в затруднительном положении. Надеюсь, вы мне поможете? – Обычно невозмутимый, сейчас Мидлторп был явно не в себе.

Прежде чем приступить к расспросам, Элинор подождала, пока гость усядется за стол.

– У Каролины корь, – произнес он. – Каролина – моя младшая сестра. Она очень слаба, хотя опасности для жизни нет. Конечно, наша матушка хочет, чтобы в целях безопасности другие сестры покинули дом. Они отправятся к тете Глассдейл в Йоркшир, но Эмили не желает ехать. Не могла бы она побыть у вас?

У Элинор голова пошла кругом от обилия новостей.

– Ваша сестра? Здесь?

– Я понимаю, что это ужасная наглость, Элинор, но ей больше негде остановиться. Она не хочет уезжать из Лондона, поскольку светский сезон в разгаре.

– Но ведь есть какие-то родственники, у которых она могла бы пожить. Я не то чтобы возражаю, но не покажется ли это довольно странным?

– Нет, если мы всем расскажем, что вы подруги. Она лишь на год моложе вас. И потом, у нас действительно больше никого здесь нет. Правда, тетя Гортензия со своим выводком в Лондоне, но ее дом и так переполнен.

В конце концов Элинор сдалась:

– Хорошо, я согласна. Буду рада принять вашу сестру в свою компанию. – Мысль о собственном одиночестве напомнила ей о муже. – Разумеется, мне нужно спросить Николаса, но думаю, что он не станет возражать.

Вряд ли его хоть в малейшей степени заботит то, что она делает, подумала Элинор.

– Припоминаю, вы описывали своих сестер как ужасных проказниц?

– Да, это так… – неловко улыбнулся Френсис, – но они добрые. Я буду рядом и прослежу, чтобы Эми не причиняла вам никакого неудобства. Право, Элинор, она хорошая девочка, хотя и не красавица.

* * *

Два дня спустя он привез сестру на Лористон-стрит. На этот раз Николас оказался дома.

Как и говорил лорд Мидлторп, Эмили не выглядела красавицей: пепельные волосы так и норовили выскользнуть из-под шпилек, черты лица казались несколько стертыми. Однако ее движения были полны грации, а фигура выглядела просто безупречной. Глядя на нее, любой сказал бы, что жизнь в ней бьет ключом.

– Миссис Дилэни, – воскликнула девушка, порывисто схватив Элинор за руки, – спасибо вам! Обещаю, вы об этом не пожалеете. Френсис дал мне наставления и пригрозил поколотить меня, если я причиню вам хоть малейшее беспокойство.

– Только через мой труп, – заявил Николас и, подхватив взвизгнувшую от радости Эмили, закружил ее в объятиях. – Эми, как ты выросла!

– Да уж, теперь у меня нет косичек, за которые можно дергать. – Она пристально вглядывалась в Николаса. – Боже, ты просто черный от загара и похож на пирата. Я, наверное, тоже буду гулять на солнце без шляпы и…

– И покроешься веснушками, – усмехнулся Николас.

– Знаю, – мрачно сказала Эмили. – Мама целое состояние истратила на отбеливающий датский лосьон, с ней истерика делается, если я в солнечный день выхожу из дома. И как это ты мне ни разу не попался в последнее время? Уверяю тебя, я бывала на самых престижных приемах и трижды встречала твою жену.

– Знаешь, Эми, я всегда избегал этого, – беззаботно отозвался он. – Моя жена добра и не принуждает меня делать то, что мне не по душе.

Элинор со стороны наблюдала их дружескую болтовню, думая о том, что бы произошло, если бы она попыталась к чему-нибудь принудить Николаса.

Оглядевшись вокруг, она заметила, что лорд Мидлторп не сводит с нее глаз, и, решив прервать мучительную для себя сцену, подхватила Эмили под руку и повела в заранее приготовленную для нее комнату.

– Какой чудесный дом, – сказала гостья, когда они поднимались по лестнице. – Он нравится мне больше, чем дом Френсиса, чопорный и важный.

– Но здесь есть свои неудобства, – возразила Элинор, – например, отсутствует бальный зал.

– Да, это большое преимущество иметь зал в собственном доме, а не снимать его, когда это необходимо, но все же я думаю, чем проще дом, тем лучше. Какая удача, что вы вышли замуж за Николаса. Я была отчаянно влюблена в него, а он всегда относился ко мне так, будто я красавица или в один прекрасный день стану ею… хотя этого нет и никогда не будет. Но тогда это нравилось мне, ведь я была моложе.

– И что же, теперь это чувство прошло? – осведомилась Элинор.

– Ну да, – беззаботно улыбнулась Эмили. – Конечно, я его обожаю, он такой… необыкновенный! Но я влюблена в другого, – призналась она, покраснев.

– Понимаю. – Не успев разрешить одну сложную ситуацию, Элинор тут же оказалась перед лицом другой. – Именно из-за него вы так не хотели покидать Лондон?

– А разве Френсис не сказал вам? Наверное, он решил, что это чересчур романтично. Братик все еще никак не свыкнется с мыслью о моем предстоящем замужестве.

– Зато, как я понимаю, все остальные одобряют ваш выбор, – с облегчением сказала Элинор, провожая Эмили в ее комнату. По крайней мере никто не сможет обвинить ее в том, что она поощряет нечто непозволительное, – О да! Мама та просто в восторге. Мы знаем Питера сто лет, и я всегда думала, что люблю его как брата, ну как Николаса, но все оказалось совсем иначе. Скоро будет объявлено о нашей помолвке, вот только из-за кори придется подождать. Свадьба намечена на октябрь. Надеюсь, вы не станете возражать, если Питер навестит меня здесь?

– Конечно, нет, – улыбнулась Элинор. Она искренне завидовала тому, как открыто девушка признается в своей любви и превозносит до небес возлюбленного.

Сидя во главе стола и разливая чай, Элинор чувствовала, как ее потихоньку охватывает депрессия. Николас был сейчас таким, как в первые дни их супружества: остроумным, великодушным, беззаботным. Таким он бывал теперь лишь когда время от времени появлялся с ней на публике. Здесь, дома, это случилось впервые за долгий срок, вероятно, из-за Эмили и Френсиса. Но даже в столь беспечном настроении Николас обращался к жене в формально-вежливой манере. Представится ли ей удобный момент сказать ему, что она консультировалась с врачом и уверена в своей беременности.

Разумеется, вскоре он все увидит, но Элинор хотелось самой сказать ему об этом, однако они никогда не оставались наедине, а сообщать подобную новость на светском обеде в чужом доме или в суматохе театральной ложи было бы нелепо.

– Николас, – сказала она, – думаю, мы устроим вечеринку по поводу приезда Эмили. Как вы думаете, милый, когда удобнее это сделать? – добавила она нежным тоном.

Элинор следовала той подчеркнуто вежливой манере, которой Николас придерживался на людях. Это было единственное проявление ее неудовольствия, но он, как всегда, не отреагировал на него.

– Предстоящий четверг подойдет, если это не совпадет с вашими визитами, дорогая.

Элинор сверилась с маленькой записной книжкой в золотом переплете – очередным подарком мужа.

– Перспективы весьма скучные. Значит, четверг. Надеюсь, Френсис, мы можем на вас рассчитывать?

– Конечно.

– Я приглашу Меррибруков и Эшби. Какая досада, что Бреттоны уехали. Вы не знаете, мистер Кавано еще в городе? С ним вечер не будет скучным. Сестры Мармадыок очень милы… – Элинор оборвала себя, увидев вытянувшиеся лица джентльменов, и рассмеялась. – Прекрасно. Как все мужчины, вы приветствуете предстоящее событие, но пальцем не хотите пошевелить для его подготовки. Отправляйтесь в свой клуб и позвольте нам с Эмиля поломать над этим голову.

* * *

Как только мужчины ушли, Элинор улыбнулась:

– Можно, я буду называть вас Эми, как Николас? Это легче выговорить. Вы должны помочь в устройстве вечера – мне никогда прежде не приходилось этого делать.

Глаза девушки расширились от удивления:

– Почему?

Элинор не заставила себя упрашивать и тут же в общих чертах изложила повесть о своей жизни. Эмили сразу загорелась желанием помочь. Леди Мидлторп дала всем своим дочерям основательное воспитание, поэтому они с легкостью составили план вечера. Холлигирту было поручено доставить все необходимое.

– Вы должны послать приглашение своему Питеру, – напомнила Элинор.

– Будто я могу забыть. Это просто невозможно. Он приходит в ярость, если другие мужчины танцуют со мной, и даже дома, где мы все друг друга знаем, постоянно оглядывается в поисках соперника. – Глаза Эмили шаловливо блеснули. – Правда, прелестно? Никак не могу привыкнув к мысли, что это меня он любит столь горячо, ведь я… так некрасива.

Элинор не могла дождаться встречи с Питером Лейверингом. Описания Эмили были полны противоречий. По ее словам, он строен и сложен как бог; мягкий, добродушный и одновременно свирепый, как лев; сельский житель, любящий свою землю и лошадей, и вместе с тем блестящий денди; беззаботный весельчак и суровый собственник.

Элинор решила не доверять большей части услышанного и твердо верила, что увидит вполне заурядного человека. Однако реальность ее ошеломила.

Питер Лейверинг оказался невероятным красавцем атлетического сложения и более шести футов ростом. Вьющиеся волосы цвета осенних листьев обрамляли лицо греческого бога, темные глаза то вспыхивали, то гасли, отражая малейшую смену настроений. Он и несколько прозаическая Эми казались жителями разных миров. Элинор не могла найти в них ничего общего, но сами возлюбленные, казалось, не сознавали своей несовместимости.

– Привет, мышка, – проговорил он с улыбкой. – Сознавайся, много ты тут напроказничала?

– Я была образцовой леди, Питер. Ну, давай выкладывай новости.

Эти прозаические приветствия противоречили теплым объятиям и пылким взглядам, которыми обменялись молодые люди.

Элинор какое-то время составляла им компанию, но потом, успокоив свою совесть, незаметно вышла из комнаты.

В холле она столкнулась с входившим в дом Николасом. Он не ночевал дома, но в последние дни это случалось нередко и не являлось предметом обсуждения.

– У тебя виноватый вид, – заметил он, безразлично скользнув губами по ее щеке.

– Именно так, – сказала Элинор. – Я оставила Эми и ее Питера на несколько минут одних. Мне показалось, что они просто умрут, если хотя бы разочек не поцелуются…

Она замолчала, вдруг осознав свою собственную ситуацию и то, как ей самой хотелось поцелуя. Интересно, а что сделает ее муж, если она прямо сейчас возьмет и поцелует его? Неужели станет сопротивляться?

Но Николас уже отошел в сторону.

– И все же давай-ка вернемся к ним, – предложил он. – Мне не терпится познакомиться с этим «идеалом». Кстати, Майлс спрашивает, может ли он привести на наш вечер своего брата-священника. Майлс клянется, что он не станет читать проповеди, а почтет своим долгом занимать дам, оставшихся без кавалеров.

Элинор оставила глупую идею обольстить мужа и охотно согласилась включить святого отца в список гостей.

– Вы ему сами скажете или мне следует послать приглашение?

– Скажу. Пожалуй, пора прервать наших голубков. – С этими словами Николас направился в глубь дома.

* * *

Хотя приглашения разослали незадолго до приема, комнаты были полны гостей. Поменьше официальности, побольше изысканных блюд и напитков, решила Элинор, обдумывая предстоящий вечер. Собралась в основном молодежь. Трио музыкантов играло беспрерывно, и один танец сменял другой. На вечере царил дух веселья и жизнерадостности, но настроение Элинор от этого не улучшилось.

Ей приятно было наблюдать, как Николас расточает свое обаяние, делает все возможное, чтобы обеспечить успех их приему, но в то же время это вызывало в ней чувство горечи. Если он с такой легкостью превращается в обаятельнейшего человека, почему же ему так трудно сделать это ради нее, размышляла она. Сколько раз ей самой приходилось поднимать себе настроение! Даже когда маркиз Арден, опустившись перед ней на одно колено, умолял подарить ему приколотую к ее волосам розу, Николас лишь снисходительно улыбнулся.

Она, должно быть, выдала свою боль, поскольку лорд Мидлторп, остановившись рядом с ней, спросил:

– Что вас так опечалило при виде этих юных влюбленных?

– Ничего, – ответила Элинор, пытаясь придать своему тону беспечность. – Я беспокоюсь о том, как все пройдет, ведь это мой первый прием.

Френсис покачал головой:

– Нет, Элинор, у вас на лице все написано. Вы смотрите на Питера и Эми, а думаете про себя и Николаса.

Она почувствовала, что краснеет.

– Ваш муж был бы плохим хозяином дома, если бы забыл про гостей и крутился возле вас, – продолжил Мидлторп. – И потом, он, вероятно, доверяет вам гораздо больше, чем Питер Эми.

– Уверяю вас, если я брошусь в объятия другого мужчины, он глазом не поведет.

К удивлению Элинор, ее собеседник рассмеялся:

– Вы совсем не знаете Николаса. Ревность не лучшее доказательство привязанности, но если он станет ревновать, разве это сделает вас счастливее?

Элинор тут же пожалела о вырвавшихся у нее словах.

– Конечно, это неприлично и очень глупо, но боюсь, что да.

– Ладно, идемте. – Френсис подал ей руку. – Покажите мне вашу библиотеку. Это отвлечет вас от забот.

Она бросила взгляд на мужа и, приняв Протянутую руку, позволила увести себя из комнаты.

– Думаете, он бросится за нами? – спросила Элинор, когда они пересекли холл. – Сомневаюсь, что этот человек вообще заметил, как я покинула комнату.

– Не уверен. Более того, возможно, что я неосмотрительно рискую собственной жизнью, – с улыбкой сказал Френсис.

В его внимательных глазах светилась искренняя забота, и Элинор почувствовала, как сердце ее дрогнуло. Ну почему, почему она окружена вниманием всех и каждого, кроме одного-единственного…

Когда они вошли в темный кабинет, голос Мидлторпа прервал ее мысли:

– Не унывайте, иначе вы заставите меня думать, что моя компания никуда не годится.

– Вовсе нет. Не знаю, что бы я делала без вашей дружбы.

Он зажег свечи и огляделся вокруг.

– Какая чудесная комната! Так что вы хотели мне показать?

Элинор взяла альбом с китайскими гравюрами.

– Вы это выдели? Нет? О, тогда стоит посмотреть.

Он стал осторожно переворачивать листы.

– Замечательно. У меня тоже есть несколько подобных гравюр, но им далеко до того, что я увидел здесь.

Он был сама доброта, и Элинор быстро успокоилась, как обычно это случалось в его обществе.

Элинор сидела в кресле, Френсис склонился над ее плечом, листая альбом, когда дверь отворилась и вошел Николас.

Вряд ли по его виду можно было предположить, что он рассержен или хотя бы озабочен, вот только глаза как-то странно светились. Элинор пришлось удержать себя, чтобы не вскочить и не залепетать извинения.

Николас приблизился к столу.

– Нравится? Думаю, некоторые гравюры нужно поместить в рамку и повесить на стену.

– Да, – беззаботно отозвался Френсис, – стыдно прятать такую красоту, но надо быть осторожным, свет может повредить их. Подобные сокровища нуждаются в заботе. – Он опустил глаза на склоненную головку Элинор, которая с удвоенным интересом изучала гравюры, потом встал, потянулся и тихо вышел из комнаты.

От звука хлопнувшей двери Элинор вздрогнула и подняла глаза. Николас пристально смотрел на нее.

– Вас что-то расстроило? – спросил он.

Они оба прекрасно знали, что он вовсе не имеет в виду состояние их брака.

– Нет, ничего, – торопливо ответила Элинор. – Нам нужно возвращаться. Не стоит надолго оставлять гостей.

Он присел на краешек стола рядом с ее креслом. Пожалуй, это был самый интимный момент за долгие недели. Протянув руку, Николас стал задумчиво накручивать па палец ее локон.

Элинор словно окаменела, не в состоянии шелохнуться.

– Вы очень храбры и внимательны, Элинор. Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарен.

Его голос был тих, он ласкал слух и заставлял сильнее биться ее бедное сердце. Она опять не могла не признать силы его чар. В этом была какая-то магия. Элинор пыталась удержать ее, но волшебство тут же исчезло, стоило ей вспомнить о реальном положении дел.

Опустив голову, она пыталась подыскать подходящий ответ, но Николас опередил ее:

– Не знаю, станет ли вам легче оттого, что мне сейчас так же тяжело, как и вам, причем, полагаю, во многом по одной и той же причине.

Элинор ответила легким кивком. Гнев ее растаял в слезах, навернувшихся на глаза. «У нас поровну счастья и горя», – думала она, и хотя не до конца вникла в смысл его слов, но сам его тон, в котором сквозила искренняя озабоченность, бальзамом пролился на ее израненную душу.

Но вдруг Николас встал, разрушив хрупкую атмосферу задушевности. Когда Элинор подняла глаза, его взгляд уже был устремлен в сторону.

– Я не могу объяснить вам все, – начал он глухим, хрипловатым голосом, – но поверьте, если бы и мог, это не облегчило бы ситуацию. А теперь идемте, нам пора возвращаться к гостям.

Николас повернулся и подал ей руку. Элинор послушно поднялась, сознавая, что ход его мыслей она понять не в состоянии. И вдруг произошло то, чего она никак не могла ожидать. Он взял ее лицо в свои ладони…

– О, Элинор, я даже не могу просить у вас прощения.

Он наклонился, его губы нежно ласкали ее рот. И хотя этот поцелуй больше говорил о заботе, чем о страсти, она была благодарна за любое проявление чувств. Так сладко ощущать, что он рядом, окунуться в кольцо его внимания, если не в кольцо его рук…

– О Господи! – Николас оторвался от нее, и прежде чем он вышел из комнаты, Элинор заметила в его глазах смущение.

Секунду-другую она смотрела ему вслед, потом снова занялась гравюрами. Она по-прежнему ничего не понимала. Совершенно ничего. Ей было ясно только одно: Николас не испытывает к ней отвращения или безразличия. Подумав об этом, она улыбнулась сквозь слезы.

Вернувшись к гостям, Элинор сразу же заметила, что Николас совершенно овладел собой и теперь очаровывал сияющую мисс Херби. Немного постояв в одиночестве, она приняла приглашение Майлса Кавано на танец.

– Вы просто расцвели сегодня, – сказал он. – Думаю, я знаю, в чем секрет. – Он засмеялся и склонился к ее уху:

– У вас вид женщины, которую только что поцеловали.

Элинор вспыхнула, а Майлс довольно рассмеялся. Слава Богу, танец избавил ее от необходимости отвечать. И все-таки в непонятной жизни мужа она занимала определенное место: эта уверенность означала такое огромное счастье, какого она давно не испытывала.

Когда вечер закончился, Элинор и Эмили поздравили друг друга с удачным приемом.

Элинор готовилась ко сну, стараясь не слишком раздумывать о том, что Николас, как обычно, к ней не придет; но, вспомнив, как он поцеловал ее, почти физически ощутила свою тоску по нему. Может быть, в то блаженное утро любви она ввела его в заблуждение и у него сложилось впечатление, что она делала это неохотно?

И тогда Элинор решилась… Оставив волосы распущенными, нарушая неписаные законы, она постучала в дверь смежной комнаты…

Ей было слышно, как Николас отослал Клинтока. Затем дверь отворилась. На ее муже были только бриджи и рубашка, открывающая шею. Элинор вернулась памятью к той первой ночи в Ньюхейвене. Если бы тогда она повела себя иначе, изменило бы это жизнь к лучшему?

– Что-нибудь случилось? – официальным тоном спросил Николас.

– Н… нет. – Она никак не ожидала от него возврата к ставшей уже привычной безразличной манере, и ее отвага мгновенно улетучилась. – Я не…

Элинор отступила, но Николас взял ее руку и поцеловал.

– Простите, Элинор. Я вас обидел? Умоляю, не бойтесь меня. Вы, должно быть, устали. Вечер прошел замечательно. Поздравляю.

Он говорил легко и непринужденно, но она чувствовала, что это стоит ему немалых усилий.

– Благодарности главным образом заслуживают слуги и Эмили, – просто сказала Элинор. – Я в этом деле новичок.

– Чепуха. Хозяйка всегда задает тон.

Это был искренний комплимент, но голос Николаса стал напряженным. Элинор чувствовала, что контролирует себя лучше, чем он.

– Я хочу поговорить с вами, – наконец произнесла она. – Думаю, сейчас самое подходящее время сказать вам, что предположения подтвердились. У меня будет ребенок.

– Прекрасная новость. – Он улыбнулся, и его улыбка была полна искренней радости. – А вы думали иначе?

– О нет, – запротестовала Элинор. – Полагаю, однако, что вы предпочли бы, чтобы он родился позже…

– И тем убедил меня, что он мой? – откровенно переспросил Николас. – Это меня не беспокоит. Конечно, если бы предполагаемым отцом был кто-то иной, а не мой брат, дело обстояло бы иначе, но в этом случае… Нет, не беспокоит. – Он взглянул на нее и рассмеялся. – Беременность единственная вещь, о которой я очень мало знаю. Надеюсь, это не скажется на вашем здоровье?

– Мы просто замечательная пара. Я ведь тоже не очень много знаю об этом, но чувствую себя хорошо. Меня даже не тошнит, как это обычно бывает, хотя я больше не могу видеть стряпню миссис Кук, приправленную пряностями.

– Бедняжка Элинор, – рассмеялся он, обняв ее. – Значит, прощай острый супчик с приправами? – Николас мягко откинул пряди волос с ее лица. – Вы должны заботиться о себе, дорогая. Ради ребенка, ради себя самой. И ради меня. Вы уже выбрали акушера?

Элинор была почти на вершине блаженства, чувствуя неподдельную искренность его слов.

– Я бы предпочла повивальную бабку, – ответила она, – если бы смогла отыскать подходящую. Говорят, такая есть в Бартоне, у нее ни одна женщина не умерла при родах.

– Наверное, нам следует нанять ее, – сказал Николас, немного отстраняя Элинор от себя. – Это очень опасный период, и вы, дорогая, должны делать все возможное для своего здоровья. Обещайте.

Взглянув в его потеплевшие карие глаза, она вздохнула. Не стоит обольщаться, их проблемы не исчезли. За эти мгновения она заплатит страданием… и все же они так прекрасны!

– Обещаю, – заверила Элинор. – Это то, что легко выполнить.

– Благодарю. – Николас нахмурился, словно подбирая слова, и потом с каким-то скрытым отчаянием произнес:

– Вот увидите, скоро все переменится к лучшему. – Неожиданно он подхватил ее на руки и понес в спальню, а потом, бережно положив на постель, нежно поцеловал в висок, погасил свечи и вышел.

Но даже его уход не смог разрушить ее счастья. Элинор стосковалась по его доброте больше, чем даже по его страсти, и наконец снова обрела ее. С блаженной улыбкой на устах она наконец заснула.

* * *

Вскоре все действительно переменилось к лучшему. Николас все еще не часто бывал на Лористон-стрит, но, вероятно, благодаря присутствию Эми, оказываясь дома, с удовольствием проводил время в обществе Элинор и ее новой подруги. Временами Элинор даже казалось, что наступило лучшее время в ее жизни. Теперь, когда Эмили оставляла их одних, в поведении Николаса не появлялось столь знакомой отстраненности, и ей часто перепадали его ласка и нежные поцелуи. Во всем этом не было ничего похожего на страсть, но Элинор не настаивала. Жизнь далека от совершенства, но в ней столько сладости, что не стоит разрушать с трудом обретенный баланс, успокаивала она себя.

Однако в один далеко не прекрасный день все рухнуло. Это произошло в конце июня.