Текст книги "Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире"

Неэффективное по всем разумным меркам

Вернувшись на главную дорогу, мы направляемся на юго-восток в сторону городка Ла-Кастеллана и по пути пересекаем поместья еще нескольких элитарных филиппинских семейств. Мощные ирригационные насосы, орошающие посевы сахарного тростника, выделяют земли семейства Арройо, к которому принадлежит недавно покинувшая президентский пост Глория Макапагал-Арройо, у семейства несколько поместий на Негросе. Владеет землей муж Глории – Майк Арройо, а ее сводный брат Игнасио Арройо (Игги) – член национального конгресса от пятого округа Негроса, куда мы сейчас направляемся. В 2001 г. Глория пообещала, что земли Арройо подвергнутся аграрной реформе, но этого так и не произошло.

Путешествие по сельским районам Западного Негроса ведет вас мимо поместий, названия которых читаются как перечень семейств из справочника «Кто есть кто», помогавших правительству поставить страну на колени в эпоху, последовавшую за объявлением независимости Филиппин: Кохуангко, Бенедикто, Арройо, Куэнка, Лопес… Оперативная группа «Мапалад», крупнейшая организация из числа тех, что способствуют проведению земельной реформы на Филиппинах, в 2005 г. подсчитала, что более чем за 15 лет, прошедших со времени принятия CARL, 78 % посевов сахарного тростника на Западном Негросе до сих пор контролируется всего лишь 17 семействами{94}94
  «Pressure from the People: The Task Force Mapalad Experience in Defending Agrarian Reform», presentation prepared for the First Visayas Area-specific Development Program (ASD P) Conference Workshop, Lahug, Cebu City. 26 May 2005.


[Закрыть].

Сельское хозяйство Филиппин остается до смешного неэффективным. Вопреки утверждениям землевладельцев Негроса о том, что выращивание сахарного тростника может быть конкурентоспособным только на плантациях немалого размера, урожаи здесь всегда оставались более низкими, чем на семейных фермах Южного Тайваня и Китая: в среднем соответственно около 56 т и 85–90 т на га. Перераспределение земли в рамках закона о всеобъемлющей земельной реформе не привело к увеличению урожайности на Негросе потому, что государство не оказало никакой поддержки фермерским домохозяйствам, хотя и утверждало обратное, а также потому, что землевладельцы подорвали процесс реформы.

В исследовании, проведенном в провинции в 2007 г., отмечались «удручающе низкие доходы бенефициаров аграрной реформы и минимальное возрастание сельскохозяйственной продуктивности». Семь из десяти бенефициаров на Негросе утверждали, что им живется сейчас ничуть не лучше, чем до реформы{95}95
  Provincial Government of Negros Occidental, "«An Evaluation of CARP Implementation in Negros Occidental».


[Закрыть]. Даже поддерживаемые Alter Trade группы на асьендах «Эсперанса» и «Изабель», чьи урожаи, хотя и составляют около 70 т на гектар, что на четверть выше, чем средние урожаи на Негросе, значительно уступают урожаям на Тайване и в Китае. Этим группам по-прежнему приходится копить средства на создание оросительной системы, которая в Северо-Восточной Азии стала бы типичной частью предоставляемых государством услуг по созданию инфраструктуры. Когда в сельской местности Негроса то и дело переправляешься через реки, кажется абсурдным тот факт, что большинство посевов сахарного тростника остаются неорошаемыми. Путешественнику как будто специально напоминают: бедность в сельских районах Восточной Азии достигает самого высокого уровня там, где самый высокий уровень природного изобилия.

Ошеломляющая нищета филиппинских крестьян не связана с дешевизной производимой ими сельскохозяйственной продукции. Конечная стоимость производства сахара на Негросе, включая затраты на очистку, составляет здесь 15 центов США за один фунт, в то время как средние оптовые цены на тростниковый сахар в мире колеблются в последние годы на уровне 12–15 центов, исключая резкое повышение цен летом 2009 г. Все 12 сахарных заводов, действующих на Негросе (их называют здесь «централами»), отличаются самым отсталым оборудованием во всей мировой сахарной промышленности: даже полвека назад объемы обессахаривания были в стране выше, чем сейчас. В свете того что в 2010 г. Филиппины ввели беспошлинный импорт сахара, перспективы местных производителей не выглядят обнадеживающими. Землевладельцы объединили усилия в поддержке сахарной промышленности на приемлемом уровне только потому, что у них есть доступ к официальной банковской системе и ко все еще существующей американской квоте на закупку сахара, которая гарантирует им как минимум 18 центов США за фунт. Как отмечает историк сахарной отрасли Филиппин Майкл Биллиг, плантатор, владеющий 60 га земли, по-прежнему может позволить себе иметь десяток слуг в своем доме в Баколоде и содержать квартиру в Маниле{96}96
  По данным UNDP, в течение 2000–2007 гг. примерно 45 % населения Филиппин жило меньше чем на $ 2 в день. Цены на сахар-сырец взяты из World Bank Commodity Prices Review Online. Остальная часть данного раздела основана на: Michael S. Billig, Barons, Brokers and Buyers (Honolulu: University of Hawaii Press, 2003), pp. 61 и 75.


[Закрыть].

Неэффективность сахарного производства на архипелаге характерна и для других культур. Средние урожаи риса и кукурузы – двух важнейших зерновых культур составляет здесь соответственно 3,8 и 2,6 т на гектар. Для сравнения, на Тайване эти показатели равны 4,8 и 3,8 т. Исследование совокупной условно чистой стоимости продукции сельского хозяйства в различных странах Азии в 1980-х гг. с подсчетом показателей производства риса и кукурузы, а также животноводства принесло следующие результаты в пересчете на один гектар: $ 665 на Филиппинах, $ 2500 в Китае, $ 5000 на Тайване, $ 7000 в Южной Корее и $ 10 000 в Японии. В тот момент показатели для государств Северо-Восточной Азии включали в себя значительные по объему субсидии, которые выплачивались с целью поддержания цен на сельхозпродукцию в обществах, уже достигших процветания. Но одна только огромная разница между Филиппинами и Китаем, вернувшимся к высокопроизводительному семейному фермерству в конце 1970-х гг., все объясняет{97}97
  Данные об урожайности в расчете на гектар взяты из FAOSTAT 2009 г.; это исследование процитировано также в Putzel, A Captive Land, p. 33. Добавленная стоимость сельскохозяйственной продукции в 1985 г. в Китае, скорректированная согласно индексу потребительских цен в США, равнялась бы $ 5000 в расчете на гектар в 2009 г. Это примерно сопоставимо с розничной стоимостью продукции с одного гектара, которую могли бы получить лучшие садоводы и огородники в богатых странах (см. начало главы). В своем домашнем огороде Роджер Дойрон производил продукты питания, эквивалентные в магазинных ценах $ 13 500 на гектар.


[Закрыть].

Вольф Ладежинский посещал Филиппины несколько раз и был свидетелем еще первых попыток провести там земельную реформу в сельской местности. Как всегда, его наблюдения отличались точностью. После поездки в декабре 1962 г. он писал: «Я не смог удержаться от того, чтобы сказать мистеру Пересу [тогдашнему министру финансов], что, пока я его слушал, наделенные истинным природным изобилием Филиппины напомнили мне зоны экономического бедствия в Индии». Ладежинский подметил те же самые сетования «в роскошных домах богачей Манилы», которые можно слышать и в наши дни, на то, что филиппинские крестьяне по природе своей «ленивы» и спасать их бесполезно. Он посетил также Международный научно-исследовательский институт рисоводства (International Rice Research Institute) в «городе природы и науки» – Лос-Баносе, провинция Лагуна. Именно этот институт начал «зеленую революцию» в Азии. Ладежинский пишет, что высокопроизводительные сорта риса, созданные в Лос-Баносе, изменили к лучшему жизнь миллионов людей в Северо-Восточной Азии, но принесли мало пользы на Филиппинах, где отсутствовали механизмы внедрения ирригации, удобрений, кредитов и маркетинговой поддержки. Что же касается истинной сути филиппинского фермера, то Ладежинский пришел к следующему выводу: «В тех условиях, которые преобладают на Филиппинах, арендатор повел бы себя иррационально с точки зрения экономики, если бы стал применять методы, ведущие к повышению урожайности, отчетливо при этом понимая, что львиная доля прибыли все равно перейдет к землевладельцу, заемщику или торговцу». Спустя полвека этот вывод остается верным{98}98
  См.: Ladejinsky and Walinsky (ed.), Agrarian Reform as Unfinished Business, p. 325.


[Закрыть].

Пустые обещания Сукарно

Филиппины, пожалуй, являют самый разительный пример стойкого расстройства земельной политики в Юго-Восточной Азии. Тем не менее если мы двинемся дальше по часовой стрелке вокруг региона, то встретимся в другом месте с похожим подходом к развитию сельского хозяйства, хотя и не в столь ярком воплощении.

Когда в 1945 г. Индонезия объявила независимость, ее президент Сукарно пообещал провести нарастающими темпами радикальную реформу сельского хозяйства в течение 1950-х. В 1957 г. плантации, принадлежавшие иностранцам (преимущественно голландцам), были национализированы. В 1960 г. объявлена общая программа земельной реформы. Однако, хотя Сукарно, находившийся под влиянием марксистов, обещал революцию, собственная безграмотность в аграрных проблемах и защитные маневры землевладельческой элиты сделали его политику неэффективной. Индонезийский закон о земельной реформе и подзаконные акты копировали филиппинскую модель.

К 1960 г. главный остров государства Ява был уже одной из самых густонаселенных территорий в Азии. Средний размер участков тех, кому вообще посчастливилось получить на этом острове землю, не достигал и половины гектара, а 60 % сельского населения оставалось безземельным{99}99
  См.: Gary E. Hansen (ed.), Agricultural and Rural Development in Indonesia (Boulder, CO: Westview Press, 1981), p. 5. Сельскохозяйственная перепись в Индонезии, проведенная в 1973 г., показала, что средний размер землевладения на Яве составляет всего 0,64 га, а большинство владельцев имело в распоряжении меньше половины гектара. Число фактически безземельных сельских жителей Явы, располагавших лишь крошечными садовыми участками, с тех пор заметно увеличилось и сегодня должно составлять не менее 70 % сельского населения. Для справки: на Яве около 9 млн га обрабатываемых земель.


[Закрыть]. Несмотря на это, минимальная площадь участков, не подлежащих отчуждению у землевладельцев, в Индонезии была установлена на уровне пяти га, но вполне могла достигать и 20 га за счет лазеек в законе. Не затронутым реформой остался широко распространенный класс зажиточных крестьян кулацкого типа, известных как сикеп. Крупным землевладельцам, постоянно проживавшим вне своих поместий, было дано шесть месяцев на то, чтобы либо объявить о постоянном пребывании на собственной земле, либо продать ее местному жителю и тем самым ограничить экспроприацию или вовсе ее избежать{100}100
  Roy Prosterman, Robert Mitchell and Timothy Hanstad (eds.), One Billion Rising: Law, Land and the Alleviation of Global Poverty (Amsterdam: Amsterdam University Press, 2009), p. 135.


[Закрыть]. Реализация земельной реформы сопровождалась множеством упреждающих переходов прав собственности, так что в результате крайне мало участков реально сменило владельцев. Существовали и комитеты по сельскохозяйственной реформе, однако управлялись они землевладельцами, которые, само собой, стремились не допустить перераспределения земель.

Вольф Ладежинский трижды посетил Индонезию в начале 1960-х гг., посвятив несколько месяцев полевым наблюдениям. Описывая программу земельной реформы как слишком усложненную, неэффективную и крайне замедленную, он подсчитал, что на Яве перераспределялось всего 2 % обрабатываемых земель, а на Бали, вероятно, около 4 %. В письме своему коллеге в правительстве США он сообщал, что «только чудо может помочь им добиться хоть чего-нибудь осмысленного при их законодательстве о земельной реформе – объемистом, бессвязном, противоречивом и в целом слишком политизированном и консервативном»{101}101
  Оценки Ладежинского индонезийских реформ по перераспределению земель см. в: Ladejinsky and Walinsky (ed.), Agrarian Reform as Unfinished Business, pp. 341 – 2. Цитата взята из письма к А. Т. Мошеру, исполнительному директору Совета по вопросам экономики и культуры США (US Council on Economic and Cultural Affairs, ECA), приведенного в Ladejinsky, p. 297.


[Закрыть].

Чуда не произошло. Доказательством провала служат так и не выросшие урожаи. Несмотря на чрезвычайно плодородные вулканические почвы Явы, Ладежинский во время своего продолжительного визита на остров в 1963 г. отметил, что урожайность риса оставалась там на уровне одной трети от достигнутого в Японии. Хотя индонезийское правительство действительно проводило продолжительные кампании с целью повышения урожайности: поставляло удобрения и семена улучшенных сортов риса, финансировало развитие инфраструктуры, но в отсутствие земельной реформы эти меры лишь немного подняли продуктивность сельского хозяйства. У обремененных долгами арендаторов и сельскохозяйственных рабочих не было стимулов к увеличению производства в условиях, когда потенциальный прирост достался бы землевладельцам. Хуже того, землевладельцы и прочие местные элиты еще и разворовали значительную часть фондов развития.

После того как в 1967 г. президентом стал Сухарто, попытки поднять урожайность через расширение государственной поддержки стали более целенаправленными, и поначалу их результаты оказались достойными внимания. Отчасти это объяснялось тем, что режим Сухарто ввел минимальные гарантированные закупочные цены на рис. Тем не менее уже к середине 1970-х урожайность упала из-за того, что фонды развития в очередной раз были расхищены. Не последнюю роль в этом сыграли государственные кооперативы, занимавшиеся маркетингом на уровне деревень: вместо того чтобы покупать у крестьян урожай по обусловленным минимальным ценам, они попросту прикарманивали выделенные на это деньги{102}102
  Описание попыток поднять урожайность во времена Сукарно и Сухарто приводится в: Gary E. Hansen (ed.), Agricultural and Rural Development in Indonesia (Boulder, CO: Westview Press, 1981), pp. 7 – 43.


[Закрыть].

Индонезия не сумела перестроить систему управления земельной собственностью и к тому же не смогла избежать типичного для Юго-Восточной Азии колониального подхода к продовольственной экономике, который ориентировался на низкие цены для покупателей, а не на высокие закупочные цены для мелких, но мотивированных производителей. Такая политика еще была объяснима с точки зрения колониальных правительств, искавших поддержки у плантаторов и владельцев рудников, стремившихся сократить расходы на заработную плату{103}103
  Интересы владельцев плантаций гораздо сильнее пересекаются с интересами промышленных или горнодобывающих компаний, чем это обычно представляют. Плантации представляют собой разновидность (низкопродуктивную) сельскохозяйственной фабрики.


[Закрыть]. Но такая политика не создавала условий для развития сельских территорий в независимой стране. Однако лидеры, пришедшие к власти уже в постколониальный период, постоянно отдавали предпочтение городскому, а не сельскому населению, создав своего рода гибрид старой колониальной политики с городскими тенденциями новой национальной элиты. По мере роста населения низкая продуктивность сельского хозяйства вынудила Индонезию импортировать огромные партии риса и пшеницы, истощая тем самым валютные запасы, которые можно было бы использовать на более насущные нужды экономического развития. В середине 1980-х страна наконец достигла самообеспеченности рисом, однако полная самообеспеченность продовольствием осталась недостижимой.

Судьба национализированных плантаций в Индонезии тоже остается печальной. Государственные компании взяли под контроль большинство поместий, официально принадлежавших иностранцам, и управляли ими неэффективно. В 1960-х гг. сахарные плантации, занимавшие самые большие площади, испытали падение урожайности до уровня, вполовину меньше довоенного, что обернулось тяжелыми потерями для экономики{104}104
  См. Powelson and Stock, The Peasant Betrayed, p. 219. Во время национализации плантации сахарного тростника занимали около 75 000 га.


[Закрыть]. И опять правительство провинилось в городском уклоне, оставив розничные цены на сахар такими же низкими, как и раньше, а плантации обложив высокими налогами. При Сухарто в 1975 г. был предложен радикальный переход к выращиванию сахарного тростника мелкими фермерами с целью повышения урожайности{105}105
  Программа Tebu Rakyat Intensificasi (TRI). См.: Powelson and Stock, The Peasant Betrayed, p. 221.


[Закрыть]. Однако мелких фермеров попросту заставили перейти к выращиванию тростника, при этом их коммерческие взаимоотношения с сахарными заводами не сопровождались льготными финансовыми условиями, приемлемые кредиты и техническая поддержка не предоставлялись, а производство сахара облагалось более высокими налогами, чем выращивание других культур. Предсказуемый результат свелся к тому, что фермеры, вынужденные выращивать тростник против собственной воли, так и не подняли урожаи.

Наконец, Индонезия переключилась на то, что Майкл Липтон назвал одной из «двух великих уверток»{106}106
  Michael Lipton, «Towards a Theory of Land Reform», in David Lehmann (ed.), Peasants, Landlords and Governments (New York: Holmes and Meier, 1974), p. 272.


[Закрыть] эволюционной земельной политики, – программу переселения фермеров. (Вторая увертка, по словам Липтона, совершается тогда, когда правительство целиком сосредоточивается на арендных отношениях, полностью отказываясь от перераспределения земли.) Когда в 1970-х гг. численность населения на Яве подскочила до 80 млн, администрация Сухарто начала переправлять десятки тысяч семейств кораблями на новые сельскохозяйственные земли, выбирая для этого менее населенные острова, особенно Суматру. Самый интенсивный период этой финансируемой миграции пришелся на 1979–1984 гг., когда государство оплатило переезд 1,5 млн переселенцев{107}107
  Cleary and Eaton, Tradition and Reform, p. 75. Период между 1979 и 1984 гг. проходил под знаком третьего по счету пятилетнего плана развития индонезийской экономики (известного также под названием Repelita III) при правлении Сухарто. В предыдущую пятилетку (1974–1979 гг.) средства для переселения были предоставлены лишь полумиллиону сельских жителей. Самая ранняя программа поддержки переселенцев в Индонезии была реализована еще при голландских колониальных властях в первые два десятилетия XX в.


[Закрыть]. Программа переселения не затрагивала фундаментальных проблем земельной реформы и не предусматривала эффективного распространения сельскохозяйственных знаний, к тому же затраты государства на переезд оказались слишком высокими. Фактически она лишь на некоторое время снизила напряжение в наиболее бедных частях страны.

Как это ни парадоксально, но миллионы безземельных и ведущих натуральное хозяйство фермеров, оставшихся на Яве, зачастую спасает от голода огород, который они возделывают у своих жилищ. То же самое можно сказать и про население других экваториальных стран Азии, Латинской Америки и Карибского бассейна. Экваториальный климат позволяет иметь ту или иную пищу в любое время года. Исследования на Яве показывают, что выход продукции с квадратного метра домашнего огорода несравненно выше, чем с рисовых полей или других плантаций, формально переданных в сельское хозяйство и обрабатываемых арендаторами или поденными рабочими. Выясняется, что высокие урожаи в сельском хозяйстве Северо-Восточной Азии достигаются и в местах, подобных Яве, но только в самом крошечном масштабе на микроучастках, возделываемых для личного потребления{108}108
  Любой, кто посетит сельскую местность на Яве, может увидеть не только посевы на крошечных участках, но и разгуливающих повсюду цыплят и прочую мясомолочную живность, которая увеличивает общую продуктивность земли. Детально эта тема рассматривается в: Prosterman et al. (eds.), One Billion Rising, p. 176 и в общих чертах в главе 4. Эффективность огородничества вдохновляет энтузиастов, подобных Простерману, выражающему сомнения в том, что эффективная земельная реформа возможна сегодня в большинстве стран и предлагающему в качестве альтернативы развивать на манер огородов систему «микроучастков» для безземельных крестьян. Однако такая система не обеспечит продуктивность села наподобие той, что привела к развитию Северо-Восточной Азии.


[Закрыть].

Британский взгляд на сельскохозяйственную эффективность

В колониальную эпоху Индонезия была для голландцев самой прибыльной колонией. Но Малайзия для англичан была еще более прибыльной. Причина заключалась в том, что сельское хозяйство Малайзии было в большей степени структурировано в интересах плантаторов, в связи с чем прибыли, получаемой с каждого гектара в пользу небольшого количества сторонних инвесторов, отдавалось предпочтение перед урожайностью с того же гектара и продовольственной самообеспеченностью страны. К началу Первой мировой войны примерно 400 000 га в Малайзии были превращены в плантации, что составляло гораздо большую долю земельного фонда, чем в Индонезии{109}109
  A. Vandenbosch (1933) в Ladejinsky and Walinsky (ed.), Agrarian Reform as Unfinished Business, p. 59, оценил, что прибыль, которую получали голландцы в Индонезии в начале XX в., составляла около $ 160 млн ежегодно. Если применить для корректировки этой суммы индекс потребительских цен США на 2010 г., то получится сумма, эквивалентная примерно $ 2 млрд в год. Площадь плантаций в Малайзии взята из: Lim Teck Ghee, Peasants and Their Agricultural Economy, 1874–1941, p. 128.


[Закрыть].

Земля в государстве теоретически принадлежала малайским султанам, но сдавалась в аренду по усмотрению британских «резидентов», постоянно проживавших в стране, или советников. Земли, лучшие по качеству, равно как и те, что примыкали к разветвленной сети дорог, построенных в то время, – важный фактор, облегчающий сбыт урожая, – перешли под плантации. Инвестиции правительства в инфраструктуру помимо дорожной сети – от ирригации и электрификации до системы распространения сельскохозяйственных знаний – производились в интересах плантаций. Колониальные банки тоже имели дело лишь с плантациями. Эти предпочтения вылились в очень крупные субсидии плантационному сектору. Как выразился ведущий малайзийский историк сельского хозяйства Лим Тек Ги, «крестьянские производители считались неэффективными и отсталыми, а потому им отводилась второстепенная роль в развитии малайских княжеств»{110}110
  См.: Lim, Peasants and Their Agriciultural Economy, 1874 – 194, pp. 90 и 127, а также K. S. Jomo, A Question of Class (Singapore: Oxford University Press, 1986), p. 55. Дороги в колониальной Малайзии играли столь же важную роль в освоении страны, какую играла железнодорожная сеть в центральных и западных областях США. Цитата взята из: Lim, Peasants and Their Agricultural Economy, 1874–1941, p. 94.


[Закрыть]. Мелким фермерам давали инвестиции исключительно ради того, чтобы стимулировать выращивание риса и тем самым снизить потребности страны в экспорте продуктов питания, обусловленные плантаторской экономикой.

Лживость утверждений об эффективности плантаций, однако, внезапно обнаружилась в Малайзии еще в 1920-х гг., когда британским чиновникам пришлось определять урожайность. В те времена Малайзия являлась крупнейшим в мире производителем натурального каучука. История началась с того, что мировые цены на каучук начали стремительно падать в 1920 г. из-за уменьшения спроса на него после Первой мировой войны. И вскоре владельцы предположительно эффективных плантаций, в большинстве своем европейцы, начали требовать введения контроля за выпуском продукции, чтобы поддержать цены на плаву. Вопреки призывам колониального правительства сосредоточиться на выращивании риса мелкие малайские фермеры активно занимались и выращиванием гевеи, так что на них приходилась треть ее производства. Поэтому они не присоединились к кампании по ограничению урожайности. Тогдашний министр по делам колоний Уинстон Черчилль создал комиссию по расследованию под председательством сэра Джеймса Стивенсона. Эта комиссия вынесла решение в пользу ограничения производства, и начиная с ноября 1922 г. «ограничительная схема Стивенсона» вступила в действие в Малайзии и на Шри-Ланке, другой основной британской колонии – производителе каучука.

Для плантаций система ограничивала производство на основе исторических данных. Для мелких же фермеров, которые в своем большинстве не могли представить формальной отчетности, вводились ограничения, основанные на произвольной оценке правительством ожидаемой урожайности. Она оценивалась в размере 145 кг с акра[3]3
  Земельная мера в Англии и Америке, равная 4047 кв. м. – Примеч. ред.


[Закрыть] в год, что было заметно ниже, чем для плантаций, где типичные урожаи составляли около 180 кг с акра{111}111
  См.: Lim, Peasants and Their Agricultural Economy, 1874–1941, pp. 149–151. Кампанию по внедрению ограничений возглавляла Ассоциация производителей каучука, которая в основном представляла интересы плантаторов и имела своих членов в двух британских колониях, игравших ключевую роль в производстве каучука: Малайзии и Шри-Ланке. Обследование 537 плантаций в Федеративных Малайских Штатах в 1923 г. показало, что средний доход у 426 хозяйств составил £ 375 на акр в год.


[Закрыть].

Обнародование деталей схемы Стивенсона едва не вызвало крестьянское восстание: по всей Малайзии прокатились яростные протесты. Ведь правительственные оценки «ожидаемой урожайности» мелких производителей не имели никакого отношения к реальности. Тогда спешно объявили о начале нового расследования. В результате него, к полной растерянности колониального правительства, выяснилось, что мелкие хозяйства собирали каучука существенно больше, чем плантаторы. Точнее говоря, среднестатистический мелкий фермер собирал гевеи на 50 % больше, чем на среднестатистической плантации, а в некоторых случаях и в несколько раз больше. Данные, представленные комиссии Стивенсона, показывали, что на подвергнутых изучению небольших фермах урожаи составляли от 270 до 540 кг на акр в год{112}112
  Lim, Peasants and Their Agricultural Economy, 1874–1941, p. 143 содержит подробное описание, положенное в основу данного раздела.


[Закрыть].

Причины более высокой урожайности у мелких производителей сводились к обычной заботе хозяев о своем «огороде». Крестьяне сажали каучуковые деревья более плотно (часто по 200 штук на акр вместо типичных для плантаций 100 штук) и ежедневно их надрезали, поднимая свою продуктивность за счет дополнительных трудозатрат. Кроме того, крестьянские хозяйства оказались более устойчивыми, чем плантации, к удешевлению сырья во время глобальной депрессии, поскольку выращивали в междурядьях деревьев пищевые культуры и зачастую прибегали к дополнительным заработкам за пределами фермы. Поскольку они не несли непроизводительных расходов на владельцев плантаций, то хотели и могли принять снижение цен. Тем не менее их заставили пойти на ограничения урожайности, чтобы не допустить разорения плантаторов.

Комиссия Стивенсона рекомендовала повысить усредненную оценку размера урожая для мелких фермеров со 145 до 240 кг с акра, что все еще было заниженным показателем, но, по крайней мере, не хуже, чем у большинства эффективных плантаций. Однако ни колониальное, ни британское правительства не сумели провести это предложение в жизнь, и крестьянам определили средний размер урожая в 193 кг с акра, в котором разрешенное им производство составляло тогда лишь малую долю. Ограничения Стивенсона действовали до 1928 г. Следующее, уже международное соглашение по ограничению производства натурального каучука, подписанное в 1934 г., тоже игнорировало интересы мелких фермеров.

Заказанный британским правительством отчет, опубликованный после Второй мировой войны, оценивал потери, понесенные от обеих ограничительных схем в Малайзии мелкими фермерами, выращивающими каучук, в £ 40 млн, или в пересчете на сегодняшние цены £ 2,1 трлн, что равняется двухлетнему объему производства каучука во всей Малайзии. Автор отчета П. Т. Бауэр осудил направленность схем против мелких фермеров как «явное нарушение совершенно очевидных моральных обязательств»{113}113
  Доклад был заказан Министерством колоний Великобритании и опубликован в 1948 г. П. Т. Бауэр, автор доклада, подсчитал, что в Малайзии мелкие землевладельцы потеряли £ 30 млн. в 1922 г. от внедрения «Ограничительной схемы Стивенсона» и £ 10 млн в 1930-х гг. в результате введения международной схемы ограничений. Общая сумма £40 млн. была эквивалентна стоимости всей продукции, произведенной Малайзией за два года на уровне 1940 г. Если скорректировать этот показатель в соответствии с дефлятором ВВП Великобритании начиная с 1930 г., то он будет эквивалентен £ 2,1 млрд. Когда доклад был представлен в виде наброска, колониальное правительство тогдашнего Малайского Союза отказалось признать сделанные Бауэром оценки потерь мелких землевладельцев, однако он сумел их отстоять. В конце отчета Бауэр сделал следующий вывод (с. 37): «Каучуковое дерево – культура, идеально подходящая для нужд мелких землевладельцев Азии». Между тем Малайский научно-исследовательский институт каучука (Rubber Research Institute of Malaya), финансируемый за счет налогов на экспорт со всех производителей, работал почти исключительно для поддержки поместного земледелия. В результате (с. 88) «мелкий фермер, производивший каучук, находился у малайской администрации на положении пасынка в течение последних 20 или 30 лет, эффективность и значимость его труда никого не интересовала. ‹…› Отношение [к мелким производителям] и насаждение ограничительных правил производства каучука, о которых уже упоминалось, являются очевидным нарушением моральных обязательств». P. T. Bauer, «Report on a Visit to the Rubber Growing Smallholdings of Malaya, July – September 1946» (London: His Majesty's Stationery Office, 1948).


[Закрыть]. Причем фермеры не получили никакой компенсации.

Каучуковый рынок в колониальной Малайзии являл собой простой пример рынка, устроенного таким образом, что высокопродуктивные семейные фермерские хозяйства субсидировали низкопродуктивный большой бизнес. В рамках схемы Стивенсона колониальное правительство даже возложило на управляющих плантациями работу по оценке размеров участков мелких фермеров, что привело к увеличению жалоб на систематическую недооценку как размеров участков, так и их урожайности. Никакие выборочные свидетельства не могли убедить правительство в том, что мелкие хозяйства существенно более продуктивны, чем огромные плантации с их главными управляющими и листингами на Лондонской фондовой бирже. И все-таки, несмотря на всю помощь, оказанную правительством плантаторам до и во время экономической депрессии, превосходство мелких фермеров над плантаторами было несомненным.

Еще одно доказательство эффективности мелких хозяйств появилось в 1920-х и 1930-х гг. в тех областях Малайзии, где находились оловянные рудники. В то время как тысячи этнических китайских шахтеров были уволены в связи с экономической депрессией, многие из них, чтобы выжить, обратились к товарному огородничеству. Продукты питания продавались в Малайзии по хорошим ценам, поскольку в значительной мере импортировались, и правительство отметило, что семейные участки китайцев стали играть все большую роль в продовольственном обеспечении горожан. Поэтому введение ограничений на размеры урожая в горнодобывающих районах было приостановлено, чтобы стимулировать развитие подсобных хозяйств{114}114
  См.: Lim, Peasants and Their Agricultural Economy, 1874–1941, p. 125. Подобная же модель снабжения за счет высокопродуктивного товарного огородничества городского населения и тружеников горнодобывающих предприятий была наглядно представлена и в некоторых африканских колониях, таких как Родезия, где сельскохозяйственная политика явно склонялась к масштабному производству. См.: Bill Freund, The Making of Contemporary Africa (Bloomington, IN: Indiana University Press, 1984).


[Закрыть]. Но переосмысления основ сельскохозяйственной политики так и не произошло, в ней по-прежнему отдавалось предпочтение прибылям плантаторов, а не максимальному увеличению урожайности и экономическому развитию страны в целом.