Текст книги "Остров затерянных душ"

Джоан Друэтт
Остров затерянных душ

© Joan Druett, 2007

© Shutterstock.com / RCPPHOTO, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

* * *

Посвящается Роберте Мак-Интайр, чья поддержка в самом начале пришлась как нельзя более своевременно

Нечасто журналистам предоставляется возможность описать более яркий пример преодоления всех опасностей кораблекрушения и последующего благополучного избавления после двух лет лишений на необитаемом острове, чем тот, о котором речь пойдет ниже.

Southland News, 29 июля 1865 г.

Человек, переживший кораблекрушение, содрогается при виде даже спокойного моря.

Овидий

Острова Окленд

Карта любезно предоставлена сотрудником Департамента охраны природы Новой Зеландии Крисом Эдкинсом

Глава 1
Надежное судно

Шел октябрь 1863 года. В Сиднее (Австралия) это ранняя весна. Ярко светило солнце, но промозглый ветер, дувший в сторону гавани, разбивал отражавшиеся на широкой водной глади блики на множество мелких осколков. Волны хлестали острова и дальние скалистые берега, поднимая в воздух стаи морских птиц, которые с тревожным гомоном кружились над высокими мачтами кораблей. Пересекая гавань от станции на Круглой пристани, пыхтели паромы, котлы которых топились дровами, и их гудки заглушали грохот пробегавших неподалеку конных трамваев.

Из пришвартованных к причалам бригов, кечей и шхун[1]1
  Бриг, кеч, шхуна – типы парусных судов. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] выгружали сахарный тростник, кофе, тропические фрукты и уголь, а грузили руду и технику местного производства. Огибая груды мешков и штабеля бочек, лавируя между низко согнувшимися под тяжелой ношей грузчиками, торопливо снующими сквозь распахнутые двери складов под двускатными крышами, в портовой суете что-то искали двое. Свистевший в проходах холодный ветер, приносивший запах копоти, пыли и эвкалиптов, вынуждал обоих мужчин поднимать воротники и поглубже засовывать озябшие руки в карманы. Тем не менее они упрямо пробирались от причала к причалу, оценивающе оглядывая одно за другим пришвартованные суда.

Несмотря на обветренные, как и у моряков, лица, сразу было ясно, что эти двое прибыли сюда из центральной части города. Эти ухоженные, одетые по-городскому мужчины в своих хороших шляпах и подобающим образом начищенных ботинках привлекали к себе внимание. Оба были примерно одного возраста – немного за тридцать; черная окладистая борода более высокого уже была припорошена инеем седины, а горбоносое лицо его худощавого спутника, обрамленное пышными каштановыми бакенбардами, украшали аккуратно подстриженные усы. Явный акцент второго выдавал в нем француза, в то время как выговор высокого свидетельствовал о том, что он является выходцем с севера Англии. Впрочем, говорили они мало, поскольку заранее все обсудили и точно знали, что им нужно.

Повсюду: на стенах, дверях, бушпритах и мачтах – висели объявления, сообщающие о дате отплытия, найме людей или продаже того или иного судна. Именно последние привлекали пристальное внимание этих мужчин, но пока безрезультатно, так как найти судно, которое отвечало бы их требованиям, было весьма непросто. Они искали шхуну не очень большую, чтобы ею могли управлять четверо моряков, но при этом прочную и добротно сработанную. К тому же она должна быть недорогой, поскольку для амбициозного предприятия, которое они задумали, средств у них было в обрез, но ее надежность имела решающее значение. Они намеревались пройти на ней тысячу пятьсот миль в направлении зюйд-зюйд-ост от берегов Австралии и достигнуть холодных вод Антарктики, где ревущие ветры пятидесятой параллели поднимают гигантские волны выше самых высоких мачт, прежде чем обрушить их на обледенелую палубу. Там им нужно сменить курс, пройти шестьсот миль на северо-восток и стать на якорь в бушующих водах, которые омывают остров Кэмпбелл. Поэтому неудивительно, что они были крайне скрупулезны в выборе корабля и старались найти такой, который соответствовал бы их планам.

Вдруг седобородый заметил судно, вполне подходящее для их путешествия. Остановившись, он обратил на него внимание своего приятеля, и они, ускорив шаг, направились к судну. Вместе они внимательно изучили объявление, прибитое к столбу, к которому был пришвартован корабль. Из него они узнали название судна – «Графтон». Отойдя немного назад, они принялись осматривать его, оценивая конструкцию и оснастку, наблюдая за тем, как короткий и широкий корпус тяжело качается на зеркальной поверхности гавани. Это была двухмачтовая марсельная шхуна, оснащенная одним прямым парусом, расположенным наверху фок-мачты, и остальными косыми. Это обеспечивало легкость в ее управлении силами малочисленной команды, что отвечало первому требованию в их перечне. Однако особое расположение мужчин вызвал добротный вид шхуны, свидетельствующий о ее надежности в морском путешествии.

Они снова обратились к объявлению. Из него следовало, что «Графтон» использовали для перевозки угля из Ньюкасла, расположенного в Новом Южном Уэльсе, в Сидней и что его трюм способен вместить около семидесяти пяти тонн груза. То, что судно транспортировало уголь, им понравилось. В лучших традициях «Индевора» капитана Джеймса Кука, который также был углевозом, эта шхуна была построена для доставки тяжелых грузов в условиях штормов, столь частых в бурных морях. Несмотря на то что шхуна «Графтон» стоила несколько дороже, чем им бы того хотелось, она идеально подходила для той авантюры, которую замыслили эти двое. Развернувшись, они отправились на поиски агента.

Ни один из них не был новичком в рискованных предприятиях. Француз, Франсуа Райналь, предыдущие одиннадцать лет провел в золотоносных районах Нового Южного Уэльса и Виктории[2]2
  Новый Южный Уэльс, Виктория – австралийские штаты.


[Закрыть] в качестве старателя, пока пошатнувшееся здоровье не вынудило его бросить это занятие. Сначала его свалили тяжелые приступы двух болезней, свирепствовавших на золотых приисках Австралии, – дизентерии и офтальмии. И если с дизентерией он справился с помощью стакана бренди, смешанного с перцем, то офтальмия вызвала настолько мучительную и пугающую слепоту в течение девяти дней, что его приятель убрал оружие подальше от него, боясь, как бы Райналь не совершил самоубийства. Затем он стал жертвой несчастного случая, едва не стоившего ему жизни, – на него обрушились своды штольни. Его кости остались целы, но многочисленные повреждения внутренних органов заставили Райналя в феврале приехать в Сидней и обратиться за помощью к одному из ста восемнадцати медиков, которые тогда практиковали там. Теперь, спустя восемь месяцев, врач засвидетельствовал его излечение, но, желая снова броситься в погоню за удачей, Франсуа Райналь тем не менее решил больше не возвращаться на золотые прииски.

Тот, что был повыше, Томас Масгрейв, подвизался капитаном торгового судна и пользовался репутацией надежного шкипера и толкового штурмана. Пятнадцать лет тому назад, будучи в шестнадцатилетнем возрасте, он начал плавать на курсирующих между Ливерпулем и Австралией судах. Быстро продвигаясь по службе, Масгрейв вскоре занял довольно высокий пост и в 1857 году принял решение осесть в Сиднее. Скорее всего, это объяснялось тем, что его дядя успешно вел торговлю тканями в этом же городе. Подыскав дом, он послал за женой и детьми, после чего некоторое время водил суда по маршруту Австралия – Новая Зеландия. Но потом удача отвернулась от него и он лишился работы. Как и Райналь, он был готов снова попытать счастья и разбогатеть. Вместе они пустились в рискованное предприятие, идею которого им предложили два господина, которых они оба, как им казалось, достаточно хорошо знали.

Одним из советчиков был дядя Масгрейва, другой – его партнер по торговому бизнесу, француз по имени Шарль Сарпи, давний знакомый Райналя. По словам этих двух торговцев тканями, на далеком острове Кэмпбелл имеются богатые залежи серебросодержащей руды олова. Правда, местоположение залежей пока еще не определено, но они там точно есть, и их можно найти. Торговцы настойчиво уговаривали Масгрейва и Райналя, и их доводы так пьянили, что лишь много времени спустя Франсуа, который последний десяток лет работал золотоискателем, а перед тем механиком, осознал, что ему следовало бы проявить больше благоразумия и обдумать их предложение намного тщательнее, прежде чем пускаться в эту авантюру.

Возможно, на острове Кэмпбелл, состоящем по большей части из вулканических скал, иссеченных и изломанных ледниками, действительно имелись серебросодержащие месторождения руды олова, но, даже если бы членам экспедиции удалось обнаружить эту руду, им пришлось бы иметь дело не только с труднодоступностью острова, но и с круглогодично неблагоприятным климатом. И Райналь, и капитан Масгрейв не могли не знать об имеющих дурную славу ветрах, которые никогда не прекращались и свирепо буйствовали над гористым островом. Мало того, что далеко не полные карты изобиловали предупреждениями об опасностях приближения к острову Кэмпбелл на расстояние, позволяющее стать на якорь, в Сиднее было множество старых охотников за тюленями, не понаслышке знавших, что такое Субантарктика. Тем не менее, как в последующие страшные месяцы с печалью повторял Райналь, оба они были очарованы этим магическим термином – «серебросодержащий». Из-за этого дурманящего слова они согласились взяться за осуществление плана, от которого более трезвомыслящие люди отказались бы без колебаний.

Они же незамедлительно приступили к подготовке «Графтона» к предстоящему плаванию. Первым делом необходимо было подготовить шхуну к жутким морям, которые ей придется бороздить, и добавить балласта, чтобы ее корпус стоял в воде настолько надежно, насколько это было возможно. Как выяснил Масгрейв, шхуна уже была отягощена примерно пятнадцатью тоннами старого железа, чтобы обеспечить ее остойчивость при пустом трюме во время обратных рейсов в Ньюкасл за очередной партией угля. По его мнению, этого веса было не вполне достаточно, но добавить железа они не могли, так как поверх него была настелена сплошная несъемная палуба, служившая полом трюма. Масгрейв приобрел десять тонн блоков песчаника, но портовым грузчикам пришлось их разместить поверх пола, где они были не настолько устойчивы, чтобы удовлетворить капитана судна.

Ничего с этим поделать Масгрейв не мог, и он сосредоточился на обеспечении провианта для первой разведывательной экспедиции, продолжительность которой, по их расчетам, должна была составить не более четырех месяцев. В трюме были установлены два десятка бочек, наполненных пресной водой; затем он приобрел и загрузил около трехсот фунтов[3]3
  Фунт – мера веса, равная 0,45 кг.


[Закрыть] морских галет (больших круглых сухих лепешек из муки и воды, запеченных до такой твердости, что о них можно было легко поломать зубы), две бочки соленой свинины, около двадцати галлонов[4]4
  Галлон – английский галлон равен 4,54 л.


[Закрыть] черной патоки, бочонок соленой говядины, двести фунтов пшеничной муки, несколько маленьких коробок с сахаром и маслом, мешок сушеной фасоли и гороха, десять фунтов чаю и кофе в ящиках и пару бочек картофеля. Также были погружены запасная парусина, канаты и рангоутное дерево на случай текущего ремонта, если таковой потребуется.

Как раз на этом этапе у партнеров предприятия закончились средства. Когда Масгрейв отправился к торговцам мануфактурой, чтобы попросить денег на покупку якорной цепи, его дядя и Сарпи принялись сетовать на ее дороговизну, а затем неохотно выделили некоторую сумму. Однако ее хватило лишь на шестьдесят фатомов[5]5
  Фатом, морская сажень – английская единица длины, равная 182 см.


[Закрыть] – по тридцать фатомов на каждый из двух якорей – не очень хорошей цепи. Ставить шхуну на якорь вблизи от скалистого берега было чревато бедой, поскольку ветер и прилив могут потащить судно, вырвав якорь из грунта. Тем не менее Масгрейв не стал жаловаться, понимая, что его могут уволить и взять на это место другого. К тому же он знал, что «Графтон» благополучно проходил досмотр портовой инспекции с пятнадцатью фатомами цепи – всего лишь девяноста футами! – на якоре правого борта.

И они с Райналем, вместо того чтобы отказаться от авантюры, которая становилась все более сомнительной, приступили к поиску и найму двоих моряков и повара. Это не вызвало затруднений благодаря нескончаемому притоку в город разочаровавшихся золотоискателей, среди которых было немало матросов. Первым пополнил список членов команды двадцатилетний англичанин Джордж Харрис, дружелюбный малый с богатым опытом мореплавания. Затем они нашли молчаливого норвежца двадцати восьми лет с шотландской фамилией – Александра Макларена, который немногословно пояснил, что обычно его зовут Аликом, и предоставил свой прекрасный послужной список – к слову, официально подтвержденный.

После того как Алик подписал договор о найме на судно, в распоряжении Масгрейва стало достаточно людей для управления парусами шхуны и они с Райналем, как и предполагалось, могли нести вахтенное дежурство. Впрочем, у них пока еще не было повара, и к этой примечательной компании был добавлен пятый. Выбранный ими новобранец оказался португальцем с Азорских островов, заявивший, что его зовут Браун. Однако Масгрейву понадобилось совсем немного времени, дабы выяснить, что слова нанятого им парня не соответствуют действительности и что его настоящее имя – Энри Форжес. Оказалось, что азорец сбежал с предыдущего своего корабля, но Масгрейва это совершенно не обеспокоило. Ему было не привыкать к подчиненным с фальшивыми именами, и в его планы не входило посещение мест, где у Форжеса мог возникнуть соблазн бежать.

Больше внимания заслуживала в высшей степени отталкивающая внешность их нового повара, чей нос был как будто сожран чем-то вроде проказы. Заинтересовавшись этим, Райналь стал задавать ему множество вопросов о его прошлом, на которые азорец охотно отвечал. Он рассказал, что впервые попал на корабль десять лет назад в возрасте тринадцати лет. Капитан американского китобойного судна посетил его остров, чтобы нанять юнгу, и он не упустил возможности повидать мир. В то время Форжес обладал достаточно привлекательной внешностью, но в одном из последующих плаваний он заболел обезображивающим недугом. Другие члены экипажа испытывали такое отвращение к его уродству и настолько боялись заразиться сами, что он, по его словам, упросил капитана высадить его на берег на островах Самоа. К счастью, туземцы выходили его и он выздоровел. Больше того, поведал он далее, они довольно сильно привязались к нему и были так расстроены, когда он поплыл к проходящему судну, что стали его преследовать с топорами, дубинами и копьями. Если бы с корабля не поспешили спустить шлюпку, туземцы могли бы убить его, но ему все-таки удалось удрать под яростный рев разочарованных аборигенов. «Весьма занятная история», – охотно признал изрядно подивившийся Райналь.

Как только Форжес поставил крестик на судовых документах, экипаж был укомплектован – пять человек четырех национальностей, говорящие на четырех разных языках и с очень разными характерами. Замкнутость норвежца Алика, несомненно очень опытного моряка, порой граничила с грубостью, в то время как умелый и ловкий англичанин Джордж оказался намного более общительным, а Энри, повар с Азорских островов, был попросту болтлив. Капитан Масгрейв уже проявлял признаки присущей ему меланхолии, однако именно жизнерадостного по натуре Франсуа Райналя неожиданно обуял страх, побудивший его принять кое-какие меры запоздалой предосторожности.

Первым делом он отправился к дяде Масгрейва и Сарпи и попросил их торжественно пообещать, что, если шхуна не вернется в течение четырех месяцев после отплытия, они отправят за ними поисковую группу. После того как они отказались сделать это, сославшись на слишком большие затраты, он потребовал сообщить об исчезнувшей шхуне властям Нового Южного Уэльса. Правительство, несомненно, вышлет военный корабль из приписанных к базе или по меньшей мере разошлет сообщения всем судам, находящимся в том районе. Райналь настаивал на подобной гарантии, пытаясь объяснить ее благоразумность. Пять человек собирались отправиться в одно из самых опасных морей на земном шаре, карты которого к тому же были приблизительными и неопределенными. Как утверждал Райналь, не было смысла скрывать от самих себя тот факт, что они подвергнутся целому ряду опасностей, главным среди которых является риск кораблекрушения.

Вторым его решением было взять с собой ружье-двустволку, сослужившее ему хорошую службу на австралийских приисках, пару фунтов пороху к ней, дюжину фунтов свинца для изготовления пуль и капсюли – и оно, как оказалось позже, имело критическое значение. Но в тот момент это было всего лишь невольным порывом, поскольку изначально Райналь намеревался оставить ружье в Сиднее. Уже уходя со съемной квартиры, он вдруг неожиданно подумал о том, что у него на острове, наверное, будет возможность развлечься охотой на уток.

«Тогда я не мог себе представить, – писал он впоследствии, – насколько полезным окажется это оружие и боеприпасы к нему в дальнейшем». В те долгие мрачные дни, что ожидали их впереди, это ружье помогло им всем выжить.

Глава 2
В открытом море

Капитан Масгрейв приказал поднять якоря утром 12 ноября 1863 года, несмотря на то что стояла сырая мрачная погода и был прилив. Пронзительный ветер со свистом налетал с юго-востока, и уже вскоре «Графтон» на полных парусах шел к выходу из гавани, напористо рассекая водную гладь под резкие выкрики команд лоцмана. Наконец, оставив позади залив, они оказались под высокими утесами скал, от каменных стен которых эхом отражались возгласы матросов и хлопанье раздувшейся на ветру парусины. Поворот «Графтона» заставил паруса неподвижно обвиснуть и дал боцману возможность покинуть шхуну. Перевалившись через борт, он благополучно спрыгнул в бот, который шел за ними следом. Крикнув напоследок: «Бог вам в помощь, джентльмены, и не теряйте бдительности!» – он удалился, и путешествие должным образом началось.

Выход в открытое море был отмечен двумя знамениями. Сначала на «Графтон» почти сразу же налетел внезапный ледяной шквал с юга. Ветер быстро ослаб, но то было своевременным предостережением о том, что их ждет впереди. В полночь 14 ноября, когда ветер полностью стих и вода лоснилась черным шелком, небо наполнил звездный дождь, продолжавшийся до самого рассвета. Как вспоминал Райналь, то было великолепное зрелище, но стрелка барометра опускалась, и это было грозным предвестием.

К рассвету следующего дня все еще наблюдался мертвый штиль. Легкий ветерок поднимался на несколько минут, наполняя паруса, и корабль проходил с полмили, прежде чем паруса, хлопнув, оседали и безвольно повисали. В начале дневной вахты на западе потемнело, над горизонтом стали скапливаться грозовые тучи, вскоре превратившиеся в сизо-черную, зловеще клубящуюся массу, которая медленно расползалась по всему небу. Ночью рваные облака, подгоняемые ветром, закрывали собой диск луны.

Буря нарастала постепенно, в течение следующих двух дней набирая ураганную силу. К вечеру 18 ноября небо приобрело чернильно-черный цвет, за исключением светящейся полосы у горизонта, отделяющей его от бурно клокочущего моря.

«Очень низкие тучи проносятся над нами с головокружительной быстротой, – живописал Райналь, используя настоящее время, чтобы передать драматизм ситуации. – Их ежесекундно пронзают ослепительные молнии. Нас безжалостно хлещет дождь – ледяной дождь. То и дело к тысяче жутких звуков добавляются чудовищные громовые раскаты».

В одиннадцать вечера Райналь принял румпель[6]6
  Румпель – специальный рычаг, являющийся частью рулевого механизма.


[Закрыть] у норвежского моряка Алика Макларена, до этого стоявшего на руле. Ослепленный непрекращающимися вспышками молний, он с трудом различал стрелку компаса в нактоузе[7]7
  Нактоуз – установленный на тумбе-подставке ящик с компасом и другими навигационными приборами внутри.


[Закрыть], но все же ему каким-то образом удавалось удерживать правильный курс. Судно мотало и бросало, наверху все гудело и тряслось, и в тот момент, когда грохнул оглушительный раскат грома, внезапно налетевший шквал швырнул Райналя головой вперед.

Выпустив из рук румпель, он плашмя повалился на палубу. Свободный руль со стуком вывернулся, и шхуна сошла с курса, подставив борт яростно бьющим волнам. Огромный вал вздыбился на высоту мачты и свирепо обрушился вниз, сминая часть фальшбортов и сильно накренив судно. Снизу донесся грохот десяти тонн незафиксированных блоков песчаника, разом сдвинувшихся с места. «Графтон» тут же завалился набок, и все, кто был на борту, в страхе затаили дыхание. Они ждали, ждали, когда шхуна вернется на ровный киль, но она продолжала лежать на правом борту, глухо ударяясь о пенные волны. Палуба стала настолько круто, что по ней невозможно было пройти, оглушительно скрипела толстая обшивка, жалобно и возмущенно – перегруженные мачты и снасти.

Райналь, весь в ушибах и насквозь промокший, шатаясь, поднялся на ноги, с трудом добрался по наклоненной палубе до кормы и снова ухватился за румпель. Алик стоял, вцепившись в мачту. Масгрейв взбирался по сходному трапу, а оба матроса, которые в то время были не на дежурстве, спотыкаясь и оскальзываясь, выходили из носового кубрика. С большим трудом Масгрейв, Алик, Энри и Джордж убрали парус, пока Райналь боролся с румпелем, упрямо приводя шхуну к ветру[8]8
  Привестись к ветру – повернуть судно носом против ветра.


[Закрыть]. Затем его сменил Масгрейв, а француз с остальными полез в трюм, где все свалилось кучей на правый борт, временно ставший дном шхуны. Если бы железный балласт не удерживал на месте надежный настил, «Графтон» бы опрокинулся и пошел ко дну.

Шум стоял оглушительный: волны грохотали всего в нескольких дюймах от их ушей, а десять тонн песчаника ворочались и перекатывались с ужасающим стуком. Райналь и трое матросов принялись возвращать на место неподатливые блоки, бочки и мешки с намокшей солью. К тому времени, когда им удалось вернуть шхуну в прямо стоящее положение, уже занимался новый день. Поднявшись на палубу, где Масгрейв сизо-белыми от холода руками мертвой хваткой сжимал румпель, они буквально валились с ног от изнеможения.

Буря продолжала неистовствовать. Возможность снова поднять паруса появилась у них только 21 ноября. В тот день они также смогли разжечь огонь в печи на камбузе[9]9
  Камбуз – кухня на корабле.


[Закрыть]. Небо было сплошь затянуто тучами, и повсюду вокруг них киты выбрасывали фонтаны воды – грозный признак надвигающейся бури. Но хотя бы пока было тихо. Когда Масгрейв в полдень приступил к определению их местоположения, оказалось, что буря снесла их с курса более чем на сто пятьдесят миль. До 30 ноября они не встретили никакой суши, а в тот день заметили ее сквозь сгущающийся туман, ставший вскоре настолько плотным, что с одного конца маленькой шхуны не было видно противоположного. В ту ночь, ожидая рассвет, они лежали в дрейфе с подобранным парусом. Наконец взошло солнце и туман рассеялся. Но острова Кэмпбелл нигде не было видно.

Повернув, шхуна легла на нужный курс, приближаясь к цели своего плавания с запада. Когда солнце поднялось выше в бледно-голубом небе, из моря, словно часовые, встали высокие, похожие на колонны скалы. Некоторые из них были настолько искорежены под воздействием ветра и волн, что приобрели странные, почти пугающие формы. Вокруг их вершин с криками носились стаи фрегатов, а у подножий кипел белопенный прибой. Позади прибрежных скал вздымались не меньше чем на тысячу футов вселяющие благоговейный трепет горы; их красноватые утесы блестели черным там, где сбегали потоки воды, а внизу на них яростно набрасывались волны. На узких террасах толпились колонии альбатросов, время от времени поднимавшихся большими стаями в воздух, закрывая небо своими распростертыми крыльями. В круто спускающихся оврагах виднелась редкая чахлая растительность бурого цвета; немногочисленный кустарник, сумевший выжить при круглогодичных низких температурах, был плоско прижат к поверхности постоянным сильным ветром.

Если налетит западный ветер, то они, находясь у наветренного берега, окажутся в опасном положении: «Графтон» может быть выброшен на скалы, и от него останется лишь куча обломков на волнах. Масгрейв обогнул крупный мыс и повел корабль вдоль южного берега острова, где за иссеченными отвесными утесами показалась цепь из шести высоких пиков, а из воды встало еще больше скалистых столбов. Наконец на рассвете 2 декабря они повернули на северо-восток и под громкие крики птиц пошли вдоль обрывистого известнякового берега, покрытого полосами лишайника. Вот что сообщает Франсуа Райналь:

«Одиннадцать часов утра. Бросили якорь на глубине в пять фатомов на входе в бухту». Это была гавань Персеверанс, и перед ними открылась неожиданно приятная картина. Испещренные белыми полосами камни тут и там проглядывали сквозь траву, которая пучками покрывала серовато-коричневые склоны, волнообразно поднимавшиеся к багрово-коричневому предгорью. Вдали возвышался сверкающий в ярком солнечном свете одиночный пик пирамидальной формы. Было тепло, причем настолько, что Райналь предположил, что тюлени, которые должны были бы обитать здесь, покинули пляж в поисках тени.

«Как только были убраны паруса, мы с Масгрейвом сошли на берег», – записал он. Но и среди низкорослого кустарника тюленей тоже не оказалось.

Оба компаньона приступили к поискам пресловутой серебросодержащей руды олова на рассвете следующего дня. Потребовалось совсем немного времени, чтобы они поняли, что дело будет совсем не таким простым, как им рисовал Сарпи.

«Не единожды нам приходилось ложиться наземь и проползать под лианами», – написал Райналь о том, как они вошли в заросшую кустарником равнину.

Как бы то ни было, им удалось добраться до пирамидальной горы, которую они окрестили Куполом. Они вскарабкались на ее вершину, и оттуда их взорам открылся величественный вид на запад – на большой залив, отмеченный на карте как гавань Монумент. Спустившись по западному склону горы, мужчины дошли до вершины скалы, нависающей над этой бухтой, и немного постояли там, созерцая всклокоченный океан, почти непрерывно обнимающий всю планету.

Тюленей на берегу они так и не увидели, но заметили пару морских львов. На всем длинном переходе, который они с трудом преодолели, им не удалось найти ничего похожего на серебросодержащую руду. Единственное, что они обрели, так это волчий аппетит. Масгрейв и Райналь разожгли костер, вскипятили воду в походном котелке и позавтракали.

На следующее утро Райналь проснулся в горячке, а к ночи начал бредить. Болезнь, вынудившая его оставить прииски, вернулась, и следующие три недели он был настолько плох, что Масгрейв, будучи уверенным в его скорой смерти, выкопал для него могилу. Райналь приписал рецидив перемене климата и непривычным нагрузкам, но свою роль, должно быть, сыграло и крушение его радужных надежд. Пока он был прикован к постели, Масгрейв вместе с Аликом продолжил поиски месторождения олова, но безо всякого успеха.

«Они его пропустили или же здесь нет ничего подобного?» – позже размышлял Райналь. «Я не знаю», – признавался он, однако, скорее всего, негласно допускал, что второй вариант более вероятен.

Вскоре подтвердились их наихудшие опасения. Единственное, что им теперь оставалось, – это придумать какое-нибудь оправдание предпринятой экспедиции. Лучшим выходом была охота на тюленей ради шкур и ворвани – жидкого жира, вытапливаемого из подкожного сала, но морских котиков по-прежнему нигде не было видно, да и морские львы встречались крайне редко. Вину за это можно было смело возложить на зверобоев прошлого. В течение считаных недель после того, как в Сиднее было объявлено об открытии острова в 1810 году, на нем высадились сотни алчных, отчаянных охотников, которые хищнически убивали всякого попавшегося на их пути тюленя, вплоть до самых маленьких. Популяции различных видов тюленей на острове Кэмпбелл никогда не были особо многочисленными, но первые два десятилетия девятнадцатого столетия были отмечены массовым истреблением животных. Здесь, в Южном полушарии, ненасытные банды без колебаний выбивали подчистую даже самые малые стада. В результате за три года популяции морских котиков оказались на грани исчезновения. Через пятьдесят лет после того, как зверобои сделали свое дело и покинули остров, надежды приплывших на «Графтоне» добыть тюленей были так же тщетны, как и поиски серебросодержащей руды.

Осознав бесплодность дальнейшей траты времени и сил на острове Кэмпбелл, капитан Масгрейв решил вернуться в Сидней сразу же, как только Райналь наберется достаточно сил, чтобы выдержать плавание. Якорь был поднят 29 декабря, и шхуна на всех парусах помчалась по длинному заливу к открытому морю, чтобы доставить их домой. Однако Масгрейв, начавший на следующий день вести бортовой журнал, принял роковое решение. Он предложил посетить Оклендские острова, чтобы узнать, как там обстоит дело с поголовьем тюленей.

Архипелаг Окленд состоит из двух холмистых, продуваемых ветрами островов и множества мелких островков. Самый крупный, который называется Окленд, лежит к северу от меньшего по размерам острова Адамс и отделен от своего южного соседа водным пространством под названием бухта Карнли, которая в действительности является проливом. Западное побережье архипелага представляет собой неприступные высокие утесы, в то время как восточные берега иссечены чередой мысов, скалистых отрогов и рифов, на сотни футов выдающихся в океан. Малые острова по большей части рассыпаны у северного берега острова Окленд, где находится еще одна прекрасная бухта. На некотором отдалении от обрывистого западного берега возвышается массивная скала, носящая имя Дисаппойнтмент.

Благодаря своему удаленному местоположению архипелаг Окленд ускользнул от внимания такого исследователя, как Джеймс Кук, и был замечен только 18 августа 1806 года Абрахамом Бристоу, капитаном китобойного судна «Океан». Бристоу, который был нанят лондонской фирмой «Эндерби и сыновья», торгующей маслом, стал его первооткрывателем, когда промышлял в южных морях. Поскольку его корабль возвращался в Англию, груженный под завязку ворванью, Бристоу не стал опускать якорь и задержался только для того, чтобы наречь архипелаг именем друга своего семейства – лорда Окленда. Вернувшись в следующем году – на этот раз он командовал китобойным судном «Сара», – Бристоу стал на якорь в бухте в северной части острова Окленд, которую назвал Грудь Сары. Совершив формальности, связанные с объявлением открытых земель собственностью короны, он выпустил свиней для будущих охотников и покинул остров, чтобы распространять весть о новых угодьях, богатых тюленями.

В Сиднее новость вызвала изрядное волнение. Местные торговцы наняли капитана Самюэля Родмена Чейса, выходца из североамериканского штата Род-Айленд, который водил суда, специализирующиеся на тюленьем промысле. Ему вверили 185-тонный корабль «Король Георг» – самое большое судно, когда-либо построенное в колонии, вменив в обязанность возить на острова, названные охотниками на тюленей островами Бристоу, людей, инструменты и провизию. Другие устремились за ним следом, чтобы участвовать в неприглядном состязании по добыче шкур, протекавшем в определенные периоды года.