Текст книги "Остров затерянных душ"

Он выучился метко стрелять, причем не только для того, чтобы добыть себе мяса на обед, но также и для самозащиты. Поскольку то был «золотой век» для беглых преступников, промышляющих грабежами на дорогах, Райналь, как и большинство золотоискателей, не расставался с револьвером и двустволкой. Он вспомнил, что это самое ружье сейчас было вне его досягаемости, так как осталось в сундуке на разбитой шхуне, и это напоминание об их положении вызвало в нем болезненный приступ панического страха.

«Когда и как смогу я покинуть этот остров, затерянный посреди морей за пределами обитаемого мира? Наверное, никогда! Меня охватило сокрушительное отчаяние, – записал он позже. – У меня сжалось сердце, я едва не задыхался, неудержимые слезы наполнили мои глаза, и я разрыдался, как дитя».

Его уберегла вера. Франсуа Райналь был очень набожным человеком. В первую ночь, проведенную в море 23 декабря 1844 года, в возрасте всего лишь четырнадцати лет и пяти месяцев он пережил откровение. «Когда земля скрылась за горизонтом и я оказался в окружении бескрайнего моря, небесный свод впервые был явлен перед моим взором во всем своем величии, со всех сторон меня объяла Бесконечность».

Благоговейный трепет и изумление овладели юным Франсуа.

«Моя душа преисполнилась священным восторгом, а сознание – мыслью о Высшем Существе, о Творце и Господе Вселенной».

С тех пор вера стала для него надежной опорой, и в эту трудную минуту, как и много раз прежде, молитва вернула ему мужество. К тому времени, когда его товарищи по несчастью, хрустя ветками, стали возвращаться к костру, он был уже собран и спокоен.

Капитану Масгрейву, Алику, Джорджу и Энри тоже хватало невзгод. Один за другим они выбирались из чащобы и признавались, что не смогли отыскать никакого укрытия. Палатку окружали густые заросли низких, причудливо скрученных деревьев с толстыми искривленными ветвями – призрачный лес, лишенный всякого подлеска, не считая пышного губчатого мха и упругого папоротника, а в скалах поблизости не нашлось ни одной пещеры.

У Франсуа Райналя тоже было что им сообщить. Он сделал удивительное открытие: торфяная почва горела сама по себе, отчего их костер теперь пылал в углублении. После обмена новостями среди изможденных мужчин воцарилась угрюмая тишина.

Совершенно пав духом, они повалились на землю и невидящими глазами уставились на пляшущие огоньки, раздраженно хлопая жалящих мух, которые слетелись сюда, как будто желая усугубить их мучения. Вдруг Джордж Харрис прервал подавленное молчание, сетуя на судьбу. «Хотя все моряки страшатся смерти в море, лучше уж было бы утонуть в шторме, чем медленно умирать с голоду на этом мрачном острове», – заявил англичанин.

Его слова вызвали целый поток всеобщих жалоб. Когда Райналь всем им напомнил, что получил от Сарпи обещание выслать поисковую группу, если они не вернутся в Сидней в течение четырех месяцев, капитан Масгрейв горько заметил, что они находятся совсем не там, где их будут искать, – на острове Окленд, а не на острове Кэмпбелл. И к тому же их скудные запасы еды закончатся намного раньше, чем пройдет четыре месяца.

«Бедная моя жена! Бедные дети!» – воскликнул он и, смутив и огорчив остальных, спрятал лицо в ладонях, залившись слезами.

«Джордж и Энри безмолвствовали, – пишет Райналь. – По правде говоря, мы все потеряли дар речи при виде столь жгучего страдания нашего несчастного товарища».

Никто из них не решился его утешать, храня неловкое молчание, прерываемое всхлипываниями Масгрейва. Сочувственно глядя на своего капитана, Райналь подумал, что знает наверняка, что чувствует его товарищ. Несмотря на это, он бодрым тоном напомнил остальным, что с разбитой шхуны они могут взять доски, веревки и парусину на постройку хижины, чтобы было где жить те месяцы, пока не подоспеет помощь. Масгрейв успокоился, и все сошлись во мнении, что единственный способ преодоления их трудностей состоит в том, чтобы заняться полезной деятельностью.

В соответствии с этим решением, проведя тягостную ночь на влажной рыхлой земле под промокшей парусиной, Масгрейв с тремя моряками на рассвете отправился к погибшей шхуне, снова оставив Райналя приглядывать за костром.

Глава 5
Убежище

Скверная погода не улучшалась. Масгрейв записал, что ветер дул с ураганной силой, дождь лил как из ведра. Тем не менее, не останавливаясь на описании усилий, которые им пришлось затратить, чтобы привести лодку к разбитой шхуне, он сухо повествовал о том, что они смогли снять паруса с реев и гиков, демонтировать стеньги и рангоут и набрать солидный запас досок для «строительства дома». Капитан вынужден был признать: «По всей видимости, нам придется провести здесь всю следующую зиму, и если мы хотим выжить, то нам нужно убежище».

Поэтому они решили использовать доски для настила пола в своей палатке, чтобы накрыть влажную землю. Кроме того, в затопленном трюме им посчастливилось отыскать пару кирок, две лопаты, шило, бурав и старое тесло.

Постепенно они перевезли инструменты и древесину на берег, а после короткого перерыва, который использовали, чтобы поесть соленой говядины, сваренной Райналем, и попить чаю с сухим печеньем, мужчины отправились в лес на поиски лучшего места для палатки. Они выбрали участок возле ручья с чистой проточной водой, годной для питья, приготовления пищи и мытья, окруженный деревьями, которые можно было использовать на дрова. Площадку расчистили и выровняли, перенесли и поставили там палатку, а возле входа в нее разожгли костер, стремясь отогнать назойливых жалящих мух, перелетевших вслед за ними на новое место. Замостив пол внутри досками и застелив его ветками с листьями, Масгрейв и трое моряков улеглись и сразу же забылись крепким сном.

Райналю, который провел весь этот утомительно долгий день в относительной праздности, повезло гораздо меньше. Он лежал без сна, обеспокоенно вслушиваясь во множество странных звуков. Среди них довольно четко выделялся шум набегающих и с шипением отступающих волн, равно как и журчанье ручья, шелест листьев на ветру, стук капель дождя. Но, кроме того, раздавались какие-то таинственные вскрики, визг, рычание и хриплые уханья, сопровождаемые треском ветвей. Затем, как только он понял, что вокруг палатки собралась толпа морских львов, началось черт знает что – «невообразимая сумятица» с рычанием, треском веток и чудовищными ударами, от которых сотрясалась земля.

Масгрейв и три моряка, ошарашенные происходящим, вскочили на ноги. Схватив кирку и поленья, заготовленные для костра, они стремглав бросились из палатки. Но уже в следующее мгновение, оказавшись снаружи, остановились как вкопанные, так как всего в нескольких ярдах от них ожесточенно дрались два морских льва.

Оба зверя имели устрашающий вид, их массивные тела, достигавшие почти восьми футов в длину и более шести футов в плечах, были покрыты короткой темной шерстью. Распахнутые челюсти демонстрировали огромные клыки, а жесткие усы и косматые свинцово-серые гривы свирепо топорщились. Появление людей нисколько их не отвлекло.

«Ежесекундно они набрасывались друга на друга, били и грызли, вырывая большие куски мяса и нанося глубокие раны, из которых потоками хлестала кровь», – с ужасом описывает схватку Райналь.

В конце концов Джордж и Энри, боясь, что животные сметут палатку, налетев на нее, швырнули в них горящие сучья, и львы с ревом отступили, чтобы в нескольких сотнях ярдов возобновить поединок.

Второй после крушения день – вторник, 5 января 1864 года, – запомнился особенно. Не только тем, что выдался погожим, но также тем, что моряки совершили первую из многих последовавших за ней охотничьих вылазок. Снова оставив Райналя поддерживать костер, Масгрейв и остальные, вооружившись шестифутовыми дубинками, отправились в лес.

Райналь смотрел, как они скрылись из виду, а спустя полчаса до него донеслись крики и восклицания и он понял, что охота оказалась удачной. Прошло еще какое-то время, и появились охотники, каждый из которых был нагружен четвертью туши морского льва – слишком большого животного, чтобы его мог унести один человек.

Исцарапанные, искусанные насекомыми, уставшие и измазанные кровью, они все же были целы и довольны тем, что добытого мяса теперь хватит на несколько дней. Учитывая то, что никто из них не охотился на тюленей прежде и лишь следовал советам, полученным от какого-то старого охотника в Сиднее (тот уверял, что самый верный способ убить тюленя – ударить дубинкой ему по переносице, между глаз, где кости черепа тоньше всего), они, надо признать, добились отличного результата. Это был успех.

Приободрившись, капитан Масгрейв, Джордж и Алик снова отправились на шхуну, чтобы забрать три сундука и большой железный котел, а также кое-какие продукты, в том числе остатки картошки и тыквы, имевшие особую важность в качестве посадочного материала для будущего огорода. Тем временем Райналь с Энри, поваром с Азорских островов, воспользовались хорошей погодой, чтобы просушить свое сырое, неуютное жилище.

Вытащив из палатки все вещи, они разобрали ее и на этом месте разожгли большой костер, чтобы высушить и уплотнить землю, а также прокалить ее, дабы избавиться от назойливых насекомых.

Их донимали два вида гадких летающих тварей, каждый из которых истязал людей по-своему. Мошки, Austrosimulium vexans, доставляли немало мучений, облепляя каждый дюйм неприкрытой кожи и злобно в нее впиваясь, но более отвратительны были огромные синие падальные мухи, неудержимо зарывающиеся в одежду и одеяла и оставляющие после себя комья извивающихся личинок. Это была Calliphora quadrimaculata – мясистая муха металлического цвета, достигающая дюйма в длину и оскверняющая все, чего она касается, так как женские особи питаются разлагающейся органикой, такой как экскременты морских львов, поскольку белки´ необходимы для вызревания их яиц.

Когда дым от костра поднял в воздух клубящееся облако этих насекомых, Райналь и Энри уделили внимание туше, добытой охотниками. Райналь ошибочно решил – по всей видимости, охотники выбросили гениталии вместе с внутренностями, когда рубили тушу на куски, – что это молодая самка тюленя, так как весила она около сотни фунтов. Энри подвесил четверть туши на ветку дерева, а Райналь принялся ее вращать над разложенным под ней костром, и к возвращению остальных со шхуны мясо хорошо прожарилось.

Их товарищи вернулись уставшими, но в приподнятом настроении, потому что помимо сундуков и котла им удалось забрать с корабля компас, еще немного парусины и несколько пустых бутылок. Однако вид черного мяса, срезанного с зажаренной туши, их несколько отрезвил, грубый вкус омерзительно жирного жаркого тоже не вызвал радости. «Если мясо годовалой особи столь отвратительно, то каким же оно окажется у более старых морских львов, когда им придется довольствоваться таковыми? Неутешительная перспектива», – размышлял Райналь.

Покончив с этим сомнительным пиршеством, мужчины тщательно осмотрели содержимое сундуков. Ружье Райналя покрылось ржавчиной, поэтому он приступил к его чистке и смазке, пока остальные выкладывали инструменты и одежду для просушки. К счастью, запечатанный в жестянку порох не намок. Каким-то чудом хронометр не только оказался цел и невредим в своем футляре с мягкой внутренней обивкой, но он к тому же шел, и теперь они знали точное время.

«Также тут были прочие инструменты, – сообщает Райналь. – Наш секстант, барометр и термометр».

Все прочее: книги, карты, небольшой запас сменной одежды – намокло в морской воде. Они высушили вещи и занесли их во вновь поставленную палатку. К счастью, они благополучно управились до наступления темноты, а ночью снова пошел дождь, и их существование стало таким же тягостным, как и до этого солнечного дня.

Вторая ночь в палатке выдалась очень тяжелой. «На сырых, жестких досках наш тревожный сон постоянно беспокоили кошмары», – сообщает Райналь. Утром они поднялись «с затекшими конечностями, с плохим самочувствием и более утомленными, чем перед сном». Это лишь укрепило их решимость построить защищенную от непогоды хижину как можно скорее, так что сразу после завтрака они отправились на поиски подходящего места.

Это было отнюдь не просто, поскольку лес на побережье, по словам Райналя, «был чрезвычайно густым, практически непроходимым». Постоянный сильный ветер искорежил стволы деревьев самым причудливым образом. Любая попытка расти вверх была обречена. «Стоит только стволу дерева распрямиться, как тут же налетает сокрушительный ветер и опять прижимает его к земле, заставляя гнуться, извиваться и унижаться, чтобы потом подняться на фут или около того, прежде чем вновь, терпя поражение, пасть к земле, – поэтично живописует Райналь. – Иногда эти деревья, не добившись никакого успеха в попытках подняться вверх, так и ползут по земле, то и дело скрываясь среди покрытых зеленью торфяных кочек, а их видимые части облеплены мхом всех разновидностей».

Несколько окрепший Райналь с остальными отправился к устью ручейка, бегущего мимо их палатки и вливающегося в море почти напротив останков «Графтона». Берег здесь был относительно ровным, и мужчины расчистили площадку, чтобы вытащить бесценную шлюпку и держать ее подальше от высоких приливов и штормов. Затем они решили построить свою хижину на холме неподалеку, примерно на сорок футов выше уровня моря в удобной близости к палатке, ручью, берегу и погибшей шхуне.

В этом тоже было преимущество, поскольку в напряженные недели строительства дома им не придется ходить далеко, чтобы пополнить запасы продовольствия, ведь окружающие заросли были полны морскими львами.

«Они с криками бродили по лесу, будто одичавший скот, – спустя шесть дней записал Масгрейв. – По правде говоря, мы боялись, что в одну из ночей они придут и снесут нашу палатку. В основном мы питались мясом тюленей, так как нам приходилось сильно экономить наши немногочисленные припасы. Мы убивали их прямо у входа палатку, когда это было нужно».

Обретя больше опыта в приготовлении и поедании тюленьего мяса, они научились лучше выбирать свою жертву. То животное, что они убили и съели в первый раз, несомненно, было самцом, раз его мясо оказалось таким грубым и жирным.

«Нельзя брать старых самцов», – пишет Масгрейв.

Самки и детеныши, как выяснилось, могут быть весьма съедобными.

«Нам попался один юный тюлень, который еще никогда не был в море, – продолжает Масгрейв. – Его мясо было очень вкусным – в точности, как ягненок».

Они засолили две туши на будущее, хотя и понимали, что у них еще долго не будет недостатка в добыче.

«У нас не было повода далеко за ними ходить, потому что они сами подходили близко к палатке. Честно говоря, по ночам нас это сильно нервировало».

Однажды ему пришлось взять ружье и всадить пулю в хвост одному такому посетителю.

«С тех пор они нас не беспокоили», – мрачно добавил Масгрейв. Впрочем, в этом было еще и горькое напоминание о барышах, которые он получил бы, если бы только не лишился «Графтона». «Если бы нам посчастливилось уберечь корабль, я не сомневаюсь, что в два месяца или быстрее мы бы его загрузили», – замечает он и продолжает сетовать на безжалостную судьбу.

«Попав туда, где я мог бы возместить себе все, что было упущено прежде, я лишился главного средства для этого. Здесь упокоились останки корабля, и одному Богу известно, не оставим ли и мы здесь свои кости. А что же будет с моей бедной семьей, лишенной средств к существованию? Мысли об этом сводят меня с ума. Не могу больше писать».

Лучшим лекарством от уныния была постоянная занятость. Франсуа Райналь пишет, что Масгрейв, Джордж и Алик без устали валили деревья, рубили их на бревна длиной в восемь футов и складывали на склоне холма для дальнейшего использования.

«Что касается меня, то, будучи еще слишком слабым для серьезной работы, я чинил изорвавшуюся одежду моих товарищей», – сообщает он.

Кроме того, он готовил пищу и поддерживал огонь, все время отгоняя насекомых, по-прежнему ужасно их допекавших. «Впрочем, было и кое-что хорошее, скрашивающее наше тягостное положение, – продолжает он, описывая изумительных птиц, привлеченных мухами к их лагерю. – Никогда до того не пуганные людьми, они порхали вокруг нас и садились на ветки так близко, что рукой можно было достать».

Первыми им нанесли визит представители какой-то разновидности маленьких зарянок (вероятно, оклендский подвид степного конька, Anthus novaeseelandiae), проявившие такое пристрастие к мухам, что парни развлекались ловлей мух на лету и скармливанием их с руки этим пичужкам, безбоязненно садившимся им на руки и на ноги, чтобы склевывать насекомых с их одежды.

«Также по соседству с нами, в лесу, обитали небольшие зеленые попугаи с красными головами», – продолжает Райналь.

Все пятеро сочли это поразительным, так как попугаи у них ассоциировались с тропиками.

«Тем не менее наши попугаи, казалось, были всецело удовлетворены своей участью».

Известный благодаря своей впечатляющей расцветке в родной Новой Зеландии под названием какарики, что на языке маори[13]13
  Маори – язык аборигенов Новой Зеландии.


[Закрыть] значит «зеленый», этот попугай, представитель рода Cyanoramphus, имеет изумрудное тело, крылья, украшенные смешанным зелено-сине-черным оперением, и ярко-красную шапочку на голове. Та птица, что чаще всего им встречалась, была «коричневато-зеленого оттенка со слегка зеленоватым брюшком и не меньшая охотница до насекомых, что и зарянки, в том числе и до мух».

«Характер этого гостя являл собой неистощимую радость, – восхищенно отзывается о нем Райналь. – Независимо от того, стояла хорошая или плохая погода, ему все было нипочем – он пел от всего сердца».

Когда мужчины продирались сквозь древесные заросли, их сопровождали стайки медососов-колокольчиков (Anthornis melanura, коренной обитатель Новой Зеландии, питающийся как нектаром, так и насекомыми), поэтому они шли «с музыкальным сопровождением».

Райналя забавляло, что в тот момент, когда он насвистывал короткую мелодию, оказавшиеся поблизости медососы-колокольчики раздували грудь, раскрывали клювы и «воздух наполнялся гармоничными звуками»!

Несколько реже их навещал еще один голосистый медосос – новозеландский туи, Prosthemadera novaeseelandiae, которого первопроходцы в Новой Зеландии называли «птицей-пастором» за его белый воротничок, изящно контрастирующий с угольно-черным оперением.

«Два больших белых пера развевались на его груди, делая внешний вид необычным и придавая важности его облику».

Невзирая на суматоху, которую создавали Масгрейв, Джордж и Алик, расчищая холм, птицы сбивались в стайку неподалеку – как для защиты, так и для компании.

«С этими безобидными пичугами хищные птицы вели беспощадную войну, – продолжает свой рассказ Райналь. – Частенько мы видели этих хищников умостившимися парами на сухих деревьях на берегу. Неподвижные, безмолвные, наполовину спрятав голову под крыло, они осматривали округу пристальным взглядом больших глаз».

То были новозеландские соколы, Falco novaeseelandiae, величественные хищные птицы, знаменитые своим абсолютным бесстрашием и презрительным отношением к человеку. Они выслеживают добычу в обескураживающей тишине, а затем бросаются стрелой на жертву со скоростью, превышающей сто пятьдесят миль в час, и, издав короткий, леденящий кровь крик, хватают несчастную маленькую птичку в полете. Туи часто обороняются, контратакуя стаей. У людей, потерпевших крушение, нашелся более простой способ: один из них хватал ружье и убивал сокола наповал.

«Но сейчас у нас есть дела и поважнее», – пишет Масгрейв.

Пальба по соколам была бесполезной тратой времени и сил, равно как и ценных боеприпасов.

«Мы должны построить себе жилье, так как палатка, в которой мы сейчас живем, – место ужасное. Боюсь, мы умрем от холода, прежде чем переберемся из нее. Падальные мухи портят яйцами наши одеяла и одежду и все приводят в настолько отвратительное состояние, что хуже и не представить».

Остальные горячо поддерживали такие его настроения.

«Все мы работали, не жалея себя», – записал Масгрейв ближе к концу первой недели их пребывания на острове.

Сам он был так занят, что у него не оставалось времени делать регулярные записи в своем журнале.

«Мистер Райналь, который быстро набирается сил, ведет свой дневник, – сообщает он и прибавляет: – Ему настолько лучше, что он собирается завтра работать».

И это несмотря на неизменно скверную погоду.

«С севера постоянно дул ураганной силы ветер, сопровождаемый ливнем. А ведь это была середина лета!» – позже отметил Райналь.

В воскресенье, 10 января, более чем через две недели после летнего солнцестояния в Южном полушарии, в конце концов выглянуло солнце.

«Легкий западный бриз разогнал облака, наконец нам открылось небо, – радуется Райналь. – Какое оно прекрасное, какое доброе! Как мы могли не увидеть в этом доброго знака, обещания счастья и скорого освобождения?»

Для него было совершенно естественным то, что наступление хорошей погоды он мог созерцать именно в этот день, воскресенье, как предвестие того, что его ждет лучшая участь, и, по всей видимости, Энри, Джордж и Алик разделяли его чувства.

«В эту благословенную минуту покоя, после тяжких испытаний, через которые нам пришлось пройти, все мы в глубине наших сердец испытали неодолимое стремление вознести молитву», – повествует Райналь далее.

Эта идея вновь ожила, когда капитан Масгрейв отыскал в своем сундуке Библию.

«Мы упросили его почитать отрывки из Евангелия, – пишет Райналь, – и, усевшись у палатки, слушали его с глубочайшим вниманием».

Масгрейв остановил свой выбор на Евангелии от Матфея. Райналь повествует, что, когда капитан читал о проповеди Христа, посвященной любви к ближнему, у всех слушающих потекли слезы. Сам Масгрейв этот эпизод не упоминает, но, как оказалось, для всех пятерых отшельников это событие имело крайне важное значение.