Текст книги "Серебряный камень"

Глава 16
Река

Графский замок стоял на окраине города Йоттендаль, высоко над Джаттом. Если Гильфи стремительно несла свои воды, серой змеей извиваясь среди холмов и полей, то величавый Джатт неторопливо протекал меж прямых, широких берегов, хотя немногочисленные его изгибы глубоко проникали в материк.

– Ты снова молчишь, Йен, – обратилась к юноше сидевшая напротив Марта. – И грустишь.

– Нет, грустить не грущу… – Он покачал головой. – Просто задумался о реках.

– Эта река очень глубокая, – высказал свое мнение Ивар дель Хивал. – А также широкая и мокрая.

Ивар дель Хивал занял в карете место Арни, перебравшегося в фургон для слуг – там ему нравилось больше. Йен понимал: слуги всегда разговорчивее господ, и это устраивало Арни, обладавшего, кроме словоохотливости, куда более редким даром внимательного слушателя.

Марта удивленно подняла бровь.

– Что же именно ты думаешь о реках?

– Да ничего особенного, – беззаботно ответил молодой человек, глядя на груженную мешками баржу на реке, которая, похоже, безуспешно пыталась удержаться на стрежне.

– Понятно, – холодно отозвалась девушка. – Надеюсь, когда-нибудь твои мысли оформятся и ты все же найдешь возможность ко мне обратиться.

Когда Йен снова взглянул на реку, баржа уже скрылась из виду.

* * *

Местная стража обменялась несколькими ритуальными фразами с Агловайном Тюрсоном. После рукопожатия и кивка обыкновенное бревно, перекрывавшее въезд на уже опущенный мост, убрали, дозволив гостям попасть на территорию замка. Колеса экипажей со скрипом остановились – дорожка была вымощена камнями, посыпанными песком, на которых и пешком-то передвигаться без шума невозможно. Гостей уже ожидали.

В центре группы встречавших выделялся широкоплечий мужчина в ярко-розовой тунике, гетрах и коротком желтом плаще.

Его улыбка – белые как фарфор зубы на фоне коротенькой седоватой бороды – была не слишком теплой, пока он не повернулся от Агловайна Тюрсона к Марте.

– Марта, дорогая! – Мужчина шагнул к девушке и взял ее за обе руки. – Очень рад. Даже не припомню, когда я последний раз тебя видел. Нет, правда, тебе следовало бы почаще радовать нас своей изысканной утонченностью и милой улыбкой.

Он скользнул по Йену небрежным взглядом, затем спохватился.

– А вы, наверное, тот самый храбрец, заявивший, что он – Обетованный Воитель. – Нет, улыбку графа при всем желании нельзя было счесть ни оскорбительной, ни высокомерной, но его поза со скрещенными на груди руками, слегка надменный взгляд… – Новости добираются сюда быстро, куда быстрее коней… Вы уж не разите меня вашим копьем, прошу вас – это явно не к лицу дорогому гостю, а вы, несомненно, гость дорогой, хоть и ненадолго.

– Пэл, – обратилась к графу Марта, и в ее голосе отчетливо проскользнули холодные нотки. – Я имею честь представить вам Йена Сильвер Стоуна, доблестного воина и посланника известного вам Древнего по имени Харбард.

– Ах да, паромщик Харбард, тот трудяга, который, не щадя себя, приглядывает за шумным перекрестком путей на брегах зловонной Гильфи!.. Но ты совершенно права, дорогая, я слегка забылся. – Когда Пэл снова повернулся к юноше, всю его шаловливость как рукой сняло – щелкнув каблуками, он опустил ладонь на украшенную камнями рукоятку меча и отвесил церемонный поклон. – Я граф Пэл Пэлсон, ваш покорный слуга. Ваше присутствие в моем доме – большая честь для меня, Йен Сильвер Стоун.

Йен, покрепче сжав в руке Гунгнир, поклонился в ответ. Интересно, а что было бы, упади сейчас копье в толпу встречавших?.. Впрочем, нетрудно себе представить – яркая вспышка, конвульсии, вопли, смрад горелой плоти…

Хватит! У юноши стало уже почти манией рисовать себе подобные картины ужаса. Так и беду накликать недолго.

– Надеюсь, вы простите, что графиня не вышла навстречу. Роды уже совсем скоро, и повитуха-вестри уложила ее в постель.

– Очень жаль, – ответила Марта; в голосе девушки сквозила искренняя забота. – Граф, позвольте мне навестить ее хотя бы ненадолго.

– Как благородно с вашей стороны, – улыбнулся тронутый словами Марты граф. – Конечно, конечно, мы зайдем навестить ее. Ваши вещи перегрузят быстро, но не мгновенно же, так что время есть. Не сомневаюсь, она будет рада вас видеть.

Граф Пэлсон махнул двум молодым женщинам из своей свиты. Обе были одеты в непритязательные, без украшений короткие платья и почти одинаковые белые блузы и в таких нарядах напоминали учениц какой-нибудь католической школы. С другой стороны, ноги обеих были выбриты, а волосы собраны в пышные узлы, скрепленные драгоценными заколками. Нет, явно не школьницы-католички.

– Прошу вас, мои дорогие, проводите маркграфиню наверх к вашей матушке. И поживее, поживее, пожалуйста. У маркграфини мало времени.

Проводив взглядом уходящих женщин, граф повернулся к Йену и застыл перед ним, почтительно склонив голову, – явно в позе просителя, хотя юноша представления не имел, о чем его просят.

На секунду повисло неловкое молчание. Затем Ивар дель Хивал легонько ткнул Йена в спину, что граф воспринял как разрешение взять гостя под руку.

Помогая себе Гунгниром, как посохом, Йен в сопровождении графа прошел через вымощенный камнем двор к такой же мощеной дорожке, которая скорее огибала замок, нежели вела к нему. Свита Йена и графская челядь нестройной толпой следовали за ними.

– Баржа ждет, – сообщил граф. – Надеюсь, вы понимаете, что я с большим удовольствием провел бы с вами вечер, однако… некое влиятельное лицо дало мне понять, что неразумно задерживать ваше прибытие к Престолу.

– Тем не менее я очень вам признателен, – произнес Йен.

– Признательны? Мне? Как мило! – удивленно воскликнул граф, словно услышав замысловатый комплимент. – Был бы рад лично сопроводить вас к Престолу, но это не совсем удобно. – Граф на секунду выпустил локоть Йена и пальцами постучал по его левой руке. – Мы, то есть те, кто пока еще может сложить руки на груди, не имеем голоса при решении вопросов войны и мира. Наше присутствие у Престола нежелательно – Тюрсоны косо на это смотрят, а скажу вам откровенно, я не желаю дразнить гусей.

Указательный палец правой руки графа медленно поник, будто к золотому перстню с темно-зеленым кабошоном была привязана двухпудовая гиря.

Этот перстень кое-что напомнил Йену: как он в старших классах хотел купить школьное кольцо – за свои деньги, разумеется. И совершил непростительную глупость – поделился этим желанием с отцом.

Ерунда, дешевое манерное украшение, отрезал Бенджамин Сильверстейн, постукивая при каждом слове по столу перстнем гарвардской юридической школы – тяжелым, с красным камнем в центре и выгравированными под ним весами Справедливости.

С тех пор при виде этих весов Йена неизменно тошнило.

Школьное кольцо? – ядовито ухмыльнулся отец. Мишура! Вот к этому надо стремиться, а не корчить из себя Эррола Флинна! Получишь юридическое образование, тогда можешь считать себя человеком.

– А, вы заметили мой новый перстень? – осведомился граф, снимая украшение с пальца. – По-моему, весьма недурен. – И тут же сам надел его юноше прямо на перчатку. – Ну, как вам?

Даже сквозь перчатку Йен почувствовал тепло. Перстень оказался тяжелее, чем можно было предположить.

– Очень… очень симпатичный, – промолвил Йен.

Такого ответа требовала вежливость, хотя на самом деле тонкостью работы перстень не блистал. Надпись была выгравирована грубо, с массой царапин, которые следовало бы заполировать. Йен так критично его осматривал, что даже не сразу заметил рисунок с изнанки – вытянутую руку с растопыренными пальцами, будто поддерживавшую округлый зеленый камень.

– Невольно думаешь, что именно те из нас, у кого еще остаются две руки, и удерживают этот мир, не давая ему упасть в пропасть, – серьезно произнес граф, ничем не напоминая прежнего напыщенного аристократа.

Йен стянул с пальца перстень.

– Нет, нет, оставьте его у себя, прошу вас! – запротестовал Пэл, в полной мере обретя жеманные манеры. – Поглядывайте порой на камень, он располагает к размышлениям. А мне будет приятно сознавать, что у вас мой подарок. – Граф положил перстень юноше на ладонь и, не давая опомниться, быстро сомкнул его пальцы. – Я сочту это большой честью, Йен Сильверстейн, – прежним серьезным тоном вполголоса произнес он.

Йен медленно кивнул:

– Спасибо, граф Пэлсон. Я буду часто на него смотреть.

Не знаю, в чем тут смысл, граф, но намек понял.

А также понял и еще одно: только полный осел может, поверив первому впечатлению, принять хорошего человека за надутого придурка.

Едва поднявшись на баржу, Йен принялся искать подходящее место для хранения Гунгнира. И, отыскав его между сложенных рядами миткалевых мешков, попросил выставить охрану. Юноша мечтал о том дне, когда он наконец избавится от этого страшного оружия.

Плыть вниз по реке – дело не хлопотное. Агловайн Тюрсон вместе с половиной личного состава охраны рас положился на ночлег у кормы, а Арни Сельмо с Иваром дель Хивалом решили посудачить в компании свободных несения службы солдат на носу баржи.

Квартет музыкантов-вестри, достав из чехлов инструменты, начал импровизированный концерт; солировал дуэт флейты и чего-то похожего на волынку. Волынку эту обслуживали трое вестри – двое надували мешок, а третий орудовал клапанами.

Йен любил незамысловатое и откровенное звучание волынки. Он стоял у перил, поодаль от остальных, и слушал музыку. Хорошо иногда побыть одному!..

Двое солдат, отставив в сторону оружие, пустились в пляс; как показалось юноше, кренделя, выписываемые танцорами, отдаленно напоминали джиггу, хотя в их движениях явно проглядывался специфический местный колорит.

– Не знаю, как ты, а я обожаю волынку. – Рядом на перила оперся Арни Сельмо. Йен и не заметил, как тот подошел.

Молодой человек кивнул:

– Я тоже.

– Мне тут доложили, что уже завтра мы прибудем к Престолу. – Арни потер свой небритый подбородок – звук получился такой, будто котелок отдраивали наждаком. – Ты готов?

– Не знаю, – пожал плечами Йен.

– Правда? – Арни улыбнулся. – Сдается мне, твоему скромному и верному слуге, что ты молодцом. И не только в делах общественных.

– Послушай, насчет слуги…

Старик от души расхохотался.

– Ты что, извиняться собрался? – Он покачал головой, добродушно похлопывая Йена по плечу.

– И ты не злишься…

– Да ничуть! – улыбнулся Арни. – Я отлично знаю, кто я такой. – Его лицо помрачнело. – Вернее, кем был. – Старик уставился в пустоту, и Йен понял, о чем он сейчас думает. – А был я избранником, мужем моей Эфи. И этого, мальчик мой, вполне мне хватало. Вполне.

Арни снова расхохотался, на этот раз каким-то натужным смехом.

– Был у меня один знакомый. Малый служил по другой части – он был танкистом, а я-то в Седьмом кавалерийском, хотя на деле он так только назывался. Впрочем, черт возьми, война ведь различий не делает, мальчик мой, убийство всегда убийство, не важно, чем ты убиваешь – танком или винтовкой. – Облокотившись о поручень, старик секунду или две пристально смотрел на воду. – Дерьмовый это мир, парень. А там, зимой в Корее, это было замерзшее дерьмо…

Но я все это как-то пережил, вернулся домой, пошел учиться на аптекаря. А Адамс остался в армии и, кажется, дослужился до главного сержанта, потом уволился и занялся на гражданке… ну, уж не помню чем.

Дело было в середине шестидесятых. Жил он в Александрии и там не вылезал из собственного тира, где палил во все тяжкие из старого револьвера, с которым не расставался никогда. Потому что если с пару годиков потаскаешь эту штуковину и с десяток раз благодаря ей уцелеешь, то тебя с ней уже водой не разлить.

Арни взглянул на руку Йена, сжимавшую рукоять «Покорителя великанов».

– Конечно, не положено было ему хранить револьвер, но, черт побери, на войне много чего теряется. Короче, не хотели ребята сдавать оружие.

И вот однажды приходит он из тира и запирается в ванной, пушку почистить – в ванной, чтобы коты не приставали, а если случайно прольется машинное масло, то его и подтереть нетрудно. Ну и замечает, что под дверью вроде тень промелькнула.

Кот? Да нет, не кота это тень, к тому же кот ходит неслышно, а тут шаги.

И повел себя Адамс, как любой в такой ситуации, самым естественным образом: быстро собрал револьвер – поживи с ним пару лет – научишься собирать с завязанными глазами, хотя с пружиной надо быть поосторожней, не то улетит, – и взвел курок. Спору нет, держать револьвер со взведенным курком – дело опасное, если ты собираешься пускать его в ход, но Адамс ведь думал, к нему в дом влез грабитель, а мой приятель, надо тебе сказать, не для красоты форму много лет носил.

Выходит он, значит, из ванной, и тут сталкивается с каким-то типом, который как раз из его спальни вышел – под мышкой телевизор, под другой – пишущая машинка, а через плечо костюмы Адамса висят.

Не удивлюсь, если и пару смачных фраз добавил.

Вряд ли он хотел его прикончить. Если бы хотел, тот успел бы наброситься. А воришка именно набросился. Адамс и среагировал машинально – все семь пуль в него всадил, в упор.

Не забывай, дело было в шестидесятые, когда по поводу гражданских прав чернокожих просто с ума сходили. Нам-то в Хардвуде что, а по всей стране политики прямо кожи вон лезли. Короче, местный прокурор решил раскрутить Адамса на полную катушку. Глупее глупого – но такое уж время.

И вот стоит Адамс перед присяжными и рассказывает, как дело было.

Я, конечно, не знаю, чем раньше занимался прокурор; Адамс утверждал, будто знает, однако не верится мне, что и вправду может существовать такая организация – Эн-А-Эс-Пэ-Цэ-Эн. [3]3
  Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения.


[Закрыть] Так или иначе, белый просвещенный обвинитель видит перед собой труп негра-подростка и живого южанина, выпустившего этому черному семь пуль в пузо, и ему, видите ли, до лампочки, что этот негритенок воровать начал раньше, чем говорить. Вроде бы тот прокурор куда-то избирался и хотел привлечь на свою сторону цветную общину, но божиться не буду, точно не знаю.

Значит, выставил обвинитель Адамса перед большим жюри и спрашивает у него: зачем, мол, вы семь раз стреляли, и одной пули хватило бы. А Адамс вежливо и честно отвечает:

– Сэр, меня так учили.

– Ага, – говорит тот тип, – вон оно что. Где же вас так учили?

– В армии США.

– В армии, говорите? – удивляется обвинитель.

– Так точно, сэр.

Тогда этот обвинитель и спрашивает его – не забывай, шла война во Вьетнаме:

– А вы не из тех ли убийц, которых нанял Эл-Би-Джей? [4]4
  Линдон Бейнс Джонсон, с 1963 по 1968 г. – президент США.


[Закрыть]

Мне кажется, он почуял, что дело с тухлецой, вот и пошел присяжным на эмоции давить. Я имею в виду, где это видано, чтобы большое жюри штата Виргиния осудило ветерана, застрелившего подонка, который вломился к нему в дом с целью грабежа?

Адамс чуть ли не в струнку вытянулся.

– Нет, сэр, – ответил он ему. – Я из тех убийц, которых нанял Гарри Трумэн.

Арни поднял взгляд на Йена.

– Улавливаешь суть?

– Честно говоря, не уверен, – смущенно ответил юноша. И решил отшутиться: – Стреляй в вора семь раз?

По выражению лица Арни Йен понял, что экзамен провалил. Старик повернулся и стал уходить.

– Арни!.. Постой. Извини.

Арни вымученно улыбнулся.

– Ладно, чего уж там. Слишком много болтаю. Старики ведь ни на что иное не годятся.

Он сокрушенно махнул рукой и неторопливо зашагал прочь, вновь согнутый годами.

Юноша недолго пробыл в одиночестве – подошла Марта под руку с Бирсом. Хотя Йен хотел загладить свою вину перед братом девушки, тот по-прежнему его сторонился.

Марта сменила дорожное одеяние на нечто куда менее практичное. Теперь ее наряд представлял собой некое подобие платья – цельный кусок белого полупрозрачного шелка живописно обнажал одно плечо и несколько раз был обернут вокруг изящной фигуры девушки. Шелк прикрывал грудь в несколько слоев, зато нежный, упругий живот удостоился лишь одного. Удерживалось все это при помощи единственной броши на бедре. И, должно быть, совершенно случайно, брошь оказалась лишь в нескольких сантиметрах от пальцев Йена, словно искушая расстегнуть ее.

– Мой брат Бирс, – произнесла Марта мягко и вкрадчиво – она всегда использовала этот тон, если требовалось предупредить юношу о неискренности кого-либо из присутствовавших, – желает попросить тебя об услуге.

– Так пусть просит, – ответил Йен.

Бирс кивнул, не снимая руки с эфеса меча. Как и раскрытая ладонь, изначально этот жест демонстрировал отсутствие дурных намерений – если твоя рука на эфесе, оружие быстро не выхватишь. Однако Йен прекрасно понимал, что этой рукой можно лишь придержать ножны, чтобы другой рукой удобнее было выхватывать меч.

Впрочем, он не встревожился – в поведении молодого человека не чувствовалось открытой враждебности.

Бирс Эриксон вытянулся.

– Моя… Маркграфиня полагает, что я могу стать одним из ваших соратников во время Испытания Болью.

Йен нахмурился. Испытание Болью показывало, достоин ли воин отсечения левой руки ради посвящения в Тюрсоны.

Хорошо бы сейчас вмешался бесцеремонный Ивар дель Хивал!.. Так нет же, когда надо, его днем с огнем не сыскать.

Ладно, лучше быть самим собой и брать быка за рога.

– А если я скажу вам, что не имею намерения подвергать себя Испытанию Болью? – спросил Йен.

– Если вы так скажете, – ноздри парня затрепетали, – то мне останется лишь усомниться в вашей храбрости. Или же по своему низкому положению вы вообще не достойны железной руки Сына Тюра.

– Ах вот как, – улыбнулся Йен. – Знаете ли вы, Бирс Эриксон, при каких обстоятельствах Тюр лишился руки?

– Каждому ребенку известна эта легенда, – свысока ответил Бирс. – Боги, втайне мечтавшие, чтобы Фенрир сидел на привязи до скончания века, решили обмануть его: заявив, что это просто игра, они хитростью посадили Волка на цепь. Однако он перегрызал любую цепь. А потом… они создали нечто такое, что даже ему оказалось не под силу, и попросили его проверить. Фенрир-Волк, сын Хитрейшего, заподозрил недоброе и потребовал для себя заложника. Великий Тюр сунул руку в пасть Фенриру, и тогда зверь понял, что ему не убежать, он перегрыз руку Тюру. С того дня Тюр с гордостью носил обрубок руки, знак доблести и несгибаемой воли.

Йен кивнул:

– Один знающий человек как-то сказал мне, что руку Тюр потерял во время состязания с Фенриром случайно, из-за собственной неуклюжести, а потом уже сочинил сказку про свой героизм.

– Один знающий человек?..

– Мой друг. Он вам незнаком. – Йен прекрасно помнил, когда именно рассказал ему это Осия. Они сидели столом – давным-давно! – в хижине Харбарда; тогда Харбард нахмурился, а Фрейя просто кивнула. – Знаете, как у нас в Хардвуде называют того, кто намеренно сует руку в пасть волку, Бирс Эриксон?

Тот покачал головой:

– И как же у вас называют такого человека?

– Мы называем его «дураком», – ответил Йен, выговорив последнее слово по-английски. – Но если вдруг я все же решу пройти Испытание Болью, то, безусловно, сочту за честь причислить вас к своим соратникам, – осторожно добавил юноша. – Хотя, разумеется, Арни Сельмо, Ивар дель Хивал и другие мои товарищи имеют приоритетное право. Тем не менее я внесу вас в список.

Йен поднял вверх правую руку, отчаянно надеясь, что жест этот покажется Бирсу Эриксону исполненным мистической значимости, на деле же это был всего лишь салют, которому его научил в незапамятные времена Д'Арно. Потом молодой человек вновь перешел на английский.

– Не призывайте нас, – речитативом провозгласил он, – ибо мы сами призовем вас.

Бирс Эриксон явно растерялся и после недолгой, однако достаточно неловкой паузы решил, что обычный поклон на прощание – лучший выход.

Марта, облокотившись на перила, смотрела вслед уходившему брату.

– Так ты не собираешься подвергать себя Испытанию Болью? Даже ради меня? – Она стояла чуть ли не вплотную к юноше, подняв к нему лицо.

– Тебе не терпится увидеть меня одноруким? – Левая рука Йена сначала легла на перила, потом ей на бедро. – Надеюсь, ты помнишь, что обе мои руки кое на что способны, – добавил он, поражаясь тому, как легко далась последняя фраза.

Марта неотрывно смотрела ему в глаза.

– Йен Сильвер Стоун, ты опять настаиваешь, чтобы все было по-твоему? – Она прижалась к нему, словно подстрекая схватить ее в объятия. – И так всегда и во всем?

– Пожалуй.

– Посмотрим, – бросила Марта. Ее рот чуть искривился, в глазах отражались звезды, вдруг ставшие близкими и горячими. В следующее мгновение она обвила шею юноши руками. – Завтра мы прибываем к Престолу, – прошептала Марта, обдав его горячим дыханием. – Тебе необходимо как следует выспаться.

Она повернулась и, покачивая бедрами, пошла прочь.

А Йен, подняв левую руку и на секунду приставив ее ко лбу, отсалютовал таким образом вслед исчезавшей во мраке женской фигуре и, повернувшись, стал задумчиво смотреть во тьму.