Текст книги "Испанка. История самой смертоносной пандемии"

Часть II
РОЙ

Глава шестая

Канзасский округ Хаскелл находится к западу от Додж-Сити: туда когда-то перегоняли живой скот из Техаса по железной дороге. Географически – а до 1918 г. и по укладу – это место было настоящим Диким Западом. Ландшафт ровный, как стол, без единого деревца, под ногами голая земля, да и весь округ, казалось, слеплен из земли. В те времена дома из дерна не были редкостью, и даже почтовое отделение округа располагалось в землянке почтмейстера, который один раз в неделю верхом объезжал окрестные общины, собирая почту, а затем ехал за 40 миль в Санта-Фе, поселок из десятка деревянных хибар: уже тогда он превращался в призрак, а десять лет спустя его не станет. Сейчас о существовании Санта-Фе напоминает только старое кладбище. Однако в соседних городках кипела жизнь. В Коупленде в лавке Стеббинса продавали еду, обувь, ткани, посуду, утварь, инструменты, краски и олифу, а в Саблетте, за отсутствием банка, некто С. Ф. Кейв ссужал жителей наличными деньгами – под залог недвижимости и под 7,5 %.

Здесь земля, урожай и скот были самыми важными вещами на свете: чем ядренее запах навоза, тем ближе цивилизация. Фермеры охотились на кабанов и куропаток, а во дворах было полно коров, свиней и домашней птицы. Собак тоже хватало, и хозяева старались отучать щенков гоняться за чужой скотиной, чтобы их не пристрелили.

Это была земля крайностей. Сушь временами стояла такая, что река Симаррон пересыхала, а дно покрывалось потрескавшейся коркой. В феврале 1918 г. местная газета писала на первой полосе: «Целый день шел дождь, выпало 0,27 дюйма. Все страшно рады»[172]172
  Santa Fe Monitor, Feb. 28, 1918.


[Закрыть]. Но бывали и ливни с наводнениями, как, например, в 1914 г., когда вода затопила множество ранчо и уничтожила первое по-настоящему крупное предприятие в округе – ферму на 30 тысяч голов крупного рогатого скота. Летом солнце отбеливало прерию, от земли исходил жар, заставлявший дрожать воздух. Зимой здесь дул свирепый ветер, продувавший равнину на сотни миль: температура могла упасть и до –40 ℃. Все вокруг становилось мерзлым и пустынным, как в степи. Ураганы, торнадо, слепящие снежные бури опустошали окрестности, но все это были ежегодные, привычные бедствия. Совершенно иная природная напасть явилась сюда лишь однажды.

Эпидемиологические данные свидетельствуют, что новый вирус гриппа появился в округе Хаскелл, штат Канзас, в начале 1918 г. Есть подтверждения тому, что этот вирус пересек штат с запада на восток и добрался до огромной военной базы, откуда попал в Европу. Позднее он прокатился по Северной Америке, Европе, Южной Америке, Азии и Африке, по разбросанным в Тихом океане островам и далее по всему миру. За ним эхом следовал мучительный стон страдающего человечества. Оповестил всех об этом бедствии доктор Лоринг Майнер.

Лоринг Майнер был незаурядным человеком. Выпускник Университета Огайо в городе Атенс (первого университета на западе Америки), великолепный знаток Древней Греции, он приехал в это захолустье в 1885 г. Несмотря на то, что происхождением и образованием он разительно отличался от местных жителей – уроженцев Фронтира, они приняли его в свое братство.

Майнер был большим человеком во всех смыслах: громадный рост, резкие черты лица, закрученные усы. А еще он был груб и не выносил дураков, особенно когда бывал пьян, что случалось с ним довольно часто[173]173
  О Л. В. Майнере автору рассказали его невестка (27 августа 1999 г.) и внучка Кэтрин Харт (июль 2003 г.). Также о нем говорится в источнике Kansas and Kansans (1919).


[Закрыть]. Сюда же отнесем и некоторое бунтарство. Он годами мог не заглядывать в церковь. Время от времени он перечитывал в оригинале античную классику, но при этом ел горох с ножа. Все 30 лет жизни в прериях он занимался не только медициной – доктор Майнер создал свою империю, пусть и маленькую. Он был членом масонской ложи Одд-Феллоуз и вел себя как покинувший столицу вельможа, председательствовал в местном отделении Демократической партии, исполнял обязанности окружного коронера и представлял в округе министерство здравоохранения штата. Помимо этого, у него была аптека и продуктовый магазин: он рассчитывал, что пациенты будут и его верными покупателями. Женился он на дочери крупнейшего землевладельца Западного Канзаса. Даже в Хаскелле был довольно жесткий общественный порядок, и теперь, когда Штаты вступили в войну, жена Майнера охотно и часто пользовалась своим статусом председателя женского окружного рабочего комитета Красного Креста. Когда она о чем-нибудь просила, очень немногие отвечали ей отказом, и большинство женщин округа пошли работать в Красный Крест. Это была настоящая работа, тяжелая работа, почти такая же тяжелая, как на ферме.

А сам Майнер был живым воплощением правоты Уэлча – что результаты медицинского образования подчас бывают лучше самой системы. Он, врач из захолустного округа, не имевший доступа к медицинской литературе, начал практиковать еще до торжества микробной теории – но быстро ее освоил, сумев не отстать от прогресса, построил лабораторию и научился работать с антитоксинами против дифтерии и столбняка. В 1918 г. один из его сыновей тоже стал врачом и отправился служить в военно-морской флот. У сына было уже вполне «научное» медицинское образование. Лоринг Майнер гордился своими научными познаниями и задумывался над важными проблемами. Больные говорили, что лучше пьяный Майнер, чем любой другой врач, пусть и трезвый.

Его пациенты жили на территории, простиравшейся на много сотен квадратных миль. Именно за это, вероятно, Майнер и любил свою профессию – за огромные пространства, за неожиданности, за буйный ветер, за долгие часы пути к пациентам, к которым он добирался иногда в запряженной лошадью пролетке, иногда на автомобиле, иногда на поезде. Проводники специально для него притормаживали составы[174]174
  На Среднем Западе США, особенно в Канзасе, это было обычной практикой. Подробнее см. Arthur E. Hertzler, The Horse and Buggy Doctor (1938) and Thomas Bonner, The Kansas Doctor (1959).


[Закрыть], а зимой начальники станций, в нарушение всех правил, пускали его в служебные помещения вокзалов погреться у камина.

Однако в конце января – начале февраля 1918 г. у Майнера добавилось хлопот. У одного пациента появились симптомы – головная боль, ломота во всем теле, лихорадка и непродуктивный сухой кашель: вроде бы ничего удивительного, но эти симптомы были выражены с необычайной силой. Потом заболел еще один человек. Потом третий. Потом еще. Больные стали появляться в Сатанте, Саблетте, Санта-Фе, Джине, Коупленде. Люди заболевали даже на отдаленных фермах.

Майнеру и до этого часто приходилось видеть «инфлюэнцу» – грипп. Он и диагностировал пациентам грипп, но такой грипп он видел впервые. Болезнь причиняла ужасные страдания, стремительно прогрессировала и иногда заканчивалась смертью. Этот грипп убивал. Вскоре он поразил десятки его пациентов – самых сильных, самых здоровых, самых выносливых людей округа! – причем так внезапно, будто их подстрелили.

Майнер сражался с этой болезнью изо всех сил. Он брал у пациентов на анализ кровь, мочу и мокроту, он применял все свои лабораторные навыки, которые усовершенствовал с помощью сына. Он глотал медицинские учебники и свежие журнальные статьи. Он обзвонил всех коллег в своей части штата. Мало этого, Майнер связался со службой государственного здравоохранения США, но не получил оттуда ни помощи, ни даже совета. А между тем он делал что мог: тщетно пытался вводить дифтерийный антитоксин, пробовал даже противостолбнячный антитоксин в отчаянной попытке хоть как-то стимулировать иммунитет пациентов, мобилизовать его на борьбу с болезнью.

Местная газета Santa Fe Monitor, очевидно, боясь подорвать боевой дух населения во время войны, мало писала о смертях, но упоминала вскользь (конечно, не на первой полосе): «Миссис Ева ван Альстин больна воспалением легких. Ее маленький сын Рой уже оправился и начал вставать с постели… Ральф Линдеман все еще тяжело болен… Голди Вольгехаген замещает свою сестру Еву в магазине Бимана на время ее болезни… Говорят, что Гомер Муди серьезно заболел… Мертин, маленький сын Эрнеста Эллиота, болен пневмонией… С радостью сообщаем, что дети Пита Хессера поправляются… Миссис Дж. С. Кокс лучше, но она все еще очень слаба… Всю эту неделю Ральф Макконнелл сильно проболел…»[175]175
  Santa Fe Monitor, Feb. 14, 1918.


[Закрыть]

Из-за этой болезни Майнер буквально задыхался – столько у него было пациентов. Он бросил все другие дела и иногда спал в пролетке, пока лошадь везла его домой сквозь морозную ночь (пожалуй, это одно из преимуществ гужевого транспорта перед автомобильным). Иногда Майнер думал – уж не столкнулся ли он с афинской чумой, таинственной болезнью, которая опустошила город во время Пелопоннесской войны, погубив треть населения.

Потом болезнь исчезла. К середине марта школы снова открылись, в них пошли здоровые дети. Мужчины и женщины вернулись на работу. Война снова завладела мыслями людей. Но все же эта болезнь не давала Майнеру покоя. Она пугала Майнера – не только в связи с его собственными пациентами, но и в связи с возможным дальнейшим распространением. Инфлюэнца не была ни «карантинной» болезнью (то есть болезнью, о которой врачи по закону обязаны были сообщать в вышестоящие инстанции), ни болезнью, отслеживаемой органами здравоохранения на федеральном уровне или на уровне штатов.

Но Майнер был уверен, что столкнулся с чем-то необычным: вспышка заболевания так его встревожила, что он официально известил о ней чиновников национальной службы здравоохранения. В еженедельном журнале Public Health Reports служба здравоохранения США публиковала для своих чиновников сообщения о вспышках всех заразных болезней не только в Северной Америке и Европе, но и повсюду в мире – в Сайгоне и Бомбее, на Мадагаскаре и в Кито. В журнале писали не только про такие смертоносные заболевания, как желтая лихорадка и чума, но и про менее опасные болезни: в частности, в США журнал отслеживал корь, ветряную оспу и свинку.

В первом полугодии 1918 г. предупреждение Майнера о «гриппе тяжелого типа»[176]176
  Public Health Reports 33, part 1 (April 5, 1918), 502.


[Закрыть] было упомянуто только в этом журнале – единственном в мире. Остальные медицинские журналы той весной печатали сообщения о вспышках гриппа, но все они происходили уже после событий в Хаскелле и не привлекли внимания чиновников от здравоохранения. Лишь характер вспышки 1918 г. в округе Хаскелл говорил о том, что новый вирус гриппа самым жестоким образом адаптировался к человеку.

Как выяснилось впоследствии, уровень смертности в Хаскелле был в разы ниже, чем уровень смертности в США в том же году, когда грипп ударил в полную силу.

Люди, страдавшие гриппом («заразные»), распространяли вирусы, которые могли инфицировать других, – как правило, в течение не более семи дней после заражения, а иногда даже и меньше. После этого больные могли продолжать чихать и кашлять, но опасности для окружающих уже не представляли. В такой захолустной и малонаселенной местности, как округ Хаскелл, эпидемия могла угаснуть, а вирус – погибнуть, так и не выйдя за пределы округа. Так могло получиться, но не получилось по единственной причине: шла война.

В ту неделю, когда заболели Гомер Муди и еще с десяток других жителей города Джин, туда в краткосрочный отпуск прибыл молодой солдат Дин Нильсон из Кэмп-Фанстон – с военной базы, расположенной в 300 милях от Джина в окрестностях Форт-Райли. Santa Fe Monitor по этому поводу писала: «Дин выглядит образцовым солдатом, военная жизнь идет ему на пользу». После отпуска, он, разумеется, вернулся в лагерь. Эрнест Эллиот из Саблетта, еще одного городка в округе Хаскелл, отправился навестить своего брата в Кэмп-Фанстон как раз тогда, когда заболел его ребенок. К тому времени, как Эллиот вернулся, у ребенка уже была пневмония. 21 февраля газета сообщила и о том, что происходило в соседнем Коупленде: «Почти все болеют гриппом или пневмонией»[177]177
  Santa Fe Monitor, Feb. 21, 1918.


[Закрыть]. 28 февраля та же газета написала об отъезде Джона Боттома в Кэмп-Фанстон: «Мы уверены, что из Джона выйдет прекрасный солдат»[178]178
  Santa Fe Monitor, Feb. 28, 1918.


[Закрыть].

В Кэмп-Фанстон, втором по величине военном лагере США, проходили службу 56 тысяч новобранцев. Лагерь был построен там, где река Смоки-Хилл сливается с Репабликан-Ривер, образуя реку Канзас. Подобно другим тренировочным лагерям, он был сколочен буквально за несколько недель 1917 г. Там армия готовила молодых парней к войне.

Это был типичный лагерь – в том смысле, что там царила типичная напряженность между кадровыми военными и вчерашними штатскими. Когда, например, майор Джон Доннелли был остановлен на дороге военной полицией за превышение скорости, он так оправдывался перед своим начальником-генералом: «Несколько раз я делал замечания личному составу на дороге за неспособность отдать честь как положено. Не мог же я пройти мимо столь вопиющих фактов – их поведению нет никакого оправдания. Вероятно, им не понравились мои замечания, в результате чего они, проникнувшись враждебностью, решили мне отомстить»[179]179
  Майор Джон Доннелли, 341-й пулеметный батальон, Кэмп-Фанстон, группа записей 393, Национальный архив США.


[Закрыть].

Случались и столкновения командирских амбиций, особенно после того, как в Кэмп-Фанстон и Форт-Райли были назначены разные начальники. Эти конфликты закончились, когда генерал-майор Баллу, командовавший военным городком, направил в Вашингтон официальное письмо. Он сообщал, что устроил во вверенном ему лагере «тренировочное поле для специалистов» (так он его назвал) в Смоки-Хилл-Флэт. На самом-то деле в Смоки-Хилл-Флэт было лучшее из трех полей для поло на базе. Начальник Форт-Райли, всего лишь полковник, устроил рядом с полем свалку. Генерал-майор запросил и получил полномочия «вступить в командование обоими лагерями»[180]180
  Письмо командующего К. Дж. Баллу (Кэмп-Фанстон) генерал-адъютанту, 12 марта 1918 г., Кэмп-Фанстон, группа записей 393, Национальный архив США.


[Закрыть], и полковник был отстранен от командования.

Лагерь был типичен и в другом отношении. Зима 1917–1918 гг. была рекордно холодной, и в Кэмп-Фанстон, как и во всех других местах, «казармы и палатки были переполнены и плохо отапливались, а к тому же было невозможно обеспечить личный состав достаточным количеством теплой одежды»[181]181
  Maj. General Merritt W. Ireland, ed., Medical Department of the United States Army in the World War, v. 9, Communicable Diseases (1928), 415.


[Закрыть]. Это признавало даже само армейское командование.

Таким образом, бессовестно нарушался армейский устав – во всяком случае та его часть, которая касалась охраны солдатского здоровья: в уставе указывалось, какое пространство в казарме должно быть отведено солдату, но люди жили скученно, без приличного обмундирования, сносных коек и нормального отопления. Из-за этого солдаты еще сильнее жались друг к другу возле печек.

Новобранцы, призванные из Хаскелла, направлялись в Кэмп-Фанстон. Следовательно, в обоих направлениях ездили люди – не так много, зато постоянно.

4 марта один рядовой в Кэмп-Фанстон, повар, сообщил командиру, что заболел гриппом. В течение трех недель заболели более 1100 солдат, причем настолько тяжело, что их пришлось распределить по госпиталям, а тысячи других (точное число нигде не было зарегистрировано) получали лечение в полковых лазаретах, разбросанных по базе. Пневмонией заболели 237 человек: около 20 % были госпитализированы, но умерли только 38 человек. Хотя показатель смертности был выше, чем можно было бы ожидать от гриппа, он был не так высок, чтобы привлечь настороженное внимание. Смертность от гриппа в Кэмп-Фанстон была ниже, чем в целом по округу Хаскелл, и куда ниже показателя, который вскоре станет нормой в грядущей эпидемии…

Все вирусы гриппа постоянно мутируют. Исходя из времени, когда возникла вспышка в Кэмп-Фанстон, мы можем с полной или почти полной уверенностью утверждать, что грипп на военную базу пришел из Хаскелла. Если источником действительно был Хаскелл, то в Кэмп-Фанстон занесли легкую форму гриппа (кто бы это ни сделал). Но этот вариант вируса был вполне способен мутировать еще раз – и приобрести огромную летальность.

А между тем Кэмп-Фанстон отправлял потоки солдат на другие базы в Америке и в Европу. Это были люди, профессией которых стало убийство. Но со смертью им пришлось столкнуться раньше, чем они думали.

Глава седьмая

Никто и никогда доподлинно не узнает, действительно ли пандемия гриппа 1918–1919 гг. началась в округе Хаскелл штата Канзас. На этот счет есть и другие гипотезы. Однако Фрэнк Макфарлейн Бёрнет, австралийский вирусолог и нобелевский лауреат, переживший испанку и всю жизнь изучавший грипп, позже пришел к выводу, что имеющиеся данные «убедительно свидетельствуют», что пандемия гриппа 1918 г. началась в Соединенных Штатах, а его распространение было «тесно связано с условиями военного времени, а в особенности с прибытием американских военных во Францию»[182]182
  F. M. Burnet and Ellen Clark, Influenza: A Survey of the Last Fifty Years (1942), 70.


[Закрыть]. С Бёрнетом согласны и многие другие ученые. Действительно, есть все основания утверждать, что первая крупная вспышка гриппа в Америке произошла именно в Кэмп-Фанстон, а постоянные перемещения людей между зараженным Хаскеллом и Кэмп-Фанстон достаточно однозначно указывают на Хаскелл как на первичный очаг инфекции.

Однако для того, чтобы понять, что произошло дальше (вне зависимости от того, где началась пандемия), надо сначала разобраться, что такое вирусы и что такое популяции вирусов-мутантов – квазивиды.

Собственно, вирусы, существующие как бы на обочине жизни, и сами по себе загадка. Это не просто очень маленькие бактерии. Бактерии представляют собой одноклеточный организм – то есть они живые. У бактерии есть обмен веществ, ей нужна пища, она выделяет отходы и размножается делением.

Первая волна вируса прокатилась по военным базам: солдаты жили в казармах в условиях повышенной скученности, невзирая на отчаянные протесты Уэлча и начальника медицинского управления армии Уильяма Горгаса. На снимке армейский госпиталь экстренной помощи.

Вирусы – сами по себе – не едят, не потребляют кислород для производства энергии. Они не участвуют ни в одном процессе, который можно было бы назвать метаболическим. Вирусы не выделяют отходов. У них нет пола. Они не синтезируют никаких побочных соединений – ни случайно, ни целенаправленно. Они не умеют даже независимо размножаться. Таким образом, вирус – это нечто меньшее, чем полноценный живой организм, но и нечто большее, чем инертный агрегат химических соединений.

Существует несколько гипотез их происхождения, и не все из них взаимоисключающие. В поддержку каждой гипотезы существуют веские аргументы, и вполне возможно, что разные вирусы возникали разными путями.

Есть ученые (их меньшинство), считающие, что вирусы возникли независимо – как наиболее примитивные молекулы, способные к самовоспроизведению. Если это так, то, значит, из них могли развиться более сложные формы жизни.

Однако большинство вирусологов придерживаются противоположного мнения: вирусы возникли как более сложные – клеточные – организмы, а затем развились, или, точнее сказать, регрессировали, в более простые структуры. Такая гипотеза, пожалуй, подтверждается строением некоторых организмов, таких, например, как риккетсии – внутриклеточные паразиты. В прошлом риккетсии приравнивали к вирусам, но теперь ученые полагают, что эти существа занимают промежуточное положение между вирусами и бактериями. Считается, что в какой-то момент своей эволюции риккетсии утратили некоторые функции, необходимые для независимого существования. Палочки Хансена – возбудители лепры (проказы) – тоже, как представляется, утратили свою былую сложность: жизненно важных функций в ходе движения к простоте стало меньше. Есть и третья гипотеза: некоторые ученые полагают, что вирусы когда-то были частью клетки, одной из ее органелл, а затем отделились от нее и начали развиваться самостоятельно.

Но вирусы, каково бы ни было их происхождение, обладают только одной способностью – способностью к саморепликации. Однако, в отличие от других форм жизни (если считать вирус формой жизни), вирус делает это не самостоятельно. Он проникает в клетки, обладающие энергетическими ресурсами, а затем, словно незваный кукловод, подчиняет их себе и заставляет продуцировать тысячи, а порой и сотни тысяч новых вирусов. Это у него в генах.

У большинства живых существ гены располагаются вдоль длинной нитевидной молекулы ДНК – дезоксирибо– нуклеиновой кислоты. Однако многие вирусы – включая вирусы гриппа, иммунодефицита человека и коронавирусы – кодируют свои гены в РНК, рибонуклеиновой кислоте: это более простое, но при этом менее устойчивое соединение.

Гены можно уподобить компьютерной программе: если последовательность битов в компьютерном коде сообщает компьютеру, что он должен делать – запустить текстовый редактор, игру или поиск в интернете, то гены сообщают клетке, что она должна делать.

Компьютерный код пишется на двоичном языке, в нем всего два символа. Генетический код использует язык, в алфавите которого четыре буквы – A, G, C и T, каждая из которых представлена особым химическим соединением – аденином, гуанином, цитозином и тимином (в ДНК; в РНК тимин замещается другим соединением – урацилом).

ДНК и РНК представляют собой цепи из этих соединений, последовательно связанных друг с другом. Грубо говоря, это просто очень длинные последовательности букв. Иногда эти буквы не составляются ни в слова, ни в предложения, то есть не имеют никакого смысла: действительно, 97 % человеческой ДНК не содержит генов. Это так называемая «мусорная» ДНК[183]183
  В 2012 г. ученые обнаружили, что 80 % «мусорной» ДНК выполняет регулирующие функции. Они выявили там четыре миллиона «переключателей» – областей, управляющих активностью генов. Термин «"мусорная" ДНК» утратил свою актуальность. – Прим. ред.


[Закрыть].

Но если из букв складываются осмысленные слова и предложения, значит, получившаяся последовательность по определению является геном.

Когда находящийся в клетке ген активируется, он приказывает клетке начать синтез определенных белков. Белки могут использоваться тканями как «кирпичи», строительные блоки. (Белки, которые мы едим, как правило, идут именно на «строительство» тканей.) Но белки также играют чрезвычайно важную роль в большинстве протекающих в организме химических реакций, а также выступают в роли сигналов начала и прекращения различных процессов.

После успешного проникновения в клетку вирус встраивает свои гены в ее геном, после чего вирусные гены перехватывают «командование», отключая активность генов клетки. Внутриклеточные механизмы начинают делать то, что нужно вирусным генам, а не то, что необходимо клетке для себя.

Так клетка начинает производить сотни тысяч вирусных белков, которые, связываясь с новыми копиями вирусного генома, образуют новые вирусы. После этого вирусы покидают клетку. Клетка-«хозяйка» в ходе этого процесса почти всегда погибает – как правило, в тот момент, когда вирусы разрывают клеточную мембрану и вырываются наружу, чтобы атаковать другие клетки.

И хотя вирусы выполняют только одну задачу, их нельзя назвать простыми. Они не просты и не примитивны. Эти высокоразвитые, изящные в своей целеустремленности сущности выполняют свои функции более эффективно, чем какие бы то ни было другие живые – по-настоящему живые – существа. Вирусы стали почти совершенными инфицирующими организмами. А самые совершенные вирусы – без сомнения, вирусы гриппа.

Луис Салливан, первый из плеяды великих современных архитекторов, заявлял, что форма вытекает из функции.

Чтобы разобраться в вирусах – или, что одно и то же, разобраться в биологии, – надо приучиться мыслить как Салливан: не языком слов (они просто дают имена всему на свете), а языком трехмерного пространства, языком контуров и форм.

Дело в том, что в биологии – а особенно в клеточной и молекулярной биологии – практически любая активность зависит, строго говоря, от формы, от физической структуры, от того, что мы называем «стереохимия».

«Буквы» алфавита этого языка – пирамиды, конусы, шипы, грибы, призмы, гидры, зонтики, сферы, ленты и прочие фигуры, которые переплетаются между собой в любых мыслимых сочетаниях, как на гравюрах Эшера. Каждая форма выписана в изящных и абсолютно точных деталях, и каждая форма несет в себе сообщение.

По сути, все, что присутствует в организме, будучи при этом его частью или нет, либо представляет своей поверхностью какую-либо форму, имеет на ней какую-либо отметину, содержит в своем составе какой-либо фрагмент, идентифицирующие сущность как нечто уникальное, либо само является формой и сообщением. (В нашем случае мы имеем дело с чистым сообщением, чистой информацией, что прекрасно соответствует наблюдению культуролога Маршалла Маклюэна: «Носитель и есть сообщение».)

Расшифровка такого сообщения сродни чтению шрифта Брайля: это очень личное взаимодействие, зависящее от контакта и чувствительности. Все в организме «общается» именно таким способом – посылая и получая сообщения посредством контакта.

Такие взаимодействия напоминают попытки сопоставить круглый колышек и круглое отверстие. Если они соответствуют по размеру, то колышек «связывается» с отверстием. Конечно, многое в организме устроено сложнее, чем колышки и отверстия, но смысл именно такой.

Внутри организма клетки, белки, вирусы и так далее постоянно и непрерывно сталкиваются между собой, входя в физический контакт друг с другом. Когда «выступы» на поверхности этих структур не соответствуют друг другу по форме, движение продолжается. Ничего не происходит.

Но если поверхностные метки так или иначе сочетаются, дополняя одна другую, взаимодействие образований становится более тесным, более «личным»: если они достаточно хорошо соответствуют, то «связываются». Иногда это простое соответствие – как у круглого колышка и круглого отверстия. В этом случае соединение оказывается нестабильным – две структуры могут легко разойтись. Иногда сцепление оказывается более прочным – как простой ключик, вставленный в простой замок на дверце шкафа. А иногда соответствие бывает очень сложным по конфигурации и очень прочным, как у сложного ключа, точно подходящего к сложному замку.

После такого «связывания» разворачиваются дальнейшие события. Все меняется. Организм реагирует на взаимодействие. Результаты могут быть столь же впечатляющими (или разрушительными), как любовь, ненависть или насилие.

Существуют три типа вирусов гриппа – A, B и C. Вирусы типа C редко вызывают заболевания у людей. Вирусы типа B могут поражать людей, но не вызывают эпидемий. Только вирусы типа A вызывают эпидемии или пандемии: эпидемия – это вспышка, затрагивающая какой-либо населенный пункт или страну, а пандемия – это заболевание, охватывающее весь мир.

Происхождение вируса гриппа не связано с человеком. Его естественный резервуар – птицы, и среди птиц циркулирует гораздо больше разновидностей вируса гриппа. Но проявляется болезнь у птиц и людей по-разному. У птиц она поражает желудочно-кишечный тракт. Птичьи экскременты содержат вирус гриппа в большом количестве и заражают им озера и другие источники воды.

При массивной экспозиции человек может заразиться птичьим вирусом непосредственно, но не сможет передать вирус другому человеку. Правда, не сможет только в том случае, если вирус не изменится, не адаптируется к человеку. Такое случается редко, но все же случается. Вирус может перейти от птиц к промежуточному хозяину – млекопитающему: например, поразить свиней, а уже затем «перепрыгнуть» на людей. Как только новый вариант вируса гриппа адаптируется к людям, он приобретает способность быстро распространяться по миру, угрожая пандемией.

Пандемии зачастую распространяются волнами, и кумулятивная «заболеваемость» – число людей, заболевших в результате всех волн, вместе взятых, – нередко превышает 50 %. Один именитый вирусолог считает грипп настолько заразным, что называет его «особым случаем» среди инфекционных болезней: по его словам, грипп «передается настолько эффективно, что эпидемия не заканчивается, пока не истощаются "запасы" восприимчивых потенциальных хозяев»[184]184
  Bernard Fields, Fields' Virology, (1996), 265.


[Закрыть].

Вирус гриппа и другие вирусы (но не бактерии) все вместе являются причиной около 90 % всех респираторных инфекций, включая и ангину[185]185
  Тем не менее люди в наше время часто просят назначить им антибиотики, и врачи слишком часто идут на поводу у пациентов. Но дело в том, что антибиотики не действуют на вирусы. Их прием в этой ситуации вызывает лишь повышение устойчивости бактерий к антибиотикам: бактерии, которые выживают после приема антибиотиков, становятся устойчивыми к ним.


[Закрыть].

Коронавирусы (одна из причин простуды, а также атипичной пневмонии), вирусы парагриппа и многие другие вирусы вызывают симптомы, напоминающие симптомы гриппа, с которым их легко спутать. В результате люди называют все эти заболевания одним собирательным словом «простуда» и довольно беспечно к ним относятся.

Но грипп – это не просто «плохая» простуда. Это специфическое заболевание с особым набором симптомов и уникальными эпидемиологическими признаками. У человека вирус гриппа непосредственно атакует только дыхательную систему, и чем глубже он проникает (на бронхи и легкие), тем опаснее становится. Косвенно грипп поражает и другие части организма: даже легкая инфекция может вызвать боль в мышцах и суставах, сильную головную боль и упадок сил. Бывают у гриппа и более серьезные осложнения.

В подавляющем большинстве случаев жертвы гриппа полностью поправляются в течение десяти дней. Отчасти поэтому, а отчасти в связи с тем, что его легко спутать с обычной простудой, грипп редко вызывает у людей беспокойство.

Но если вспышка и не смертоносна в целом, вирус все равно почти всегда кого-нибудь убивает – даже самые «щадящие» его разновидности. Согласно современным данным Центров по контролю и профилактике заболеваний в США, грипп в среднем убивает 36 тысяч американцев в год.

Но грипп не только эндемическая болезнь – то есть болезнь, которая все время циркулирует среди населения. Она может приобретать форму эпидемий и пандемий. А вот пандемии могут стать смертоносными – иногда во много раз более смертоносными, чем эндемические заболевания.

На протяжении всей истории человечества время от времени случались пандемии гриппа – как правило, несколько раз за столетие. Пандемии вспыхивают, когда возникают новые вирусы гриппа. А природа вируса гриппа делает появление новых вирусов неизбежным.

Сам по себе вирус – это всего лишь мембрана, своего рода оболочка, в которую завернут геном: восемь генов, определяющих, что это за вирус. Обычно (но не всегда) вирус имеет сферическую форму, диаметр которой не превышает 1/10 000 миллиметра. Выглядит вирус гриппа как одуванчик: сфера покрыта отростками двух типов.

Эти отростки и обеспечивают механизм вирусной атаки. Эта атака и оборонительная война, которую ведет против вируса организм, – типичные примеры того, как контуры и формы определяют исход процесса.

Отростки, напоминающие соцветия брокколи, состоят из гемагглютинина. Когда вирус сталкивается с клеткой, гемагглютинин соприкасается с молекулами сиаловой кислоты, которые выступают над поверхностью клеток дыхательных путей.

Формы гемагглютинина и сиаловой кислоты соответствуют друг другу подобно ключу и замку, и гемагглютинин «связывается» с сиаловой кислотой, со своим «рецептором», входя в него как рука в перчатку. Когда вирус усаживается на клеточную мембрану, еще больше гемагглютининовых шипов связываются с еще большим количеством молекул сиаловой кислоты: вирус ведет себя как пиратский корабль, с которого на корабль-жертву забрасывают множество абордажных крючьев. После завершения «связывания» вирус решает свою первую задачу – он «адсорбируется», то есть прочно прикрепляется к клетке-мишени. Этот этап – начало конца клетки и начало успешного вторжения вируса.

Очень скоро в клеточной мембране под вирусом образуется углубление, и благодаря ему вирус полностью проскальзывает в клетку в виде пузырька – везикулы. (Если по какой-то причине вирус гриппа не может проникнуть сквозь клеточную мембрану, то отсоединяется от нее, а затем связывается с другой клеткой, в которую сумеет проникнуть. Немногие вирусы на это способны.)