Текст книги "Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста"

Затем, по данным архива Министерства иностранных дел, в этом деле ничего не происходит до 9 августа, когда в связи с обращением Сульмана 12 июня к заместителю министра иностранных дел Малику Вышинский в коротком сообщении Молотову предлагает, что сейчас может быть удобно дать ответ по существу вопроса. Вышинский прилагает также набросок ответа и особо указывает, что в него включена «известная Вам выписка с добавлением абзаца о беседе Новикова и Хэгглёфа 30 января этого года». Вышинский имеет в виду абзац, где Новиков указывает, что Рауль Валленберг оказался в расположении Красной Армии в тот период, когда в Венгрии происходили наиболее ожесточенные бои и могли произойти всякие случайности: бегство, нападение авиации противника и прочее.

Молотов написал на предложении Вышинского о своем согласии с учетом небольших изменений в тексте.

18 августа 1947 г. Вышинский посылает Сульману личную ноту, которая содержит первый советский официальный ответ о судьбе Рауля Валленберга. Вышинский утверждает, что тщательные поиски показали, что «Валленберга в Советском Союзе нет и он нам неизвестен». Безусловно, Вышинский не может отрицать, что МИД получил 14 января 1945 г. короткое сообщение, «основанное на косвенных данных от одного из командиров воинской части, которая вела бои в Будапеште», о том, что Рауль Валленберг обнаружен, но проверить эту информацию оказалось невозможно, так как в городе шли ожесточенные бои. Тот офицер, который послал сообщение, не был найден, и Рауль Валленберг не был обнаружен в «лагерях для военнопленных и интернированных», – говорится также в ноте (ведь Рауль Валленберг сидел в тюрьме). Затем дается ссылка на выдвигавшиеся ранее гипотезы о том, что Рауль Валленберг мог быть убит во время боев. «Остается лишь предполагать, что Валленберг во время боев в городе Будапеште погиб либо оказался захваченным салашистами».

Следует заметить, что Вышинский прямо не высказывается, будто Рауля Валленберга никогда не было в СССР, а говорит только, что его нет там и что о нем не знают (тоже погиб сейчас). Это типичные советские формулировки, которые, во всяком случае шведу, кажутся чистой ложью. Следует особо указать, что все советское руководство было ознакомлено с нотой Вышинского.

В последующие пять лет в деле Рауля Валленберга произошло немного событий, да и число обращений к Москве было заметно меньше, чем в 1945-1947 гг. Можно отметить лишь один своеобразный момент во всей этой истории. Речь идет о приговоре венгерского суда в 1948 г., когда бывших венгерских фашистов приговорили к смерти за убийство Валленберга в Буде, непосредственно перед его отъездом к маршалу Малиновскому в Дебрецен. Приговор суда приводится в цитированной выше докладной записке МИД с одним комментарием, что шведские газеты полностью его отвергли.

1950-е гг. характеризуются более активными действиями шведской стороны под руководством нового первого заместителя министра иностранных дел Арне С. Лундберга. Вместе с тем с 1951 г. начинают появляться новые, более надежные свидетельства о пребывании Рауля Валленберга в тюрьме. Одно из первых поступило от итальянского дипломата Клаудио де Мора. Это привело к тому, что министр иностранных дел Унден в феврале 1952 г. передал послу Родионову ноту, в которой, в частности, требуется возвратить Рауля Валленберга в Швецию.

На просьбу дать ответ министр госбезопасности Игнатьев ответил 3 марта заместителю министра иностранных дел Громыко, что МГБ не считает уместным каким-либо образом менять характер того ответа, который был дан шведам в ноте Вышинского от 18 августа 1947 г. (Следует отметить, что в это время Абакумов был уже арестован.)

Три недели спустя Вышинский, который тогда стал министром иностранных дел, в докладной записке непосредственно Сталину сообщает историю дела, не раскрывая, однако, данных, не упомянутых в документе Министерства иностранных дел. Возникает вопрос, почему Вышинский даже в служебном совершенно секретном документе не мог сказать открытым текстом о том, что случилось с Раулем Валленбергом. Вероятно, он в то время знал правду (хотя, естественно, нельзя быть уверенным в этом на сто процентов). По мнению российских экспертов, было весьма обычно, что даже в служебных совершенно секретных документах такого типа содержался вымысел, т.е. воспроизводилась скорее официальная версия, нежели реальная, если она считалась совершенно секретной и тайной. Ведь исключительное право на правду принадлежало КГБ, и Вышинскому, может быть, не разрешалось ее упомянуть. Можно отметить, что Вышинский в докладной записке привлекает внимание Сталина к приговору венгерского суда над фашистами в 1948 г. Вышинский полностью согласен с рекомендацией МГБ ничего не менять в ответе 1947 г. Тот ответ, который после одобрения на заседании Политбюро был передан в апреле Министерству иностранных дел Швеции, также исходит из того, что советские власти не имеют каких-либо данных о судьбе Рауля Валленберга помимо тех, которые были предоставлены в 1947 г.

Что касается последующего обращения шведской стороны, посланного в мае того же года, то принимается решение не давать на него вообще никакого ответа и только в случае повторного запроса дать устную ссылку на ответ в апреле. Однако после майского обращения в скандинавском отделе МИД составляется обстоятельная докладная записка (на которую мы ссылались много раз в этом тексте). Оно же вызывает еще одну докладную записку Вышинского Сталину, в которой можно отметить такое выражение Вышинского: «Рауль Валленберг, как утверждают, спасал евреев в Венгрии». Вновь можно удивляться тому, что Вышинский даже в служебной докладной записке не дает реальной версии.

Оба процитированных выше решения принимались на Политбюро, после чего о них сообщалось только Молотову и Вышинскому.

Упомянутые здесь два обращения шведской стороны базировались на новых надежных свидетельских данных и стали причиной двух отчетов Сталину. Следовательно, они воспринимались советской стороной достаточно серьезно.

На последующие обращения шведской стороны в 1953 и 1954 гг. СССР реагировал весьма жестко: несмотря на смерть Сталина, Молотов и Вышинский находились по-прежнему на своих постах, а председателем КГБ с 1954 г. стал Серов. Однако можно отметить запрос заместителя министра иностранных дел Громыко от 13 октября 1954 г., посланный председателю КГБ Серову. В нем Громыко просит информировать его о том, когда и при каких обстоятельствах умер Рауль Валленберг. Повод для запроса – подготовка новой докладной записки в Центральный Комитет. Через несколько недель Серов отвечает, что КГБ не может ничего добавить к тому ответу, который был дан 3 марта 1952 г. (Вопрос в том, узнает ли вообще Громыко больше о судьбе Рауля Валленберга.)

В 1955 г. последовали новые шведские визиты; в частности, Булганин принял посла Сульмана, а президент Ворошилов встречался с делегацией шведского риксдага. Позиция советской стороны теперь становится чуть менее жесткой: Ворошилов говорит о широком поиске по всей стране. Сульман сообщает Булганину, что он совершенно уверен в том, что если Рауль Валленберг будет найден, то его немедленно возвратят в Швецию. Булганин сожалеет, что не может сказать ничего нового, и констатирует, что как отдельные люди, так и массы народа исчезают во время войны. Согласно отчету Сульмана, Булганин также якобы сказал, что если Рауль Валленберг найдется, то он вернется домой. Булганин занимался этим делом в правительстве и ознакомился с записками Вышинского и других лиц (и он же, как указано выше, подписал приказ об аресте).

Очевидно, в то время шли определенные поиски или по меньшей мере дискуссии, которые позволили бы дать Швеции новый ответ. Интересный документ из КГБ, найденный в архиве МИДа, датирован декабрем 1955 г. Речь идет о письме из первого главного управления (внешняя разведка) КГБ начальнику скандинавского отдела МИДа относительно предложения в отчете о Рауле Валленберге, направляемом в Центральный Комитет. Говорится, что один абзац в предлагаемом отчете (он был приложен, но его пока не удалось найти) следует изменить так: «отсутствие данных о Валленберге объясняется тем, что он с первых дней после войны и до своей смерти находился в СССР под другой фамилией, что удалось установить путем тщательной проверки тех данных, которые представила шведская сторона». Никаких соответствующих ответов на запрос из других органов власти в архиве не найдено.

Итак, мы приближаемся к поворотному пункту в отношении советской стороны к делу Валленберга. Премьер-министр Эрландер и министр внутренних дел Хедлунд собираются нанести визит в Москву в конце марта – начале апреля 1956 г., и советская сторона полагает, что дело Валленберга будет фигурировать в числе важнейших вопросов повестки дня. В докладной записке от 29 февраля 1956 г. в Центральный Комитет Молотов констатирует, что Эрландер сказал послу СССР в Стокгольме, что этот вопрос будет поднят, «чтобы не дать шведской буржуазной оппозиции повод обвинить правительство в недостаточно энергичных действиях» (какой-либо записи беседы Эрландера с Родионовым у шведской стороны не сохранилось). Указав, что Рауль Валленберг – член семейства, возглавляющего крупнейшую шведскую монополистическую группу, и повторив официальную версию, Молотов считает удобным с тактической точки зрения дать задание советскому послу в Стокгольме еще до отъезда Эрландера разъяснить Ундену, что советская сторона ничего не может добавить к прежним «исчерпывающим и окончательным ответам». Министр иностранных дел СССР выразил уверенность в том, что подобный шаг продемонстрирует шведскому правительству, что новое обращение шведской стороны ни к чему не приведет.

Итак, 10 марта на встрече с послом Родионовьм Унден прокомментировал возможную роль, которую могли сыграть Берия и органы госбезопасности в судьбе Рауля Валленберга, и сказал, что они могли скрыть факты от руководства Министерства иностранных дел. Унден выдвинул это в качестве гипотезы, после того как Родионов заявил, что у СССР не может быть никаких причин задерживать человека, которым так интересуется правительство Швеции. Советской стороной эти слова были истолкованы таким образом, что шведы удовлетворятся ответом, в котором вина за исчезновение Рауля Валленберга будет возложена на Берию. Следовательно, запись беседы с советской стороны в этом месте отличается от шведской: видимо, Родионов сознательно или неосознанно исказил слова Ундена [98]98
  Следует, однако, отметить, что министр Улла Линдстрем, который входил число ближайших Ундену людей, в своих мемуарах («В правительстве: из моего политического дневника 1954-1959 гг.». Стокгольм, 1969, с. 100), говоря о точке зрения Ундена на дело Валленберга, приводит следующую цитату из дневника: «Унден говорил об этом с Вышинским и Молотовым; затем он воспроизвел беседу, добавив личные впечатления. Сам он считает, что русские действительно не знают, куда направился Валленберг, что Валленберг, вероятно, погиб в том хаосе, который царил после войны, и что если он найдется, у русских будет больше причин вернуть его в Швецию, приобретя хорошую репутацию, чем прятать его и отрицать его существование». Из дневника, хранящегося в Государственном архиве Швеции, видно, что эта запись сделана 1 апреля 1956 г. и что эта цитата в мемуарах соответствует оригиналу.


[Закрыть]. Еще 19 марта шведское посольство получает новую ноту МИД с ответом, что Рауля Валленберга нет в СССР и что прежние ответы являются исчерпывающими и окончательными.

Во время визита премьер-министра Эрландера был передан ряд свидетельств немецких и других военнопленных, недвусмысленно указывающих на то, что Рауль Валленберг находился в Лубянской и Лефортовской тюрьмах, во всяком случае, в 1945-1947 гг. Встречаются также свидетельства, относящиеся к более позднему времени. Молотов пересылает материалы в Центральный Комитет и обещает в течение нескольких дней сообщить о предложениях Министерства иностранных дел (для принятия мер).

В новой докладной записке в Центральный Комитет от 2 апреля Молотов кратко описывает прежние советские официальные ответы Швеции. Сославшись на новые свидетельства, Молотов отмечает, что Эрландер и Хедлунд указали, что дело Валленберга является настолько раздражающим моментом в наших отношениях, что может отрицательно воздействовать на них.

«Эрландер настойчиво просил нас найти выход из создавшейся ситуации, с тем чтобы вопрос можно было закрыть». Какой-либо соответствующей формулировки в записи шведской стороны не найдено. Молотов указывает на это и предполагает типичным для него образом, что Эрландер имел в виду то обстоятельство, что семейство Валленбергов входит в число крупнейших шведских монополистов, имеет большое влияние в Швеции и таким образом дело Валленберга может быть использовано некоторыми кругами в Швеции в ущерб советско-шведским отношениям, особенно перед осенними выборами в риксдаг.

На этом фоне Центральному Комитету предлагается, чтобы Молотов до отъезда Эрландера передал Хедлунду, что СССР не может в настоящее время сообщить что-то новое помимо прежних ответов. Тем не менее соответствующим органам были даны указания тщательно изучить и проверить переданные свидетельства и сообщить о результатах шведскому правительству.

Это решение было принято и на Президиуме ЦК. Кроме того, дается поручение КГБ и Министерству внутренних дел в течение двух недель просмотреть материалы и предложить ответ. Формулировка о Рауле Валленберге появляется в совместном советско-шведском коммюнике по результатам визита. Коммюнике опубликовано, в частности, в «Правде», а это означает, что его могли прочитать и интернированные во всех лагерях и тюрьмах Советского Союза.

Пока идет эта работа, как можно здесь заметить попутно, в МИД приходит письмо от некоего Ширягина из Харьковской области. Вероятно, на написание письма этого человека подвигло опубликованное в «Правде» коммюнике по итогам визита премьер-министра Швеции.

Мы не знаем точно, что написано в письме Ширягина, поскольку оно не было найдено в архивах МИДа и КГБ. К сожалению, рабочая группа, несмотря на значительные усилия, не смогла отыскать следов Ширягина. Однако письмо, видимо, представляло определенный интерес, поскольку оно дало повод заведующему отделом МИДа ознакомить с ним КГБ. В письме в КГБ указывается, что письмо Ширягина содержит данные о шведском дипломате Рауле Валленберге, но предупреждается, что Ширягин в своем излишнем усердии помочь в поисках Рауля Валленберга может ознакомить с этими данными других людей, в том числе довести их до сведения шведской миссии. Поэтому предлагается, чтобы КГБ по своим каналам осторожно посоветовал Ширягину не рассказывать о том, что он знает, даже семье и знакомым.

16 апреля Молотов получает сообщение от заведующего отделом Грибанова, в котором тот ссылается на поручение выработать в течение двух недель предложения по ответу для передачи его в Швецию. Председатель КГБ Серов сообщает, что предложения разработаны в КГБ, и просит Молотова принять его в удобное для того время для личного доклада по этому вопросу.

Первый особый отдел Министерства внутренних дел также получает шведские свидетельские материалы для комментариев и в докладной записке придает важное значение свидетельствам Густава Рихтера, Карла Зупприана, Вилли Бергемана, Эрнста Валленштейна и Бернхарда Ренсингхоффа, поскольку представлялось, что они имели прямой контакт с Раулем Валленбергом на Лубянке или в Лефортово. Вместе с тем констатируется, что МВД не располагает никакими материалами относительно «исчезнувшего в Будапеште шведского дипломата Рауля Валленберга».

Каких-либо документальных следов этого доклада не найдено. Однако то, что это дело обсуждалось на таком высоком уровне двумя руководителями ведомств лично, указывает на деликатность истины и высокую степень секретности. Результаты переговоров выливаются в форму совместной докладной записки от 28 апреля с приложениями и концептуальными вариантами, которая была представлена в Центральный Комитет. В записке даются ссылки на многих из тех военнопленных, чьи свидетельства были приведены в переданном шведами материале, и констатируется, что эти данные «во многом» совпадают с фактическими обстоятельствами ареста Рауля Валленберга и его пребывания в тюрьме в СССР.

Учитывая важность урегулирования вопроса о Валленберге и в связи с тем, что шведы не перестанут его поднимать, Молотов и Серов считают удобным «информировать шведское правительство о судьбе Валленберга, но делать это не сразу», поскольку надо принять во внимание, что в сентябре проводятся выборы в риксдаг и с тактической точки зрения было бы удобнее затянуть дополнительные поиски по делу Валленберга, дав окончательный ответ через два или три месяца после выборов. План действий Серова и Молотова содержит следующие составные части.

В начале мая советскому послу в Стокгольме следует в устной форме обратиться к министру иностранных дел Ундену и попросить шведскую сторону предоставить материалы, а именно некоторые уточнения ряда свидетельств, дать фотографии Рауля Валленберга (!) и т.п. Расчет состоит в том, что шведы воспримут этот запрос как свидетельство того, что советские власти действительно занимаются тщательным изучением переданных материалов.

Затем, согласно докладной записке, через два месяца, т.е. в июле, можно было бы поручить послу в Стокгольме сказать шведам, что полученные материалы тщательно изучаются, проводится опрос лиц, которые могут быть как-то связаны с упомянутыми в этих материалах обстоятельствами, и о результатах новых поисков будет сообщено шведскому правительству. Предполагается, как указано выше, дать окончательный ответ по этим результатам через два-три месяца после выборов в риксдаг.

Предлагаемые устные ответы приводятся в приложениях к докладной записке; позднее они были одобрены Политбюро (точнее, Президиумом, как оно называлось в то время). Следует отметить, что этот документ имеет самую высокую степень секретности среди всех документов из бывшего архива ЦК; он находится в так называемой «особой папке», а это, в частности, означает, что те, кто знакомится с документом, должны вернуть его в канцелярию Президиума максимум через 24 часа.

В первом запросе советской стороны в Министерство иностранных дел Швеции, сделанном в мае, речь шла, в частности, об австрийском военнопленном Шойере/Шлиттере, который в течение некоторого времени сидел в одной камере с Раулем Валленбергом и которого подозревают с сотрудничестве с тюремным начальством.

Однако самым примечательным является третье приложение к докладной записке Молотова и Серова в Центральный Комитет. В ней (составленной в конце апреля) уже есть проект окончательного ответа для последующей передачи Швеции. В тексте говорится, что советская сторона провела основательное изучение переданных свидетельств и, кроме того, просмотрела архивные материалы Управления контрразведки и бывшего коменданта, а также провела опрос некоторых лиц, и при этом удалось установить, где находился Рауль Валленберг в 1945-1947 гг.

Далее говорится, что по указанию Абакумова Валленберг был доставлен из Будапешта в Москву, где он был арестован без информирования об этом правительственных органов и в нарушение законов СССР, а также что Абакумов обвинил его в шпионаже в пользу Германии против СССР и его союзников по антигитлеровской коалиции. В результате изучения архивов «бывшего коменданта контрразведки» было установлено, что, согласно личным указаниям Абакумова, Рауль Валленберг содержался в Лефортовской тюрьме в специальных условиях, при этом служебный персонал не знал его фамилии. «В июле 1947 г. Рауль Валленберг умер в тюремной больнице (в Лефортове?), а его тело было отправлено на кремирование».

Далее утверждается, что с целью избежать ответственности Абакумов уничтожил прямые документальные доказательства, что, в частности, якобы следует из того, что следственное дело Рауля Валленберга не было найдено (однако ничего не говорится о личном деле). Сообщение о следственном деле вообще нелогично, так как оно заводится лишь в связи с осуждением заключенного или в том случае, если расследование преступления проводится на основе «компрометирующих материалов».

В заключение говорится, что произошло с Абакумовым (т.е. что он был осужден и казнен), а также выражается сочувствие шведскому правительству и семье Рауля Валленберга.

Неясно, почему эта версия не была одобрена Президиумом: вероятно, поскольку была названа не Лубянская тюрьма (ведь данные о пребывании Рауля Валленберга на Лубянке имеются в большинстве свидетельств), а также в связи с данными о причине ареста. Вместо этого перед МИД и КГБ ставится задача представить окончательные предложения не позднее начала октября. Здесь следует еще раз напомнить о том, что Молотов и Серов уже знают, что произошло с Раулем Валленбергом, – теперь речь идет лишь о создании версии, которая может стать ответом шведам. Бывший сотрудник КГБ (Владимиров), имевший некоторое отношение к этому делу в 1956 г., говорит, что «искали какую-нибудь версию, которая могла бы сойти за полуправду».

Из документа однозначно не видно, действительно ли в течение апреля или позднее предпринимаются какие-либо существенные новые поиски, или же Молотов и Серов с самого начала знают все, что необходимо знать, но все указывает на то, что широкие дополнительные поиски вряд ли были нужны. Подробнее об этом см. в главе «Устные сведения».

Здесь можно отметить между прочим свидетельство финского гражданина Мэнтюнена, комментируемое в докладной записке МИДа от 5 апреля 1956 г.: «По данным Министерства внутренних дел СССР и КГБ, Мэнтюнен, когда он сидел в тюрьме в СССР (в 1949-1955 гг.), не встречался с Раулем Валленбергом, и поэтому он не мог дать представителям Швеции какие-либо материалы о Рауле Валленберге, которые вообще заслуживали бы внимания».

Конечно, встает вопрос, на который вряд ли удастся получить ответ, – как надо толковать слова «не встречался»? Означает ли это, что Мэнтюнен не сталкивался с Раулем Валленбергом, потому что тот был заключен в другом месте или потому что он умер?

В октябре 1956 г., приблизительно 22 октября, МИД (министр иностранных дел Шепилов) и КГБ представляют новый проект ответа. Теперь говорится, что никаких документов о пребывании Рауля Валленберга в Советском Союзе не было найдено, а также что заключенный не был известен служебному персоналу под своей настоящей фамилией. Однако из опросов можно установить, что Рауль Валленберг после ареста был доставлен в Москву по приказу Абакумова, где он сидел в заключении в «Лефортовской и Бутырской тюрьмах». Далее утверждается, что 17 июля 1947 г. (эта дата называется впервые) Рауль Валленберг скоропостижно скончался, а его тело было кремировано. Сказано также, что по приказу Абакумова были даны неверные ответы на запросы МИД.

Спрашивается, почему внезапно появилось название Бутырской тюрьмы: ведь ни одно из более надежных свидетельств не сообщает, чтобы Рауль Валленберг находился там. Российский эксперт считает, что Бутырка является эвфемизмом Лубянской тюрьмы, которая в 1956 г. еще была скрыта особо большой секретностью.

Этот проект также не был одобрен. Заместитель министра иностранных дел Семенов от руки написал: «Это не годится (в качестве ответа)». Причина этого неясна.

Если следовать хронологии, то очередным документом является докладная записка от 30 декабря 1956 г. заместителя председателя информационного комитета при МИД Тугаринова заместителю министра иностранных дел Громыко. В ней Тугаринов размышляет о деле Валленберга и его связи с дальнейшим развитием советско-шведских отношений. Он особо останавливается на существующем политическом давлении в Швеции по вопросу о Рауле Валленберге и указывает, что несколько шведских представителей подчеркивали, что шведское правительство хочет иметь исчерпывающий и окончательный ответ, в том числе в том случае, если Валленберг умер. Также повторено, что в беседе с советским послом в Стокгольме Унден дал понять, что Швеция удовлетворится ответом об исчезновении Рауля Валленберга как о «деле рук Берии».

Как отмечалось выше, это явное преувеличение того, что сказал Унден.

Тугаринов также сообщает, что правительство Швеции думает издать Белую книгу. Его вывод таков: даже частично незакрытое дело Рауля Валленберга будет использоваться различными кругами в Швеции для раздувания антисоветских кампаний. Необходимо дать ответ во избежание серьезного ущерба двусторонним отношениям.

Далее констатируется:

– эти отношения также заметно ухудшились в результате событий в Венгрии, т.е. венгерского восстания (видимо, важная причина, чтобы не давать ответ в октябре);

– антисоветская кампания, вероятно, ослабеет в течение двух-трех месяцев, когда положение в Венгрии «нормализуется»;

– ведущие представители шведского правительства сказали, что добрососедские отношения могут безусловно быть восстановлены к концу 1957 г. (неясно, на чем основаны эти сведения).

Если ответ задержится еще на несколько месяцев, то, по мнению Тугаринова, существует риск его использования «реакционными кругами», для того чтобы помешать начинающемуся улучшению отношений. Если же ответ дать в ближайшее время, то возникнет некоторый краткосрочный шум, но он вряд ли приведет к каким-либо дополнительным последствиям, и, кроме того, будет устранено серьезное препятствие для улучшения отношений.

Последний аргумент состоит в том, что, если поспешить с ответом, может быть облегчена деятельность нового советского посла в Стокгольме.