Текст книги "Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста"

15 июня 1946 г. Сталин принимает посланника Седерблума. На встрече 6 июня (когда дело Валленберга вообще специально не затрагивалось) Седерблум попытался добиться через министра иностранных дел Молотова, чтобы советский лидер принял его, и, согласно его заявлению, он намеревался тем самым подчеркнуть как для советской бюрократии, так и для Стокгольма то, насколько хороши шведско-советские отношения и (что подразумевалось) собственное положение Седерблума. Интересно, что 13 июня происходило заседание Политбюро, в котором приняли участие не только большинство членов Политбюро, но и три высокопоставленных чиновника из Министерства иностранных дел (Молотов, Вышинский и Деканозов), что было весьма необычно. Присутствие Жданова указывало на обсуждение вопросов, связанных с Финляндией, но не будет преувеличением считать, что мог рассматриваться и вопрос о Рауле Валленберге. Не удалось найти ни записи беседы Сталина с Седерблумом с советской стороны, ни каких-либо следов возможных указаний Сталина по результатам беседы. Вполне обычно, что записи бесед Сталина не сохранились; после переписывания набело они направлялись в его собственную канцелярию. В упомянутой выше докладной записке МИДа от 1952 г. в сноске говорится, что «по шведским данным» 15 июня 1946 г. Сталин принял посланника Седерблума и при этом обещал дать указания о розыске Рауля Валленберга. На беседе присутствовал лишь заместитель министра иностранных дел Лозовский, который вскоре занял пост заместителя руководителя Информационного бюро, но позднее по приказу Сталина был убит.

Согласно отчету Седерблума, Сталин записал имя и фамилию Рауля Валленберга и указал ему – после того, как Седерблум заметил, что Рауль Валленберг бесследно исчез, – что советская сторона отдавала приказ о защите шведов. Это указывает на то, что Сталин был в курсе дела (запись фамилии Валленберга была сделана скорее ради видимости). Хотя Седерблум ссылался на сообщение Деканозова от 16 января 1945 г., он выразил свое личное убеждение, что Рауль Валленберг стал жертвой несчастного случая или разбойного нападения. Тогда Сталин спросил: «Вы не получали никакого сообщения от нас?» Вопрос состоит в том, не должно ли это указывать на сообщение Коллонтай примерно за год до этого (о котором, как представляется, Седерблум ничего не знал и поэтому ответил «нет»). Шведский посланник предположил, что советские власти не располагают какими-либо данными о судьбе Рауля Валленберга, но желал бы получить официальное сообщение о принятии всевозможных мер для его дополнительного поиска. Следовательно, Седерблум вновь уверился, что Валленберг погиб в Венгрии. Однако Сталин обещал, что он займется делом Валленберга и проследит за тем, чтобы оно было расследовано и разъяснено (если верить записи Седерблума). Беседа Седерблума со Сталиным продолжалась лишь пять минут, хотя Сталин, согласно записям в журнале посещений, зарезервировал целый час для визита.

Из журнала посещений видно, что присутствовавший на беседе вместе со Сталиным заместитель министра иностранных дел Лозовский оставался затем еще почти целый час наедине со Сталиным. Должно быть, советская сторона была смущена выступлением Седерблума. Далее в отчете затронут вопрос, как советская сторона могла воспринять шведские действия. Однако можно отметить, что частые высказывания Седерблума о его убежденности в смерти Рауля Валленберга не привели ни к каким комментариям в записях бесед с советской стороны; они не упомянуты и в резюмирующей докладной записке по этому делу. Это можно объяснить тем, что МИД отвечал лишь за официальные контакты со Швецией. Напротив, арестом, заключением в тюрьму и вероятным обменом Рауля Валленберга занимались органы госбезопасности, и это не касалось Министерства иностранных дел. Конечно, опытным чиновникам не составляло особого труда представить себе реальное положение дел, но их подход мог базироваться лишь на формальных ответах, которые они получали от Смерша.

13 декабря 1946 г. Лозовский принимает советника миссии Барка-Холста, который спрашивает о результатах обещанного Сталиным рассмотрения вопроса. Лозовский говорит, что он не занимался этим делом. Однако запись беседы посылается Абакумову с требованием Молотова и Деканозова об отчете и исполнении.

В ноябре 1946 г. министр иностранных дел Унден встречается с Молотовым в Нью-Йорке, но он не поднимает вопрос о судьбе Рауля Валленберга.

Интересный разговор произошел 12 декабря 1946 г., когда заведующий 5-м европейским отделом МИДа Сысоев принял поверенного в делах БаркаХолста. Ход Сысоева, когда он перешел в контратаку и поднял вопрос о многих советских перебежчиках в Швецию как о реальной проблеме в советско-шведских отношениях. Барк-Холст истолковал таким образом, что дело Валленберга в данном случае используется в качестве своего рода основы для переговоров. Конечно, нельзя найти какого-либо четкого подтверждения такому толкованию в записи беседы с советской стороны, но более ясно намек советской стороны не мог выражаться.

Примерно за полгода до этого, 30 апреля, Седерблум послал отчет о беседе с сотрудником МИДа Абрамовым: «В этой связи Абрамов проговорился, что ведь г-н аф Сандеберг (первое свидетельство о Рауле Валленберге) был встречен и, вероятно, уже возвращен на родину. Это могло бы восприниматься как намек на то, что, несмотря ни на что, Рауль Валленберг жив…» Однако Абрамов мог упомянуть о возвращении аф Сандеберга на родину лишь для того, что возможно возвращение домой и Рауля Валленберга, если бы его повстречали. Абрамов просил также Седерблума добиться, чтобы девушку Макарову вернули на родину ее отцу. В записи беседы с советской стороны аф Сандеберг не упоминается. Напротив, прямая связь между Раулем Валленбергом и Макаровой прослеживается в следующих словах. Абрамов пишет: «Я отвечал, что поиски Валленберга продолжаются. В связи с этим делом я напомнил ему о судьбе Лидии Макаровой. Несмотря на заявления отца, несмотря на неоднократные обращения нашего посланника в Министерство иностранных дел Швеции, ее до сих пор не отослали назад в Советский Союз».

Несмотря на все намеки об обмене в этой и других беседах, член коллегии МИДа Новиков просит Смерш в нескольких письмах – от 28 ноября 1945 г., 3 февраля и 20 марта 1946 г. – ускорить ответ о Рауле Валленберге в связи с полученными от шведской стороны фотографиями и показаниями свидетелей в Будапеште.

Вопрос о советском гражданине, который сбежал в Швецию через некоторое время после беседы Седерблума со Сталиным – моряке и, согласно его собственным заявлениям, агенте НКВД Грановском, – становится предметом рассмотрения на государственном уровне осенью 1946 г. Эрландер пишет в своем дневнике, что в «действительно печальной беседе» с советским посланником о деле моряков тот был «чрезвычайно упрямым даже с учетом его недостаточно хорошего знания языка, что придавало его формулировкам такую прямоту и неприкрашенность, что я совсем опешил. Я был крайне зол и недоброжелателен». Чернышев дал понять, что Швеция, отказываясь выдать Грановского, Макарову и других, рисковала осложнениями в шведско-советских отношениях, в то время как Эрландер утверждал, что не следует позволять вопросам репатриации оказывать подобное влияние. Запись беседы со шведской стороны не найдена, и в последующие дни разгорелся диспут между Чернышевым и первым заместителем министра иностранных дел Вестманом по вопросу о том, что же было, в сущности, сказано. Но внутри Министерства иностранных дел Швеции министр Унден выступал за выдачу Грановского советской стороне (но не в качестве обмена на Валленберга – этот вопрос вообще не затрагивался), а первый заместитель министра Вестман и руководитель политического отдела Графстрем были против этого.

Достоин внимания пассивный способ ведения Седерблумом дела Валленберга. Его следует рассматривать на фоне того, что он занял пост посланника в Москве летом 1944 г. после объявления его предшественника персоной нон грата. Его задачей было улучшение отношений Швеции с Советским Союзом. Вместе с тем он наверняка осознавал, что с советской стороны – и среди шведских критиков политики коалиционного правительства – его считали одним из ответственных за те уступки нацистской Германии, которые были сделаны в 1940-1942 гг., когда он был начальником политического отдела МИДа Швеции. Это была не слишком хорошая основа для решительного отстаивания интересов Швеции. Его заявления Абрамову в декабре 1945 г. казались все же исключительно странными, в особенности с учетом его опыта в качестве профессионального дипломата. Если он не заручился какой-либо поддержкой со стороны ведущих политических кругов во время своих бесед в Стокгольме незадолго перед встречей с Абрамовым – о чем нет никаких свидетельств, – эти заявления должны поставить вопросы о его взглядах. Вероятно, речь может идти и о его психическом здоровье – шесть лет спустя оно ухудшилось настолько, что он был вынужден уйти в отставку в возрасте 51 года.

Так же странно, что сигналы о его недостаточной энергичности в деле Валленберга, о которых стало известно и руководству внешнеполитического ведомства в Стокгольме, похоже, не привели ни к каким указаниям. Ведущие чиновники в Министерстве иностранных дел Швеции, которые обычно были настроены критически по отношению к СССР и недоверчиво-к взглядам Седерблума, кажется, на них не реагировали. Однако не удалось установить, в какой степени о наиболее явном из этих признаков (его заявлениях во время прощальной аудиенции у Сталина в июне 1946 г.) стало известно кому-либо, кроме министра иностранных дел, поскольку оригинал депеши с подписями тех, кто ее прочитал, не был найден в архиве Министерства иностранных дел Швеции.

Следует отметить также встречу нового посланника Гуннара Хэгглёфа (Седерблум покинул Москву летом 1946 г.) с членом коллегии МИДа Новиковым 30 января 1947 г. Новиков заметил тогда, что действия советских органов по дополнительному поиску не увенчались успехом, а также сказал, что нельзя не принимать во внимание того, что «Рауль Валленберг оказался в расположении Красной Армии в период жестоких боев в Венгрии, когда могло произойти все что угодно, например, бегство Рауля Валленберга, нападение авиации противника и т.п.». Согласно записям Новикова, Хэгглёф ответил, что он не исключает этого, но надеется на лучшее. Согласно Хэгглёфу, Новиков также сказал, что, безусловно, в СССР есть такие лагеря, которые не успели закончить выполнение приказа о мерах по дополнительному поиску, но затем просил Хэгглёфа не принимать это заявление во внимание.

В начале 1947 г. органы госбезопасности по-прежнему не давали никакого ответа на запросы Министерства иностранных дел. Однако в декабре 1946 г. Сысоев из пятого европейского отдела сообщает в докладной записке к записи беседы (с Барком-Холстом): «Некоторое время тому назад начальник

2-го отдела Смерша Бурашников сказал по телефону референту Чеботареву (МИД), что по этому вопросу было бы желательно, чтобы Вышинский позвонил Абакумову», что следует рассматривать, как первый четкий намек в документах МИДа о том, что Рауль Валленберг может быть в СССР (Абакумов ознакомился с записью беседы).

В феврале 1947 г. Федотов из МГБ устно сообщил Новикову, что Рауль Валленберг находится в распоряжении МГБ. Федотов обещал информировать Молотова о причинах задержки Рауля Валленберга, а также внести предложения о дальнейших мерах по этому вопросу.

Реферат беседы Новикова с Федотовым включен в докладную записку Ветрова Молотову, в которой Ветров сначала передал то, что Новиков сказал Хэгглёфу, а именно что Рауль Валленберг мог погибнуть еще в Венгрии. В проекте записки Новиков от руки заменил эту часть на данные, полученные от Федотова. Он просил также Ветрова перепечатать письмо в одном экземпляре и лично передать его руководителю секретариата Молотова Подцеробу. При перепечатке докладной записки Ветрову не разрешалось использовать своего секретаря, ее напечатали в секретариате заместителя министра иностранных дел Вышинского. Это показывает, что к сообщению Федотова отнеслись очень осторожно и, вероятно, сообщили о нем очень узкому кругу лиц.

Устное сообщение Федотова упоминается также в докладной записке заместителю министра иностранных дел Вышинскому, подготовленной Ветровым 2 апреля 1947 г. Из архивных материалов не видно, состоялся ли когда-либо обещанный доклад Молотову. Вероятно, его не было. В докладной записке Ветрова Вышинскому от 2 апреля 1947 г. есть замечание, что Федотов подготовил вопрос, но о нем еще не докладывали. Очевидно, в МГБ (Абакумов) не знали, как поступить с Раулем Валленбергом.

В мае 1947 г. руководитель Красного Креста СССР Колесников получил письмо от Фольке Бернадота о Рауле Валленберге. В связи с этим Колесников послал запрос как Вышинскому, так и в главное управление по делам военнопленных и интернированных МВД. Его представитель Кобулов (который, между прочим, был приближенным лицом Берии) запросил 11 июня МИД, что там знают по этому вопросу. Ответ был дан по телефону на следующий день. (Запрос Кобулова может представлять интерес, поскольку, возможно, указывает на то, что Берия и его ближайшее окружение не были подробно информированы о Рауле Валленберге. Вероятнее, однако, что хотели выяснить, как следует оформить ответ.)

После написания Ветровым упомянутой выше докладной записки Вышинскому от 2 апреля 1947 г. Вышинский пишет 13 мая 1947 г. докладную записку Молотову, в которой констатирует, что с 24 апреля 1945 г. Швеция восемь раз в письменной и пять раз в устной форме направляла обращения по поводу Рауля Валленберга. Заместитель министра иностранных дел придает также значение запросам о Рауле Валленберге в шведском риксдаге (парламенте) и тому, что он хочет охарактеризовать почти как кампанию в шведской прессе. Вышинский упоминает также, что МИД неоднократно требовал ответа из Смерша и МГБ и получил лишь тот результат, что Федотов в МГБ обещал лично доложить Молотову и предложить дальнейшие меры. В связи с этим Вышинский выражает пожелание, чтобы Молотов приказал Абакумову «представить справку по существу дела и предложения о его ликвидации». Слово «ликвидация» в этом контексте может иметь два значения: оно может указывать на дело, но также и на человека. Однако немногие считают, что это указывает на что-то иное, нежели дело. На докладной записке Молотов 18 мая 1947 г. написал: «Тов. Абакумову. Прошу доложить мне». (В то время Молотов был заместителем председателя Совета министров.)

Следующий важный документ относится к 7 июля 1947 г. – письмо заместителя министра иностранных дел Вышинского непосредственно Абакумову. В нем Вышинский ссылается на запрос министра торговли США Генри Уоллеса о судьбе Рауля Валленберга и особо отмечает также, что шведское посольство в Москве 16 января 1945 г. получило ответ, что Рауль Валленберг взят под защиту советскими военными властями в Будапеште. Затем Вышинский подчеркивает, что шведы интенсивно выдвигают этот вопрос, используя различные обращения в МИД для «получения хотя бы какого-нибудь ответа». Затем идет ключевая фраза: «Для решения вопроса об ответе (шведам) и его содержании было бы важно иметь сведения о месте взятия под охрану советскими военными властями Валленберга, где помещался в это время Валленберг, куда перемещался Валленберг и были ли в этих местах бои или бомбардировки, имел ли Валленберг возможность свободно передвигаться или он находился под непрерывной охраной, а также имел ли Валленберг в это время связи или свидания с членами шведской миссии в Вене (!) или с какими-либо другими иностранцами». Письмо завершается обращением к Абакумову написать и переслать отчет по этим вопросам.

При размышлениях о содержании этого письма следует помнить; что Вышинский к этому времени знал, что Рауль Валленберг сидит в тюрьме в СССР (вероятно, большинство занимавшихся этим делом сотрудников МИДа поняли это намного раньше). Он предлагает Абакумову предоставить основу для ответа, который должен попытаться убедить шведов, что Рауль Валленберг исчез в Будапеште – то, на что явно намекали в официальном ответе примерно через месяц. В связи с этим письмо приобретает роковое содержание: ведь на практике это означало, что вопрос о дальнейшей судьбе Рауля Валленберга должен быть решен (ранее Вышинский настаивал на предложении о ликвидации дела), причем так, чтобы не подрывать достоверность подготовленной версии. Таким образом, Вышинский исходит из того, что о каком-либо официальном признании факта, что Рауль Валленберг находится в тюрьме МГБ, не может быть и речи. Очевидно, что последовали контакты в рабочем порядке между МИДом и МГБ, которые не отражены в архивных материалах, – или Вышинский заранее знал, что планируют сделать с Раулем Валленбергом?

16 июля новый посланник Сульман (Гуннар Хэгглёф уже уехал) встречается с сотрудником МИДа Ветровым. Вновь с советской стороны предвосхищается то, что должно произойти: Ветров хотел в качестве своего личного комментария указать на то, что бои в районе Будапешта во второй половине января 1945 г. носили особенно ожесточенный характер. Многое говорило за то, что Рауль Валленберг погиб, но каких-либо доказательств не удалось найти.

22 июля 1947 г. Вышинский посылает Абакумову короткое письмо-напоминание и просит его ускорить ответ на упомянутое выше письмо в связи с «активизацией вопроса в Швеции». (В советскую миссию в Стокгольме 15 июля была передана петиция, подписанная представителями ряда шведских организаций.)

В нижнем левом углу этого письма имеется одна из важнейших записей среди всего того архивного материала, который передан российской стороной. Там заведующий скандинавским отделом МИДа 23 июля 1947 г. написал: «Ответ дан Аб. (Абакумовым) 17/7/1947 в личном письме Молотову под входящим номером 3044/а».

В той докладной записке, на которую мы много раз ссылались, указывается также, что среди последующих заметок имеется надпись о том, что письмо Абакумова Молотову было получено его секретариатом. Письмо было направлено Молотову как заместителю председателя СНК.

Из журнала исходящих бумаг КГБ была также получена копия, показывающая, что письмо отправлено 17 июля 1947 г. Видно также, что в письме говорится о Рауле Валленберге и письмо подготовлено в третьем главном управлении МГБ, которому раньше подчинялся отдел Карташова. Однако само оно не найдено, что с российской стороны объясняют тем, что письмо имело личный и особенно деликатный характер.

Безусловно, важнейшей задачей рабочей группы была попытка разыскать письмо Абакумова. Его искали во всевозможных фондах в архивах МИДа и КГБ. Кроме того, делались запросы в президентский архив, где хранятся особо секретные материалы. Контакты там поддерживались с бывшим руководителем Российского архивного управления Пихоя и с генералом Волкогоновым, которые лично в 1993-1994 гг. просмотрели примерно две тысячи закрытых конвертов, в которых долго надеялись найти письмо. В одном из этих конвертов был найден, в частности, решающий документ по Катыни. Однако это исследование не принесло большого успеха: как Волкогонов, так и Пихоя сообщили, что письма в архиве нет.

Поэтому точный текст письма может быть лишь предметом для размышлений. Однако письмо является ответом на подписанное Молотовым требование Вышинского дать отчет о судьбе Рауля Валленберга, а также на предложения о завершении дела отчетом, который служил бы основанием для ответа шведам. Согласно одной гипотезе, Абакумов сообщает Молотову, что произошло нечто серьезное, например смерть (независимо от обстоятельств). Другая возможность состоит в том, что Абакумов дает ответ на вопрос, что собираются делать с Раулем Валленбергом, а также предложения о подготовке ответа. Еще одна версия, которую поддерживают многие высокопоставленные представители КГБ, но которую следует считать менее правдоподобной, состоит в том, что Абакумов просит Молотова дать указания, что ему делать с Раулем Валленбергом.

То, что речь идет о важном и деликатном сообщении, можно определить хотя бы по тому, что Молотов даже через пять дней (22 июля) не проинформировал Вышинского о его содержании, а также по тому обстоятельству, что письма не удалось найти. Если оно содержало лишь ответы на вопросы Вышинского, трудно понять, почему с ним обошлись иначе, чем с другими документами. Можно добавить, что, по мнению бывшего сотрудника секретариата Молотова, Молотов не всегда держал Вышинского в курсе дела: их отношения были натянутыми.