Текст книги "Север и Юг. Великая сага. Книга 1"

– Джордж, мне нужна твоя помощь! – позвал Орри, спешиваясь и выхватывая револьвер.

Джордж поспешил к нему. Орри подал ему револьвер прикладом вперед:

– Держи его на мушке. Если дернется – стреляй.

Приам оглянулся через плечо. Джордж с трудом выдержал его умоляющий взгляд.

– Мистер Орри, пожалуйста… мистер Орри…

– Не смей ко мне обращаться! – перебил его Орри, снимая с седла моток веревки. – Ты знал, что делаешь, когда убегал. Вставай и заведи руки за спину.

– Мистер Орри… – все повторял Приам, с трудом поднимаясь на ноги.

Вся его прежняя дерзость исчезла без следа. Совершив побег, он стал уязвимым и беззащитным, как ребенок. Было нечто постыдное, даже почти непристойное в том, с каким отчаянием этот взрослый мужчина умолял о пощаде, заливаясь слезами.

– Держи его под прицелом, – сказал Орри, не сводя глаз с рельсов.

Завязав петлю на одном конце веревки, он надел ее на запястья Приама. Не каждый здоровый человек сумел бы проделать все это с такой легкостью, с какой Орри справился одной рукой. Он действительно многому научился за столь короткое время.

– И что теперь будет? – спросил Джордж, облизнув пересохшие губы.

– Не знаю. Возможно, ему сломают ногу, чтобы он не смог снова убежать. Но отец так зол, что может и убить его.

Приам склонил голову:

– О Иисус, милостивый Иисус…

– Замолчи, Приам. Ты знаешь, какое бывает наказание…

– Орри, отпусти его.

Джордж с изумлением, словно со стороны, услышал собственный внезапно охрипший голос. Ему показалось, что он подошел к самому краю пропасти и шагнул в нее. Напрасно он пытался убедить себя, что это не его дело. Он просто не мог спокойно стоять и ждать, когда этот негр вернется в Монт-Роял, где наверняка будет искалечен или даже убит.

На мгновение он почувствовал, что ведет себя глупо. Ведь Приам ничего для него не значил, а ближе друга, чем Орри, в его жизни не было. Но несмотря на это, он понимал, что не сможет уважать себя, если сейчас промолчит.

– Что ты сказал? – спросил Орри с таким выражением, как если бы вдруг увидел, что солнце встает на западе или что на деревьях вместо листьев выросли банкноты.

– Отпусти его. Не принимай участия в убийстве.

Он увидел, как рассвирепел Орри, но, сделав глубокий вдох, все-таки сдержал гневные слова, которые уже готовы были сорваться с губ.

– Ты путаешь людей и рабов, – сказал Орри. – Это не одно и то…

– Они такие же, как и мы! Не делай этого! – Джордж весь дрожал, с трудом владея собой. – Если наша дружба хоть что-то значит для тебя, – произнес он уже спокойнее, – выполни мою просьбу.

– Это запрещенный прием.

– Да. Но у меня есть оправдание: я хочу спасти ему жизнь.

– Но я не могу вернуться в Монт-Роял и сказать отцу…

– А зачем вообще что-то говорить? – перебил его Джордж. – Я промолчу, а ты никогда больше не увидишь Приама.

– Да, сэр, уж я-то затихну, – пробормотал Приам. – Бога ради, мистер Орри, клянусь, никто никогда не узна…

– Заткнись, черт тебя побери! – Крик Орри гулко прозвучал в лесной тишине; Джордж еще никогда не видел друга в такой ярости.

Орри отер губы ладонью, потом со злобным прищуром посмотрел на него и вдруг выхватил из руки Джорджа револьвер. «Боже, да он сейчас пристрелит его!» – подумал Джордж.

Чувства, написанные на лице Орри, говорили о том, что именно это он и хочет сделать. Джордж прекрасно понимал, что воспитание Орри, сам его образ мыслей не позволяют ему относиться к просьбе друга как к чему-то вполне естественному. Внезапно Орри резко взмахнул револьвером, и этот жест одновременно выражал и его гнев, и с таким трудом принятое решение.

– Беги, – сказал он. – Беги, пока я не передумал.

Приам не стал тратить время на слова. Единственной благодарностью, которую Джордж от него получил, был короткий взгляд его больших влажных глаз. Через мгновение негр уже ринулся в подлесок на северной стороне поляны и вскоре исчез за деревьями.

Орри быстро пошел вперед, потом внезапно остановился и низко опустил голову. Шаги Приама стихли. С противоположной стороны послышался свисток приближающегося пассажирского поезда.

Глубоко вздохнув, Джордж шагнул к другу.

– Я знаю, – сказал он, – что не должен был просить тебя об этом. Знаю, что он твоя собственность. Но я просто не мог спокойно ждать, пока… – Он замолчал; Орри по-прежнему стоял спиной. – Но в любом случае спасибо тебе.

Орри резко развернулся. Он так крепко сжимал револьвер в руке, что побелели костяшки пальцев. Джордж ждал, что он вот-вот закричит, но голос Орри звучал тихо и удивительно спокойно.

– Когда-то давно, – начал он, – я уже пытался объяснить тебе, что собой представляет жизнь на Юге. Я говорил, что мы понимаем наши проблемы и нужды лучше, чем их могут понять чужаки. Я говорил тебе, что постепенно мы решим все свои проблемы, если только нам не будут мешать. Но похоже, мои слова тебя не убедили. Иначе ты не стал бы обращаться ко мне с такой просьбой. Я не отказал тебе только потому, что нашей дружбе уже много лет. Но если ты хочешь, чтобы мы и дальше оставались друзьями, никогда больше не проси меня ни о чем подобном.

Джордж почувствовал, как в душе закипает гнев, но быстро справился с собой. Тихая ярость Орри удивила и напугала его, но в то же время совершенно недвусмысленно определила условия их дальнейших отношений.

– Согласен, – сказал он. – Я понимаю твои чувства.

– Надеюсь.

Орри сунул револьвер под мышку и полез в карман за часами. К тому времени, когда поезд, пуская клубы пара, подошел к полустанку, он был уже достаточно спокоен, чтобы говорить на другие темы.

– Мне жаль, что ты приехал в такое неудачное время, когда все пошло наперекосяк. – Теперь глаза Орри уже не были такими холодными, он явно хотел помириться. – Когда ты навестишь нас в следующий раз, все будет по-другому. А до тех пор я с радостью постою рядом с тобой на твоем венчании. Разумеется, если ты все еще этого хочешь.

Джордж с облегчением хлопнул друга по плечу:

– Конечно хочу! Я напишу тебе, когда будет назначена точная дата.

– Прекрасно. Хорошей тебе дороги… И передавай привет родным.

– Передам, Орри. Спасибо тебе.

Кондуктор попросил его сесть в вагон. Вскоре Джордж уже махал рукой, стоя в дверях отходящего поезда. Орри замахал в ответ, снова держа в руке револьвер. Через некоторое время окутанный дымом и паром состав въехал в лес, и Орри скрылся из вида.

Джордж взял саквояж, прошел в вагон и сел у окна, глядя на пробегающие мимо сосны. Время от времени деревья расступались, открывая лежащие за ними огромные тростниковые болота. Но перед глазами Джорджа стояла совсем иная картина. Он никак не мог забыть выражения обреченности, которое появилось на лице Приама, когда его выволакивали из товарного поезда.

Приаму грозило жестокое наказание только за то, что он стремился к свободе. К той самой свободе, которой Орри наслаждался просто потому, что родился белым. Джордж никогда не считал себя защитником черной расы, но теперь все больше склонялся к тому, что может им стать, особенно если речь шла о свободе. Почему не у всех людей есть на нее право? Особенно в Америке?

Он искренне надеялся, что Юг действительно со временем решит свои проблемы, как утверждал Орри. Ведь если этого не произойдет, остальная часть нации будет вынуждена принять меры. И только теперь Джордж впервые по-настоящему понимал почему.

Глава 15

Прошло несколько дней. Мадлен Ламотт стояла перед зеркалом в полутемной гардеробной и смотрела на себя. Даже легкое прикосновение причиняло ей боль. Но это была не физическая боль. Всем своим существом она ощущала невыносимое одиночество и огромную жажду любви. Чем дольше она жила в Резолюте, тем больше чувствовала себя птицей, запертой в клетке.

Она крепко обняла себя за плечи, как будто это могло помочь избавиться от гнетущей тоски. Еще несколько секунд постояла так, откинув голову назад и закрыв глаза, но горечь не отступала. Снедаемая отчаянием, она прошла через огромную спальню и вышла на террасу второго этажа, вздрагивая от вечерней прохлады. Из здания кухни доносился аппетитный запах жареной дичи, которую обычно готовили к субботнему обеду. Значит, завтра суббота? Дни больше не имели для нее особого значения, все они были похожи один на другой, и каждый новый день становился тяжелым испытанием.

Как бы ей хотелось, чтобы мамушка Салли была сейчас рядом! Но ее милая старушка вернулась в Новый Орлеан, чтобы заботиться об отце Мадлен в его последние дни. А после его смерти, будучи скорее вольнонаемной Николя Фабрея, чем его рабыней, решила не возвращаться в Южную Каролину. Мадлен прекрасно понимала ее – даже несколько месяцев, проведенных в доме Ламотта, дались мамушке Салли с большим трудом. Она совершенно не выносила в людях надменности и злобы, а Джастин и почти вся его семья обладали этими качествами в полной мере.

К счастью, Мадлен все же удалось найти женщину, которая со временем могла бы занять место ее любимицы. Это была красивая мулатка из домашней прислуги, чуть старше двадцати лет. Они с Мадлен отлично ладили друг с другом и вскоре даже стали почти подругами. Нэнси уже дважды приносила своей госпоже устные послания из Монт-Роял.

Оба раза послания были краткими: «Церковь Спасителя», и еще день и время. Ничьи имена вслух не произносились, и служанка ни в первый, ни во второй раз не позволила себе даже намека на лукавую улыбку. Ее взгляд выражал лишь сочувствие и понимание.

Мадлен никогда не спрашивала, как именно рабы с разных плантаций передают друг другу послания, всецело полагаясь на их осторожность. Ничего другого ей не оставалось. Отведя Нэнси роль посредника, она просто вынуждена была доверять ей.

Ответных посланий она не передавала и к церкви тоже не приходила, хотя и изнемогала от желания увидеться с Орри, снова обнять его и поцеловать. Стоя на веранде, Мадлен вдруг поняла, что из кухни не доносится никаких разговоров, хотя рабы все еще находились там. Она терялась в догадках, чем вызвана такая необычная тишина. Неожиданно из конторы – небольшого строения, где Джастин проводил много времени, – послышался какой-то шум. Звук очень напоминал тот, с каким кожаная плетка бьет по голой спине.

Следом за этим звуком вечернее безмолвие нарушил еще один. Это был протяжный стон. Джастин избивал кого-то из рабов. Такое уже случалось.

Чувствуя отвращение и вместе с тем непреодолимое любопытство, Мадлен осторожно спустилась вниз и прошла через холл, на стене которого висела старая зазубренная сабля. Эта сабля принадлежала Ламоттам несколько поколений. Джастин говорил, что кто-то из его предков держал ее в руках еще во времена Войны за независимость, сражаясь бок о бок с самим Томасом Сантером.

Выскользнув из дому, Мадлен быстро пробежала по дорожке, ведущей к зарослям кустарника, которыми было окружено здание конторы. Проходя мимо кустов, она услышала новые удары хлыста и новые крики. А потом раздался хриплый голос Джастина:

– Мой брат утверждает, что в ту ночь, когда сбежал ниггер Мэйнов, кто-то с нашей плантации помогал ему. Кто это был, Изикиел? Отвечай!

– Я не знаю, мистер Ламотт! Богом клянусь, не знаю!

– Врешь! – Джастин снова ударил раба, тот взвыл.

Затаив дыхание и укрывшись в густой тени, Мадлен стояла ни жива ни мертва. То, что Джастин пытался разузнать о бегстве Приама, напугало ее. Откуда брат ее мужа мог узнать, что кто-то в Резолюте помогал рабу Мэйнов? Знал он об этом наверняка или это были всего лишь догадки? Как далеко могло привести расследование Джастина? Приведет ли оно к домашним слугам? К Нэнси?

Мадлен понимала, что задерживаться здесь дольше опасно. Если ее кто-нибудь заметит, подозрения могут пасть и на нее. Но рядом с конторой стояла небольшая беседка, опутанная вьюном, она могла бы сесть там, и все бы выглядело так, будто она просто дышит воздухом. В такой тихий вечер оттуда можно было бы услышать все, что происходит в конторе.

Она неслышно прокралась в беседку и в следующие три четверти часа с замиранием сердца слушала, как Джастин допрашивал одного за другим все новых рабов, не забывая подстегнуть каждого несколькими ударами плети. Больше всего Мадлен возмутило то, что молодых женщин ее муж тоже мучил своими вопросами, избивая их с такой же силой, как мужчин.

– Кто это сделал? Кто ему помог? Кто сочувствовал беглому ниггеру? Говори, Клита!

«Клита?» Мадлен вздрогнула, будто ее саму ударили. В Резолюте была только одна рабыня с таким именем, хрупкая девушка лет восемнадцати. Мадлен догадывалась, что Джастин спал с ней несколько раз, и теперь Клита носила под сердцем его ребенка. Не успела она подумать об этом, как услышала, что Джастин снова ударил девушку. Клита завизжала от боли.

– Кто это сделал? – ревел Джастин.

Мадлен сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

Ответ на этот вопрос нес с собой беглый раб, пока за несколько миль до границы с Северной Каролиной его не обнаружил патруль. Приам пытался сопротивляться и был смертельно ранен пулей дозорного. Имя его тайного покровителя умерло вместе с ним.

Становилось холодно. От ее дыхания в воздух поднимались маленькие облачка пара. Джастин уже во весь голос снова и снова повторял свой вопрос. Потом последовали новый удар и крик. Мадлен еще сильнее стиснула пальцы, пока ногти не впились в кожу, как крошечные ножи.

«Кто это сделал, Джастин? Твоя жена. Это твою жену позвала Нэнси в ту ночь, когда прибежал Приам, испуганный и голодный. Это я тогда украдкой выбежала из дому, чтобы помочь ему. А ты ничего не знал. Ты, как обычно, был со своими лошадьми или развлекался с кем-нибудь из своих наложниц. Это я помогла ему, грязный выродок. Это я постоянно сочувствую ниггерам».

У нее не хватило храбрости ворваться в контору и высказать все это прямо ему в лицо. Проклиная себя за трусость, она выскользнула из беседки и, зажав уши, чтобы не слышать криков несчастной женщины, побежала к дому.

* * *

Чаще всего Джастин предпочитал свою спальню, приходя к жене только тогда, когда его одолевала похоть. К счастью, в эту ночь он не пришел, и она могла остаться одна. Заснуть никак не удавалось – она все еще находилась под впечатлением от того, что слышала из беседки. Ее переполняло желание снова отомстить мужу. Ведь именно жажда мести отчасти и стала причиной, по которой она с радостью предложила свою помощь, когда Нэнси рассказала ей о беглеце, скрывавшемся на чердаке больнички.

Постепенно Мадлен успокоилась, и ее мысли снова вернулись к тому, о ком она и так думала непозволительно часто. Молва утверждала, что Орри очень изменился, после того как потерял руку в Мексике. Что он стал мрачным и озлобленным. И все же он уже дважды передавал ей тайные послания с просьбой о свидании наедине.

Она не ответила ни на одно, по-прежнему цепляясь как за соломинку за остатки своего представления о чести, которое все еще считала определяющим в жизни. Как будто Джастин заслуживал такого уважения к себе! Мадлен провела ладонями по телу, пытаясь унять волнение, бушевавшее в ней. Все было тщетно. И тогда она решила: завтра, после обеда, она отправится навестить Клариссу Мэйн. Джастин, разумеется, с ней не поедет – даже упоминание о большинстве светских обязанностей вызывало у него приступ зевоты. А приехав в Монт-Роял, она сможет сама передать весточку Орри.

Почему она так долго ждала? Почему отказывала себе даже в такой крупице счастья? Глупый страх перед молодостью Орри, угрызения совести, тайна, которую доверил ей отец, уходя в могилу, – все, что прежде было для нее непреодолимым препятствием, теперь казалось не важным. Она молила лишь об одном: чтобы Орри не рассердился на ее прошлое молчание и не закрыл путь к своему сердцу.

Утром, еще до рассвета, Мадлен прямо в пеньюаре выбежала из дому и направилась к кухне. Как она и надеялась, Нэнси уже была там и, к счастью, одна, ощипывала пухлых индюшек при тусклом свете лампы.

– Нэнси, мы сегодня едем в Монт-Роял, – с порога объявила Мадлен.

– Да, мэм.

Переполненная радостными предвкушениями, Мадлен даже не сразу задумалась о том, почему у служанки такой мрачный и подавленный вид.

– Ты сможешь там передать от меня послание так же, как передавала мне?

– Тому джентльмену? – спросила Нэнси чуть удивленно.

– Верно. Только это должно остаться нашим с тобой секретом.

– Да, мэм. Конечно.

– Нэнси, что случилось?

Мулатка сидела неподвижно, устремив взгляд на большую железную печь, из которой исходили аппетитные запахи. Мадлен коснулась ее тонкой руки, кожа девушки была холодной.

– Скажи мне!

– Это из-за Клиты, мэм. После того как мистер Джастин побил ее ночью, она потеряла ребеночка.

– О нет… О, Нэнси… – выдохнула Мадлен, обнимая девушку, чтобы утешить ее.

По щекам ее текли слезы, а в душе разливалась жгучая ненависть к этому ужасному человеку, который был ее мужем. Подонок! Какой же он подонок! – думала она.

* * *

Орри так торопился, что поскакал к церкви Спасителя, не надев шляпу, хотя хмурое небо и предвещало дождь. Когда ему оставалось проехать еще с полмили, дождь все-таки начался. Не очень сильный, но холодный. Настоящий зимний дождь, означающий окончание урожайной поры и начало сезона приемов и балов в чарльстонском высшем свете.

Но ни дождь, ни что-либо другое этим утром не могло испортить Орри настроения. Нагнувшись под нависшими над тропой ветками, он выехал на поляну и увидел знакомые руины фундамента старой церкви. Над болотами висел густой туман. Орри огляделся по сторонам и позвал Мадлен.

– Я здесь, мой дорогой.

Голос прозвучал слева от него. Как и в первый раз, Мадлен пряталась под деревьями на краю болота. Орри спрыгнул на землю и привязал лошадь, а потом поспешил к возлюбленной.

Когда он сжал ее левую руку, она безотчетно потянулась к другой его руке, но тут же осознала свою ошибку, залившись краской. Сквозь густую бороду Орри мелькнула невеселая усмешка.

– Тебе придется привыкнуть к тому, что ее там нет. Я уже почти привык.

Обняв гибкий стан одной рукой, Орри крепко прижал ее к себе, чтобы ощутить каждый изгиб ее тела, о котором он так долго и безнадежно мечтал. Даже сквозь складки платья она чувствовала его пылкость и желание. Придвинувшись еще ближе, Мадлен едва слышно застонала и опустила голову ему на грудь. Орри нежно погладил ее по волосам.

– Я думал, ты никогда больше не захочешь меня видеть, – сказал он.

– Потому что я не отвечала на твои послания? Просто у меня не хватило смелости. – Она чуть отодвинулась. – Мне и сейчас не следовало приходить. Я слишком тебя люблю.

– Тогда пойдем со мной.

– Куда?

– Куда угодно.

Орри чувствовал невероятное облегчение оттого, что наконец смог это сказать. Мадлен улыбалась сквозь слезы. Приподнявшись на цыпочки, она обхватила ладонями его колючее лицо и нежно поцеловала в губы.

– Я бы душу за это отдала. Но я не могу.

– Почему? Неужели из-за твоего мужа?

– Я его ненавижу. И только теперь поняла, насколько сильно. Поэтому и поехала в субботу к твоей матушке. Мне так захотелось тебя увидеть. Хочу, чтобы ты мне все рассказал о Мексике. – Она ласково проводила пальцами по его лицу, словно заново узнавала его после долгой разлуки. – Хочу знать, как тебя ранили. Как ты теперь живешь…

– Я бы жил гораздо лучше, если бы мы были вместе.

– Орри, это невозможно.

– Все-таки из-за Джастина.

– Не из-за него лично. Я дала обещание, когда выходила за него замуж. Обещание на всю жизнь. Если я нарушу его и сбегу с тобой, я всегда буду чувствовать себя виноватой. Это не принесет нам счастья.

– А от тайных встреч со мной ты вины не чувствуешь?

– Конечно чувствую. Но это можно перенести. Так я еще могу убедить себя, что не нарушаю брачного договора.

Орри заподозрил неладное. Ему показалось, что Мадлен недостаточно честна с ним и у нее есть какие-то другие причины говорить так. Но потом он решил, что все это только его фантазии, возможно, его просто задел ее отказ.

Мадлен повернулась и быстро пошла к краю болота.

– Ты, наверное, считаешь меня жалкой лицемеркой, – сказала она.

Орри подошел к ней сзади, коснулся ее волос, осторожно приподнял их, чтобы поцеловать в шею.

– Я люблю тебя, вот и все. И хочу, чтобы мы были вместе всю оставшуюся жизнь.

– Я чувствую то же самое, милый. Но у тебя ведь тоже есть обязательства. Ты не можешь вот так просто отказаться от них и быть счастливым.

Орри попытался перевести разговор на другую тему, чтобы дать им обоим возможность немного успокоиться.

– Я был бы счастлив, если бы отец наконец одумался. Ты знаешь, что он выставил тело Приама, нашего беглеца, напоказ в назидание остальным?

– Нет, я не знала… – Мадлен потерла руки, не глядя на Орри. – Это ужасно.

– И к тому же бесполезно. Наши люди поняли, что означает смерть Приама, задолго до того, как увидели его тело, лежащее на льду. Иногда мне кажется, что отец просто выживает из ума. Или на него так действуют эти проклятые аболиционисты. Он очень гордый человек. И может вести себя вызывающе.

– Похоже, это местная особенность, – сказала Мадлен со сдержанной улыбкой.

Орри вдруг понял, что больше не может вести себя как в светской гостиной, когда желание обладать Мадлен настолько велико, что даже причиняет ему почти ощутимую физическую боль. Он повернул ее к себе и заглянул в глаза:

– Довольно разговоров. Я хочу только тебя. Пожалуйста, пойдем…

Взяв ее за руку и не скрывая своих намерений, он повел ее к небольшой поляне, усыпанной сосновыми иглами и опавшими листьями, сухими на вид.

– Нет, Орри… – Мадлен выдернула руку, в глазах ее вспыхнул гнев, но потом, словно испугавшись, она бросилась к нему и порывисто обняла. – Неужели ты не понимаешь, что мы не должны заходить так далеко? Никогда! Это не меньший грех, чем если бы мы убежали вместе.

Орри снова прижал ее к себе, осыпая жаркими поцелуями ее глаза, волосы и теплые уголки губ.

– Ты ведь тоже хочешь заняться любовью, не отрицай. – Его объятия стали смелее, и, хотя он сам изумлялся собственной дерзости, ему казалось совершенно естественным, что ему хочется прижимать к себе бедра любимой женщины и целовать ее снова и снова, когда его сжигает огонь желания.

– Я и не отрицаю. Я хочу этого больше всего на свете. Но мы не должны.

– Не понимаю, – сказал Орри, отпуская ее.

Она резко отбросила назад прядь блестящих черных волос, упавшую на лоб, и снова улыбнулась, на этот раз с грустью.

– Как тебе меня понять, если я и сама не до конца себя понимаю? Да и сможет ли кто-нибудь понять? Я знаю одно: маленький грех еще можно перенести, но большой – нет.

– Если мы не можем жить вместе и не можем любить друг друга по-настоящему, что нам остается? – мрачно спросил Орри.

– Мы можем… – Мадлен глубоко вдохнула, готовясь встретить его усмешку, ее голос слегка окреп. – Мы можем вот так встречаться здесь время от времени. Разговаривать. Пусть недолго, но держать друг друга за руки, обнимать. Это сделает мою жизнь хоть немного терпимой.

– Мадлен, но это же все равно измена.

– Но не прелюбодеяние.

– Мне казалось, это одно и то же.

– Не для меня.

– Слишком тонкая грань. Не думаю, что кто-нибудь посторонний ее бы заметил.

– Ничего не поделаешь. Разве любовь вообще можно понять со стороны?

Орри сжал губы и, резко встряхнув головой, вышел из-под деревьев к краю болота. Дождь по-прежнему моросил. Значит, она предлагала ему сохранить отношения, но играть он должен по ее правилам.

Он прошел так далеко, насколько только мог, и остановился, лишь когда земля захлюпала под ногами. Его длинные шаги оставили позади полосу примятой травы. Обернувшись, он посмотрел на нее; в густой бороде поблескивали дождевые капли.

– Такие условия очень тяжелы для меня. Я слишком сильно хочу тебя. Не уверен, что смогу выдержать постоянное искушение.

– Но разве немного любви не лучше, чем ничего?

«Нет!» – чуть не выкрикнул он.

Мадлен медленно пошла к нему. Дождь портил ее платье и прическу, но она все равно была самой прекрасной женщиной в мире, и Орри не мог отказаться от нее, пусть даже ее требования были столь же мучительны, как и причина, породившая их.

Мадлен остановилась рядом, глядя ему в глаза:

– Разве не так, Орри?

– Так, – кивнул он с печальной улыбкой.

Она радостно вскрикнула и прижалась к нему. Он обнял ее, но улыбка оставалась грустной.

– Боже, как бы мне хотелось, чтобы тебя воспитали ветреницей, а не порядочной женщиной!

– Иногда мне и самой этого хочется.

Они засмеялись, и от этого обоим стало немного легче. Держась за руки, они вернулись к деревьям, нашли сухой уголок, сели там и проговорили почти час. Орри с тревогой заметил, что чем чаще они будут встречаться, тем больше вероятность, что их тайна раскроется. Мадлен ответила, что охотно готова рискнуть. А потом они снова обнимались и целовали друг друга.

Прежде чем Мадлен собралась домой, они в нескольких торопливых словах договорились о будущих свиданиях. Орри по-прежнему считал, что соглашаться на такое добровольное самоистязание было сущим безумием. Они оба хотели физической близости, и отказ от нее мог привести к неловкости в их отношениях, которая будет только расти, если эти встречи продолжатся.

И все же, стоя у руин церкви и провожая Мадлен взглядом, он вдруг открыл в себе новое, прежде не испытанное ощущение. Да, он по-прежнему болезненно переживал, что не смог обладать любимой женщиной, но каким-то удивительным образом это вынужденное самоограничение делало его чувства к Мадлен только сильнее и глубже.