Текст книги "Рассказы (сборник)"

– Бедняжка! – проворковала она.

– Надеюсь, вы догадываетесь, что видите меня, вероятно, в последний раз? – спросил он мрачно.

– Как же так? Вы же обещали пригласить нас в театр.

– Я не уверен, что ваша мама согласится… После всего.

Филлис рассмеялась от души.

– Вы не знаете маму. Ей все равно.

Боб Пиллин пробормотал:

– Понимаю. – Он ничего не понимал, но это не имело ни малейшего значения. И снова мысль о Вентноре вытеснила все остальные. Какого черта?! Как это получилось? Он мучительно вспоминал, что он мог сболтнуть тогда вечером. Он наверняка ни о чем не просил его и не давал адреса. Очень странная история, надо хорошенько разобраться.

– Вы уверены, что его имя Вентнор? Того типа, что приходил вчера?

Филлис кивнула.

– Невысокий такой, с бачками?

– Рыжие бачки и рыжие ресницы.

– Очевидно, он са-амый, – задумчиво протянул Боб Пиллин. – Порядочный нахал. Ума не приложу… Надо съездить к нему. А где он узнал ваш адрес?

– Я думала, вы дали.

– Ничего подобного! За кого вы меня принимаете?

Филлис вскочила.

– А вот и мама!

По саду шла миссис Ларн. Боб Пиллин кинулся к двери.

– До свидания, я ухожу.

Но миссис Ларн была уже в холле. Она возникла перед ним, разодетая в меха, во всем своем великолепии, и увлекла его в гостиную; французское окно было распахнуто – Филлис исчезла.

– Надеюсь, эти несносные дети не слишком докучали вам. Вчера приходил ваш юрист – милейший человек. Он был, кажется, вполне удовлетворен.

Боб Пиллин пробормотал, краснея до корней волос:

– Я не просил его приходить. Это не мой юрист. Я не знаю, чего он хотел.

Миссис Ларн улыбнулась.

– Не расстраивайтесь, мой дорогой. И не нужно быть щепетильным. Я хочу, чтобы все было на сугубо деловой основе.

Бобу Пиллину очень хотелось крикнуть: «Ни на какой основе этого не будет!» – но он сдержался и пробормотал:

– Мне пора идти, я опаздываю.

– А когда сможете…

– Я… я пришлю… я напишу… До свидания!

Но миссис Ларн крепко держала Боба Пиллина за лацкан, обдав его запахом меха и фиалок. У молодого человека мелькнула мысль: «Наверно, и от библейского Иосифа та женщина хотела только денег»{36}36
  От библейского Иосифа та женщина хотела… – параллель с библейским рассказом о том, как Иосиф, проданный в рабство начальнику телохранителей фараона Потифару, благодаря своим талантам стал главным управителем его имений; воспылавшая к нему любовью жена Потифара пыталась склонить Иосифа к близости, повиснув у него на шее и вцепившись в одежду (как миссис Ларн – в лацкан Боба Пиллина).


[Закрыть]. Не оставлять же пиджак у нее в руках! Что делать? Миссис Ларн проворковала:

– Было бы крайне любезно с вашей стороны, если бы вы могли устроить это сегодня. – Ее рука скользнула у него по груди. – О, вы все-таки захватили чековую книжку. Какой милый!

В отчаянии Боб Пиллин вытащил книжку и, присев к бюро, заполнил такой же чек, какой он разорвал и бросил в огонь. Потом он почувствовал на лбу горячий поцелуй, голову его на мгновение прижали к меху жакетки, рука взяла чек, голос сказал: «Очаровательно!» – послышался вздох, и его снова обдало запахом духов. Пятясь к двери, он бормотал:

– Хорошо, хорошо… Пожалуйста, не говорите только Филлис. До свидания!

Выйдя за калитку, он подумал: «Черт побери! Не устоял я. И Филлис обо всем знает. Ах, эта собака Вентнор!»

Лицо его помрачнело. Он немедленно отправится к нему и потребует объяснений.

3

Вентнор был еще у себя в кабинете, когда ему принесли визитную карточку его юного друга. На мгновение у него появилось искушение сказать, что его нет. Но он тут же решил: «Какая разница? Все равно когда-нибудь придется встретиться!»

Мистеру Вентнору, может быть, и недоставало мужества, но зато он обладал той особой самоуверенностью и невосприимчивостью, что по необходимости отличают служителей закона; кроме того, он ни на секунду не забывал, что правда на его стороне.

– Просите, – сказал он.

Он решил быть вполне обходительным, хотя молодой Пиллин может потребовать объяснений. Мистер Вентнор не забыл тех пышных форм и красивых губ и все еще лелеял надежду на более близкое знакомство.

Пожимая молодому человеку руку, он сразу же заметил своим рыжим глазом, что тот встревожен, хотя и прикрывает это внешним спокойствием и самоуверенностью. Опустившись во вращающееся кресло, которое давало явное преимущество перед неподвижно сидевшими собеседниками, Вентнор сказал:

– Вы отлично выглядите. Чем могу служить?

Боб Пиллин сидел на жестком стуле, предназначенном для клиентов, и теребил котелок на коленях.

– Я только что от миссис Ларн.

Вентнор спокойно смотрел на него.

– А-а! Великолепная женщина, и дочка хороша!

О дочке он упомянул с умыслом, так как предпочитал нападать первым. Боб Пиллин чувствовал, как у него закипает кровь.

– Послушайте, Вентнор, я хочу, чтобы вы объяснили свое поведение.

– Что вы имеете в виду?

– Зачем вы ходили туда, ссылались на меня и прочее…

Вентнор дважды качнул кресло.

– Я не собираюсь ничего вам объяснять.

Не ожидая такого оборота, Боб Пиллин замолк, потом решительно произнес:

– Это недостойно джентльмена!

У каждого есть свои иллюзии, и никто не хочет расставаться с ними. Рыжеватое лицо Вентнора побагровело, даже белки глаз налились кровью.

– Вот как? Не суйте нос в чужие дела.

– Но это прямо касается меня. Вы прикрываетесь моим именем, и я не желаю…

– А мне наплевать! Послушайте, что я вам скажу… – Мистер Вентнор наклонился вперед. – Попридержите-ка лучше язык, не выводите меня из себя. У меня добродушный характер, но я не потерплю дерзости.

Единственно догадка, что за словами Вентнора что-то кроется, удержала Боба Пиллина на месте.

– И вы еще говорите о дерзости? – горячился он, сжимая котелок. – После всего, что натворили? Это переходит всякие границы.

– Вот как? Вы еще не то увидите.

Боба Пиллина сбивали с толку загадочные намеки собеседника.

– Я не сообщал вам их адреса. Мы же говорили только о старом Хейторпе.

У Вентнора между бакенбардами зазмеилась усмешка. Боб Пиллин вскочил на ноги и закричал:

– Вы так просто не отделаетесь! Я настаиваю на объяснении!

Вентнор откинулся на спинку кресла, скрестил короткие ноги и соединил на животе кончики пухлых пальцев – в такой позе он чувствовал себя особенно уверенным.

– Настаиваете?

– Да, настаиваю! Должна же быть какая-то причина…

Вентнор посмотрел на него в упор.

– Хотите я вам дам совет, петух вы несчастный? Причем бесплатно. Не задавайте вопросов, если не хотите, чтобы вам говорили неправду. И еще один совет: уходите, а то опять забудетесь!

Флегматичность, свойственная лицу Боба Пиллина, едва устояла перед этой тирадой. Он сказал хрипло:

– Если вы еще раз поедете туда и будете ссылаться на меня… Поблагодарите господа, что ваш возраст не позволяет мне… Считайте, что мы незнакомы. Прощайте! – Он пошел к двери.

Вентнор вскочил.

– Отлично! – бросил он громко вслед. – Скатертью дорога. Вы скоро узнаете, где собака зарыта.

Боб Пиллин вышел, а Вентнор стоял покрасневший, раздраженный, смутно чувствуя, что он говорил что-то не то. С уходом молодого Пиллина рушились его любовные намерения. Он не мечтал больше о миссис Ларн – теперь, как мужчина и истинный англичанин, он думал только о том, как бы вернуть пошатнувшееся чувство собственного достоинства и наказать злоумышленников. «Это недостойно джентльмена!» Неслыханная дерзость – сказать такое о нем, который был джентльменом не только по рождению, но и в соответствии с Актом парламента! И Чарлз Вентнор дал себе торжественную клятву отомстить за оскорбление. Это его долг, и он исполнит его, черт побери!

Глава IV

1

Сильванес Хейторп редко ложился раньше часа ночи, а поднимался не раньше одиннадцати. И если его камердинер не отказывался от места, то именно благодаря второй привычке хозяина, тогда как первая почти каждую ночь толкала его на это.

Откинувшись на подушки, свежевыбритый, в темно-красном халате, он напоминал римлянина более чем когда бы то ни было, исключая разве те минуты, когда лежал в ванне. Покончив с кофе, он обычно читал письма и газету «Морнинг пост»{37}37
  «Морнинг пост» – ежедневная английская газета консервативного направления, издается с 1772 г.


[Закрыть], потому что всегда был тори{38}38
  Тори – член или сторонник Консервативной партии.


[Закрыть], но платить полпенни за газетные новости считал непозволительной роскошью. Писем бывало не так уж много: когда человек дожил до восьмидесяти лет, кто станет писать ему, кроме просителей и кредиторов?

Был Валентинов день. Из окна спальни Хейторп мог видеть деревья в парке; на них распевали птицы, но он не слышал их. Природа никогда не интересовала его: ею редко интересуются полнокровные мужчины с короткой шеей.

Этим утром пришло два письма; одно благоухало, и он начал с него. Внутри лежала поздравительная открытка вроде рождественской, но на ней голый младенец держал в руках лук и стрелы, а изо рта у него летели слова: «Хочу быть твоей возлюбленной». Кроме того, в конверте лежала розовая записочка с голубой незабудкой. Он прочел:

«Дорогой опекун! Простите за такую гадкую открытку, но сама я не могла выйти и купить другую, потому что жутко простудилась. Я попросила Джока – и вот что принес этот поросенок! Атлас просто великолепен! Приходите скорей взглянуть на меня в новом платье, а не то я явлюсь к вам сама. Моя верхняя губа от простуды страшно распухла, и я жалею, что у меня не растут усы, чтобы ее прикрыть, но зато до чего же приятно завтракать в постели! Мистер Пиллин послезавтра обещает сводить нас в театр. То-то повеселимся! Сейчас буду лечиться – выпью рома с медом.

До свидания.

Ваша Филлис».

Значит, «валентинка», дрожавшая в его пальцах, так онемевших, что он и не ощущал ее, предназначалась ему! Сорок лет назад он получил последнюю от бабушки этого юного существа. До чего же он, оказывается, стар! Сорок лет! Неужели то был он? Неужели это он приехал сюда юношей в сорок пятом году? И следа не осталось от мыслей и чувств того времени. Говорят, тело человека каждые семь лет меняется. Вероятно, и ум вместе с ним. Во всяком случае, теперь-то он дожил до последнего изменения своего тела! А святоша требует, чтобы он повез это тело в Бат{39}39
  Бат – известный курорт в Англии близ Бристольского залива.


[Закрыть], и лицо у нее при этом вытягивается, оно такое длинное, как чайный поднос, а доктор городит ему всякий вздор: «Слишком полнокровны… живите спокойнее… ни капли спиртного – в любую ночь можете умереть от удара». Умереть – нет, только не он! Впрочем, лучше уж умереть, чем стать трезвенником! Когда у человека только и осталось в жизни, что его обед, его бутылка, его сигара и те мечты, что они дарят ему, – доктора непременно норовят отнять все это. Нет уж! Carpe diem[8]8
  Лови часы (лат.).


[Закрыть]. Пока жив, пользуйся жизнью! И теперь, когда он сделал все, что мог, для обеспечения этих ребятишек, его жизнь принадлежит ему одному; и лучше сразу протянуть ноги, чем перестать наслаждаться тем, что еще осталось, или не быть уже в силах сказать: «Я буду делать то-то и то-то, и мне наплевать на вас!» Не теряй мужества, пока не все потеряно, а там – уходи с чистой совестью!

Он позвонил два раза – Молли, а не Меллеру. Горничная вошла и остановилась – хорошенькая, в передничке из набивного ситца, пышные темные волосы выбивались из-под чепчика. Он молча смотрел на нее.

– Да, сэр?

– Хотел поглядеть на тебя, вот и все.

– Ой, а я не прибрана, сэр.

– Неважно. Получила «валентинку»?

– Нет, сэр. Да и кто ж мне ее пришлет?

– Разве у тебя нет ухажера?

– Есть вообще-то. Только он там, в нашей деревне.

– А эта тебе нравится? – Он протянул ей открытку с младенцем.

Горничная взяла ее и с благоговением рассмотрела; потом прикинулась равнодушной, сказала:

– Да, красивенькая.

– Хочешь взять ее себе?

– Ой, если только она вам не нужна!

Старый Хейторп качнул головой и указал на туалетный стол.

– Там вон лежит соверен. Маленький подарочек для славной девочки.

Она глубоко вздохнула.

– Ох, сэр, больно уж много, прямо по-царски.

– Бери.

Она взяла монету и подошла опять, сжимая руки с открыткой и совереном так, словно молилась.

Старик с удовольствием смотрел на нее.

– Люблю хорошенькие личики и терпеть не могу кислых рож! Скажи Меллеру, чтоб приготовил мне ванну.

Когда она вышла, он взял другое письмо – адрес был написан почерком юриста – и, с трудом распечатав, прочел:

«13 февраля 1905 г.

Сэр!

Мне стали известны некоторые факты, и я считаю своим долгом созвать специальное собрание акционеров Британской судовладельческой компании для выяснения обстоятельств, связанных с приобретением судов у мистера Джозефа Пиллина. Предупреждаю вас, что на этом собрании будет поставлен вопрос о вашем поведении.

Остаюсь, сэр, преданный вам

Чарлз Вентнор.

Сильванесу Хейторпу, эсквайру».

Прочтя это письмо, старый Хейторп несколько минут не шевелился. Вентнор, этот стряпчий, который так вызывающе вел себя на собрании кредиторов!

Есть люди, которых плохие новости мгновенно лишают всякой энергии и ясности мыслей. И есть другие, которые сначала просто не воспринимают их. До старого Хейторпа все дошло достаточно быстро; хуже этой угрозы, исходящей от юриста, и быть не могло! Но сразу старый мозг его лихорадочно заработал со всей расчетливостью стоика. Что в действительности известно этому субъекту? И что именно он может предпринять? Одно было ясно: если даже он знает все, не в его власти расторгнуть дарственную. О детях беспокоиться нечего. Старик понимал, что на карту поставлено только его положение. Но, по правде говоря, и этого достаточно; имя, известное всем целых полвека, состояние, независимость, а может, и еще кое-что большее. В его годы и при его слабости немного потребуется, чтобы все компании, в которых он состоит членом правления, выбросили его. Но что известно этому субъекту? На что решиться? Предоставить ему действовать – пусть из кожи лезет! – или попробовать войти с ним в переговоры? И ради чего Вентнор старается? У него всего десять акций! Стоило ли поднимать такую кутерьму из-за покупки судов, тем более что для компании это первоклассная сделка. Да! Совесть его чиста. Он не предал своей компании, наоборот, оказал ей отличную услугу, добыл по дешевке четыре исправных судна, и то после сильного сопротивления. То, что он мог оказать компании услугу еще большую и купить суда всего за 54 тысячи, ничуть его не смущало: шесть тысяч пойдут на другое дело, более путное, а сам он при этом не прикарманил ни гроша! Но какое побуждение у этого адвоката? Злоба? Похоже на то. Он зол, потому что ему не удается разбогатеть, и вот теперь бросает ему вызов. Хм! Если это так, то, может, еще удастся вывернуться. На глаза ему случайно попалась розовая записочка с голубой незабудкой. Казалось, это все, что осталось ему от жизни, а письмо в другой руке… боже мой, можно ли пасть ниже? С глубоким, прерывистым вздохом он подумал: «Нет, не сдамся я этому типу».

– Ванна готова, сэр.

Смяв и сунув оба письма в карман халата, он сказал:

– Помогите мне подняться и позвоните мистеру Фарни, попросите его заглянуть ко мне…

Через час, когда явился секретарь, его председатель сидел у камина, внимательно просматривая бумаги компании. И пока секретарь ждал, чтоб его заметили, и смотрел, как дрожат листы в слабой, пухлой руке, на него вдруг нашло философское настроение, которое не часто посещает людей его склада. Кто-то сказал, что человек только тогда и бывает счастлив, когда его не одолевают страсти, не на что надеяться и не для чего жить. Но удалось ли кому-нибудь достичь этого? У старого председателя, например, до сих пор осталась страсть добиваться своего, он до сих пор сохранил свой престиж и чрезвычайно дорожил им. И секретарь сказал:

– Доброе утро, сэр. Надеюсь, этот восточный ветер не повредил вам? С покупкой судов все закончено.

– Это лучшее, что когда-либо сделала компания. Слыхали вы об акционере по фамилии Вентнор? Вы знаете его, я думаю.

– Нет, сэр. Не знаю.

– Ладно! Может быть, вы получите письмо, которое откроет вам глаза. Бесстыжий мерзавец! Пишите, я продиктую.

«14 февраля 1905 г.

Чарлзу Вентнору, эсквайру.

Сэр!

Я получил ваше письмо от вчерашнего числа, содержание которого мне непонятно. Мои стряпчие получат указания принять необходимые меры».

«Фью! Что все это значит?» – подумал секретарь.

– «Искренне ваш…». Давайте подпишусь.

И на лист легли дрожащие буквы: «Сильванес Хейторп».

– Отправьте это письмо, когда уйдете.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Нет. Но дайте мне знать, если узнаете что-либо об этом типе.

Когда секретарь вышел, старик подумал: «Так! Этот мерзавец еще не созвал собрания. Если ему нужны деньги, он живо прибежит сюда, подлый шантажист!»

– Мистер Пиллин, сэр. Подождете с завтраком или накрыть в столовой?

– В столовой.

При виде этого живого мертвеца старый Хейторп даже пожалел его. Джо и так выглядит скверно, а эти новости совсем его доконают. Джо Пиллин взглядом проверил, закрыты ли обе двери.

– Как чувствуешь себя, Сильванес? Я – ужасно. – Он подошел ближе и зашептал: – И зачем ты заставил меня подписать эту дарственную? Я, видно, с ума сошел. У меня был какой-то Вентнор. Не понравился он мне. Спрашивал, знаю ли я миссис Ларн.

– Ха! А ты что?

– Что я мог сказать? Я же и вправду ее не знаю. Но зачем он узнавал?

– Пронюхал что-то.

Джо Пиллин обеими руками ухватился за край стола.

– Ох! – пробормотал он. – Ох! Не может быть!

Старый Хейторп протянул ему смятое письмо. Прочтя его, Джо Пиллин свалился в кресло у камина.

– Возьми себя в руки, Джо. Тебя они не тронут и не смогут ни расторгнуть сделку, ни отменить дарственную. Они могут свалить меня, вот и все.

Губы Джо Пиллина задрожали.

– Как ты можешь сидеть здесь как ни в чем не бывало? Ты уверен, что меня не тронут?

Старый Хейторп угрюмо кивнул.

– Они сошлются на Акт, но он еще не вошел в силу. Они могут обвинить меня в злоупотреблении доверием. Но я обведу их вокруг пальца. Не вешай носа, уезжай за границу.

– Да, да. Конечно. Я очень плох. Я думал ехать завтра. Но не знаю, как быть, – из-за того, что это висит надо мной. И еще хуже, что мой сын знаком с ней. Он и Вентнора знает. А я просто не смею сказать Бобу правду. О чем ты думаешь, Сильванес? Ты на себя не похож.

Старый Хейторп будто вышел из оцепенения.

– Есть хочу, – сказал он. – Оставайся, позавтракаем вместе.

– Завтракать! Да у меня кусок в рот не идет. Что же ты думаешь делать, Сильванес?

– Надую подлеца.

– А если не сможешь?

– Куплю его. Он ведь тоже мой кредитор.

Джо Пиллин снова поглядел на него.

– Ты всегда был таким энергичным и храбрым, – сказал он с тоской. – Скажи, тебе не случалось просыпаться ночью между двумя и четырьмя? Я просыпаюсь, и все кругом черным-черно.

– А ты хлебни чего-нибудь покрепче на ночь, мой мальчик.

– Надо бы. Иногда и самому противно быть таким трезвенником. Но я не выношу алкоголя. Говорят, твой доктор запретил тебе пить?

– Вот именно. Оттого я и пью.

Задумчиво глядя в огонь, Джо Пиллин сказал:

– Это собрание… как ты думаешь, оно состоится? Неужто этот человек в самом деле все знает? Если мое имя попадет в газеты… – Но, встретившись с маленькими, глубоко посаженными глазками старого друга, Джо умолк. – Так ты советуешь мне ехать завтра?

Старый Хейторп кивнул.

– Завтрак подан, сэр.

Джо Пиллин сильно вздрогнул и встал.

– Ну, до свидания, Сильванес, до свидания! Вряд ли вернусь до лета, если вообще вернусь. – Он понизил голос: – Я полагаюсь на тебя. Ты удержишь их, да?

Старый Хейторп приподнял руку, и Джо Пиллин вложил в эту отечную, дрожащую лапу свои длинные бледные пальцы.

– Мне бы твое мужество, – сказал он уныло. – До свидания, Сильванес. – И, повернувшись, вышел из комнаты.

А старый Хейторп подумал: «Слабонервный он, бедняга! Разлетелся вдребезги при первом же ударе!» И за завтраком ел еще больше, чем обычно.

2

Придя в свою контору и разобрав корреспонденцию, Вентнор, как и ожидал, нашел письмо от «этого старого проходимца». Из содержания письма Вентнору было ясно, что надо твердо решать, чего же ему добиваться. К счастью, он не примешивал к этим расчетам заботу о собственном достоинстве – просто ему не хотелось оказаться в дураках. Вопрос был в том, что ему дороже – деньги или… справедливость? Если справедливость, то надо созвать экстренное собрание и сообщить ему, что м-р Пиллин, продавший свои суда за 60 тысяч фунтов, сделал дарственную запись на шесть тысяч фунтов на имя дамы, с которой даже незнаком, а она приходится дочерью, опекаемой или еще бог знает кем председателю компании, который, кстати, заявил на общем собрании, что от этой сделки зависит, останется ли он в правлении; надо лишь сделать это и потребовать, чтоб старик объяснил такое поразительное совпадение. Убежденный, что объяснения его делу не помогут, Вентнор не сомневался в скорой гибели этого старого чучела; к тому же навеки погибнет репутация старого Пиллина и его многообещающего сына. Но, с другой стороны, триста фунтов – большие деньги, и если старый Хейторп скажет ему: «Зачем затевать весь этот шум? Вот, примите мой должок!» – может ли человек дела, умудренный житейским опытом, позволить чувству справедливости (хоть у него и было сильное желание удовлетворить его) взять верх над тем, что в конечном итоге тоже было справедливо – ведь старик чертовски давно не платит ему своего долга. При этих обстоятельствах решающую роль сыграли слова: «Мои стряпчие получат указания», потому что Вентнор недолюбливал других стряпчих и был хорошо знаком с законом о клевете; если же, паче чаяния, дело сорвется, он, Чарлз Вентнор, сядет в лужу, а этого он терпеть не мог как по роду занятий, так и по складу характера. Тем не менее после напряженных размышлений он наконец ответил Хейторпу следующее:

«15 февраля 1905 г.

Сэр!

Я получил ваше письмо. Полагаю, что до того, как предпринять дальнейшие шаги в этом направлении, будет правильно просить вас лично разъяснить мне обстоятельства, которые я имею в виду. Позвольте посетить вас завтра в пять часов в вашем доме.

Искренне ваш

Чарлз Вентнор.

Сильванесу Хейторпу, эсквайру».

Отправив письмо и подытожив в уме изобличающие, хоть и косвенные улики, им собранные, он ждал назначенного часа без колебаний, ибо в натуре его не было недостатка в британской самоуверенности. Однако он особенно тщательно оделся в этот день, надел жилет в белую и голубую полоску и кремовый галстук, выгодно оттенявшие его рыжеватые бакенбарды и ярко-голубые глаза; и позавтракал он плотнее обычного, ел более острый сыр и выпил кружку особого клубного эля. Он намеренно опоздал, рассчитывая показать старику, что приход его уже сам по себе – акт милосердия. В холле сильно пахло гиацинтами, и м-р Вентнор, большой любитель цветов, наклонился над роскошным букетом, невольно вспомнив при этом о миссис Ларн. А ведь жаль, что приходится расставаться в этой жизни с изящными женщинами и с многим другим! Очень жаль! Эта мысль своевременно пробудила его гнев, и он последовал за слугой, не собираясь выслушивать никакой чепухи от «этого паралитика, старого мошенника».

Вентнор вошел в комнату, освещенную ярким пламенем камина и электрической лампой с оранжевым абажуром, стоявшей на черной атласной скатерти. Он увидел тускло мерцавшие на стенах картины, старинный медный канделябр без свечей, тяжелые темно-красные занавеси, почувствовал смешанный запах горелых желудей, кофе, сигар и старческого тела. В глубине, у камина, он заметил светящееся пятно, – это пламя освещало пышные седины старого Хейторпа.

– Мистер Вентнор, сэр.

Светящееся пятно зашевелилось. Голос сказал:

– Садитесь.

Мистер Вентнор сел в кресло по другую сторону камина и, ощущая какую-то сонливость, ущипнул себя. Надо быть начеку!

Старик заговорил обычным своим угасшим голосом, и Вентнор довольно раздраженно прервал его:

– Простите, ничего не разберу.

Голос старого Хейторпа прозвучал с неожиданной силой:

– Ваши письма для меня – китайская грамота.

– Вот как! Ну ничего, скоро мы переведем их на английский.

– Чем скорее, тем лучше.

Вентнор испытал минутную нерешимость. Выкладывать карты на стол? Рисковать было не в его привычках. Но, зная, что можно в любой момент взять карты обратно, так как игра идет без свидетелей, он решился:

– Так вот, мистер Хейторп, коротко говоря, дело вот в чем: наш друг мистер Пиллин заплатил вам десять процентов комиссионных за покупку его судов. Да, да, я знаю! Он закрепил деньги не за вами, а за вашей родственницей миссис Ларн и ее детьми. Известно ли вам, что это – злоупотребление доверием компании?

Слова старика: «Откуда вы выкопали эту бессмыслицу?» – заставили адвоката вскочить на ноги.

– Так дело не пойдет, мистер Хейторп. У меня есть свидетели: мистер Пиллин, миссис Ларн и мистер Скривен.

– Зачем же вы пришли ко мне – шантажировать?

Вентнор оправил жилет; лицо его покраснело от прилива оскорбленной гордости.

– Ах вот вы как? – сказал он. – Рассчитываете, что можете заправлять всем как вам вздумается? Ну, так очень ошибаетесь. Будьте повежливей! Советую вам учесть ваше положение, не то я пущу вас по миру. К тому же я не убежден, что ваш поступок не уголовное преступление.

– Вздор!

Чарлз Вентнор от ярости замолчал, потом его прорвало:

– Никакой не вздор! Вы должны мне триста фунтов, должны уже много лет, и у вас еще хватает нахальства разговаривать со мной таким тоном! Я никогда не хвалюсь попусту. Скажу, что думаю. Слушайте. Или немедленно платите деньги, или я созову собрание и оно все узнает. Тогда увидите, что будет. И поделом вам – такому беспринципному, бессовестному… – Он задохнулся.

В возбуждении он не заметил, как изменилось лицо старика. Бородка встала дыбом, багровый румянец разлился со щек до самых корней его седых волос. Он вцепился в подлокотники, пытаясь встать; распухшие руки дрожали, в углу рта показалось немного слюны. И слова его прозвучали так, будто у него лязгали зубы:

– Значит… значит… вы… вы… грозите мне!

Увидев, что стадия переговоров нарушена, Вентнор сурово взглянул на противника. Он увидел дряхлого, разгневанного, багроволицего старика, прижатого к стенке, обуреваемого всеми страстями человека, которому всегда везло. Жалкий старый индюк, апоплексическое чучело!

– Вам же будет хуже, не горячитесь так. В ваши годы, при вашем-то здоровье надо вести себя сдержаннее. А теперь либо соглашайтесь на мои условия, либо сами знаете, что будет. Меня ничем не запугать. – И, видя, что гнев лишил старика речи, он продолжал: – Мне наплевать, как вы решите, – я хочу показать вам, кто из нас хозяин положения. Если вы в вашем старческом слабоумии думаете, что еще можете командовать, – ладно, поглядим, чья возьмет. Так что же вы намерены делать?

Старик весь обмяк в своем кресле, и живыми казались только его темно-голубые глаза. Потом он поднял руку, и Вентнор увидел, что он пытается нашарить кнопку электрического звонка, висевшего на шнуре. «Я ему покажу!» – подумал он и, подойдя, отвел звонок так, чтобы тот не мог дотянуться.

Уничтоженный этим, старик сидел неподвижно, уставясь в пространство. Слово «шантаж» снова зажужжало в ушах Вентнора. Нет, какова наглость, какова чудовищная наглость у этого мошенника, старого негодяя, который одной ногой на краю банкротства, а другой в могиле, если не на скамье подсудимых!

– Да, – сказал он, – учиться никогда не поздно; на этот раз вам попался орешек не по зубам. Верно? Лучше бы вы кричали «Peccavi»[9]9
  Согрешил (лат.).


[Закрыть].

Потом сознание морального превосходства своей позиции и полного поражения противника пробудило в нем легкие угрызения совести, и в мертвой тишине комнаты он раз-другой прошелся по турецкому ковру, приводя в порядок свои мысли.

– Вы старик, и я не хочу быть жестоким с вами. Просто я намерен показать вам, что вы больше не способны на двойную игру, словно вы еще всемогущи. Слишком много лет вы добивались своего. А теперь с этим кончено, ясно? – И когда старик в кресле наклонился вперед, Вентнор добавил: – Ну, ну, не беснуйтесь опять, успокойтесь. Предупреждаю: это ваш последний шанс. Мое слово твердо. Что сказал, то и сделаю.

Неожиданно старик, сделав огромное усилие, дотянулся до кнопки. Вентнор услышал звонок и резко сказал:

– Запомните, мне все равно, что вы решите. Я пришел сюда для вашего же блага. Делайте как хотите.

Щелкнула дверь, и хриплый голос Хейторпа приказал:

– Вышвырните вон эту собаку и вернитесь сюда!

У Вентнора хватило самообладания не погрозить ему кулаком. Бормоча: «Прекрасно, мистер Хейторп! Очень хорошо!» – он с достоинством двинулся к двери. Лакей, заботливо сопровождавший его, снова разжег его гнев. Собака! Это его назвали собакой!

3

Выпроводив мистера Вентнора, слуга Меллер вернулся к хозяину. Лицо у того было странное, «все в пятнах», как объяснял он потом слугам. Казалось, кровь, прилившая к голове, навсегда запятнала мраморную белизну его лба. Неожиданно слуга услышал:

– Приготовьте горячую ванну с хвоей.

Когда старик погрузился в воду, камердинер спросил:

– Когда прийти за вами, сэр?

– Через двадцать минут.

– Слушаю, сэр.

Лежа в коричневой, дымящейся, благоухающей жидкости, старый Хейторп хрипло вздохнул. Дав волю гневу в стычке с этим злобным щенком, он себя доконал. Да, теперь песенка его спета. Если бы… о, если бы только он мог схватить за шиворот этого молодца и выбросить его из комнаты! Дожить до того, что с тобой так разговаривают, а ты не можешь шевельнуть ни рукой ни ногой, не можешь слова сказать, – нет, уж лучше умереть! Да, лучше умереть! Немое, безграничное волнение все еще кипело в пухлом старческом теле – в темной воде это тело казалось серебристо-коричневым, и он глубоко втягивал воздух хрипящими легкими, словно ища духовного утешения. Быть побежденным такой скотиной! Позволить этому хаму, этому крючкотвору сбить его наземь и пинать ногами! Затоптать в грязь имя, стоявшее так высоко! Во власти этого типа сделать его притчей во языцех, превратить в нищего! Трудно поверить! Однако это так. И завтра он начнет свое грязное дело, а может, и сегодня. Дерево его рухнуло с треском! Восемьдесят лет – восемьдесят славных лет! Он не жалел ни об одном из них, он вообще ни о чем не жалел; и меньше всего о злоупотреблении доверием компании для обеспечения своих внуков – лучшее из всего, что он сделал за всю свою жизнь. А этот тип – трусливая шавка! Подумать, что он вырвал у него звонок – презренный пес! И такому типу суждено поставить штамп «уплачено» на счете Сильванеса Хейторпа, вычеркнуть его из жизни, когда и без того всего лишь шаг до могилы! Рука его, поднявшаяся над темной водой, снова опустилась на живот, а два-три пузырька выскочили на поверхность. Но напрасно он так торопится, напрасно! Стоит только поскользнуться, дать воде сомкнуться над головой – и прощай победа мистера Вентнора! Мертвецов не выгоняют из правления компании. Мертвецы не могут стать нищими, они не могут потерять независимость.

Старый Хейторп ухмыльнулся и плескался в ванне, пока не подмокла его седая бородка. Как чудесно пахнет хвоя! Он вдохнул в себя ее запах. Хорошая жизнь прожита, отличная! И при мысли, что он в любой момент может натянуть нос мистеру Вентнору, победить наглеца, на него нахлынуло чувство покоя и благополучия. Даже кровь словно равномернее потекла по жилам. Глаза закрылись. Загробная жизнь… да, о ней толкуют люди вроде той святоши. Вздор! Вы засыпаете – и это долгий сон без сновидений. Как дремота после обеда… Обед! Он провел языком по нёбу. Да, он с удовольствием пообедает! Этому псу не вышибить его из колеи! А все-таки лучшим обедом в его жизни был тот, что он устроил Джеку Херрингу, Чайчестеру, Торнуорфи, Нику Треффри и Джолиону Форсайту у Поля. Бог ты мой! В 60-м это было или в 65-м? Как раз перед тем, как он влюбился в Элис Ларн, за десять лет до переезда в Ливерпуль. Вот это был обед! Обошелся в 24 фунта на шестерых, и при этом Форсайт почти ничего не пил. Только Ник Треффри и он могли каждый перепить троих! И все они умерли! Все как один. Неожиданно он подумал: «У меня хорошая репутация – никогда до сих пор меня не могли сбить с ног!»