Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Работа Харрингтона была названа «размышлениями о феодализме в духе Макиавелли»923923
  Pocock J. G. A. Ancient Constitution and the Feudal Law. P. 147.


[Закрыть]. В поколении английских ученых, живших до 1642 года, можно проследить все более отчетливое понимание природы баронства, рыцарской службы и зависимых от воинских обязанностей земельных владений в целом. Эти феодальные отношения выступали инструментами периодизации английской истории, появившись в стране с приходом саксов или норманнов и утратив влияние над законом и обществом в последующее время, которое не поддается точной датировке. В восприятии историков образ феодальных рыцарей и вассалов соединялся с памятью – следы которой мы уже наблюдали в высказываниях Бэкона и Рэли в связи с Макиавелли – о военной власти, носители которой, недавние магнаты, опирались на своих слуг. Сопоставляя эти образы, Харрингтон пришел к мысли, что распределение власти, основанное на feudum, сформировалось в Англии при саксах, а изжито было лишь под влиянием законодательства, введенного Генрихом VII924924
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 60–65.


[Закрыть]. В предположении, что сокращение военной силы, которой располагала знать, привело к существенным переменам в распределении политической власти или оставило короля один на один с народом, не было ничего нового. Главная оригинальность Харрингтона – которая позволяет с полным правом назвать его пионером идей гражданского гуманизма в Англии – заключается в том, что он перенес эти рецепты и предписания на историю политической власти в Европе и Англии в целом. При этом он опирался на теорию Макиавелли о ношении оружия как необходимом атрибуте политической личности. Флорентийцы подчеркивали: если человек носил оружие не сам по себе, а состоя у кого-то на службе, он не мог быть членом гражданского общества, ибо он обязан иметь возможность – ключевую для утверждения как власти, так и добродетели – прибегнуть к оружию, если он захочет предоставить себя в распоряжении республики. Переход от Римской республики к империи они воспринимали именно в контексте взлета и падения идеи вооруженного индивида. Знакомство Харрингтона с обыкновением английского права ссылаться на древнюю практику позволило ему ввести еще один аргумент, к которому, по его словам, Макиавелли был очень близок, но так и не смог его сформулировать925925
  Ibid. P. 39.


[Закрыть]: ношение оружия, будучи частью обязанностей феодала, оказалось основано на владении собственностью. Ключевым стало различие между вассалом и фригольдером (свободным землевладельцем): оно определяло, принадлежал ли меч человека его сеньору или же ему самому и республике. Функцией безусловного права собственности становилось свободное распоряжение оружием, а значит, и личности для общественной жизни и гражданской добродетели. Политизация личности человека теперь нашла полное выражение в языке английской политической мысли; англичанин Господа Бога был теперь zōon politikon – благодаря своему мечу и фригольду.

Таким образом, основой политической личности становилась собственность, недвижимая или (что менее вероятно) движимая. Как следствие, она коренилась в чем-то более конкретном и материальном, чем аристотелевский ойкос (oikos), и Харрингтон предпочел проигнорировать акцент Макиавелли исключительно на моральном разложении и коррупции, действительном распаде гражданской личности как главной причине упадка политий. Правление «коррумпировалось», полагал он, не столько тогда, когда граждане переставали проявлять необходимые добродетели, сколько в момент нарушения правильного баланса между распределением политической власти и распределением собственности, которое должно его обусловливать926926
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 68.


[Закрыть]. Когда это произошло, обнаружилось, что равные между собой пытаются вести себя словно сеньоры и вассалы, а сеньоры и вассалы – будто равные. В каждом из этих случаев политическая власть, уже не обоснованная распределением объективной свободы, либо должна была насаждаться насильственно и деспотически, либо (что приводило к аналогичным итогам) оказывалась слабой и непрочной, обреченной на то, что ее вытеснит распределение власти, соответствующее фактическому распределению земли. Классическую шестеричную типологию конституций – монархию, аристократию и демократию, каждая из которых строилась или на справедливости, учитывая общее благо, или на несправедливости, учитывая лишь благо правящей части, – можно было теперь преобразовать в другую модель: каждая из разновидностей конституций либо соотносилась, либо не соотносилась с существующей разверсткой земли. Однако Харрингтон ввел еще одно различие между монархией турецкого типа, в которой все земли принадлежат одному человеку, а остальные получают столько, сколько ему заблагорассудится, и монархией «готического», или феодального, типа, в которой немногие получали свои владения от короля, а многие – от немногих. По его мысли, последний тип представлял собой не подлинную монархию, а плохо продуманную и несбалансированную модель. Феодальные восстания в случае готической системы и мятежи дворцовой охраны – янычаров или преторианцев – в случае турецкой (к которой относилась и поздняя Римская империя) приводили к тому, что монархия, даже в ее чистом виде, не могла стать по-настоящему стабильной формой правления927927
  Ibid. P. 37, 50, 65–67, 129–130, 248–252.


[Закрыть].

Харрингтон назвал собственность «достоянием фортуны»928928
  Ibid. P. 36–37.


[Закрыть], и у него не было конкретных представлений о том, как общественным законам следует регулировать это распределение. Однако он действительно считал, что можно либо перераспределить собственность, либо избежать ее перераспределения с помощью закона929929
  Об этом, на мой взгляд, с излишним доверием, размышляет Дж. Р. Пол: Pole J. R. Political Representation in England and the Origins of the American Republic. London, 1966.


[Закрыть]. Английский понятийный контекст не вынуждал его прибегать к понятию fortuna, дабы представить каждую форму правления как неизбежно стремящуюся к вырождению или пользоваться своей шестеричной классификацией согласно неотвратимому движению цикла Полибия (anakuklōsis). Тем не менее Харрингтон считал, что лишь демократия землевладельцев – то есть общество, где демос (demos), или многие наделенные землей свободные люди владеют приблизительно равными участками, – располагала человеческими ресурсами (Макиавелли мог бы сказать – materia), необходимыми для разностороннего и равномерного распределения политической власти, что служило условием внутренне уравновешенной политейи (politeia). Такая республика, по его мнению, теоретически могла оказаться бессмертной930930
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 178–180. См.: Fink Z. S. The Classical Republicans: An Essay in the Recovery of a Pattern of Thought in Seventeenth-Century England. Evanston, 1945; Blitzer Ch. An Immortal Commonwealth: The Political Thought of James Harrington. New Haven, 1960.


[Закрыть]. Кроме того, он изложил историю политической власти на Западе, действительно следуя циклической модели. Моисей и Ликург, Солон и Ромул представали аграрными законодателями, которые основали республики свободно владеющих землей воинов. Однако их создания разрушили завоевания римлян и расширение латифундий. После того как Гракхам не удалось предотвратить этого, Цезари (Caesars) и верные им войска установили непрочную монархию, в которой земля и военные силы были поделены между императором и сенатом. Готы, завербованные в качестве наемников в ответ на неустойчивость этой системы, подчинили себе всю империю и создали феодальные дисбалансы монархии и аристократии. «Готический баланс», или «современная рассудительность», писал Харрингтон, хотя традиционно и пользовался уважением как образец политического искусства, – аллюзия на систему взглядов, представленную в «Ответе на Девятнадцать предложений», – на деле всегда оставался лишь «поединком» между королем и аристократией. При этом нестабильность оказывалась структурной: ни одна из сторон не могла ни приспособиться к иной власти, ни освободиться от нее931931
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 63, 129.


[Закрыть]. В «Республике Океании» – слегка приукрашенной Англии – «новейшая рассудительность» продолжала действовать начиная с вторжения англосаксов и до воцарения Тюдоров. Однако Генрих VII, в изображении которого Харрингтон во многом ориентируется на идеи Бэкона, сыграл роль, очень схожую с той, что Джаннотти приписывал Медичи: он освободил тех, кто служил кому-то своим оружием (и кого Харрингтон приравнивает к слугам), от власти господ и, лишив последних способности причинить им вред в дальнейшем, начал возвышать слуг до землевладельцев (mediocri Джаннотти), уже неподвластных монархии932932
  Ibid. P. 64–65, 364–366. Отсылки к Ф. Бэкону (как к «Истории правления короля Генриха VII, так и к «Опытам») см.: Ibid. P. 32, 64. О Джаннотти см. выше, глава IX, прим. 2 на с. 394.


[Закрыть]. Карлу I выпало обнаружить, что его модель правления устарела. Столкнувшись с силой óбщин, он увидел, что у знати нет авторитета и она не может поддержать его власть. Он был вынужден править с помощью армии, но, поскольку войска могли пополняться только свободными землевладельцами, которые отнюдь не собирались за него сражаться, его монархия пала933933
  Ibid. P. 65: «…for the house of peers, which alone had stood in this gap, now sinking down between the king and the commons, shew’d that Crassus was dead, and the isthmus broken. But a monarchy devested of its nobility, has no refuge under heaven but an army. Wherfore the dissolution of this government caus’d the war, not the war the dissolution of this government. Of the king’s success with his arms it is not necessary to give any further account, than that they prov’d as ineffectual as his nobility, but without a nobility or an army (as has bin shew’d) there can be no monarchy. Wherfore what is there in nature that can arise out of these ashes, but a popular government, or a new monarchy to be erected by the victorious army?»; «…ибо палата лордов, которая только и могла заполнить этот пробел, терялась теперь между королем и общинами, показывая, что Красс погиб и оборона прорвана. Но у монархии, лишенной знати, не оставалось другой опоры под небом, кроме армии. Поэтому крушение этой системы правления вызвало войну, а не война вызвала крушение системы. Об успехе войска короля нечего более сказать, кроме того, что оно оказалось столь же бессильным, как и его знать, но без знати или армии (как было показано) не может быть и государства. Поэтому что же может родиться из этого пепла, кроме народного правления или же новой монархии, которую воздвигнет армия победителей?»


[Закрыть]. Теперь хозяевами положения оказались вооруженные представители «народа» – землевладельцы, способные повторить труды Моисея и Ликурга. Цикл завершился, и открылась возможность построить бессмертную республику. Харрингтон пошел дальше Айртона: он связал политику с историей собственности, но рассматривал последнюю как циклическую цепочку преобразований, а не просто как традицию наследования.

Кроме того, с теоретической точки зрения Харрингтон окончательно развенчал претензии «Древней конституции». Ее невозможно стало воспринимать как структуру обычаев и практик, приспособленную к духу конкретного народа, или как систему образцового равновесия одного, некоторых и многих. Он не доказывал, подобно левеллерам, что «Древняя конституция» коренится в нормандском завоевании, но обрисовал ее как одну из фаз цикла неустойчивых форм, как систему, которая никогда не способствовала и не могла способствовать укреплению в Англии мира и порядка. В той мере, в какой мы можем проследить связь его идей с казуистическими спорами и полемикой о власти de facto предшествующих лет, он был готов утверждать, что ввиду непоследовательности старого режима выбор между королем и парламентом оставался делом совести каждого человека и что по справедливости нельзя было никого за совершение этого выбора наказывать934934
  Ibid. P. 69.


[Закрыть]; читателям, у которых, в духе Эшема или Нидхэма, могли возникнуть опасения, что любое государство зиждется на власти оружия, он предложил историю и теорию гражданского общества, из которых извлек гораздо более радужные и оптимистические выводы, нежели те, что мы находим в «Левиафане». Его popolo armato не коллективный Нимрод, исполняющий jus conquestus, которого изображал Нидхэм, и не мистически избранное сообщество святых, которое виделось Вейну. Мы находим здесь не меч Левиафана или Гедеона, но оружие как фундамент, на котором народ республики воздвигает здание гражданской добродетели.

Политическая личность, изображенная в проекте Харрингтона, по-прежнему является носителем гражданской добродетели, которую предполагали – хотя и скептически – все флорентийские построения в русле гражданского гуманизма. Как мы уже видели, Харрингтон делает акцент не столько на нравственных, сколько на материальных основах этой личности. В «Республике Океании» меньше говорится о сопровождающем коррупцию моральном вырождении, чем это было принято в XVI или в XVIII веке. Худшее, что грозит «народу» Харрингтона, – это утрата порядка935935
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 469 («A System of Politics», IV, 18, 19, 22).


[Закрыть], под которым он подразумевает скорее не принудительное подчинение суверену, а «сословия», или ordini, направляющие людей по стезе добродетели. Как и у Макиавелли, ношение оружия здесь становится необходимым средством, с помощью которого человек утверждает и свою социальную власть, и свое участие в политической жизни как ответственное нравственное существо. Однако право на независимое и свободное владение землей теперь составляет материальное основание для ношения оружия. Это право может предполагать другие виды социальной зависимости, помимо вассальных отношений, которые Харрингтон, по всей видимости, не рассматривал. Акцент, сделанный им на важности ношения оружия, мог помешать проследить различия между всеми видами землевладения, которые не обязывали к военной службе. Если, подобно Айртону и Рейнборо в Патни, Харрингтон не исследовал обширную область, простиравшуюся между подлинным фригольдом и сервитутом, в своей аргументации он сочетал элементы доводов обоих политиков. Как и Айртон, он настаивал, что собственность на землю, подразумевающая возможность ее передачи и наследования, составляет необходимое условие любого интереса или участия в республике. Слуги, заявлял он, не состоят в республике, и любая исходящая от них угроза по сути внешняя936936
  Ibid. P. 77, 138: «The causes of commotion in a commonwealth are either external or internal. External are from enemies, from subjects, or from servants»; «Причины гражданских волнений в республике бывают либо внешними, либо внутренними. Внешние происходят от врагов, от подданных или от слуг».


[Закрыть], подобная опасности от иноземного врага. Однако, как и Рейнборо, по-видимому, он полагал, что экономическую независимость, достаточную для прав гражданства, обретают люди, получающие плату за труд, если они проживают в собственных домах и не являются слугами в чужих домах или семьях937937
  Ibid. P. 247, где утверждается, что такой человек не заинтересован в использовании своего избирательного права для уравнивания имущества.


[Закрыть]. О взглядах Харрингтона на экономические вопросы велось много споров, и делалась попытка показать, что он рассматривал землю как в основе своей рыночный товар, который можно купить и продать, получив прибыль. В связи с этим его граждане представали непостоянным и подвижным классом предпринимателей938938
  Macpherson C. B. The Political Theory of Possessive Individualism (chap. 6), особенно см.: Ibid. P. 82–88.


[Закрыть]. Однако есть веские причины утверждать, что его экономические теории – греческого происхождения и основаны на отношениях между oikos и polis. Землю приобретали, чтобы оставить в наследство939939
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 480 («A System of Politics», X, 4–5).


[Закрыть]: положить начало семьям или oikoi, которые базировались на гарантированном праве наследования, благодаря чему сыновья этих людей были вольны носить оружие и отдавать свои голоса на собраниях республики. Как и у Аристотеля, назначение земли – не доход, а досуг: возможность действовать в публичной сфере или обществе, проявлять добродетель. Мы возвращаемся к этике безупречного гражданина, согласно которой политика особенно отвечает «духу джентльмена»940940
  Ibid. P. 53.


[Закрыть], а за бедными землевладельцами остается роль критически рукоплещущих многих.

Харрингтон знал, что имущество может быть недвижимым и движимым, и особо оговаривал, что изложенные им общие законы, касающиеся отношений между имуществом и властью, применимы как к первой, так и ко второй его разновидности941941
  Ibid. P. 38, 228.


[Закрыть]. Впрочем, хотя он и бывал в Голландии и, как утверждают, служил там в одном из английских полков, он нигде не рассматривает общество, чья военная и политическая структура основана на собственности в товарно-денежной форме. Если бы он попытался это сделать, голландцы, весьма далекие от классических представлений о вооруженном народе, вызвали бы у него затруднение. Голландия и Генуя – а не Венеция, заметим, – фигурируют как типы общества, всецело опирающегося на торговлю, лишь в контексте рассуждения о том, не «поглощает ли равновесие в торговле равновесие на земле». Эти рассуждения оборачиваются анализом того, как ростовщичество влияет на земельную собственность. Голландия и Генуя, где общество строится на получении прибыли, само собой, не нуждаются в законах против ростовщичества. Древний Израиль и Спарта, чья конституция основана на распределении земли, лишь часть которой можно возделывать, должны были строго ограничивать денежные ссуды под проценты, дабы предотвратить распределение недвижимого имущества, запутанного в сети долгов942942
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 228–229.


[Закрыть]. По той же причине современным евреям следует обосноваться на новой территории, где они смогут вернуться к земледельческому укладу943943
  Ibid. P. 33–34.


[Закрыть]. Однако Океания достаточно обширна, чтобы разрешить своим торговцам давать деньги в рост (хотя, по-видимому, не настолько, чтобы допустить возвращение к этому занятию евреев). Ростовщичество не нарушает земельную систему, а значит, может способствовать ее укреплению и развитию944944
  Ibid. P. 229; см. также: Ibid. P. 100–101.


[Закрыть]. Исследователь, ищущий следы зарождения буржуазного общества, обнаружит, что Харрингтон в Англии XVII столетия пытался оправдать получение дохода от спекуляции. Однако удовольствие от сделанного им открытия не должно заслонять того факта, что Харрингтон оценивал воздействие денежных спекуляций на наследование земли скорее отрицательно, чем положительно. Назначение собственности заключалось в том, чтобы обеспечивать стабильность и досуг: она закрепляла за человеком место в структуре власти и добродетели, а затем освобождала его, дабы он мог ими деятельно заниматься. Аргументом против рыночного дохода как основания гражданской личности служила его изменчивость: «Как пришло, – заметил Харрингтон, – так и ушло»945945
  Ibid. P. 227.


[Закрыть]. Человек мог потерять то, что имел; одновременно он мог утратить и свой статус. Благородный муж не инструмент, как говорил Конфуций, а гражданская личность не товар.

Если бы Океания больше торговала, очень вероятно, что ей пришлось бы расширить свою территорию. Возможно, отчасти поэтому Харрингтон вторит Макиавелли, настаивая, что вооруженная народная республика должна «стремиться к расширению»946946
  Ibid. P. 178–185.


[Закрыть]. Однако здесь есть существенные различия. Обоих авторов объединяет мысль, что в народной республике следует позволить народу носить оружие и что оно послужит для дела, а не для украшения или церемоний. Но Макиавелли – находясь, как раньше Бруни, под влиянием размышлений о завоевании римлянами свободных городов Этрурии, – представлял себе республику в духе Полибия, как соседствующую с другими республиками и королевствами и неизбежно участвующую в войнах с равными. Судьба Рима, уничтожившего доблесть других народов, а в конце концов и собственную, казалась ему участью каннибала. Однако об Англии Харрингтон писал: «Море диктует законы развитию Венеции, но развитие Океании диктует законы морю»947947
  Ibid. P. 34: «the sea gives law to the growth of Venice, but the growth of Oceana gives law to the sea».


[Закрыть]. Обе страны располагались на островах, отгороженных водой от постоянной угрозы захвата. Их враги не осаждали городские стены. В Венеции было место лишь для купцов, ремесленников и мореплавателей, и в силу небольшого числа свободных граждан она воздерживалась от империи и демократии. Англия же была и островом, и земледельческой территорией, способной воспитать вооруженный народ, представители которого оказывались демократами у себя на родине и завоевателями за рубежом. Более того, отсутствие связей с terra firma подразумевали в случае Океании отсутствие соседних республик, свобода и добродетель которых могла бы пострадать, что давало возможность расширяться, не боясь подвергнуться разложению и коррупции. Однако Харрингтон не поясняет, что эта конструкция значит для реального мира. Верный тому настроению, в порыве которого Марвелл провозгласил, что Кромвель как уполномоченный обществом верховный главнокомандующий «представляет опасность для всех несвободных стран», Харрингтон рисует Английскую республику гегемоном, освобождающим соседние европейские территории от варварского (и, возможно, папского) ига948948
  Ibid. P. 185–188.


[Закрыть]. Тем не менее существует альтернативная точка зрения, скорее океаническая, чем материковая, в соответствии с которой воинственные и жаждущие получить землю свободные люди колонизируют Ирландию, где уже не живет коренное население и «где у каждого гражданина в свое время будет собственный дом»949949
  Ibid. P. 103.


[Закрыть]. (Пуританская армия в Ирландии стала прибежищем противников протектората, и некоторые единомышленники и последователи Харрингтона были с ней связаны.) «Там будут другие плантации, – говорится в этом отрывке, – и республика получит больше»950950
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 100.


[Закрыть]. В свете значимости, какую его идеи впоследствии обрели в Тринадцати колониях, возникает искушение сказать: упоминая заселение безлюдной Ирландии, Харрингтон описал колонизацию другого берега Атлантики. Однако в тексте есть отсылка к «колониям обеих Индий»951951
  Ibid. P. 41.


[Закрыть], которые вполне могут обозначать американские поселения. Автор уверенно говорит, что уже в скором времени они обретут независимость. Где именно должно произойти не предвещающее порчи расширение Океании, неясно. Тем не менее несомненно, что Харрингтон, как до него Джаннотти, стремится взять все лучшее от обеих стран, описанных в начале «Рассуждений» Макиавелли. Океания должна стать Римом, непрерывно расширяющим свои границы, и Венецией с ее непоколебимой устойчивостью, свободой и добродетелью. Поэтому он вложил в уста своего законодателя речь даже более пространную, чем это было принято952952
  Ibid. P. 132–144.


[Закрыть]. Тот прочитал наизусть целый фрагмент из шестой главы первой книги «Рассуждений», где впервые противопоставляются Рим и Венеция, и сделал вывод, что Макиавелли ошибался, полагая, что вооружение народа обернулось бы постоянной борьбой между аристократией и плебеями (погубившей республику, когда предметом раздора оказались богатства империи). Как и критиковавшие Макиавелли сторонники венецианской системы, он утверждал, что раздоры между римскими гражданами вызваны не буйным нравом плебеев, а наследственной монополией патрициев на должности, которая не связана с вооружением народа. Венеция решила эту проблему, устроив так, чтобы многие выбирали аристократию и сами в свой черед могли на какое-то время стать ее частью, и Макиавелли заблуждался, полагая, что причина спокойствия в ней заключалась в разоружении людей953953
  Ibid. P. 139–140.


[Закрыть]. У Океании, поднимающейся из руин готического баланса и распадающегося института наследственного баронства, были островное положение, землевладельческие практики и вооруженный народ. Ей оставалось перенять у Светлейшей Республики лишь частую смену аристократии и стать Венецией и Римом одновременно. И можно не бояться английского Цезаря.

«Сословия» Океании описаны утомительно пространно, с утопической тщательностью. Их задача – обеспечить возможность участия в политической жизни всех граждан на основе частых собраний местных сообществ, или «триб», – что значимо в контексте как греко-римской, так и еврейской истории. Эти встречи во многом напоминали собрания графства в традиционной английской системе: не в последнюю очередь потому, что те сочетали в себе функции набора и подготовки народного ополчения и избрания представителей в национальное собрание. Конные и пешие отряды идут в наступление и отступают, а граждане бросают золотые венецианские баллотировочные шары, выбирая членов собрания и сената Океании. Харрингтон осознанно подчеркивает тождество milizia и polizia954954
  См. речь Гермеса де Кадуцея; Ibid. P. 92–94.


[Закрыть]. Однако те, кого избирают, становятся не столько представителями в строгом смысле слова, сколько гражданами, по очереди принимающими на себя политические полномочия и обязанности службы. В этих сложных, явно заимствованных из Венеции механизмах, с помощью которых избираются и функционируют различные собрания и советы, играл свою роль как жребий, так и выбор. Харрингтону была известна та вариация mito di Venezia955955
  Миф о Венеции (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], в которой добродетель представала механизированной, а люди – встроенными в процессы, заставлявшие их вести себя разумно и бескорыстно, хотели они того или нет (платоновские интонации, которые можно различить у Контарини, звучат в его последнем и наиболее систематизированном политическом произведении956956
  «A System of Politics», IV (Ibid. P. 468–470), IX (Ibid. P. 478–479).


[Закрыть]). Однако главная цель состояла в следующем: дать реализоваться добродетели каждого человека благодаря участию в гражданской жизни. Частая ротация – Нидхэм называл ее «революцией» – должностей, в том числе и представительских полномочий, нужна была не столько для того, чтобы обеспечить соответствие результатов выборов мнению народа, сколько для того, чтобы человек действительно принимал участие в политической жизни. Ему предстояло быстро переходить от одних обязанностей к другим, а не делегировать кому-либо свои гражданские полномочия и не отказываться от них. Смена должностей – предложенный Харрингтоном (и, как он сам полагал, венецианский) аналог ridurre ai principii957957
  Возвращение к началам (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] Макиавелли – это постоянное обновление добродетели в действии и посредством действия. Астрономическая лексика («галактика», «primum mobile»958958
  Перводвигатель (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], «орбита»), которую ему нравилось использовать в терминологии своей утопии, отсылает к самодостаточности света, тепла, жизни. Ту же функцию выполняет упоминание Харрингтоном открытой Гарвеем циркуляции крови.

Проблему аристократии он тоже решает с помощью ротации. Членов сената, играющих в его системе роль немногих, – следует отметить, что, когда работа законодателя окончена, функции одного практически сводятся к нулю, – регулярно избирают, а каждый третий из них уходит в отставку. Как следствие, они определяются не столько общностью социальной группы, сколько своими политическими функциями, ограниченными, в соответствии с традицией Античности и Возрождения, исключительно предложением законопроектов и политических мер, выбор которых остается за народом или членами собрания. Проводимая Харрингтоном резкая граница между «обсуждением» и «результатом»959959
  The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 43–45, 48, 50–51, 71, 214–215, 416, 418–419. См. выше, с. 368–370, 375 о подобном же различии у Гвиччардини и с. 412–413, 436–437 – у Джаннотти.


[Закрыть] была его методом механизации добродетели, разграничения и распределения элементов, заложенных в процесс принятия решений, так, что люди оказывались вынуждены действовать бескорыстно. Впрочем, показывая, как немногие регулярно избираются из среды многих и возвращаются в нее, он старался дать понять, что нет необходимости заводить аристократию как класс, чтобы обеспечить существование активной и постоянной группы немногих. Однако какие-то общественные различия были необходимы. Вся теория Аристотеля построена на соотношении политических функций и социальных характеристик. Сенаторов народу следовало выбирать из всаднического сословия, ежегодный доход члена которого должен был составлять не менее ста фунтов960960
  Ibid. P. 78.


[Закрыть]. Еще более существенна твердая убежденность Харрингтона, что многим можно доверить отбор талантливых немногих, которых они хорошо знают и могут оценить. Из двадцати человек, говорит он, шесть будут необычайно одаренными и поведут за собой четырнадцать остальных. Не требуется сложного механизма, дабы обеспечить их избрание. Самое важное, о чем следует позаботиться, – чтобы вышеупомянутое разграничение «обсуждения» и «результата» содействовало исполнению этими шестью и четырнадцатью закрепленных за ними обязанностей961961
  Ibid. P. 44–45, 236–238.


[Закрыть]. Ясно, что различие в способностях между двумя группами соотносится, по мысли Харрингтона, с дистанцией в имущественном положении, происхождении и статусе. Шестеро должны быть джентльменами, они обладают бóльшим состоянием, досугом, опытом и укорененностью в традиции, чем четырнадцать962962
  Ibid. P. 53, 125, 127.


[Закрыть]. Впрочем, важно, что четырнадцати самим предоставляется распознать эти качества в шести. Их выбор не регулируется критериями наследственности и почти никакими имущественными требованиями. Понятие уважения (deference), – если использовать слово, чаще всего избираемое современными исследователями, – с которым мы здесь встречаемся впервые в контексте английской республиканской теории (хотя, конечно, далеко не в первый раз, если говорить об английской социальной мысли), знакомо нам по произведениям Аристотеля, Макиавелли и Гвиччардини, причем последнему оно служило для того, чтобы провести различие между аристократией в governo largo и governo stretto963963
  См. выше, c. 196–203, 327–328, 357–358, 364–365.


[Закрыть]. Роль представления об «уважении» в атлантической мысли964964
  См. в особенности: Wood G. S. The Creation of the American Republic. Chapel Hill, 1969, а также главу XV ниже.


[Закрыть] от Харрингтона и до Джона Адамса заключалась в том, чтобы утверждать: отношения аристократии с демократией, играющие важную роль в любой теории смешанного правления, лучше всего складываются в относительно свободном, подвижном и открытом для обсуждений обществе. Аристократия, хотя и определялась имущественными и личностными характеристиками, является естественным явлением, скорее чем установленным институтом, которое приносило наибольшую пользу, если не было твердо закреплено наследованием или законом, но свободно признавалось многими. Сформировать наследственную аристократию, с точки зрения как Нидхэма, так и Харрингтона, не спровоцировав при этом конфликт или коррупцию, в любом случае трудно, да и необходимости в этом нет.

Харрингтон писал в то же время, что и Вейн, Мильтон или приверженцы «пятой монархии». Это обязывало его принять в расчет возможность другой аристократии, еще более грозной, чем даже наследная: аристократии царства святых, элиты духовного опыта, судить о чьих способностях многие по определению не могли. Дабы понять всю глубину этой проблемы, надо иметь в виду: он успешно поместил Англию в контекст не традиционного, а античного общества. Английская история теперь представала – в большей степени, нежели история Флоренции со времен ранних произведений Бруни, – как часть взлета, падения и перерождения республиканской добродетели, а в текущий момент Англия располагала возможностью воссоздать республику вооруженных граждан в том виде, в каком она не существовала после Рима эпохи Тита Ливия. В этой книге мы неоднократно возвращались к мысли, что момент восстановления республики, общества, в котором люди стали такими, какими они должны быть, едва ли возможно представить вне апокалиптического момента или времени, когда благодать действует в истории. Харрингтон здесь не был исключением. Океания, сказано в одном месте, «нарцисс Саронский, лилия долин» и законодатель воспевает ее начало восторженными словами из «Песни песней»965965
  Wood G. S. The Creation of the American Republic. P. 188.


[Закрыть], которые у любого ортодоксального христианина ассоциировались с образом Церкви как Невесты Христовой. В другом месте мы читаем, что эта республика – царство Сына, как республика Моисея была царством Отца966966
  Ibid. P. 187: «as the kingdom of God the father was a commonwealth, so shall the kingdom of God the son: the people shall be willing in the day of his power»; «как царство Бога Отца было республикой, так будет и царство Бога Сына: в день силы Его народ Его готов во благолепии святыни» [слегка измененная цитата: Пс. 109:3. – Прим. перев.]. Ср.: Ibid. P. 195: «I cannot conclude a circle (and such is this commonwealth) without turning the end into the beginning»; «Я не могу замкнуть круг (а такова эта республика), не обратив конца в начало».


[Закрыть]. Но это и тот момент, когда возникает царство святых, которое по-своему ставит под сомнение равенство всех граждан перед Богом.

Избранная нация – это специфически английское словосочетание, свидетельствующее о священстве всех верующих. С самого начала оно выражало превосходство светской власти на весьма любопытной и характерной смеси лаицизма и апокалиптики. Претензия папы как наместника Бога, действующего из вневременного nunc-stans, внутри времени была отвергнута как ложная. Тогда взять на себя роль сообщества верующих, ожидающих возвращения Христа во времени, могло бы светское общество. Таким образом, превосходство светской власти над какими-либо церковными притязаниями, пытавшимися это превосходство оспорить, превращалось в испытание, требовавшее отречения от Антихриста, в роли которого один за другим выступали римские священники, арминианские епископы и шотландские пресвитеры. Для индепендентов 1650‐х годов главным врагом оставался Рим, но за ним следовало jure divino967967
  Согласно божественному праву (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть] пресвитерианство. Когда законодатель у Харрингтона – отчасти списанный с Кромвеля – завершает труды, свое имя он увековечивает именно благодаря победам над чужеземными захватчиками, очевидно, шотландцами968968
  Ibid. P. 199. Однако Антихрист не назван прямо.


[Закрыть]. Однако царство праведников, претендующих на духовный авторитет, избранничество или озарение, недоступные другим людям, представляло угрозу уже вполне секулярного сообщества в его религиозной роли, в которой оно по сути представляет собой явление того же порядка, что и царство праведников. Вот почему Уильям Принн объявил квакеров переодетыми иезуитами или францисканцами969969
  Lamont W. M. Marginal Prynne. P. 141, а также прим.


[Закрыть]. В третьей и четвертой книгах «Левиафана» Гоббс попытался воздвигнуть укрепление против всех этих опасностей. В весьма самобытной манере он использовал доводы радикального протестантизма. Гоббс доказывал, что никакая земная сила не может обладать властью, полученной непосредственно от Христа в период между Его Вознесением и Вторым Пришествием или же непосредственно от Бога после того, как с избранием Саула пришла к концу теократия Моисея, и до той теократии, которая утвердится после возвращения Христа и воскресения мертвых. Естественная и искусственная государственная власть Левиафана, вышедшая на передний план, действительно безраздельно господствовала над проповедью и толкованием пророческого слова о возвращении Бога, что становилось возможным лишь за счет его беспрестанного повторения, обращавшего в прах всех псевдодуховных соперников Левиафана. Впрочем, Левиафан оказывался в контексте апокалиптического времени, и слово пророчества напоминало ему о том дне, когда он утратит власть, ибо вместе с воскресшим Христом вернется теократия970970
  Pocock J. G. A. Politics, Language and Time. P. 148–201.


[Закрыть].